Вне зоны доступа

— Но я не смогу взять отпуск через две недели, ты же это знаешь! У меня будет важная презентация! Потом тренинг. А потом лето закончится. Я же говорила тебе, — Маша изо всех сил старалась сохранять спокойствие.

— Значит, будет другое лето. Или осень. Чем плоха осень? Бархатный сезон, самый смак! Ты на кухню? Захвати там на столе упаковку чая.

«Не будет другого лета». Маша с ненавистью переступила через груду альпинистского снаряжения, пнула ногой видавший виды Ромкин спальник и ушла в ванную. Со звоном закрыла щеколду, резко и быстро сбросила с себя всю одежду и стала под обжигающий душ. Тут, под струями воды, она наконец дала себе волю. Слезы обиды катились по мокрым щекам, смешивались с горячей водой и стекали, стекали в темную, поржавевшую у основания трубу, образуя живую воронку. «Так и время утекает в черную безызвестность. Через полгода мне 29. И ничего нет. Ни семьи, ни ребенка, ни квартиры. Один Ромка со своим альпинизмом. Не хочу больше! Не могу!»

Маша вспомнила прошлое лето. Тогда тоже была важная экспедиция, из-за которой они так и не поехали на море. Но Маше, влюбленной, переполненной счастьем, казалось естественным отпускать милого за тридевять земель и смиренно ждать его возвращения, вычеркивая дни в календаре с котиками. Он действительно вернулся. Но к ней ли? Снова сборы, траты на дорогущее снаряжение, разлуки, волнения. Стало понятным, почему от Ромки сбежала Машина предшественница. Чтобы терпеть такое, нужны железные нервы. «Лучше бы ты себе девчонку из скалолазок нашел, вместе с ней и карабкались бы на вершины», — как-то в сердцах бросила Маша любимому после очередного выяснения отношений. «Да ты что? — искренне удивился тот. — Они же все сумасшедшие! Ну какая нормальная баба полезет с грузом по отвесной скале, рискуя жизнью? У женщин — другое предназначение». «Какое? Рожать? Я не против! Но ведь ты, ты же сам кричишь, что не готов стать отцом», — завелась Мария. «А что поделаешь, если это так? — засмеялся Ромка, подхватил легонькую Машку на руки и закружил по комнате. — Ну посмотри на меня! Разве скажешь, что мне скоро тридцатник? Да никогда! Какие дети? А жить где? Погоди, вот бизнес пойдет, остепенюсь — и тогда… Троих обещаю!» «Скорее б ты уже остепенился», — подумала тогда Маша, но вслух ничего не сказала. Она еще надеялась, что у них сложится.

А вот не складывалось. Еще в начале весны они с Ромкой договорились: в июне он едет на свой Кавказ, а в первые недели июля они вместе отправляются на море в романтическое путешествие. Заявление на отпуск Маша написала за месяц, тогда и билеты купила. Подогнала все дела, договорилась, кто ее будет замещать в офисе. А у Ромки в июне поездка сорвалась: у кого-то из ребят не получилось, кто-то что-то не успел… И перенесли ее как раз на эти две недели! Выбор любимого был однозначным: Кавказ. «Ты не понимаешь, сколько я к ней готовился! Для меня это жизненно важно, — объяснил ей Ромка. — С тобой я могу в любое другое время поехать, а с ребятами — нет». Вот и все.

Через час они вдвоем пили чай на маленькой кухне. Маша больше не переживала. Было у нее такое свойство: переболеть проблемой, принять жесткое решение — и остановиться. Не думать, не вспоминать, не волноваться. Будто кто-то поворачивал невидимый рычажок в ее умной головке и враз отключал все эмоции. Маша смотрела на кусок потемневших от времени обоев, свисающий за холодильник (Ромка все подклеить обещал), и думала: это все для меня уже закончилось. А Ромка, принимая молчание любимой за смирение и согласие, терся колючей щекой о ее щеку и мурчал: «Маша, Машенька, Мар-р-руся, хор-р-рошая девочка, умная». Была у него такая странность: этот сильный и бескомпромиссный мужчина в минуты нежности отчего-то ужасно любил изображать кота. Сначала Маше это нравилось. Затем удивляло. А потом как-то привыкла. Кот — он и есть кот. Хитрый. Гуляющий сам по себе.

Поезд уходил поздно вечером. Маша нарушила традицию: не стала провожать Ромку на вокзал. «Такси вызовешь», — улыбнулась она. «Ну Машуль, солнышко, ты же меня простила». — «Все будет хорошо, Рома. Я просто спать хочу. Удачи тебе!» — «Я позвоню!» — «Как у тебя получится»… «Наверное, рядом с ним и должна быть такая женщина. Неприхотливая, смиренная, терпеливая. Жаль, что я не такая».

Она даже не стала ждать, когда отправится поезд. Достала мобильный, набрала номер. «Влад? Это Маша. Помнишь, что ты мне предлагал? Ну как, предложение в силе? Тогда забери меня. Через полчаса — я оденусь. Да нет, лучше все-таки оденусь. Просто посидим где-то. Для начала».

Ох, и удобно же в этих новых машинах! Маша раскинулась на переднем сиденье Владовой хонды и зажмурила глаза от удовольствия. Легкий голубой сарафанчик на бретельках, под ним — несколько ниточек роскошного белья — вот и все, что на ней было. Ах да, еще босоножки Carlo Pazolini, подарок себе к началу несостоявшегося отпуска. Теперь сложное сплетение бирюзовых и золотистых кожаных ленточек валялось где-то под сиденьем, освободив маленькие красивые ступни с наманикюренными пальчиками. Как легко!

«Куда едем? — Влад был в отличном расположении духа. — Я так рад, что ты позвонила! Я уж и не надеялся», — он вел машину так легко, будто сидел за рулем с рождения.

«Знаешь, мне все равно. Выбирай на свой вкус». — «Может, в «Арену»? — «Куда хочешь!» — в Машином голосе чувствовалась странная беспечность, присущая либо камикадзе, либо сумасшедшим. «Постой, у тебя что-то случилось? — он вдруг перестал искриться. — Ты какая-то не такая сегодня. Ты же знаешь, я хочу, чтоб у тебя все было хорошо». — «У меня все уже хорошо. Я сижу в шикарной машине, с шикарным парнем, молодым, неженатым, который, по-моему, ко мне неровно дышит, — Маша подмигнула. — И сейчас мы будем развлекаться!» — «Э-э-э, — Влад немного замялся. — Ты что, поссорилась со своим экстремалом?» — «Я? Поссорилась? Да нет. Я от него ушла. Только он еще об этом не знает». Влад от неожиданности притормозил: «Машка! Так ты теперь свободная женщина? К тебе можно по-серьезному приставать? Вот это да! Вот это удача!»

Они пили розовое шампанское, заедая его морскими деликатесами, и Маша думала: «Какая же я дура! Какая непроходимая идиотка! Влад — это же просто песня. Настоящий мужчина. Где были мои глаза раньше? Ну и что, что он младше меня. Четыре года — это такая мелочь»… Часа через два настоящий мужчина уже по-свойски обнимал румяную, теплую Машу и жарко шептал на ухо: «Машуля, поехали ко мне. Если захочешь — будем спать на разных диванах. Ты же свободна! Просто будем рядом!» «Не-е-ет, — крутила головой Маша, пытаясь сохранить остатки трезвости. — Нет, Владик, не все сразу. Вези меня домой. Завтра увидимся».

Влад не поленился и поднялся пешком на 4-й этаж. «Ну вот, как ты и хотела. С доставкой на дом. Можно зайду?» Пока Маша пыталась что-то возразить, он уже впорхнул в переднюю. Бросил беглый взгляд на пожелтевшие обои, сделал широкий шаг, оказался у двери кухни, огляделся и присвистнул: «И здесь живет моя принцесса?… Снимаете?» «Угу», — промычала Маша, которая к тому моменту решила: будь что будет, ей уже все равно. Но ничего не было. Влад через секунду уже стоял у входной двери. Чмокнул ее на прощанье в щеку: «Завтра позвоню!» — и скрылся в темноте подъезда. Остался лишь запах дорогого парфума, который сонная Маша не стала смывать под душем.

Она едва успела позавтракать печеными яблоками (после вчерашней трапезы ничего другого не хотелось), как запищал мобильный.

«Ромка доехал», — по привычке подумала Маша. Но трубка зазвенела бодрым голосом Влада. «Доброе утро, принцесса! Проснулась? Я тебе уже квартиру снял. Даю два часа на сбор вещей (бери самое необходимое) — и я за тобой заезжаю». — «А на работу?» — «У тебя же сегодня начался отпуск, соня!»

Квартира была просто роскошной. Всего одна комната, но евроремонт. В стену вмонтирован аквариум! Какой шик! А в ванной — Маша чуть в обморок не упала — джакузи. Да и ванной это назвать сложно — мини-бассейн какой-то. «Влад, слышишь, — тихо сказала она. — Здорово, конечно. Спасибо! Но я за такое не смогу платить». — «Обидеть меня хочешь? Все уже заплачено. Хоть во время отпуска поживи как человек. А потом посмотрим». — «Нет, нет. Я не хочу быть содержанкой». — «Это подарок. По-да-рок. Могу я сделать подарок женщине, которая мне нравится? Если средства позволяют? А они позволяют, не беспокойся. Есть только одно условие…» — «Какое же?» — Маша прищурилась. «Не забывай рыбок кормить. Корм в нише под аквариумом». «Ладно, — она сдалась. — Заноси вещи».

«Интересно, а какой он в постели? Вдруг он вообще импотент? Иначе почему так со мной носится?» — лихорадочно думала Маша, раскладывая одежду по полочкам шкафа, еще пахнущего деревом. Потом вспомнила вчерашний вечер, жаркие объятия Влада и сама себе улыбнулась: вряд ли. Они познакомились на одной из корпоративных вечеринок — он был в числе vip-гостей. Маше как маркетинг-менеджеру поручили всех развлекать, и она старалась вовсю — развлекала Влада остроумными шутками, веселыми историями, кокетничала с ним: главное, чтобы гость остался доволен. В конце вечера обменялись визитками.

«Обязательно приглашу вас на кофе», — пообещал тогда Влад. «Как же, пригласишь. Такие шикарные котяры, как ты, с простыми девушками дружбу не водят», — подумала тогда Маша, из странного чувства социальной обиды причислив себя к «простым девушкам». Но Влад, как оказалось, слов на ветер не бросал. Когда они пили капучино с корицей в одном из недешевых заведений Киева, Маша сразу призналась, что она занята — живет с парнем. «Жаль, — просто ответил Влад. — Ты мне очень понравилась. А это со мной бывает редко. Если не секрет, сколько тебе лет?». «28», — Мария не любила приукрашивать действительность. «Ну и ну! — засмеялся ее визави. — А выглядишь моей ровесницей!» — «Сколько же тебе?» — «24». Теперь пришла Машина очередь удивляться: «И ты уже так высоко стоишь?» — «Я работаю с 16 лет. Но у меня нет высшего образования. Честно говоря, это мой комплекс». — «Ну что ты! Ты производишь впечатление очень интеллигентного человека»…

Тогда они проболтали, кажется, часа три. «Послушай, — сказал на прощанье Влад. — Не в моих правилах приставать к замужним. Но если ты захочешь меня видеть — только набери номер. Я приеду в любой момент».

«Я не замужем», — хотела возразить Маша, однако промолчала. На тот момент она была с Ромкой — и все остальное не имело значения.

А Ромка даже не позвонил. Просто смс сбросил: «Добрался отлично, тел. отключу, выйду на связь ч-з неделю». «Да хоть ч-з месяц», — подумала Маша, а сама почувствовала, как в груди предательски нарастает тяжелый комок. Все-таки Рома… Он такой… Такой… «Ну и какой? — надменно спросила рациональная часть психики. — Упрямый, резкий, своенравный?» — «Да нет же, нет! Смелый, рисковый, легкий на подъем». «Замолчи! Замолчи! — закричала Маша самой себе. — Все уже решено. Точка».

С Владом было здорово. Смущало одно: бессистемность. Он появлялся в самые непредсказуемые моменты. Маша погружалась в джакузи, а он звонил: «Одевайся, едем на презентацию». Или в 10 вечера кричал в трубку: «Я сейчас буду, не ложись!» Мог чуть ли не на сутки забрать ее в Гидропарк предаваться пляжным наслаждениям, а на следующий день появиться только ночью. «Пожалуй, быть женой бизнесмена не легче, чем альпиниста», — думала Маша в такие моменты. Она еще не могла привыкнуть к его телу: после худощавого, мускулистого Ромки, Влад казался ей великаном из детской сказки. Ее умиляла его привычка причмокивать во сне. И пить по утрам молоко со свежей булочкой. «Ну, ты совсем как дитя», — смеялась Маша. Влад всерьез обижался: «Не веришь, что я совершеннолетний? Тогда поехали в загс. Завтра!» Похоже, ему во что бы то ни стало хотелось доказать свою взрослость… «Мы полторы недели вместе. Остынь. Ты завтра меня бросишь». «А вот и не брошу! — кричал Влад. — Я люблю тебя! Люблю! Понимаешь?!!»

А Ромка на связь все не выходил. Сначала Маша старалась об этом не думать. Потом все же решилась набрать его номер. Не для того, чтобы сказать о своем уходе (это она уже сделает по его возвращении), а чтобы убедиться: с ним все в порядке. Металлический голос автоответчика: «Ваш абонент вне зоны доступа». День, два, три — те же слова. «Наверное, мобилка села», — успокаивала себя Маша, отгоняя плохие мысли.

В субботу он не вернулся. Она специально, втайне от Влада, поехала на вокзал встречать поезд из Минеральных Вод. Уставшая проводница сказала, что места всю дорогу пустовали.

У Маши поднялась температура. Она рассказала обо всем Владу. Ее трусило. Они вместе ездили на старую квартиру, чтобы найти блокнот с координатами Ромкиных друзей, членов экспедиции. Звонили всем — впустую. Связались с их женами, подругами, мамами — кого удалось вычислить. Те тоже были на грани отчаяния. Всех лихорадило. Маша висела на телефоне, а в перерывах плакала на плече у Влада. Лето, свобода, солнце, отпуск — все это казалось эпизодом из яркого кинофильма. Она вспоминала страшные сюжеты о погибших альпинистах. Видела безжизненное Ромкино тело, распластанное где-то на скалах между Эльбрусом и Казбеком за пару тысяч километров отсюда. Ее грызла черная мысль: это наказание. Нужно было подождать до его возвращения, а потом начинать крутить роман с другим. Хотя какая уже разница? Где ты, Ромка, отчаянный Ромка?! Вне зоны доступа. Почему она здесь, а он там? Что она делает вместе с этим мужчиной? Что ее ждет? Ответы на эти вопросы были тоже вне зоны доступа.

Он вышел на связь через три дня. Три дня, за которые Маша прожила целую жизнь. Просил выслать денег и перезвонить всем, кому можно. Сказал, что случился обвал. Слава богу, все живы. Но есть травмы. У него самого сломана нога, и сейчас он в госпитале в каком-то горном селенье. «Ромка, Ромочка, ты жив! Как здорово!» — ей не хватило духу сказать сейчас, что она уже не с ним.

Когда он приехал, Маша его не узнала. Никогда он еще не возвращался с гор таким потемневшим. Наоборот, всегда светился — силой, энергией, любовью. А тут словно год в подземелье просидел… На вокзале все молчали. Потом она поймала такси, и Ромка, опираясь на самодельный костыль, попрыгал к машине. «Мы чудом выжили», — только и бросил он за всю дорогу.

Она помогла ему взобраться на их 4-й. Он вошел, окинул взглядом полупустую квартиру и потемнел еще больше. «Маш, ты че? Съехала?» Она опустила глаза. «Прости. Сразу, как ты уехал. Я же не знала, что все так…» Она ждала чего угодно: крика, бьющейся посуды, немого укора, уговоров. А Ромка неуклюже сел на диван, привычным жестом смахнул со лба прядь светлых волос и вдруг… заплакал. «Потерял я тебя. Потерял. Маруся моя, хорошая девочка… Я же чувствовал это. Лежал там с перебитой ногой и чувствовал, что ты — всё…»

Маша стояла и не знала, что делать, как реагировать. Как же было больно внутри! Словно кто-то маленький и невидимый острыми когтиками вырывал кусочки ее сердца, ууу! «Я буду приезжать. Убирать, готовить. Не бойся, я не брошу тебя в такой момент».

Он вдруг вытер слезы и разозлился, то ли на Машу, то ли на свою слабость: «Зачем мне твоя уборка? Я не инвалид! Разберусь без тебя, дорогая. Ушла, значит, ушла. Просто тяжело. Тяжело, понимаешь?»

Ей хотелось упасть перед ним на колени, обнять его, прижать к себе — такого несчастного, беззащитного, родного. Пожалеть, расцеловать, успокоить. Но Маша понимала — это не выход. Придет завтра, и все повторится. Сборы, экспедиции, горы, обвалы. А она больше не хочет так жить. «Прости», — повторила тихо и бесшумно вышла.

Машину ловить не стала — села в маршрутку. По дороге купила свежий выпуск Aviso. Дома методично звонила по объявлениям. Раза с 15-го удалось найти что-то подходящее по расположению и цене. Договорилась. На автомате покормила рыбок. Начала упаковывать вещи в чемодан, подумав: как хорошо, что не все успели перевезти. Позвонил Влад. «Завтра я освобожу квартиру, — сказала без предисловий. — Какое-то время мы не будем видеться». Напряженное молчание. «Да, я все понимаю. Тебе помочь с переездом?». На секунду задумалась: «Лучше я сама». — «Ты мне позвонишь?» — «Обязательно».

Новая квартира оказалась уютной и светлой. Жаль, рыбок не было. Но потом можно купить. Парочку гуппи, например. Маша с удовольствием обустраивалась.

В жизни бывают светлые и темные полосы, думала она. А бывают бесцветные. Когда ничего не происходит, ни хорошего, ни плохого. И этот период нужно просто пережить. Как будто идешь по асфальту, вперед и вперед. Шаг за шагом. Туда, где зелень и солнце, где счастье и жизнь. И в один прекрасный день вся эта долгая и скучная асфальтовая дорога останется позади. Вне зоны доступа.

Крымское приключение

Весенний Крым прекрасен. Уткнувшись носом в стекло автобуса, я наблюдала за мелькающей чередой красок: юная свежая зелень, нежные бело-розовые цветы, темно-зеленые конусы кипарисов, голубизна неба, смешанная с белым пухом облаков, — как здорово, что я приехала сюда! Подальше от слякотной серости столицы, грустных мыслей, обиды и неопределенности. Асфальтовая дорожка привела меня к главному корпусу санатория, мне выдали ключи от номера, и тем же вечером я любовалась безбрежным морем, слушала шум прибоя и ходила босиком по гладкой прохладной гальке.

Мой номер оказался большим и светлым, с огромным балконом и чудесным видом. А моими соседями — милая пара молодоженов, влюбленных и светящихся от счастья. Ее звали Света: невысокая рыженькая девушка со смешными веснушками, которые она, по-видимому, пыталась закрашивать тональным кремом. Его — Валерой: светловолосый, голубоглазый молодой человек, очень серьезный на вид. Но стоило ему улыбнуться — и задорные ямочки появлялись на щеках, что делало его лицо совершенно беззащитным. Мы познакомились на следующий день после моего приезда, столкнувшись в коридоре. Поскольку в это время года санатории обычно пусты, радуешься любой возможности перекинуться несколькими словами с живым собеседником. Конечно, видеть чужое безоблачное счастье в моей ситуации было равносильно легкой пытке. Но Света с Валерой оказались такими славными людьми, что я искренне порадовалась их соседству. По утрам мы вместе шли на завтрак в столовую, размышляя вслух, какие экскурсии стоит посетить, и пытаясь предугадать погоду. По вечерам иногда сидели за бокалом густого ароматного бастардо в прибрежном кафе и просто смотрели на море. Похоже, их не смущала моя компания: они нежничали, не стесняясь, беспрестанно чмокали друг друга, обнимались, но все это выглядело настолько естественно, что я быстро привыкла. Казалось, что они долго-долго не виделись и теперь пытаются наверстать упущенное, не обращая внимания на окружающих. Порой, когда Света на минутку отлучалась, я перехватывала Валерин взгляд, которым он провожал свою подругу. Сколько любви и нежной печали было в нем! Отчего он грустил?…

Глядя на них, я играла сама с собой в жестокую, но сладкую игру: представляла себя на месте Светы, а Павла — на месте Валеры. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что этого никогда не будет. И в то же время пыталась таким изощренным способом восполнить эмоции, которых мне так не хватало.

С Павлом я познакомилась год назад на выставке компьютерных технологий, где представляла стенд нашей фирмы. В первую минуту он мне не понравился: невысок, худощав, одет немного неряшливо. Однако стоило ему заговорить, и я начала потихоньку таять: в его глазах было столько неподдельного интереса к моей жизни и ко мне самой, а в голосе — столько мальчишеского задора, что у меня, 27-летней одинокой девушки, не оставалось никаких шансов. Мы катались по городу на его стареньком «фольксвагене», смаковали кофе в недорогих кофейнях и наслаждались вспыхнувшим между нами чувством. И для меня, и для него это было совершенно неожиданно. Однако от этого еще более остро и прекрасно! Нужно быть честной: мы никогда бы не были вместе. Его неуемной энергии оказалось слишком много. Он всегда куда-то спешил, оба его мобильных постоянно пищали, его разрывали на части, и смириться с этой вечной суетой вокруг Павла мне — организованной, последовательной, привыкшей жить по плану, — было непросто. Хотя, возможно, я привыкла бы к этому. Как и к его подростковой манере одеваться: рубашка навыпуск, ворот нараспашку. Проблема была в другом: Павел оказался женат. В принципе, к его чести, он не пытался это скрывать, хотя и не носил обручального кольца (как, впрочем, многие мужчины сегодня: даже на пальце Валеры я не заметила колечка). И я знала, на что шла. Но нас так закрутило, что нажать на стоп-кран не было никаких сил. Моей целью не был развод — о нет, я уважала семью Павла и принимала ее. Я хотела провести с ним хотя бы неделю отпуска, чтобы он всецело принадлежал мне и мы бы не отсчитывали минуты, отведенные нам для счастья. Непременно на море! Мы планировали наш отдых трижды: покупали билеты, бронировали места в санатории, а за день до отъезда отказывались от брони и сдавали билеты обратно. Непредвиденные обстоятельства выскакивали в жизни моего ненаглядного, словно гаишники на дороге в тот момент, когда ты задумывал повернуть на двойной осевой. В последний раз Павел клялся мне, что нам больше ничто не помешает и всю неделю мы будем только вдвоем! Но за день до отъезда, когда я уже упаковала чемодан, он, запинаясь, сообщил о съезде рейсеров, который никак нельзя было пропустить (несмотря на недетский возраст, 35, экс-любимый обожал гонки). В тот момент я поняла: семья, дети от первого и второго брака, две работы, рейсинг, собака — чересчур много. В этом списке я всегда оказываюсь последней. Поэтому нужно уйти сейчас. Я сказала ему: «Удачи!» и поехала отдыхать сама.

Ласковые морские волны зализывали мои душевные раны. К концу двухнедельной смены я перестала скучать. Мне даже захотелось совершить какой-то яркий поступок, чтобы путешествие запомнилось надолго. И я решила пойти в горы. Нет, конечно же, не сама. Можно найти хорошего инструктора, который повел бы укромными тропками к красотам, спрятанным в чащах крымских лесов. Однако вдвоем с незнакомым мужчиной (а мне казалось, что инструктором непременно будет мужчина) лазить по лесу страшновато. И я предложила Валере и Свете составить мне компанию. Они и минуты не колебались: Света захлопала в ладоши, и мы стали готовиться к однодневному походу.

Оказалось, это не так-то просто. Сначала мы долго искали человека, который согласился бы стать нашим проводником. «После дождей много грязи», — отказывались местные. В конце концов вести нас в горы согласилась… девчонка лет 20. Юная, веселая Арина уверяла, что отлично знает местность и много с нас не возьмет, и вообще мы не пожалеем — такие места покажет!

Хорошие туристские ботинки были только у Валеры: мы со Светой щеголяли в модных кроссовках, весьма красивых, но предназначенных скорее для прыганья в спортзале, чем для походов по пересеченной местности. Не было у нас ни котла, ни «шмеля», ни сухого спирта, но мы дружно решили, что один день без горячего — не так уж и страшно. Кое-как собравшись, мы двинулись в путь.

Бойкая Арина бодро шагала впереди и не останавливаясь щебетала о прошлогодних туристах, о мартовской предвыборной кампании, которая докатилась и до ее поселка, и о том, что летом она снова поедет поступать в Симферополь. Я шла следом: идти было нетяжело, терпкий аромат хвои и многотравья слегка кружил голову, а вокруг было столько зелени и солнца, что все это хотелось немедленно сфотографировать, или нарисовать, или хотя бы просто запомнить! За мной следовала Света: то и дело я слышала ее заливистый хохот, а замыкал цепочку Валера. Мы часто останавливались: рассмотреть поближе диковинный куст, перекинуться парой-тройкой замечаний, попить воды или просто отдохнуть. Я много снимала. В особо сложных местах Валера лез вперед и по очереди помогал нам, трем девушкам, преодолеть препятствия.

К вечеру мы начали уставать. Обед из бутербродов и фруктов давно был съеден, пейзажи уже не радовали, хотелось поскорее принять теплый душ и развалиться на удобной кровати. «Ох уж эти горожане, — улыбалась Арина. — Ладно, еще немного — и будете дома». Однако прошел час, другой, а поселка все не было. Я заметила, что Арина начала нервничать. Темнело.

В какой-то момент стало ясно: мы заблудились. Наша юная провожатая была напугана не меньше нас: она то и дело озиралась по сторонам и повторяла: «Этого не может быть. Вот увидите, сейчас мы выйдем на нужную тропу. Я знаю эти места!» Мы пробирались сквозь заросли колючих кустарников (наверное, можжевельника), но тропы не было. Еды и воды практически не осталось, все не на шутку продрогли. Я старалась не поддаваться панике и утешала себя тем, что уйти далеко от цивилизации мы все равно не могли, и рано или поздно увидим огни какого-то села. Валера держался молодцом: «Девчонки, все будет хорошо!» — то и дело подбадривал он нас. Света сначала притихла, но когда на чащу навалилась темнота, с ней стало происходить что-то невообразимое. Она дрожала, беззвучно плакала и постоянно прижималась к Валере. «Милая, солнышко, успокойся, мы скоро выйдем, еще чуть-чуть», — подбадривал он ее. Но Свету все больше бил озноб. При этом время от времени она произносила странные фразы: «Мы не выйдем. Мы никогда не выйдем. Это же наказание, неужели ты не понимаешь? Наказание за все то, что мы делаем. Как же Лиза? Как же будет Лиза?» Валера смотрел на нас с каким-то виноватым видом. «Она сильно разволновалась, — пытался он оправдать любимую. — Скоро мы выберемся, и все будет отлично. Она успокоится». А Света, словно не слыша, всхлипывала: «Это все я, только я виновата! Бедная Лиза! Бедная девочка! Лерик, лучше бы ты не любил меня так сильно…»

Я до сих пор помню ее плач. Плач беззащитного, загнанного в угол существа. Видимо, она думала о чем-то очень плохом…

Через час блужданий нам удалось выбраться на нужную тропу. К 11 вечера мы уже были в поселке и пили глинтвейн в Аринином доме. Девчонка отказалась брать деньги: «Все так глупо. Я где-то не там свернула. Это мой первый прокол. Извините». Света ожила: от горячего вина ее глаза разгорелись, она перестала дрожать и молча сжимала Валерину руку. Каждый из нас, похоже, пребывал в состоянии странной эйфории: вроде ты был на волосок от пасти дракона, и вдруг прилетели добрые эльфы и унесли тебя во дворец со скатертью-самобранкой. В тот день мы не стали возвращаться в санаторий, а уснули прямо у Арины на полу, на одеялах, заботливо постеленных хозяевами. И утром, вспоминая вчерашнее приключение, все вчетвером уже весело смеялись.

Потом, в санатории, Света улучила минутку, когда Валеры не было рядом, и тихо сказала мне: «Я вела себя, как сумасшедшая. Наверное, у меня клаустрофобия или что-то в этом роде. Надеюсь, ты не думаешь, что я того?» — «Ну что ты, — успокоила я ее. — Просто экстремальная ситуация, у меня тоже нервы чуть не сдали. Хорошо, что все позади» — «Надеюсь», — философски заметила она. И добавила спустя полминуты: «Ты не представляешь, как я его люблю!»

«Счастливая», — подумала я ей вслед.

Мы уезжали в разное время и даже не успели толком попрощаться. Потом я часто вспоминала эту пару, глядя на красочные фотографии крымских пейзажей. Валеры и Светы на снимках не было — почему-то они избегали фотографироваться. По какой-то глупости мы не обменялись ни адресами, ни телефонами, а ведь могли бы встретиться, поболтать за чашечкой кофе. Это приключение в крымских горах очень сблизило нас. Но увы…

Из Крыма я вернулась свободной и окрыленной. На звонки Павла даже не отвечала: первое время он еще пытался восстановить отношения. А вскоре я встретила Андрея. Ему тоже было 27, он тоже был одинок, и ему так же не хватало меня, как мне — его. Мы вцепились друг в друга с такой силой, что стало понятно: это судьба, и ничего тут не попишешь. Его голубые глаза и ямочки на щеках чем-то неуловимо напоминали Валеру. И я думала о том, что с ним буду так же счастлива, как тогда были счастливы эти двое.

А через год я встретила Свету. Гуляя по центру Киева, мы с Андреем забрели в Природоведческий музей. В детстве меня туда часто водил отец, биолог. Мы приходили в музей на целый день: исследовали несколько этажей, съедали по бутерброду, потом неспешно досматривали экспозицию, и те выходные были самыми яркими в моей жизни. Теперь же захотелось разделить минуты детского счастья с любимым человеком. Я даже пыталась вспомнить папины объяснения!

Рассматривая чудесной расцветки тропических птиц, я прямо перед собой увидела женщину, которую не сразу признала. Со «взрослой» высокой прической, в темном ажурном свитере, с уставшими глазами, она совсем не была похожа на то светящееся от счастья создание, которое я видела в Крыму. Я узнала Свету только благодаря веснушкам… Она держала за руку милую девчушку лет пяти, с рыжими кудряшками, собранными в два смешных хвостика, одетую в зеленый комбинезон с дракончиками. «Это колибри, доченька», — говорила она ей. «Света!» — закричала я, не скрывая радости. И чуть было не добавила: «А где Валера?». Но, наткнувшись на ее взгляд, я вдруг замерла и осеклась на полуслове. Тепло узнавания в них молниеносно сменилось страшным испугом, смешанным с мольбой. Света смотрела на меня и словно беззвучно просила: «Молчи». Сбитая с толку, я вцепилась в руку Андрея. Улыбка словно стекла с моего лица. И вдруг я увидела в двух шагах от моей крымской знакомой высокого полного мужчину в твидовом костюме, немолодого и строгого на вид. «Лиза, а ну-ка иди сюда, — позвал он рыжеволосую кнопку. — Посмотри на эту птичку. Сейчас папа прочитает, как она называется»… В этот момент всему нашлось объяснение. И той Светиной истерике в горах, и печальному Валериному взгляду, которым он иногда провожал любимую, и факту, что кольцо носила только Света.

В тот день я неистово любила Андрея. И думала о том, как же щедры ко мне небеса. Ибо самое большое счастье — быть рядом с тем, кого любишь. Смотреть на него, ежеминутно касаться, слышать его голос, засыпать в его объятиях, даже ссориться иногда — в шутку, несерьезно. Ведь вы все равно всегда будете вместе!

Жемчужная королева

Белый, розовой, желтоватый, черный с бронзовым отливом, идеально круглый, грушевидный, странной неправильной формы, мелкий и крупный — она могла перебирать нитки с жемчугом часами. Гладкие на ощупь, чуть прохладные, но быстро нагревающиеся от тепла ладоней жемчужины успокаивали ее и наполняли сердце светом. Все другие драгоценности оставляли ее равнодушной. И кроваво-красные рубины, и цвета кошачьих глаз изумруды, и даже сверкающие бриллианты казались ей холодными стекляшками, а жемчуг — он был живым. Отец-ювелир научил ее с первого взгляда отличать настоящие камни от подделки. Она могла определить, из какого региона привезена жемчужина, в чреве какого моллюска она созрела — о ее умении разбираться в жемчуге в ювелирных кругах ходили легенды. К ней на оценку везли жемчуг отовсюду — и этим она теперь зарабатывала, потому что не желала зависеть от родителей. Для нее это было действительно достижением, ведь она была не просто ребенком — а больным ребенком.

Ее диагноз состоял из трех букв — ДЦП. Эти три буквы означали: инвалидная коляска, специфическая нечеткая речь, косые взгляды окружающих. Ум, слава Богу, остался при ней — тут уж природа не пожадничала. А там то ли акушерка, помогая ее тельцу преодолеть препятствия на пути к свету, ошиблась, то ли мама сделала что-то не то — сейчас определить сложно. Да и зачем? Она уже есть, больное дитя, родительское бремя. Впрочем, сама Марта так не считала. Она радовалась той жизни, что получила, и, как могла, приспосабливалась к ней. Да, она не посещала школу, как ее брат и сестра. Но к ней приходил частный учитель, и ее знания были глубже и обширнее, чем у школьников: Макс и Лора всегда прибегали к ней, если нужно было решить сложную задачу по физике или математике. Она помогала, радуясь своей нужности, а их детские жестокие колкости она давно простила. Ей нравилось быть полезной. В домашних хлопотах толку от нее было мало, поэтому маминой помощницей Марта не стала. Зато стала папиной.

У нее была мечта: побывать на жемчужных приисках. И для здорового человека не слишком-то выполнимо, а что говорить о больной девочке? Даже попасть на борт лайнера было проблемой: увы, она родилась не в той стране, где инвалид считался полноценным членом общества. Но у нее был любящий отец, который и себе боялся признаться, что эта светлая во всех смыслах головушка, эти печальные голубые глаза, эти тонкие, слабые ручки и ножки, сквозь белую кожу которых просвечивались синие венки, — самое дорогое, что у него есть. Он, в отличие от ее матери, не видел в дочке обузы. Марта была для него соратником, другом — возможно, тем, кем не стала жена. Поэтому на 18-летие дочери он сделал царский подарок — организовал поездку на Красное море, где договорился с хозяином небольшого катера, что тот возьмет больную девочку на одни сутки в море — и неважно, сколько это стоило в зеленых бумажках. Его Марта могла теперь осуществить заветную мечту.

Никто не помнил ее такой счастливой. Улыбка не сходила с ее лица. Увы, папа сам не мог сопровождать ее в поездке — пришлось бы оставить магазин. Поэтому семья обратилась к дальнему родственнику, маявшемуся в поисках работы. Кандидатура была идеальной — крепкий сильный парень, чуть более 30, к тому же свой — можно не волноваться. Конечно, он искал не такую работу — возить девушку на инвалидной коляске и переносить из кресла в кресло, но щедрая плата компенсировала все моральные неудобства. Правда, парень долго не мог понять, зачем больную девушку везти так далеко, а тем более зачем платить за это такие деньги, но, по большому счету, это его не касалось — и папа при разговоре мягко ему на это намекнул. И вот уже Марта сидит на борту самолета, вся в предвкушении чего-то волшебного и прекрасного. Чего? Первого в жизни большого путешествия, любви, счастья? Она об этом не задумывалась.

По продуманному турфирмой маршруту в порт Марту вез автобус. Там ей предстояло попасть прямо на катер, где в компании ловцов жемчуга отправиться на прииски. И вот когда Давид, намучавшись и вспотев (температура воздуха приближалась к тридцати), вытащил Марту из автобуса, усадил в коляску и повез вдоль берега (сопровождающий из турфирмы волочился следом), Марта вдруг решила пройтись по песку. Она однажды была на море, в специальном лагере для детей с нарушением опорно-двигательного аппарата, но ей не понравилось быть вдали от семьи. А тут она увидела божественную красоту и захотела ощутить все сама — она могла ходить, но с опорой, и ей это было сложно. Марта сделала несколько шагов по песку, держась за плечо Давида, ее ноги увязли, запутались, ослушались — она упала. И тогда Марта уткнулась лицом прямо в раскаленный песок, нюхала его — он пах океаном, водорослями, рыбой, жемчугом — и была очень счастлива. Давид пытался ее поднять, но она не давалась, и только когда он сказал, что они опаздывают, собрала силы и встала.

На катере ее сразу же укачало. Давид сердился, но поделать ничего не мог. Марта не хотела есть, была бледно-зеленой. Ее вывели на палубу — и там она увидела молодого морячка, из местных, смуглого, худого, загорелого, с влажными оливковыми глазами, черными блестящими волосами и жемчужной улыбкой. Морячок тоже заметил светловолосого ангела, понял, что ангел болен, его сердце захлестнула жалость — и он улыбнулся Марте. У той сразу прошла тошнота, она не спускала с него глаз, и когда подъехали к рифу, шепнула Давиду (тот уже научился понимать ее странную речь), чтобы именно этот юноша достал ей со дна раковину. Давид на плохом английском изложил просьбу сопровождающему, а тот на хорошем местном наречии передал ее юноше. И Пауль, так звали мальчика, ласково улыбнувшись Марте, золотистой рыбкой рассек зеркальную гладь моря. Не было его достаточно долго. Марта знала, что истинные ловцы не пользуются аквалангами — вся надежда на мощь легких, и стала отсчитывать секунды. Наконец юноша вынырнул. Его смуглая кожа блестела от соленых капель. Он протянул Марте раковину, в которой наверняка пряталась жемчужинка и достал нож: хотел открыть моллюска сам. Но Марта запротестовала — схватилась за рукоятку ножа, их пальцы соприкоснулись, и ее обожгло.

Она загадала, что ей попадется черная жемчужина — ей непременно хотелось черную. И когда увидела в склизкой мякоти моллюска именно такую, вздрогнула от неожиданности. Там лежала не просто жемчужина, а королева жемчуга — огромная, идеально круглая. Марте хватило нескольких секунд, чтобы понять, сколько она стоит. Ловцам жемчуга тоже хватило этих секунд: они засуетились, зашумели — восторженно и обиженно, что такая красота досталась чужестранке. Вздрогнул сопровождающий, понимая всю пикантность ситуации, и лишь Давид оставался невозмутимым — он не знал цены жемчуга, для него это все было «бирюльками». А Марта держала жемчужину на ладони, гладила ее, грела, не могла оторваться от нее, зачарованная красотой, — и Пауль тоже смотрел на это чудо природы не в силах поверить, что именно он открыл его миру. Их глаза встретились, Марта покрылась румянцем и попросила увезти ее в каюту. Ей хотелось сказать «Спасибо!», но она испугалась, что парень не поймет ее странной речи, и решила — лучше быть невежей, чем посмешищем.

В каюте она вдруг разрыдалась: солнце, синева моря, блеск глаз Пауля — слишком много на сегодня. Давид по-отечески потрепал ее по плечу: «Глупая, чего ж ты рыдаешь, вон какую красоту получила» — хотя он и представить себе не мог реальную ценность черной красавицы. На палубе было шумно, ловцы спорили, кому принадлежит жемчужная королева — хозяину или гостье. Сопровождающий объяснял, что по контракту (папа прописал даже этот момент) находка — Мартина, и искал поддержки у толстого капитана, который не спешил ее выражать.

Ночью поднялся легкий шторм. Пауль видел, как Давид ушел в свою каюту. Парень был тих, как корабельная мышь. Никто ничего не услышал, впрочем, Давид заметил, что утром Марта была какая-то не такая, слишком отрешенная…

В порту хозяин уже ждал судно. Он знал о жемчужине, и руки его тряслись. Знал он и то, что по договору черная королева принадлежала гостье. Тогда он решил пойти на хитрость и убедить Марту обменять ее на другую — он не знал, что девушка разбиралась в жемчуге не хуже его самого. Та наотрез отказалась и меняться, и смотреть коллекцию хозяина, и, что самое обидное, даже не показала свою находку. Ее вообще теперь мало что волновало — в середине у нее разлилось горячее счастье, и она боялась что-то говорить, чтобы его не расплескать. Даже дома она не стала ничего рассказывать отцу, а только сказала «Спасибо» и поцеловала его в щетинистую теплую щеку. На вопрос же о том, какой улов ей попался, Марта лишь неопределенно пожала плечами: «Мелочь, ерунда».

Кстати, вскоре после этого случая семья Пауля неожиданно для всех переехала в более просторный дом, все хорошо оделись и обулись. Правда, поначалу никто не мог понять, откуда у этих бедняков взялись деньги, а потом это перестало быть важным.

Хотелось бы добавить, что через год Марта получила по почте нитку роскошного жемчуга — но она ее не получила, Пауль не знал ее адреса. А даже если б и знал, где бы он взял столько жемчуга? Да и зачем он Марте — у нее этого добра и так хватает. И разве в нем счастье?

Чай

Он всегда пил очень горячий чай. Она заливала чайный пакетик кипятком, и уже через минуту он подносил дымящуюся чашку к губам и делал маленькие, смачные глотки. Это одновременно и восхищало, и пугало ее, она приговаривала: «Это же кипяток, оставь, дай остыть», а он уверял, что настоящий чай может быть только таким — обжигающим.

Чай — то немногое, что было у них общим.

Еще книги — их в комнате с оторванными обоями накопилось немало, они стояли на полках и просто лежали стопками на тумбочке, на столе, шкафу. Под кроватью еще жили старые чемоданы, она знала, что в них тетка собирала популярный тогда литературный журнал: «Роман-газету», и она часто думала, что сегодня они наконец-то достанут какой-нибудь чемодан и разберут его, но руки до этого никогда не доходили. Книги, журналы, любую печатную продукцию они любили оба с детства; могли подолгу нерасторопно листать старые сборники, зачитывать друг другу цитаты, вспоминать. У нее была привычка нюхать пожелтевшие листы: они пахли мелом, детством и немного плесенью, но ей нравился этот странный запах, потому что он пробуждал внутри то время, когда она была безоблачно счастлива.

Кроме чая и книг, у них была еще общая постель. Правда, всего раз в неделю по вторникам и почему-то днем, а не ночью, но для них это уже не имело никакого значения. Постель оказалась следствием, а не причиной, но без нее уже не получалось никак, без нее ни книги, ни чай, ни долгие разговоры уже не имели смысла.

Они никогда не строили планов на будущее, старались не задавать друг другу вопросов. Они просто наслаждались этими несколькими часами в неделю — единственно настоящими, которые принадлежали им двоим и которые наполняли тем светом, что позволял жить дальше.

Все остальное казалось суетой. Хотя суетой нельзя назвать такие важные вещи, как, например, работа, или, скажем, дети, — это же основы основ. Но в их странных жизнях получалось так, что важное и второстепенное смешалось, что какие-то кирпичики поменялись местами, и не было сил как-то перестроить, переткать этот нелепый рисунок судьбы. Может быть, более решительные люди и взялись бы за это, но эти двое были мечтателями, немного сумасшедшими, но довольно ответственными, перфекционистами с комплексом неполноценности и гипертрофированным чувством вины, поэтому они еще не придумали, как можно все устроить. Они просто жили от вторника до вторника, и это могло продолжаться еще годами, если бы… Если бы в один прекрасный день она ни исчезла бы.

Обычно она приходила на несколько минут раньше, хотя бы потому, что чувствовала себя здесь хозяйкой: это была квартира ее умершей родственницы, и хрущевку она не хотела ни сдавать, ни продавать по трем простым причинам — чай, книги, постель. Она успевала сбросить пальто, если на дворе было холодно, открыть форточки, если душно, вымыть руки, включить купленный им электрочайник и «накрыть» нехитрый стол: печенье, сыр, хлеб. Тогда появлялся он, они жадно вдыхали друг друга, долго стояли в прихожей, обнявшись, она запирала на ключ дверь, и только после этого они шли на кухню, чтобы совершить свой еженедельный ритуал — он всегда припасал к чаю что-нибудь вкусное. Случалось, конечно, она опаздывала: на этот случай у него был свой ключ. Бывало, что по объективным причинам вторник пропадал: они всегда воспринимали это болезненно и старались максимально сдвинуть дела, чтобы освободить окно друг для друга, но жизнь есть жизнь, тогда они созванивались заранее.

В этот раз все должно было быть по плану, но квартира оказалась холодна и пуста; она не пришла ни через десять, ни через сорок минут, ее мобильный не отвечал, и он серьезно занервничал. Он выпил три чашки обжигающего чаю, не притронулся к рулету с повидлом, чертил на салфетках какие-то закорючки, а потом мял их в руках, он отправил ей 11 смс — безрезультатно, — и через два часа этого тошнотворного ожидания выключил свет и ушел домой, утешая себя тем, что она могла потерять мобильный.

Вечером он нагрубил жене, разбил тарелку, корил себя за то, что во время их многочасовых бесед они не выкроили минутку договориться, что делать в такой ситуации, тщетно ждал весточки от нее, не мог заснуть до полвторого и решил с утра пораньше ехать к ней на работу.

Она работала в огромном офисном здании: много фирм, много людей, он никогда не заходил вовнутрь. Блуждал коридорами, пока не разыскал именно ее конторку, убедился, что на месте ее еще нет, и принялся ждать у входа. Заходили разные люди, спрашивали, кого он ищет, но он не называл ее имени, сердце его билось слишком часто, в пальто было жарко и хотелось пить. Через час, когда он решил, что она не придет и нужно искать дальше, ее хрупкая фигурка появилась на пороге: с опухшим от слез лицом, безразличным взглядом и без того привычного сияния, которое всегда поражало его в ней.

Он преградил ей дорогу с одним-единственным вопросом: «Что случилось?!»

Она холодно посмотрела на него и бросила: «Ты знаешь лучше меня».

Он сначала не мог понять, о чем идет речь, но потом в его голове что-то щелкнуло и стало не хватать воздуха, потому что «то» и «это» вместе связаны не были, они шли в его жизнях параллельно и пересекать их было нельзя.

Он не знал, что ей сказать, оправдываться было смешно, и он лишь прошептал: «На нас это никак не влияет».

Она подняла на него полные удивления и ярости голубые глаза и выдохнула: «Твоя жена беременна, как это не влияет?»

«Но ведь у тебя тоже есть ребенок», — искренне возразил он.