Помоги проекту - поделись книгой:
Там, где твоей тарелки нет,
ложки не клади
Очень многие абхазы носят русские имена. Человека, с которым мы подружились, тоже зовут непритязательно — Алексей. (Свои называют его «Алеша», но я как–то не решаюсь).
Мы сидим с Алексеем у него в саду за длинным столом для гостей. Широко и сладко улыбаясь, он показывает мне на своих любимцев, бразильских выходцев: киви, фейхоа. Бразильские фрукты хорошо приживаются на абхазской земле.
— А это, кажется, апельсины? — спрашиваю у хозяина.
— Не совсем. Это «Вашингтон».
— Жаль, еще не созрел твой «Вашингтон», а то бы мы с ним мигом разделались.
Алексей не смеется, он усмехается:
— Недавно в Грузии приняли закон, предоставляющий штатовским военным на территории Грузии такие льготы, что это уже похоже на оккупацию. Американские вояки могут теперь с оружием разгуливать по Тбилиси. Ни одна проститутка за деньги столько не предложит, сколько им бесплатно дали. А простые грузины… Ты знаешь, сколько у меня друзей–грузинов было!
— Да всё я понимаю. Сам всегда симпатизировал грузинам, если не иметь в виду Шеварднадзе. И что теперь абхазы?
— Уже почти 90 процентов абхазов приняли российское гражданство, и я тоже вместе со всей семьей. У нас российские загранпаспорта. Но не все успели, а тут ваша Госдума приняла Закон, по которому гражданином РФ может стать только тот, кто не меньше пяти лет прожил на территории России. Нашим оставшимся 10 процентам этот путь перекрыли. Они вообще без паспортов остаются, потому что советские тоже из употребления выходят. Я тебе сейчас та- кую вещь расскажу, про которую ты в газетах не прочитаешь. Немножко общаюсь с людьми, которые знают всю политическую подноготную. Про отключения электроэнергии в Грузии слышал?
— Все уши прожужжали.
— А вот что за этим стояло. Наши решили свои абхазские паспорта сделать. За границу с ними все равно не выпустят, но хотя бы для собственной милиции. Заказали бланки в Турции. Так вот, грузины перехватили турецкий корабль с бланками абхазских паспортов и отбуксировали в Батуми. Наши обиделись и по всей Грузии электричество отключили.
— ИнгурГЭС? Вы ещё Грузию и электричеством питаете?
— Вот тут Грузия влетела. Сейчас граница между Абхазией и Грузией по реке Ингур — государственная, а в советское время она была административной, ей никто значения не придавал. ИнгурГЭС построили таким образом, что котлован нa грузинской стороне, а все рычаги управления — на абхазской. Мы им в любой момент можем свет потушить, хотя делимся, конечно, потому что они тоже могут котлован взорвать.
— А в Тбилиси свет на 2 часа в сутки включают.
— Между тем, Грузия продолжает продавать электроэнергию в Турцию.
— Не может быть…
— Факт! Грузинские магнаты держат собственный народ без света, а сами электричеством торгуют.
Позднее, расставшись с Алексеем, я стал «прокачивать» эту информацию. С ИнгурГЭС такая штука. Станция вырабатывает 700–800 мегаватт, хотя даже в пиковый зимний период для самой Абхазии требуется менее 200 мегаватт. 60 процентов электроэнергии по договору отдают Грузии. Остается еще немалое количество энергии, которую можно продать, причем по очень низкой цене. Абхазские энергетики говорят: «Мы рассчитываем, что основным потребителем нашей электроэнергии будет Россия». Не смешно ли? Абхазы рассчитывают, а Россия на собственную выгоду плюет.
А почему бланки паспортов Абхазия в Турции заказала, а не в России? Русские, конечно, боятся международного скандала и всё такое прочее. Почему же Турция не испугалась? А детективная морская история выглядит и вовсе странно. Грузия пиратски захватывает корабль суверенного государства и это ей сходит с рук? Консультируюсь уже в России. Мне говорят: «Перестань, никто ничего не захватывал. Турки сначала приняли у абхазов заказ, а потом сами же и сдали его грузинам. Не забывай, что Турция — член НАТО».
Впрочем, все это я «прокачивал» позднее, а пока мы сидим с Алексеем в сказочном абхазском саду и едим фасоль с острыми абхазскими травами, названия которых на русский язык вообще не переводятся. Хозяин, зная мою «тягу к перемене мест», спрашивает:
— Где на сей раз побывал?
— Нигде. Из моря не вылезаю. В Лыхны хочу. На Рицу хочу.
— Завтра у меня дела. Ладно, отложу. Утром едем.
«Прощай, Родина!»
Когда опадают первые листья,
остальным не стоит радоваться
По дороге на Рицу мы останавливаемся в горах у Голубого озера. Это настоящее чудо природы. Поверхность — с пятачок, а глубина — 70 метров. Здесь останавливается много туристических автобусов, идет бойкая торговля всякой всячиной. Мы уже давно привыкли к тому, что абхазские торговцы буквально рвут покупателей на части, цепляясь в каждого мертвой хваткой. Утомляет, но мы же всё понимаем. Поражает меня другое: я вижу, как изумлен, растерян и даже подавлен Алексей. Он говорит:
— Не был здесь несколько лет. Не видел такого. Неловко за земляков. Жалко их. До чего наших жизнь довела! Чтобы вот так к покупателям приставать… Докатились.
— А мы думали — это обычное дело. У нас вообще судят о кавказцах по тем, которых видят на рынке.
— У вас в Вологде на рынке торгуют не абхазы. Абхазы по природе не торговцы. Для абхаза хотя бы просто встать за прилавок — крайность, а тут ещё и прохода людям не дают. Ко мне однажды зашел один отдыхающий, попросил вина ему продать. Я налил парню стакан: «Пробуй». Ему понравилось: «Три литра возьму». Подаю ему две бутылки–полторашки, он за деньгами полез. Я говорю: «Ты не понял, я не торгую вином. Это подарок».
Алексей сел за руль своей «шестерки» расстроенный. Говорит: «Сейчас поворот будет. Называется: «Прощай, Родина». Когда дорогу строили, один строитель в пропасть сорвался, это были его последние слова: «Прощай, Родина». Я понимаю, зачем Алексей об этом вспомнил: так относятся к Родине настоящие абхазы. Наш друг очень тяжело переживает национальное унижение. Но впереди его ждали еще более неприятные открытия.
Абхазский зять
Рога оленя дороги, а потому ему враги
Я говорю Алексею:
— За проезд на Рицу с каждого по сотне берут.
— Не может быть, — ему показалось, что я шучу или что–нибудь перепутал, — никогда ни копейки не брали.
— С тебя и сейчас не возьмут. Свои собственные газеты читаешь? Ознакомься: «Теперь желающим лицезреть красоты Рицы приходится выкладывать 100 рублей. Впрочем, никакие тарифы жителей Абхазии не касаются. Они как посещали Рицу бесплатно, так и будут посещать».
Откровенно говоря, меня эта информация нисколько не удивила и не обидела. Еще Ильф и Петров замечали, что русские на Кавказе привыкли безропотно платить за всё. Но наш друг оскорблен поведением своих земляков:
— Хозяевам бесплатно, а с гостей — деньги? Такое у нас теперь стало гостеприимство?.. Ты тоже не будешь платить. Если что — ты мой зять.
Он выходит из машины на посту ГАИ (эта структура по–прежнему называется у них именно так), разговаривает по–абхазски со своими милиционерами и, возвратившись, говорит:
— Не хотели бесплатно пропускать, мол, отдыхающих везешь. Говорю: это мой зять. Кажется, поверили.
— Ну, вот и породнились. Хотя староват я для твоего зятя…
Рица — высокогорное озеро, 950 метров над уровнем моря. Описывать здешние красоты — дело неблагодарное. Эту сказку надо видеть. Алексей, заметив, что мы уже достаточно налюбовались, говорит: «А теперь поедем туда, куда туристов не возят». Наша «шестерка» ныряет на какую–то козью тропу в зарослях, и через 5 минут мы выезжаем на настоящий высокогорный пляж. На берегу — развалины какого–то домика, который и в лучшие времена явно не был особо роскошным.
— Это бывшая дача Сталина. Сгорела в пятидесятые, — говорит Алексей.
После этого сообщения всё стало выглядеть иначе. Взгляд скользнул по окрестностям. Место показалось удобным с точки зрения безопасности. Чтобы перекрыть все мыслимые и немыслимые подступы к даче, достаточно было точно расставить полдюжины снайперов в непроницаемой для взгляда «зеленке».
Беды современной Абхазии имеют своим источником сталинскую политику. Однако едва мы вспомнили про «отца народов», в душе проснулся отнюдь не гнев, а скорее почтительное уважение к «историчности» этих мест. Кажется, генералиссимус только что стоял на этом берегу со своей трубкой и спокойно смотрел на зеркальные воды: картина, полная недосягаемого величия…
А по дороге с Рицы наш друг показывает на маленькие аккуратные домики:
— Их строили абхазы для кахетинцев, которых массово к нам переселяли. Абхазию «огрузинивали». А мы ещё должны были для непрошенных гостей и дома построить самые лучшие. Хотя для простых кахетинцев это также была трагедия: их с родных мест согнали, к тому же абхазский климат они плохо переносят. Все кахетинцы потом всё равно разбежались — к себе на Родину кто как мог уходил. А эти дома сейчас городские абхазы под дачи разобрали, пасеки поставили.
Алексей помолчал, от исторических воспоминаний, видимо, обратившись к личным, и хладнокровно (холод кинжальной стали) сказал:
— Мы никогда не забудем грузинам, как они нас унижали. Представляешь: из Тбилиси на сухумские предприятия начальников присылали, как будто у нас своих не было.
— Ну, знаешь, Алексей, была бы у вас власть, вы бы тоже посылали своих абхазских начальников в Тбилиси.
— Конечно, такова природа человека. У кого сила, тот берет свое. Но зачем унижать? Представь: я сегодня тебя в своем доме встречаю, как лучшего гостя, а назавтра ты приходишь в мой дом с автоматом и говоришь мне: «Убирайся, я сам буду здесь жить». А у нас так и было сплошь и рядом. Сколько было у меня друзей–грузин!
Дорога смерти
Разоренный врагами разбогатеет вновь.
Кого разорили друзья, останется
нищим навсегда
Мы заезжаем в село, сложное абхазское название которого я не запомнил. Здесь живут родственники Алексея. Для нас уже накрыт стол под развесистым каштаном. Салат из помидоров и огурцов, сыр сулугуни крупными кусками, острая приправа, вино и фрукты — обычный обед абхаза — дары натурального хозяйства. Покупать что–либо не на что и незачем. Кстати, мясо на столе у простых абхазов бывает очень редко.
Вокруг нас в саду — груши, яблони, персики, орехи, целая плантация арбузов и еще множество неведомых фруктов. Это «материковая» Абхазия, которую никогда не видят отдыхающие, потому что от моря далеко. Там, на берегу, за любым столом мы — клиенты, и только здесь становимся гостями.
Алексей с возмущением рассказывает пожилой интеллигентной хозяйке, что с отдыхающих теперь за один только проезд на Рицу берут по сотне. Она сначала тоже возмущается, но потом машет рукой: «А и пусть с них деньги берут. Они–то как над нами на Псоу издеваются?»
«Они» — это русские. Она, кажется, забывает, что я тоже русский или просто не смешивает меня с мерзавцами с таможенного поста на Псоу. Алексей смотрит в сторону. Ему, кажется, жалко меня. Уж он–то знает, что такое «стыдно за своих». А я вспоминаю, как на границе тянулась длинная очередь, в которой можно было простоять несколько часов. Русский офицер, увидев, что мы не абхазцы, махнул рукой — проходите без очереди. Мы прошли. Слаб человек. Абхазы, оставшиеся в очереди, провожали нас недобрыми взглядами.
Потом в одной из абхазских газет я прочитал обращение к В. В.Путину: «На протяжении многих лет на российском таможенном пункте «Адлер» открыто и безнаказанно царит полный беспредел, поборы и издевательства по отношению к абхазским женщинам и старикам… Бывшая короткая пешеходная дорога закрыта для пешеходов. Вместо нее проложена «дорога смерти» протяженностью 1,5 км. Измученные люди не в состоянии её преодолеть, таща за собой груз в 100, а то и 200 килограммов для реализации. Совершенно чудовищная по своему беззаконию ситуация произошла совсем недавно. Жительница Абхазии должна была доставить в Гагру деньги для школ и церкви, пожертвованные одним известным россиянином. После вопроса пенсионерки о том, где и как можно заполнить декларацию, деньги у нее были немедленно изъяты таможенниками, которые категорически отказались выдать документ об изъятии денежной суммы. Совершенно понятен грязный умысел таможенников. Замученный пятичасовым ожиданием человек, либо вовсе откажется от денег, либо щедро поделится. Здесь создаются искусственные барьеры, таможенники вынуждают давать взятки. Берут открыто, на глазах у сотен людей. Мы во власти истязателей, наглость и алчность некоторых не имеют границ. Уважаемый Владимир Владимирович, услышьте нас и не останьтесь равнодушными к нашему горю. Сочинские таможенники не должны и впредь чинить кошмар и порочить Российский государственный флаг на границе с Абхазией».
Машина абхазского времени
Ум Абхазии — Сухум,
Лыхны — душа и сердце
Мы покидаем гостеприимное село и едем в Лыхны. Здесь начинается самая настоящая фантастика, как будто мы воспользовались машиной времени. Нас окружают пятисотлетние липы, которые помнят многое такое, о чем и вспоминать–то не особо весело. Но мы друзья, а потому не боимся правды. Алексей говорит, показывая на огромное ровное поле, Лыхнашту: «Именно здесь, в XVII веке, было первое выступление абхазов против царизма». Уважаю людей, для которых историческая память — не пустой звук, но историю не надо подгонять под политически удобные схемы. Я отвечаю: «Алексей, в XVII веке «царизм» не имел над Абхазией никакой реальной власти. Русское присутствие на вашей земле еще только намечалось. Может быть, горячие горцы жёстко среагировали на самоуправство какого–нибудь нашего дурака–воеводы, но не более того». Наш друг миролюбиво соглашается с этой версией.
Он показывает на изумительный древний храм и говорит: «Посмотри, какие у нас христианские святыни. А в свое время не постыдились утверждать, что абхазы–мусульмане обижают православных грузин. Какие мы мусульмане? Где у нас хоть одна мечеть?» Полностью разделяю его возмущение. Попытки разыграть религиозную карту в политических игрищах по отношению к Абхазии выглядят более чем нелепо.
А этот храм словно подарен нам всё той же машиной времени. Он построен в X веке и с тех пор вторую тысячу лет стоит почти без перестройки — уникальная для памятников такой древности сохранность. Здесь неплохо сохранились также фрески XIV века. А между тем, под этими сводами до сих пор совершается богослужение. Никто не боится, что молитвенная жизнь повредит сохранности памятника, как это иногда бывает у нас.
Историческая память у абхазов удивительно сильна. Для них как будто не существует разницы между прошлым и будущим, словно они живут вне времени. Поле Лыхнашта — и по сей день место общенациональных абхазских сходов. Здесь в периоды народных бедствий собираются со всей страны многотысячные собрания так же, как и тысячу лет назад. И в годы советской власти всякая буза в Абхазии, причем не реже, чем раз в 10 лет, начиналась именно отсюда, с Лыхнашты. Абхазов нельзя доводить до крайности. Их мало, но они за какие–нибудь сутки способны собраться в единый кулак. Абхазский «Давид» вполне способен завалить «Голиафа» любой национальности.
Рядом — руины дворца абхазских царей. Этому дворцу тоже далеко за тысячу лет. А недавно там внутри нашли великолепный клад золотых монет. Кстати, на Иверской горе несколько лет назад путешественник нашел прямо на тропинке как будто вчера оброненную монету эпохи императора Нерона (видимо, склон осыпался). Легко ли нам понять эту внеисторическую реальность?
А маленькая девочка, которую родители пытаются заинтересовать абхазскими древностями, бегает по полю за очаровательной козочкой. Алексей умиляется этой картине. А ведь и правда, живое — самое интересное.
Наша поездка заканчивается. Алексей говорит: «Сергей, расскажи у себя в Вологде, что здесь, в Абхазии, живут нормальные люди, которые не хотят ничего плохого». Я просто пожал ему руку.
2003 год
Море осени
Глава I. Море сентября
Нам кажется, что произошло чудо — в этом году мы отменили сентябрь — дождливый, промозглый, пасмурный. На абхазском пляже солнышко ласково припекает, здесь самое настоящее лето — тёплое море, лёгкие мысли и никаких забот, во всяком случае — у нас, потому что мы отдыхаем. Бархатный абхазский сентябрь ещё только вступает в свои замечательные права.
Побарахтавшись в волнах, с удовольствием обсыхаю, думаю, что пора уже приступать к фруктам, которые мы прихватили с собой, а больше ни о чём не думаю. И вот, вижу, идёт ко мне абхаз. На вид ему где–то за 50, лицо суровое и, приветствуя меня, он не улыбается. Кажется, он выпивший, хотя держится и говорит твёрдо:
— Мы любим Россию искренне и по–настоящему. И вы нас тоже люби́те… Я служил на флоте и тем горжусь. Я не Абхазии служил, а Союзу. И ты служил Союзу.
Он говорит очень продуманно, как будто мы на международных переговорах. Слушаю его с почтительным вниманием, словно принимаю заслуженную дань уважения. Абхаз замолкает и подводит итог:
— Может быть, я плохо сказал, брат…
— Ты хорошо сказал, брат.
Мы расстались, довольные друг другом, тем более, что я угостил его сигаретой, ради которой он, видимо, и подошёл ко мне. Но у него было для меня слово. Он говорил о любви, о братстве, о Союзе, который для абхазов есть нечто куда большее, чем Советский Союз. Мы вместе служили великой державе, и союз между нами был великим. Он так много сказал мне несколькими фразами. А было ли у меня для него слово? Нет…
Кто для нас абхазы, когда мы приезжаем в Абхазию? Прислуга? Декорация? Часть пейзажа? Абхазы действительно относятся к русским так хорошо, как ни один другой народ бывшего Союза. А мы как к ним относимся? Чаще всего, никак.
— Абхазия — не пляж, — думаю я, решив ещё разок окунуться в море. — Если бы нам нужен был только пляж, можно было бы выпрыгнуть из поезда ещё в Туапсе, и не стоило тащиться через границу.
Мы едем в восточные храмы Абхазии. В нашем микроавтобусе — восемь русских и два абхаза — водитель и экскурсовод. Экскурсовод Аслан — весёлый балагур, едва зайдя в автобус, он тут же начал шутить и прикалываться, что и делал весь день, благодаря чему у всех было хорошее настроение. Водитель Гурам — серьёзный, основательный, немногословный мужчина. Аслан всю дорогу подтрунивает над Гурамом. «Я вам сразу скажу, что наш Гурам — нерусский». И потом он постоянно окликает его с нарочитой грубостью: «Эй, нерусский». Чувствую, что это такой абхазский юмор, но далеко не сразу понимаю, в чём тут суть. Много позже Аслан, ничего не пытаясь объяснить, обронил, как всегда улыбаясь: «Я узнал, что я — нерусский, только когда учился МГУ».
Ах вот оно в чём дело. «Нерусский» — презрительная кличка, которой русские награждают чаще всего кавказцев. Будьте спокойны, француза или немца «нерусским» не назовут, а кавказцы, они вроде бы наши, потому что по–русски говорят, но мы с барской спесью подчёркиваем, что держим их в лучшем случае за второй сорт — это же нерусские.
Аслан в очередной раз крикнул на Гурама: «Ты куда свернул, нерусский? Они такие бестолковые, эти нерусские». И я наконец понял его совершенно. Аслан ни слова не сказал о том, насколько обидны для абхазов антикавказские настроения русских, но он сказал очень много. «Вы думаете, абхазы такие горячие, что при первом же обидном слове хватаются за кинжал? Но меня не так легко обидеть, я сам всю дорогу буду повторять ваши обидные слова». Ещё он сказал: «Вот я, перед вами, судите сами, достоин ли я презрительной клички». Но не только это. Аслан занимался профилактикой. Мы провели вместе целый день и за это время он раз двести сказал это слово: «нерусский». Захотим ли мы теперь его произносить? Вряд ли.
Первый на нашем пути — Успенский собор в посёлке Дранда. Этот храм был построен в VI веке по распоряжению самого императора Юстиниана. Много ли во всем мире храмов VI века? Все они наперечёт, все находятся в мировых центрах культуры, ко всем нескончаемым потоком устремляются толпы паломников и туристов. А здесь всё так просто — мы подъехали к одному из сельских абхазских храмов.
Когда–то император Юстиниан приказал построить в Константинополе храм Святой Софии, ставший центром Вселенского Православия. Вот только в Святой Софии уже более полутысячи лет богослужения не совершаются. Ещё Юстиниан велел построить храм в Драндах — на периферии своей величайшей империи. И богослужения здесь совершаются уже полторы тысячи лет. И никому нет до этого дела, кроме жителей небольшого абхазского села. Здесь появляются единичные паломники, которые спорят меж собой о том, когда был построен этот храм, и случайные туристы, приехавшие погреется на пляже и решившие «съездить на какую–нибудь экскурсию».
А великому императору было дело до Абхазии. Юстиниан открыл в Константинополе школу для абхазских мальчиков, восстановил разрушенный Себастополис (Сухум), по инициативе Юстиниана христианство было объявлено в Абхазии официальной религией. Император умел заботиться об окраинах, он понимал, что окраины — это рубежи, где происходит соприкосновение империи с враждебным миром. Будут крепки окраины — будет крепка империя.
Труды Юстиниана понапрасну не попали, абхазы оказались удивительно восприимчивы к христианству, приняв его, как свою родную религию. Святой Анастасий в середине VII века писал об Абхазии, как о стране «христолюбивых абазгов». А в VIII веке сформировалось и укрепилось Абхазское Православное Царство, наряду с другими великими царствами определявшее судьбы мира. В середине VIII века Абхазская Церковь получила право избирать и рукополагать своего католикоса собором местных епископов. Абхазия процветала, процветала и Дранда. В средние века здесь была кафедра абхазского архиепископа.
Когда сегодня мы заходим в этот «сельский храм» и поднимаем голову, взгляд просто тонет в высоких сводах, и душа замирает, впитывая гармонию идеальных линий. Это воистину имперский храм. Как контрастирует его грандиозность, его великая судьба с непритязательным и непримечательным настоящим. После литургии немногочисленные прихожане совершают крестный ход вокруг храма, мы присоединяемся. А хорошо всё–таки, что нас здесь не много, и абхазы преобладают. Некоторые слова молитв звучат на непонятном для нас языке. Это абхазский язык. Это язык древних «христолюбивых абазгов». Это отражение души великого христианского народа. Здесь живут и служат Богу «нерусские». Поневоле горько усмехнёшься.
Самые древние храмы Руси относятся к XII веку, и те можно пересчитать на пальцах одной руки. Абхазы приняли христианство на 4 века раньше русских, и когда процветало Абхазское царство, не было ещё и самого русского народа. Но сегодня Россия — самая большая в мире страна, а здесь — заброшенная провинция. Провинция уже неизвестно какой империи.
Впрочем… «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря».
Мы едем дальше. Наш водитель Гурам виртуозно объезжает коров, которые чувствуют себя на проезжей части, как у себя в стойле. Абхазские коровы совершенно не боятся автомобилей. Вот одна такая бурёнка вышла на середину шоссе и разлеглась на тёплом асфальте, не обращая внимания на машины, которые свистят мимо неё на приличной скорости. Вот телёнок идёт вдоль дороги, лениво и равнодушно поглядывая на железные чудища. Телёнок неторопливо сворачивает прямо к нам под колёса, Гурам лихо его объезжает, мгновенно реагируя на его появление по нашему курсу. А вот сразу три коровы решили, судя по всему, полностью перекрыть движение: вышли на дорогу и смотрят на нас. Коровы, видимо, никак не могут понять, что делают на их коровьей дороге эти куда–то мчащиеся железяки. Но не похоже, что они на нас сердятся: проезжайте, раз уж вам так надо. И мы на них тоже не сердимся.
Всем известно, как любят ругаться водители за рулём, если кто–то из участников движения ведёт себя, по их мнению, неправильно. По поводу наглого поведения коров ни разу на моей памяти не выругался ни один абхазский водитель. Просто на здешних дорогах существует дополнительный фактор риска, и для вождения здесь требуются дополнительные навыки. Такова абхазская реальность и не более того.
Кто–то из пассажиров шутит: «У вас, прямо, как в Индии: коровы — священные животные». И я вспомнил о том, почему в Индии коровы стали священными животными. Когда во время неурожая крестьяне начинали голодать, у них возникал очень большой соблазн зарезать коров. Ведь это же так просто: чирк ножичком по горлу бурёнушке и нет никакого голода. Вот только потом вся деревня вымерла бы с полной неотвратимостью: там молочные продукты — основа жизни, и без коров — смерть. Простые люди бывают порою очень легкомысленны, они решают ту проблему, которая есть сегодня, не думая о том, что завтра эта проблема вернётся умноженной на десять. Как было убедить крестьян в том, что сохранив коровам жизнь, они имеют шанс с трудом, но выжить, а если начнут резать скотину, тогда точно всем конец? Коров объявили священным животным, утвердив незыблемое религиозное правило — говядину есть нельзя ни при каких обстоятельствах.
Мне кажется, что абхазское отношение к коровам в основе своей имеет те же причины. Коровы–кормилицы, без них не выжить, и не удивительно, что у них такие привилегии. Сердиться на этих животных — глупо и грешно, потому что они — источник жизни. И на дороге коровы главнее автомобилей, потому что без автомобиля можно жить, а без коровы — никак. Сыр в абхазских деревнях — один из основных видов питания.
Современному горожанину это трудно понять, его жизнь зависит от зарплаты, а не от коровы. Абхазы в среднем гораздо ближе к земле, и маленькие абхазские города гораздо ближе к деревням. Это общество более традиционно, патриархально, оно ближе к вечным ценностям. За этим многое стоит, и из этого многое следует.
Мы подъезжаем к Мокве. Это культовое место для каждого абхаза. М. Тарнава писал: «Моква, как Москва для России, была матерью для Абхазии». Огромный, величественный, пятинефный собор в селе Моква — невообразим и неописуем. Опять же думаю о том, что если бы такой храм находился в одном из самых знаменитых городов мира, его считали бы главной достопримечательностью этого города. А здесь всего лишь небольшое село, про которое мало кто знает.
Поделиться книгой: