Людмила Бояджиева
«НЕ ПЛАЧЬ, ДЖУЛЬЕТТА!»
Пьеса в двух действиях
Федерико Феллини
Джульетта Мазина
Журналист (юный вариант Феллини)
Марчелло Мастрояни
Толстуха
Секретарша Феллини
Медсестра
Доктор
Эпизоды: — персоналия больницы, монахини, продюссеры, друзья и коллеги маэстро
Массовка — Персоналия фильмов Феллини
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Приемный покой Больницы в приморском городке РИМИНИ (родина Феллини). Ночной аврал. Суетится персонал, кого–то спешно везут на каталке.
Крики (вахтер или рабочий, вбегая в холл): — Феллини! Святая Мадонна, я чуть не обосрался! Привезли самого маэстро Феллини!
Дежурный врач: — Ничего себе! Веселенький будет денек! Сейчас набегут репортеры и всяческие ротозеи. Натащат заразы. Им что больница, что цирк, никакой разницы.
Профессор (выходя): — Пускать посетителей только по моему личному разрешению. Никаких особых случаев! Слышите — никаких!
На каталке ввозят Феллини, его держит за руку Джульетта. Рядом идет Медсестра.
Профессор (направляясь к Феллини): — Приветствую вас, маэстро! Посмотрим, что тут у нас случилось.(пальпирует живот больного) Ага… Ясненько…(отдает распоряжения Медсестре): В операционную. (К Феллини) Ваши любимые камушки, дорогой мой. Придется расстаться. Вы же не будете скучать по ним, правда? (Подмигивает ободрительно, уходит)
Феллини: — Что он сказал? В операционную? Но я не хочу в операционную! Не хочу быть старым, больным, бессильным. Слышите: НЕ–ХО–ЧУ!
Джульетта: — Ты никогда не будешь старым, дорогой мой. (нагнулась к нему, принюхалась) Скажу откровенно — ты еще отлично пахнешь. Помнишь, ты мне рассказывал про одного старика?
Медсестра (подмигивает Джульетте и во время этого диалога делает больному укол успокоительного): — Все будет отлично, синьора Мазина. Пусть ваш супруг полежит и поболтает с вами. Немного успокоительного сейчас не помещает.
Феллини: — Какого такого старика? О ком ты, Джульетта?
Джульетта: — Твоего соседа по комнате — римского служащего преклонных лет… Он еще все время торчал в парикмахерской.
Феллини (обращается к жене и медсестре): — А-а…Скажешь тоже — старик! Да ему было не больше 40! Я приехал в Рим за удачей — тощий сопляк без гроша в кармане. Подрабатывал карикатурами в газетенке. Пышная шевелюра и много форса. Мечты о славе и жалкий пансион у вокзала…И этот чудило на соседней койке!.. А знаешь: тогда этот малый, и правда, казался мне старцем!
Джульетта: с преувеличенным энтузиазмом поддерживает разговор: — Он был все же странноватым, верно?
Феллини: — Мягко сказано! Полный идиот! Чем–то липким натирал волосы, лицо обматывал горячими компрессами, мазал какими–то вонючими «элексирами вечной молодости». А спать…(смеется) нет вы представьте себе: спать он ложился с двумя ломтиками сырого мяса на щеках. Да, да! Он закреплял их резинками! Вот так (показывает)
Медсестра: — Сырое мясо прямо на лицо!?
Феллини: — По утрам я часто наблюдал странную картину: этот тип выходил из своей комнаты в халате, прикрывал за собою дверь и несколько минут стоял неподвижно, не отпуская ручку… А потом вдруг резко приоткрывал дверь и просовывал голову в щель!
Джульетта (медсестре): — Он проверял, пахнет ли в комнате старостью!
Медсестра: — Ну, я вам скажу, остряк!
Феллини: — Эх, милая, вы слишком молоды, что бы оценить весь юмор шуточки под названием «старость». Знаете, я ведь тоже пару раз попытался… Резко распахну дверь комнаты, из которой только что вышел… И с замиранием сердца принюхиваюсь… (зевает)
Джульетта: — Вокруг тебя всегда отличный воздух! Запах лавра, морского прибоя и грозового раската. Обычный коктейль, сопровождающий гения.
Феллини (вдруг раздражаясь): — Причем здесь гром и молнии! Атмосфера покоя и размышлений. Да, размышлений, Джульетта! Ты обязательно должна спорить со мной. Непременно… Даже сейчас…
(затихает на каталке, дремлете. К сестре подходит Доктор, что–то шепчет на ухо)
Медсестра (Джульетт):: — Ну, мы поехали. Не волнуйтесь, синьора Мазина, это не слишком опасно, у профессора золотые руки.
Джульетта (не в силах выпустить руку спящего мужа): — В семьдесят три, моя дорогая, все опасно.
Медсестра: — Какие это годы для такого–то человека! Мы здесь в Римини просто обожаем вас и вашего мужа… Вот счастье привалило… Счастье, что наша больница может помочь самому маэстро Феллини! Вам лучше отдохнуть часа три–четыре, пока будет идти операция. Он уже задремал.
Джульетта (шепчет уснувшему мужу): — До встречи, милый… (крестит вслед увозимую санитарами каталку) Поторопись выздоравливать, ФеФе, а то мне совершенно не с кем спорить.
Покачнувшись, хватается за голову.
Медсестра: — Вам плохо? Я позову врача.
Джульетта: — Ничего страшного… Переволновалась и только. (садиться) Вот, уже лучше.
Не беспокойтесь, детка. Я подожду в холле или выпью сока в кафетерии. Я в полном порядке… И почему мы всегда с ним спорим?
(Джульетта остается в кресле в холле больницы. Затемнение)
СЦЕНА ВТОРАЯ
На сцене съемочная площадка фильма «Ночи Кабирии». ВОСПОМИНАНИЯ.
37-летний Феллини в режиссерском кресле с мегафоном, свистком, блокнотом на шее. Перед ним в свете юпитеров на возвышении стоит Джульетта. Она одета в нарядное пестрое платьице и туфли на каблуках. Волосы слегка взбиты начесом. На втором плане маячат персонажи фильма — Сутенер, проститутки, киноактер.
Феллини (повторяет фразу, сказанную в больнице): — Ты непременно должна спорить со мной. Непременно! Когда я рассказал тебе, какой это будет фильм, ты просто взбеленилась: «Опять проститутка!»
Джульетта: — А разве я не права!? У меня что ни роль — гулящая женщина! В «Открытом окне», «Огнях варьете» и даже в «Мошенничестве»! А тут еще — Кабирия — шлюха с Геологического бульвара! Естественно, меня это здорово разозлило. В начале. Теперь–то я вникла, сообразила что к чему. Я знаю о Кабирии все.
Феллини (заводится): — Все? Ха! И вырядилась в эти туфельки? А платье! Нет, милая моя, ты что–то путаешь. (подзывает реквизитора, что–то говорит ему).
Джульетта: — Путаю?! Знаешь, ФеФе, иногда мне кажется, что ты специально злишь меня… Так психовать и кричать ты можешь только со мной!.. Только со мной… (всхлипывает)
Феллини: — Верно, чьи угодно ошибки я готов терпеть. Но твое непонимание меня просто бесит! Да ты же родилась в этой истории раньше всех и до сих пор не можешь слиться с образом!
Джульетта: — Я прекрасно слилась! Прекрасно!
К Феллини подходит Секретарша: — Ты разрешил сегодня привести японцев.
Феллини: — Я!? (смотрит на группу улыбающихся и кивающих японцев, радушно кивает им в ответ. Секретарше): — Не помню! Чтобы духа их здесь не было! Уведи их куда–нибудь! Покорми, покажи студию!
(Секретарша говорит с японцами, но они хотят остаться, показывая, что будут вести себя тихо)
Феллини: (Джульетте ласково): — Мы единомышленники, Джульетта! Нам не о чем спорить! Ты уже — Кабирия! Даже в том, как ты сейчас сопротивляешься мне, уже чувствуется ее характер.
Джульетта: — Вот именно! Потому и спорю. Кабирия вовсе не пассивная жертва! У нее сильный инстинкт справедливости. Она сражается тем напористей, чем сильнее втаптывают ее в грязь. Она сопротивляется изо дня в день обидам, насилию, предательству… Маленькая и одинокая… Да, она способна вызвать слезы… Но…Но зачем делать из нее посмешище? (плачет, размазывая грим)
Феллини (подходит к Джульетте, обнимает, сажает на табурет перед собой, уговаривает как маленькую девочку): — Поверь мне, ты большая актриса. Личность. Но, как и большинство актеров–личностей ты не знаешь себя. Не ценишь свой подлинный талант, свой комический дар. Ты не отдает себе отчета, что твоя исключительность — в игре вот этого чудного лица! В нем есть что–то детское, что–то клоунское.
Джульетта: — Ты везде ищешь клоунов! Для тебя вся жизнь — цирк!.. Я уже была Джельсоминой. Клоунессой.
Феллини: — А разве не Джельсомина сделала Мазину звездой! — «Оскар», марки духов, косметики, фасоны одежды — с именем твоей клоунессы. Критики вопили: «Да это Чаплин в юбке!»
Джульетта (поднимается, возвращается на свою площадку в свет прожекторов): — По–твоему, актер, услыхав, что в его таланте есть что–то клоунское, должен считать себя польщенным. Хорошо, я жутко польщена. (клоунски кланяется японцам, те восторженно хлопают) С счастлива, я необычайно счастлива, господа!
Феллини: — Довольно дискуссий. А ну–ка раздевайся! (костюмер приносит новую одежду Джульетте) — Вот твой костюм.
Джульетта (рассматривая вещи): — И что же эта несчастная заработает своим ремеслом, если будет такой уродиной — коротконогой, жалкой? (с отчаянием снимает туфли, яркое платье)
Феллини: — Да, жалкой и побеждающей одновременно. У Кабирии взгляд потерянной собачки: в нем растерянность, желание понравиться, найти хозяина. Но самое главное — надежда и доверие к жизни! Зачастую, совершенно напрасное, наивное, душераздирающее доверие к этому подлому миру! (закрывает глаза, шепчет) — И чудесному… Чудесному, девочка моя.
Джульетта (Нехотя натягивает новый костюм): — Настоящее чучело. Эти белые носочки и туфли без каблуков — ты специально придумал их, что бы я казалась еще приземистей, а ноги как обрубки. (с отвращением рассматривает жакет из куриных перьев) — Матерь Божья, только не это! Федерико!
Феллини: — Джульетта! От фильма отказалось семь продюссеров. Они требовали, что бы я взял на роль Кабирии яркую, фактурную, сексапильную актрису. Но я не хочу снимать фильм про гулящую секс–бомбу! Эта история не о порочной любви к мужчинам, а о всепобеждающем доверии к жизни. У меня может быть только одна Кабирия — ты!
Джульетта (натягивая перья): — Фильм провалится! Кому понравится эта несчастная облезлая курица! То же мне — проститутка с Геологического бульвара! Жалкая девчонка из провинциального приюта.
Феллини, (осматривая ее): — Совсем не плохо. Даже, можно сказать, великолепно! (подходит, взлохмачивает ей волосы) Теперь отлично! Отлично, Джульетта! Уфф! (К съемочной группе) Внимание всем! Итак, мы снимаем второй эпизод. Кабирия вышла на работу после того, как ее любимый мужчина обокрал ее и пытался утопить. Она сожгла его вещи, вырвала воспоминания из своего сердца, принарядилась и вышла на улицу. Она среди своих, она готова затеять скандал, смеяться, драться, спорить — жизнь продолжается…
Японцы рукоплещут: — Колосий, колосий цирк полусился, Феллини–сан.
Щелкая киноаппаратами и продолжая улыбаться и кивать, под предводительством Секретарши японцы нехотя покидают площадку.
Феллини: (Джульетте) — И никогда не говори так. Я запрещаю, слышишь, Джульетта! Никогда не говори, что наш фильм провалится.
Хлопушка «НОЧИ Кабирии»
На экране — крупный план финала. Кабирия идет по дороге, ее обгоняет веселящаяся молодежь.
На авансценупод эту музыку выходит Журналист — подобие молодого Феллини, небрежно переброшен за спину конец красного шарфа, в руках — газеты.
Журналист: — В 1956 лента мало известного итальянского режиссера «Дорога» получила «Оскара», как лучший иностранный фильм. 1958 — новая сенсация. Американская Киноакадемия стоит на ушах, безумствует зал.
Слышен шум голосов в зале, где идет присуждение «Оскара» В свете прожекторов стоит элегантная, сияющая Джульетта с двумя статуэтками в руках.
Журналист голосом ведущего церемонию объявляет: «Американская Киноакадемия удостоила фильм Федерико Феллини «Ночи Кабирии» двух наград — как лучший иностранный фильм года и за лучшее исполнение женской роли. Браво, Федерико! Браво, Джульетта!»
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Больница Римини через несколько дней после операции.(1993 год) На левом краю авансцены виден бокс с кроватью и тумбочкой. Надпись: «Городская больница РИМИНИ». За прозрачной ширмой, лицом к зрителям сидит Журналист. Он присутствует в воображении выздоравливающего больного, провоцируя его на исповедь. Общается с залом, комментируя действие. Вокруг него — корзины и вазы с букетами цветов.
Феллини (в кровати. Толстая монахиня в крахмальном чепце ухаживает за больным).
Монахиня: — Вы идете на поправку, синьор Феллини. Весь Римини молится за вас. Верно говорят, что в родном городе даже стены лечат. Приехали навестить родные места и с божьей помощью лишились воспаленного желчного пузыря. А в Риме еще не известно, как бы все вышло… Там все куда–то торопятся, чего–то все ищут… А чего, спрашивается?
Феллини: — Счастья, полагаю…(приглядывается к ней) Сестра, подайте мне, пожалуйста, вон те карандаши и листки. (Берет карандаши, рисует задницу отвернувшейся монашки. Заходит Доктор со стопкой телеграмм, замечает рисунок)
Доктор: — Вижу, все идет прекрасно, а, маэстро? Скоро вы будете бегать. (Улыбаясь, подмигивает, кладет на тумбочку пачку разноцветных бланков) А это новые телеграммы — вся Италия желает вам скорейшего выздоровления. Розовые бланки — послания от правительства.
Феллини: — С наслаждением почитаю на досуге. Где Джульетта?
Доктор: — Я отпустил синьору Мазину в Рим — сказал, что теперь ей не о чем беспокоиться. Она уехала рано утром, вы еще спали.
Феллини: — У Джульетты срочные дела в столице…(протягивает Доктору рисунок) Это вид сестры Паулиньи сзади. Не могу же я пристально смотреть монашкам в лицо. Весьма выразительная… спина, не находите?
Журналист (сообщает зрителями, находясь вне палаты) — Спина? — сказал он? — Задница! Он всегда рисовал задницы. И на вопрос журналистов «Что вы больше всего любите?», отвечал примерно следующее: «…Гомера, мороженое с орехами, вокзалы, пустые церкви, Ариосто, женские толстые зады на велосипедном сидении…» Вот так — все в один ряд.
Феллини (доктору): — Детские впечатления…Еще в весьма юных летах я с ватагой пацанья бегал к часовенке при церкви деи Паолотти, куда иногда приезжали святить свою живность крестьянки. Мы прозвали этих деревенских красоток «Усачками». На верхней губе у них отчетливо виднелся темный пушок. Мы лихорадочно пересчитывали велосипеды, определяя, сколько «усачек» приехало сегодня в часовню и ждали. Наконец «усачки» выходили со своими курами, кроликами, козами и усаживались на велосипеды. Мы замирали — наступал главный момент! Заостренные рыльца седел, словно мышки, шустро скрывались под юбками из черного блестящего и скользкого сатина. От этого обтягивались, надувались, вспыхивали восхитительными бликами задницы… Задницы, равных которым не было во всей Романье…
Доктор: — В этом смысле у нас тут благодатный край! Есть на что посмотреть. Природа и всякое такое… Медицинское обслуживание на высоте. Совсем не плохая больница.
Журналист: — Терпеть не могу больницы. Тем более, с монашками. Но уж очень хочется застать его врасплох! Схватить за живое.
Феллини: — Доктор, ко мне все время рвется какой–то журналистик. Им, видите ли, постоянно требуются интервью. Можно подумать, что мне известна истина в последней инстанции. И нужно притворяться, что все знаешь, широко мыслишь, и можешь высказать точку зрения на проблемы человеческого существования, религии, политики, любви, подтяжек. А у меня нет идей общего порядка и я лучше себя чувствую, не задаваясь ими. Да, да! Без всяких шаблонных «высоких» идей!
Доктор: — Помилуйте, я лично запретил пускать в больницу посторонних! (заглядывает за ширму, не видит Журналиста) — Никого.
Журналист: — Разумеется, доктор не видит меня. Ведь я присутствую лишь в воображении синьора Феллини.
Появляется Дежурный: — Принесли цветы от мэра Рима! (две монахини вносят огромную корзину роз и уходят)
Доктор: — Тут записка! (передает Феллини)
Феллини, (прочитав): — Он называет меня «лучшим»… «Величайшей звездой на кинонебосклоне». Он прощает меня после нашей ссоры. Испугался, что я отдам концы, льстивая собака! Я должен позвонить.
Доктор сестре: — Приносите телефон. (Феллини) Только, пожалуйста, не долго, маэстро.
Феллини, (В трубку): — Роццоли? Спасибо, дружище, потрясающие цветы — нечто в стиле Ботичелли. А твоя записка поможет мне лучше всяких антибиотиков… Роццоли! Эй, где ты? (дует в трубку) Тишина…?
Затем в трубке раздается официальный голос: «- Синьор Феллини, комендаторе плачет!» Потом сморкание и голос Роццоли: — Я даже слезу пустил, до того ты растрогал меня своими словами…. Надеюсь… Надеюсь, от этой болезни мозги у тебя прочистятся и ты перестанешь делать такие фильмы, как прежде. Теперь ты должен слушаться меня и снимать, что скажу я.
