Турецкий капкан: 100 лет спустя

Сто лет назад ключевым вопросом в контексте коалиционной войны Антанты и германского блока был вопрос о контроле над Турецкими Проливами — Босфором и Дарданеллами. Пролив Босфор (длина около 30 км) соединяет Черное море с Мраморным, а Дарданеллы (длина 65 км) — европейскую часть Турции (полуостров Галлиполи) и азиатскую (северо-западную) часть Малой Азии, связывая Мраморное море с Эгейским.

Из-за стратегически важного положения турецких Проливов их статус неоднократно служил предметом спора великих держав, а в наступившей Первой мировой войне их значение трудно было переоценить.

Во-первых, вступление Турции в войну в ноябре 1914 г. рано или поздно приводило Россию в состояние изоляции от западных союзников — и под угрозой оказывался Восточный (Русский) фронт борьбы с германским блоком. Во-вторых, требовалось осуществить изоляцию Германии от Турции, что диктовалось стратегическими и экономическими соображениями — блокада Германии (в силу ее зависимости от внешних источников сырья) не могла быть полностью эффективной без закрытия Дарданелл. В-третьих, учитывая стратегическое положение Оттоманской империи и количество скованных ею войск союзников, воздействие на Проливы позволяло перемолоть главные силы турецких армии и флота и разгромить их, выведя Турцию из войны. В-четвертых, выигрывалась борьба за важнейших союзников — нейтральные страны Румынию, Болгарию и Грецию.

В военном контексте операция в Проливах отвлекала внимание турецкого командования от Суэцкого канала и других театров военных действий и через Черное море связывала русские войска Кавказского фронта и британские вооруженные силы в Персии, Египте и на Месопотамском фронте — соответственно, после разгрома Турции они могли быть использованы против германской и австро-венгерской армий. Возможно, это было бы последним толчком к крушению германского блока. Наконец, в случае удачного исхода операции по захвату Проливов Сербия и Черногория гарантированно избегали разгрома — и сохранялся Балканский фронт Первой мировой войны в первой редакции.

Так случилось, что замысел осуществить Дарданелльскую операцию принадлежал не англо-французам, а грекам.

Задолго до вступления Турции в войну первый лорд британского адмиралтейства У. Черчилль в беседе с министром иностранных дел Великобритании сэром Э. Греем поддержал предложение, сделанное премьер-министром Греции Э. Венизелосом 19 августа 1914 г. — предоставить вооруженные силы Греции в распоряжение союзников для операций против Турции. Между строк этого предложения читалось: «для операции, связанной с овладением Дарданеллами».

Ответная запоздалая реакция англичан была сформулирована в письме Э. Венизелосу от 5 марта 1915 г. греческого консула в Лондоне, который, пообщавшись с канцлером казначейства Д. Ллойд-Джорджем, сообщал, что, учитывая желание Франции и Англии, чтобы Россия не стала всемогущей на Востоке, Франция и Англия должны взять Константинополь, сделав город интернациональным. По словам Д. Ллойд-Джорджа, для союзников России по Антанте это было бы в тысячу раз лучше, чем видеть Константинополь в руках России.

В августе 1914 г. сэр Э. Грей убедил британский кабинет отказаться от предложения Э. Венизелоса на основании того, что выступление Греции на стороне Антанты могло в это время повлечь за собой автоматическое присоединение Болгарии к германскому блоку.

Катастрофическая близорукость военно-политического руководства величайшей морской державы не позволила увидеть того, что увидел премьер-министр Греции: именно в августе 1914 г. практически безболезненная оккупация к тому моменту беззащитных Проливов позволяла автоматически не только решить вопрос Балканского фронта мировой войны, но и заложить фундамент достаточно скорой победы. И никакая реакция болгар ничего в этом случае не значила, тем более что почти наверняка Болгария предпочла бы остаться нейтральной.

Но идея о штурме Дарданелл и о греческом участии в этой операции сохранилась. Первое упоминание о возможной операции в Проливах содержится в письме У. Черчилля начальнику Главного морского штаба сэру Ч. Дугласу от 1 сентября 1914 г., в котором он указывал, что два офицера Адмиралтейства должны встретиться с двумя офицерами, назначенными директором Департамента военных операций Военного министерства, чтобы изучить и составить план захвата греческой армией Галлиполийского полуострова — с целью ввода британского флота в Мраморное море.

Через два дня директор Департамента военных операций генерал Каллуэлль высказал убеждение, что предлагаемая Галлиполийская операция представляет собой большие трудности и потребует высадки не менее чем 60-тысячного десанта. Наконец, 4 сентября У. Черчилль послал главе английской морской миссии в Греции контр-адмиралу М. Керру телеграмму, в которой предлагал ему совместно с греками обсудить вопрос о греческой войсковой операции для захвата Галлиполийского полуострова и о вхождении англо-греческого флота в Мраморное море для борьбы с германо-турецким флотом. Отмечалось, что такая операция должна проводиться во взаимодействии с русским Черноморским флотом и русскими сухопутными силами. Но переговоры об этой операции должны были (!) вестись без ведома России.

9 сентября 1914 г. У. Черчилль получил ответ, что Греция сможет выступить лишь при условии одновременного вступления Болгарии в войну с Турцией, то есть Греция не может довольствоваться нейтралитетом Болгарии, которой не верит, — вновь болгарский вопрос стал камнем преткновения при планировании многообещающей стратегической операции.

Вступление Турции в войну на стороне Германии помогло союзникам по Антанте иначе взглянуть на дарданелльскую проблему.

25 ноября У. Черчилль обратился в Высший военный совет империи с запиской, где доказывал, что суть обороны Египта — это захват Галлиполийского полуострова, но что это достаточно трудная операция, требующая значительных сил — 60-тысячного десанта, который двумя эшелонами должен быть переброшен к месту операции. Но и эта идея потерпела крах (как считали англо-французы — при напряженном состоянии Французского фронта, малой численности «Новой армии», организуемой Г. Китченером[10], и нехватке боеприпасов).

Когда в декабре 1914 г. обстановка на фронтах стабилизировалась (удачный исход напряженных боев у Ипра и на Изере на Французском фронте и перенесение центра тяжести германских наступательных действий на Русский фронт — в Восточную Пруссию и Польшу), ситуация на Французском фронте позволила задуматься об активных операциях на других театрах военных действий. Турецкое наступление на Египет было маловероятным, а 2 декабря последовало уничтожение германской эскадры адмирала фон Шпее у Фолклендских островов.

Встал вопрос о формах дальнейшего использования основной боевой силы Великобритании — ее флота. Обстановка на Французском фронте приняла характер позиционной войны, не обещавшей быстрых и решительных успехов. Положение на Восточном фронте свидетельствовало о том, что при всей своей потенциальной многочисленности русские войска не в состоянии там, где они сталкиваются с мощной железнодорожной системой и техникой германской военной машины, оказать решающее давление на Германию. Возникла мысль о нанесении эффективного удара по германскому блоку на Средиземноморском театре военных действий, то есть против Турции. Вопрос военно-технического сотрудничества с Россией, почти израсходовавшей ресурсы мирного времени, также выдвигался на первый план. Д. Ллойд-Джордж обосновывал необходимость активной операции на Балканском полуострове важностью присоединения Греции и Болгарии к делу Антанты.

30 декабря 1914 г. Верховный главнокомандующий русской действующей армией генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич (младший) в разговоре с британским представителем при русской Ставке генералом сэром Хэнбери-Уильямсом подтвердил обязательство России строго придерживаться концепции сосредоточения всех военных сил, «хотя бы и в ущерб собственным интересам», против «главного» врага, то есть против Германии.

В период начала крупномасштабного наступления турецких войск на Кавказском фронте русский Главковерх признал необходимым настолько оголить от войск Кавказский фронт, насколько это будет нужным для общесоюзных интересов, но запрашивал — не сочтет ли Англия возможным оттянуть как можно большие силы турок на другие антитурецкие фронты путем военных демонстраций в «наиболее уязвимых и чувствительных местах».

Впервые с русской стороны вопрос о Проливах был поставлен министром иностранных дел С. Д. Сазоновым, для которого англо-греческие переговоры не могли остаться тайной. 21 декабря 1914 г. в письме к начальнику штаба Верховного главнокомандующего он указывал:

1) на огромную важность овладения обоими Проливами «с точки зрения общегосударственных интересов и огромных жертв», приносимых Россией в войне;

2) на невозможность добиться этого результата путем побед над Германией и Австрией, потому как «очевидно, что турки добровольно не согласятся уйти из Константинополя», если не будут вынуждены к этому силой.

Считая «крепко приобретенным то, что добыто нами самими, нашею кровью, нашими усилиями», министр высказывался за самостоятельную операцию русских вооруженных сил хотя бы и при участии Болгарии и даже Румынии. В то же время штаб Верховного главнокомандующего (Ставка), руководствуясь «первоначальной программой военных действий», признавал самостоятельную операцию против Босфора и Дарданелл невозможной.

Соответственно, начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал от инфантерии Н. Н. Янушкевич ответил С. Д. Сазонову, что в данное время о самостоятельной боевой операции в Проливах и речи быть не может, но если бы после победы на австро-германском фронте не удалось обеспечить обладания Константинополем и Проливами дипломатическим путем (!), это может стать предметом совершенно особой военной операции, об объеме которой пока говорить бесполезно.

Но С. Д. Сазонов на этом не успокоился, и 29 декабря в новом письме к Н. Н. Янушкевичу повторно упомянул о Проливах под тем предлогом, что МИДу необходимо знать, следует ли подготовить для наступления нашей армии к Проливам условия, которые позволили бы избежать переправы по Черному морю (то есть обеспечили проход через Румынию и Болгарию), либо сократить таковую (то есть обеспечить высадку русских войск в Варне или Бургасе). На этот раз ответ ему был дан самим Верховным главнокомандующим. Великий князь Николай Николаевич категорически заявил, что «одни мы захватить Проливы ни под каким видом не можем». Более того, Главковерх допускал существование таких условий, при которых для достижения этой цели потребуется не только содействие второстепенных балканских государств, но и военная помощь Англии и Франции. Вследствие этого, по мнению Николая Николаевича, в данный момент следует довольствоваться тем, что Россией уже получено от Англии и Франции, то есть заявлениями союзников относительно соблюдения русских интересов при разрешении вопроса о Проливах и Константинополе.

Стратегический кругозор русской Ставки оставлял желать лучшего.

Англо-французы начинают склоняться к практической реализации операции у Дарданелл.

После получения запроса великого князя фельдмаршал лорд Г. Китченер имел продолжительную беседу с У. Черчиллем касательно того, что мог бы осуществить английский флот для помощи России. В этой беседе вспоминалось и о ноябрьских дискуссиях, где речь шла о возможности отправить десант из Египта в Галлиполи. Черчилль настаивал на нежелательности серьезного наступления на Константинополь, предпочитая операцию демонстративного характера.

Соответственно, и ответ на обращение великого князя был уклончивым — о том, что «будут предприняты шаги для совершения демонстрации против турок», но вместе с тем отмечалось, что никакое действие, на какое бы ни решились союзники, не сможет серьезно отразиться на численности турецких войск на Кавказе.

Вопрос о Дарданелльской операции рассматривался не только с точки зрения военной целесообразности, но и с точки зрения политических целей, преследуемых Англией на Ближнем Востоке. Среди последних обеспечение интересов англичан в районе Проливов и Константинополя занимало особенно важное место. Но англичане колебались, не зная, какое впечатление произведет в России укрепление Англии в районе Проливов, и сомневаясь в возможности выделить против Дарданелл силы, необходимые для успеха операции.

Интересно, что с первых же дней планирования наряду с дарданелльским фигурировало и другое направление перспективной операции — александреттское[11].

Так, первый морской лорд адмирал Д. Фишер, высказываясь против «бесплодного бомбардирования Дарданелл», разработал план крупной операции, которая должна была осуществляться английским флотом и десантом, частично состоявшим из войск Греции и Болгарии. Оккупация Александретты представляла для англичан особую ценность с точки зрения доступа к нефтяным ресурсам Месопотамии. Фишер предлагал под видом защиты Египта заменить индийские войска и 75 тыс. бойцов Экспедиционного корпуса во Франции территориальными войсками из Англии и скрытно перебросить их в залив Безику (около входа в Дарданеллы), чтобы направить вместе войсками, сосредоточенными в Египте, против Хайфы и Александретты. Параллельно планировалось начать наступление Греции на Галлиполийский полуостров и Болгарии на Константинополь — при поддержке британского флота.

В ноте, врученной У. Черчиллем французскому военному атташе 15 января 1915 г., указывалось, что британское правительство решило осуществить атаку на дарданелльские форты и прорваться в Мраморное море, оккупировав при этом и район Александретты. Адмиралтейство выражало надежду, что средиземноморская эскадра французских линкоров при поддержке подводных лодок и самолетов будет поддерживать английскую эскадру.

Таким образом, Александретта даже рассматривалась как стратегически более подходящий объект для воздействия английских вооруженных сил, чем Дарданеллы.

Британское военно-политическое руководство вновь в конце декабря 1914 г. — начале января 1915 г. говорило о желательности содействия русских морских и сухопутных сил, но лишь к тому моменту, когда внешние форты Дарданелл будут разрушены.

Характер Дарданелльской операции и состав необходимого для ее реализации количественного и качественного состава флота были определены 3 января 1915 г. В этот день У. Черчилль запросил командующего дарданелльской эскадрой вице-адмирала С. Кардена, считает ли он возможным форсирование Дарданелл только силами флота, включающего в свой состав значительное количество старых линейных кораблей и вспомогательных судов. 5 января С. Карден ответил, что не находит возможным захватить Дарданеллы одним ударом, но они могут быть форсированы в ходе продолжительных боевых действий и при участии значительной корабельной группировки. 6 января У. Черчилль предложил адмиралу представить свои подробные соображения, и 11 января эти соображения были представлены — речь в них шла исключительно о морской операции, которая должна закончиться в течение одного месяца. Возражений со стороны Адмиралтейства не последовало, но было предложено усилить корабельную группировку новейшим дредноутом «Куин Элизабет» с 15-дюймовой артиллерией главного калибра.

На заседании 13 января 1915 г. Военный совет одобрил операцию.

Целью Дарданелльской операции провозглашался проход (после уничтожения фортов и расчистки минных полей) англо-французской эскадры к Константинополю.

В документе от 20 января 1915 г. указывалось время, желательное для начала штурма Дарданелл (15 февраля), и отмечалась нежелательность концентрации всей массы линкоров, необходимых для операции. То, что часть флота должна быть распределена между Мальтой, Александрией и Александреттой, говорит нам о том, что уже на этапе планирования союзники закладывали в операцию минимум напора при ее реализации.

Соответственно, часть флота должна была быть сконцентрирована к тому направлению, на котором будут одержаны успехи.

С началом Дарданелльской операции связывался и захват Александретты.

Таким образом, решение важнейшей стратегической для всей Антанты задачи изначально планировалось в качестве демонстрации, прикрывающей операцию, которая преследовала чисто британские интересы — контроль над ближневосточными нефтяными ресурсами. Так, У. Черчилль писал Г. Китченеру, что весьма желательно, чтобы александреттская операция осуществилась одновременно с атакой на Дарданеллы.

Но занятие Александретты не состоялось — и не по доброй воле английского правительства, а под давлением Франции, уже наметившей в качестве своей доли при разделе Оттоманской империи (помимо Сирии) Киликию и оценившей значение Александретты не хуже Англии.

Г. Китченер, по инициативе которого был выдвинут александреттский проект, только 16 февраля 1915 г. согласился выделить войска для поддержки Дарданелльской операции.

Иную позицию занял У. Черчилль, увидевший в реализации Дарданелльской операции возможность втянуть в мировую войну Грецию и Болгарию, укрепиться в районе Проливов и предотвратить часть последствий надвигавшейся блокады России.

Союзники были уверены в успехе. Здесь необходимо привести «программу действий союзных правительств», выработанную С. Д. Сазоновым совместно с послами М. Палеологом и Д. Бьюкененом «на случай обращения Порты с просьбой о мире под влиянием прорыва союзного флота через Дарданеллы». Чрезвычайно показательно в ней прежде всего то, что союзники «не заключат отдельного мира с Турцией, пока Австро-Венгрия и Германия не положат оружия» (то есть речь может идти только о перемирии).

Основной особенностью перемирия было то, что оно рассчитано лишь на район Проливов и Константинополя (лишь при необходимости может быть заключено отдельное перемирие и для других театров военных действии — для Закавказья, района Персидского залива, Египта, Сирии с Киликией, а также Малой Азии со Смирной). Условия дарданелльско-константинопольского перемирия были для турок очень тяжелы. Среди них фигурируют (наряду с разоружением турецких батарей, уцелевших на Дарданеллах и Босфоре, и с удалением мин из обоих Проливов) не только немедленная выдача германских судов (военных и коммерческих) и всех германцев, находящихся на турецкой службе, но и согласие Порты на стоянку союзных эскадр перед Константинополем, а также сдача тех укрепленных пунктов, занятие которых необходимо для безопасности эскадр держав Антанты и поддержания порядка в Константинополе.

Совершенно ясно, что принятие таких условий было равносильно полной капитуляции оттоманского правительства.

Тем самым союзные правительства, в первую очередь английское в районе Персидского залива и Сирии и русское — в Закавказье, сохраняли за собой право устанавливать желательные территориальные приобретения, которые затем можно было закрепить в условиях перемирий. В худшем положении оказывалась Франция, не имевшая смежных с Турцией границ, а значит, и войск, которые могли бы продвинуться в турецкие области и приобрести ценные «залоги» для будущих переговоров. Именно поэтому министр иностранных дел Франции Т. Делькассе 1 марта 1915 г. признал необходимым «заранее сговориться» как относительно дальнейшей судьбы азиатских владений Турции, так и относительно «совместной оккупации» Константинополя и его окрестностей.

Ликвидация всех средств обороны Константинополя — как со стороны Дарданелл, так и со стороны Босфора — вместе с пребыванием союзной (прежде всего английской) эскадры у Константинополя означала установление английского господства в районе Проливов. Пока длилась война с Германией, Англия, разумеется, была заинтересована в сохранении дружеских отношений с Россией, но опасалась того, что, получив Константинополь, Россия может подвергнуться искушению и считать основную цель войны для себя достигнутой, а потому ослабить энергию в борьбе с Германией. Английский флот в Проливах выполнял гарантийную функцию.

Это поняли Николай II, признавший лишним пункт «программы», в котором говорилось о согласии Порты на стоянку союзных эскадр перед Константинополем, и Ставка, мечтавшая о скорейшем выводе с Кавказа возможно большей части сосредоточенных там войск на австро-германский фронт. Центр тяжести забот великого князя находился в чисто военной задаче — снять с Кавказа как можно больше из состава тех 150 батальонов, которые участвовали в войне с Турцией. Для того чтобы направить их на Балканский полуостров или на австро-германский фронт, нужна была достаточная гарантия, а именно:

1) включение в число укрепленных мест, которые должны быть сданы турками, Чаталджинских позиций, господствующих с севера над районом Константинополя и Босфора, и разоружение Адрианополя — основного форпоста Константинополя — с севера;

2) распространение перемирия на малоазиатский фронт с разоружением Эрзерума и отходом турецких войск к юго-западу от этой крепости.

Вопрос о заключении перемирия или мира с Турцией остался, поскольку западные державы фактически подтвердили свое намерение уклониться от немедленной передачи России «ключей от Царьграда» и воспользовались (в лице Франции) случаем поставить вопрос о разделе малоазиатских владений Турции и организации совместного оккупационного управления Константинополем, что было равносильно временной интернационализации города — к общим интересам англо-французов и балканских государств.

Политические последствия возможного успеха англичан в Проливах настолько беспокоили С. Д. Сазонова, что он задал Николаю Николаевичу вопрос: не лучше ли было бы просить наших союзников, вследствие изменившейся в пользу русского оружия обстановки на Кавказском фронте, повременить с действиями против Дарданелл? Но опасения МИДа не встретили отклика в Ставке, на которую не произвели впечатления и приведенные им чисто военные соображения — «рискованность задуманного предприятия и опасные последствия возможного неуспеха», с одной стороны, и улучшение обстановки на Кавказском фронте после блестящей победы в Сарыкамышской операции, с другой.

Ответ Ставки англичанам сводился к следующему: во-первых, русское Верховное командование при всем желании не может обещать помощи союзному флоту ни со стороны ВМС, ни со стороны армии; во-вторых, с военной точки зрения любой удар, нанесенный Турции, будет выгоден России, потому как облегчит положение не только на Кавказе, но и в Европе (поражение турок переориентирует еще не определившиеся балканские государства в пользу Антанты). В Ставке отнеслись скептически к успеху «английского предприятия», основанного лишь на действиях флота.

Штаб Верховного главнокомандующего, несмотря на недавние победы на Кавказе, считал, что положение на Кавказском фронте пока непрочно, и не верил в победу англичан; тем более что даже при условии их успеха отправка русских войск для десантной операции на Босфоре считалась в этот момент невозможной.

Учитывая разногласия между МИДом и Ставкой, в качестве арбитра выступил император. 14 февраля 1915 г. С. Д. Сазонову была сообщена воля государя, что дело об овладении Проливами должно сосредоточиться в Ставке и допустимо только одно решение этого вопроса: присоединение к России обоих Проливов.

Таким образом, и Россия, и ее союзники проявили полное непонимание значения захвата Проливов на этом этапе мировой войны. Русское военно-политическое руководство не имело внятного оперативно-стратегического планирования (хотя проекты овладения Босфором и Дарданеллами были составлены еще в 80–90-е гг. XIX в.), «зациклившись» на действиях Кавказского фронта. Для Англии Дарданелльская операция первоначально была демонстрацией и прикрытием операции у Александретты, Францию же интересовали только европейские фронты.

И это притом, что для России «с нападением… Турции война приобрела… великодержавный смысл. Соображения духовного порядка — крест на Святой Софии. Соображения политические — проливы. Соображения экономические — те же проливы, без которых Россия осенью 1914 года уже начала задыхаться. Эти троякие соображения придали войне с Турцией активно-великодержавный (и творческо-великодержавный) характер, которого была лишена оборонительная война против Германии и Австро-Венгрии»[12].

Для союзников России по Антанте победа над Турцией фактически была битвой за сохранение их колониальных империй, за счет которых они в значительной мере черпали свои ресурсы, и за сохранение своих материальных и людских ресурсов в закончившейся на 2–3 года раньше мировой войне.

Глава 2. Как союзники нам «помогали» — упущенные возможности Дарданелльской операции 19 февраля 1915 г. — 9 января 1916 г.

Исследуя Дарданелльскую операцию Антанты, хотелось бы остановиться не на ходе боевых действий, подробно изложенном в ряде больших и малых работ, а на промахах союзников России, сказавшихся не только на ходе и исходе мировой войны, но и на состоянии современного миропорядка.

Как отмечалось, уже целеполагание для данной операции содержало в себе серьезные ошибки. Так, с одной стороны, союзники не хотели прикладывать излишних усилий, предпочитая реальной операции демонстративную, но, с другой стороны, для того чтобы занять серьезные стартовые позиции на востоке в послевоенный период, им было необходимо овладеть Проливами и Константинополем, обогнав Россию.

По словам британского посла во Франции Ф. Берти, в первые дни после начала Дарданелльской операции (его запись в дневнике относится к 26 февраля 1915 г.) в Париже «все больше возрастает подозрительность касательно намерений России в отношении Константинополя. Считают целесообразным, чтобы Англия и Франция (в этом вопросе Англия ставится впереди Франции) заняли Константинополь раньше России, дабы московит не имел возможности совершенно самостоятельно решать вопрос о будущем этого города и Проливов — Дарданелл и Босфора»[13]. Позднее (в марте 1915 г.) посол сообщал, что во французской палате депутатов наблюдались «опасения», что Англия и Россия распорядились насчет судьбы Константинополя за спиной Франции.

В своих мемуарах резко отрицательное отношение к передаче России Константинополя и Проливов выражают и многие видные французские государственные и общественные деятели (Ж. Клемансо, А. Бриан, Г. Ганото и др.).

Не лучшим было и отношение англичан. Д. Ллойд-Джордж, отмечавший, что интернационализировать Константинополь «для нас это было бы в тысячу раз лучше, чем видеть его окончательно в руках России», не исключение. Причем мотив опередить Россию присутствует в письме от 5 марта 1915 г., когда велись благоприятные для нашей страны переговоры России, Англии и Франции о Константинополе и Проливах, а потому особенно характерно показывает отношение союзников к России.

Окутана туманом и более ранняя история о том, как германские линейный крейсер «Гебен» и легкий крейсер «Бреслау» прорвались в Проливы, значительно усилив турецкие ВМС и изменив стратегическое равновесие на Черном море. Британский флот, фактически пропустивший эти корабли, таким образом «помог» своему русскому союзнику.

4 августа 1914 г. греческий король Константин получил от кайзера Вильгельма II телеграмму, извещавшую о заключении германо-турецкого союзного договора. В этой телеграмме Вильгельм II информировал греческого короля-германофила, что германские военные корабли («Гебен» и «Бреслау») идут на соединение с турецким флотом. Константин сообщил содержание этой телеграммы главе английской морской миссии вице-адмиралу Марку Керру.

Кто вооружен — тот предупрежден…

Но действуя под командованием адмирала В. Сушона в Средиземном море, оба корабля благополучно ускользнули от британской эскадры, войдя 10 августа 1914 г. в Дарданеллы. Крейсеры вошли в состав ВМС Турции, получив названия «Султан Селим Явуз» и «Мидилли» соответственно. Этот факт, подтолкнув Турцию к вступлению в войну, резко усилил оттоманский флот. 16 августа оба крейсера были включены в состав турецкого флота, причем вместе с командами, интегрированными в турецкую структуру ВМФ. Крейсера впоследствии активно действовали на Черном море.

«Гебен» (типа «Мольтке») конструктивно был одним из самых удачных линейных крейсеров (или, как их еще называли, крейсеров-дредноутов) Первой мировой войны. Его броневой защите мог позавидовать едва ли не любой иностранный линкор: главный пояс толщиной 270 мм простирался от носовой башни до кормовой, поднимаясь выше ватерлинии на 1,4 м и погружаясь в воду на 1,75 м (под водой его толщина уменьшалась к нижней кроме до 130 мм). Сверху примыкал еще один 200-мм пояс, а над ним — 150-мм каземат, доходивший до верхней палубы. Главный броневой пояс соответствовал поясу английских дредноутов вплоть до «Колоссуса» включительно. Корабль имел хорошо защищенные оконечности и дымоходы. В глубине корпуса по всей длине шла продольная противоторпедная переборка толщиной от 30 до 50 мм, а также более тонкие переборки, разделявшие все примыкавшее к борту пространство на многочисленные отсеки и коффердамы. На испытаниях при форсировке котлов «Мольтке» и «Гебен» развили мощность более 85 тыс. л.с. и скорость в 28–28,4 узла. Наличие пятой башни главного калибра также явилось весьма удачным техническим решением (пятая башня могла стрелять поверх кормовой), приборы управления огнем и оптика в то время у германцев считались лучшими в Европе. Из всех германских линейных крейсеров именно «Гебен» имел наибольший угол возвышения орудий (22,5 градуса) и, соответственно, внушительную дальность огня — 20 км. Близнец «Гебена» — «Мольтке» (головной корабль в серии) показал себя грозным противником кораблям британского Гранд-Флита в Ютландском бою. Четыре поразивших его 381-мм снаряда хотя и вывели из строя 46 человек и вызвали затопление ряда отсеков, но не привели к серьезному снижению боевой мощи корабля.

По скорости хода, вооружению и бронированию «Гебен» значительно превосходил на начало 1915 г. любой русский линейный корабль на Черном море. Его боевая мощь примерно соответствовала суммарной силе трех лучших русских черноморских линкоров, а 10-узловой перевес в скорости позволял немцам выбирать время и место боя, а в бою командовать дистанцией. «Гебен» нес смертельную угрозу русским крейсерам и большинству эскадренных миноносцев, которые из-за недостаточной скорости могли быть быстро уничтожены при удалении от своих линейных кораблей.

Сравнительно слабый (двенадцать 105-мм орудий) «Бреслау» благодаря 28-узловому ходу являлся прекрасным дополнением к «Гебену» и пользовался полной свободой передвижения даже при соприкосновении со всем Черноморским флотом, лишенным возможности разделить свои силы.

Добиться преимущества русскому Черноморскому флоту удалось лишь весной 1915 г. после вступления в строй первых линкоров-дредноутов.

Этот стратегический «прорыв» германских крейсеров удивителен целым рядом странных обстоятельств.

«Гебен» имел в этот момент неисправные котлы (текли трубки) и в середине 1914 г. мог держать скорость хода всего 12–14 узлов (и лишь на очень короткой дистанции — 20 узлов). После убийства австрийского наследника крейсер поставили на ремонт в австрийской базе Пола, где с помощью присланных из Германии мастеровых удалось заменить свыше 4000 трубок — и к 4 августа максимальная скорость «Гебена» достигала уже 24 узлов, хотя на продолжительных переходах он мог давать лишь до 18 узлов.

Причем неисправность котлов флагманского корабля значительно уменьшала радиус действия отряда, и расстояние до Дарданелл в 1150 миль не могло быть пройдено крейсерами без дополнительной погрузки угля. Поэтому В. Сушон решился на выбор более дальнего (50 миль) маршрута, лежавшего через Мессинский пролив, планируя попутно принять в Мессине полный запас угля.

4 августа показались английские линейные крейсера «Индефатигебл» и «Индомитебл» — они повернули за «Гебеном», а на германском корабле поминутно сдавал то один, то другой котел, иногда выходило из строя до трех котлов одновременно. Уголь был на исходе, приходилось брать его из запасных угольных ям, для чего в помощь кочегарам была послана и строевая команда. Один матрос даже умер за работой.

Но британские крейсера… прекратили преследование и удалились.

В итоге — германские морские и технические специалисты значительно содействовали приведению оттоманского флота в порядок и созданию сильной береговой обороны, а «Гебен» и «Бреслау» стали ударной частью турецкого флота, позволили ему перейти к наступательным действиям и ударом по черноморским портам втянули Россию в русско-турецкую войну.

Ключевое значение для неудачи Дарданелльской операции имела потеря стратегической и оперативной внезапности. Когда стало очевидным, что Турция планирует перейти на сторону германского блока, 3 ноября 1914 г. английский флот осуществил первую бомбардировку фортов Дарданелл.

Обстрел турецких наружных фортов у входа в Пролив, не дав полезных результатов, показал туркам, что им нужно готовиться к встрече врага со стороны Эгейского моря.

Тем самым оборона Дарданелл значительно усилилась. Еще 4 и 5 августа 1914 г. в Проливе были установлены два ряда мин и мобилизована расположенная в районе Галлиполи 9-я пехотная дивизия.

Но после 3 ноября были усилены дарданелльские береговые батареи, установлены девять новых рядов минных заграждений, поставлены прожектора, организованы торпедные станции, установлены противолодочные сети. Турецкий флот укрылся в Мраморном море, готовый поддержать береговую оборону своей артиллерией и атаковать корабли союзников, прошедшие через оборонительные преграды в центральной части Дарданелл. В конце 1914 г. в районе Галлиполи уже был сосредоточен III армейский корпус в составе 7-й, 9-й и 19-й пехотных дивизий.

А к началу Дарданелльской операции дислокация оттоманских войск была следующей: а) 1-я армия в составе 3-го армейского корпуса — Галлиполийский полуостров, 15-го армейского корпуса — азиатский берег Дарданелл, 14-го армейского корпуса — Принцевы острова, 6-го армейского корпуса — Сан-Стефано близ Константинополя; б) 2-я армия — на Северном фронте — находилась в стратегическом резерве (она должна была парировать возможный русский десант). Силы турецких войск в Проливах возросли с двух (в начале войны) до 20 (конец 1915 г.) пехотных дивизий. Численность этих армий достигала 200 тыс. человек.

Турецкая артиллерия в Дарданеллах насчитывала до двух сотен орудий с дальностью стрельбы 7,5–9,6 тыс. м (более половины орудий были калибра 152-мм и выше). В Килид-Баре находилось три 450-мм торпедных аппарата, а минные заграждения состояли из 10 минных поясов (375 мин).

Противопоставить этому союзный флот в Дарданеллах мог 12 линкоров-додредноутов (в дальнейшем 16), линейный крейсер, а также новейший линкор-дредноут «Куин Элизабет». Нелинейные силы флота союзников на начало операции: 4 легких крейсера, 16 эсминцев, 7 подводных лодок, авиатранспорт с 7 самолетами, тральщики, вспомогательные суда. Линкоры додредноутной постройки пусть и были несколько устаревшими, но вполне подходили на роль плавучих батарей, которые и требовались для данной операции.

Костяком сил десантного корпуса были британские части. К моменту высадки в состав экспедиционных войск были включены кадровая 29-я пехотная дивизия, 10-я, 11-я и 13-я пехотные дивизии из состава так называемых китченеровских формирований военного времени, АНЗАК (Австралийско-Новозеландский армейский корпус) — на начало наземной операции британский контингент насчитывал около 70 тыс. бойцов.

Французский экспедиционный корпус, которому отводилась вспомогательная роль, включал в свой состав две дивизии.

Очевидно, что соотношение сил не позволяло союзникам сразу добиться серьезного успеха — и это в операции, для которой скорость имела ключевое значение.

Морской этап операции (19 февраля — 18 марта 1915 г.) характеризовался тем, что был упущен наступательный темп. В этот период (атаки 19, 25, 26 февраля, 1–8, 11, 18 марта) вялотекущие попытки эскадры союзников прорваться в Дарданеллы закончились безрезультатно, продолжаясь почти месяц, — вплоть до решительного штурма 18 марта, хотя быстрый серьезный натиск в феврале сулил гораздо больше шансов на успех.

В ходе проведения морской операции была переоценена роль артиллерийского огня и недооценен фактор взаимодействия сил и средств.

Уверенное в превосходстве огня своей корабельной артиллерии командование Антанты совершенно не учитывало, что в борьбе флота с береговой артиллерией все преимущества находятся на стороне последней. Лишь огонь артиллерии не способен дать искомого результата — противник всегда имеет возможность отвести живую силу в тыл, а форты — достаточно живучие и самодостаточные сооружения. И 26 февраля впервые были применены десантные подразделения. Будучи высажены с кораблей на европейский и азиатский берега, они уничтожили несколько орудий в передовых фортах противника. Показательно, что из шести тяжелых орудий форта Седд-эль-Бар четыре совершенно не пострадали после всех предыдущих бомбардировок и были выведены из строя только одной из десантных групп.

Авиационная корректировка огня линкоров была неудовлетворительна вследствие зависимости корректировщиков от капризов погоды, а наземные корректировщики не использовались. Более того, в начале операции корабельные артиллеристы даже отказывались принимать сигналы с аэропланов[14]. И это тогда, когда вывести из строя орудия противника на закрытых позициях можно было только прямым попаданием! Например, за день боя 19 февраля союзные линкоры вели огневые дуэли с фортами Кум-Кале, Хеллес, Седд-эль-Бар и Оркание, в ходе которых было подавлено лишь одно 280-мм орудие в Кум-Кале[15] и в форту Оркание — также одно (снаряд попал в дуло орудия!).

Решительный штурм Пролива 18 марта принес потери союзникам: из 16 участвовавших в операции линейных кораблей три погибли («Буве», «Иррезистибл» и «Оушен»), еще три («Инфлексибл», «Голуа», «Сюффрен») были так сильно повреждены артиллерийским огнем, что два последних отправили в доковый ремонт, более умеренно пострадали еще два линкора («Агамемнон» и «Альбион»). Главной бедой союзников в этом бою стали турецкие минные заграждения.

В этот день потери союзников в людях были весьма значительны — около 800 человек убитыми, ранеными и утонувшими. Потери турок в личном составе также оказались ощутимыми: 40 убитых и 74 раненых, в том числе 18 немцев.

18 марта турки своим минно-артиллерийским оружием фактически ополовинили костяк эскадры союзников в Дарданеллах. Мины, внесшие опустошения в ряды англо-французской эскадры, были установлены минным заградителем «Нусрет», который нанес, таким образом, самый большой ущерб флотам стран Антанты на Средиземном море: его мины стали причиной гибели сразу трех линкоров — «Иррезистибла», «Оушена» и «Буве».

Тактически получался замкнутый круг — для гарантированного подавления береговой артиллерии противника кораблям союзников нужно было подойти на близкую дистанцию (5–6 тыс. м), но тогда, во-первых, даже устаревшие орудия турецких фортов смогли бы вести эффективный огонь, а во-вторых, в этом случае корабли попадали на минные поля, с успехом защищаемые как береговыми, так и полевыми батареями германо-турок.

К борьбе с турецкой полевой артиллерией союзники вообще не готовились. В силу высокой мобильности (что позволяло перебрасывать орудия на угрожаемые участки) и плотности огня именно орудия и гаубицы легких и тяжелых полевых батарей турок стали главным противником кораблей союзников как в артиллерийских дуэлях, так и во время осуществления тральных работ. Расчет союзников на уничтожение турецких полевых батарей был ошибочен — большинство их стояло на закрытых позициях. Благодаря мобильным турецким и германским батареям число огневых позиций на берегах постоянно возрастало.

Плохая союзная разведка не позволила вскрыть ни всю глубину турецкой обороны, ни осуществляемые противником действия в ходе операции (достаточно вспомнить гибель «Буве» на скрытно выставленном турками минном заграждении на уже протраленном до этого фарватере). Недооценили союзники и минную опасность. Тральщики с задачей не справились — их контингент пришлось усиливать. К тому же на тральных работах сказывались сильное течение в Проливе.