Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Тюремная песнь королевы - Юлия Игоревна Андреева на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Закончив свое дело, рыцарь оправился, затем поднял одной рукой королеву и уложил ее себе на плечо, а Грете велел показывать дорогу в келью. В другой руке он нес лук, меч его снова вернулся в ножны. Тихо насвистывая песенку, он пронес так Энгебургу в ее покои, где, чуть не споткнувшись о спящую Гертруду, велел Грете раздеть королеву и привести ее в порядок.

Уже светало, когда рыцарь и Грета покинули келью. Молча они добрались до того места, где все еще лежали трупы датчанок. Забрав узлы девушек, очень довольный проведенной операцией рыцарь предложил Грете совершить молитву. После чего вытащил из ножен меч и отсек несчастной голову. Обтерев меч о платье одной из убитых, рыцарь поспешил покинуть монастырь.

Глава 15

О том, как Энгебурга получила от короля второй шанс

Наутро трупы из коридора были убраны, а пол тщательно вымыт воинами стражи. Платой за уборку в монастыре послужили платья убитых девушек и их украшения, которые не удосужился прихватить с собой их командир. Так что никто в монастыре и не узнал о трагической гибели трех особ, приближенных к королеве Франции, и единственным мрачным событием утра было известие о том, что ночью кто-то остриг прекрасные белые локоны любимой фрейлины Энгебурги Гертруды.

Девушка горько оплакивала утрату волос, в чем видела свой позор. Впрочем, как это часто случается, подозрение пало на одну из уехавших ночью фрейлин, которая якобы всегда восторгалась волосами несчастной госпожи Миллер. За глаза дамы, недолюбливающие Гертруду – фаворитку королевы, шептались о том, что теперь госпоже Миллер самое время сменить светское платье на наряд монахини, так как ее уже все равно остригли. На этом дознание и закончилось. Впрочем, это происшествие действительно было из разряда тех, о которых можно говорить дни напролет. Тем не менее и оно было вытеснено другим событием, на чьем фоне все позабыли об остриженной фрейлине.

После обеда в монастырь прискакал гонец с геральдическими лилиями на плаще. Вскоре Энгебурга узнала, что к ней едет король! Вне себя от счастья, королева тут же велела натереть ее тело изысканными духами и выбрала самое лучшее из своих платьев и драгоценностей.

На этот раз она красовалась в золотом сюрко и конусообразной шляпе с легкой серебряной вуалью. В ожидании супруга Энгебурга то и дело подходила к металлическому зеркалу, поправляя волосы или меняя одно ожерелье на другое. Королева буквально извела девушек вопросами о своей внешности и о том, понравится ли она королю.

После вечерни двери монастыря не закрылись, как это требовалось по уставу, а мать-настоятельница велела хору петь до первых петухов, лишь бы это понравилось Его Величеству. Она рассчитывала на то, что после примирения королевская чета захочет посетить церковь. Желая хоть как-то загладить дурное впечатление, которое, без сомнения, приобрела королева за месяц нахождения в монастыре, мать-настоятельница велела принести затворницам свежих фруктов и вина. Она также заверила Энгебургу в том, что для Его Величества и его свиты будут приготовлены уютные кельи в монастырской гостинице и устроена достойная трапеза. После чего мать-настоятельница церемонно благословила Энгебургу и ее придворных дам и удалилась молиться о скорейшем воссоединении королевской семьи. (Все это перевела для королевы жутко довольная своими познаниями во французском Мария Кулер, статус которой благодаря знанию языка заметно возрос с момента пересечения границы Франции.)

Солнце еще не скрылось за лесом, когда к воротам монастыря подъехал небольшой отряд, на знамени которого красовались лилии.

Входя в священную обитель, Филипп Август снял с головы шляпу и, шумно поздоровавшись с матерью-настоятельницей, прямиком направился во флигель, занимаемый королевой и ее фрейлинами. Настроение его при этом было, мягко говоря, ни к черту. Еще бы! Ведь идею помириться с королевой подсказал ему, а затем настаивал на ней, день за днем приходя во дворец и раздражая своими нравоучениями, папский легат. От всей этой истории Филиппа Августа уже тошнило, так что он, наконец, решился еще раз встретиться с Энгебургой. Будь что будет!

Впрочем, едва ли король мог надеяться на благоприятный исход, потому что с самого венчания сам вид темноволосой дамы вызывал в нем приступ ужаса. Кроме того, он еще не забыл о своем позоре, что не способствовало его хорошему настроению.

– Молитесь! – грозно приказал король своим придворным, которые хотели было последовать за ним, и, убедившись, что все они до последнего упали на колени, удалился.

Услышав стук копыт, голоса и конское ржание, Энгебурга вдруг лишилась последних сил и не смогла даже подойти к окну. Так что пришлось просить девушек рассказывать ей все, что происходит внизу. Побледневшая, с затравленным взглядом королева могла только сидеть на своей постели, поддерживаемая дамами.

Тем не менее когда король Франции отворил дверь кельи и предстал во всем блеске перед королевой и ее малочисленной свитой, все фрейлины были вынуждены скромно удалиться, оставив королевскую чету решать свои проблемы самолично. Ушла даже Мария Кулер, хотя Энгебурга рассчитывала использовать ее в качестве переводчицы.

Золотое платье королевы прекрасно гармонировало с ее черными прямыми волосами, которые от этого сочетания сделались еще темнее, так что глаз было не оторвать. Но о горе! Король приехал в монастырь именно в дни празднования недели Амьенской Божьей Матери, которая по случаю торжеств была переодета в золотую тунику. Проезжающий через Амьен король не мог не посетить главного храма и не узреть новый наряд Девы Марии, который теперь точно в насмешку был на королеве.

Увидев свою жену вновь одетую, как проклятая статуя, король издал скорбный стон, но тотчас взял себя в руки. Стараясь уже не смотреть на Энгебургу, Филипп опустился на ложе рядом с ней и без излишних церемоний страстно поцеловал ее в губы. При этом он так сжал хрупкое тело королевы, что она услышала, как затрещали кости. Король целовал ее глаза, губы, шею, стараясь при этом быть к ней настолько близко, чтобы не видеть лица. Налегая на супругу всем телом, Филипп проник руками под юбки, нащупав то, что искал.

Немного обескураженная таким напором, Энгебурга отвечала на поцелуи и объятия, прижимая короля к себе и молясь только об одном, чтобы хоть на этот раз у них все получилось. В какой-то момент ей показалось, что все вот-вот произойдет, но вдруг король вскочил и уставился на нее как безумный. Не зная, что предпринять, королева попыталась взять Филиппа за руку, но он грубо оттолкнул ее обратно на ложе.

Теперь он действовал грубо и напористо. Первым делом он задрал подол и начал разрывать ее одежду. Лопнула нитка, бусинки прекрасного ожерелья со звоном полетели на пол. Энгебурга почувствовала треск материи, а в следующее мгновение Филипп со всей силой схватил ее за грудь и снова привлек к себе. Руки короля дрожали, Энгебурга воспринимала исходивший от мужа жар и запах зверя. Тем не менее она старалась не замечать неприятных вещей, понимая, что король по какой-то причине дает ей еще один шанс.

Вдруг страстные объятия разорвались. Энгебурга осталась лежать на постели в разорванном платье, ощущая на лице и груди следы поцелуев, а запах Филиппа теперь пропитывал ее волосы и остатки одежды. Пытаясь прикрыть обрывками ткани грудь, королева смотрела на то, как, беснуясь, король ходил взад и вперед по келье.

«Теперь он точно откажется от меня!» – думала Энгебурга.

Полуголый взъерошенный мужчина больше не пугал ее, а скорее вызывал чувство жалости. Как хотелось ей теперь просто уложить его на постель рядом с собой, шепча нежные слова и рассказывая истории, которые она слышала в детстве! Как много всего она должна рассказать своему возлюбленному, такому сильному и такому несчастному!

Отчего же ушла эта противная Мария Кулер, которой Энгебурга повелела переводить ее слова королю. Теперь та была бы очень даже кстати.

«Мой язык заперт в волшебном ларце!» – прошептала она на датском, но тут же щеку ее обожгла пощечина.

Ударив ее, Филипп Август разразился потоком бессильной брани.

Для понимания Энгебурге больше не требовалась переводчица. Она закусила губу, стараясь сдержать слезы. В подобной ситуации ей как жене Филиппа Августа следовало поклониться мужу и, поблагодарив его за оплеуху, посоветовать поступать так же всякий раз, когда тому захочется излить свой гнев. Но у нее не было подходящих слов. Еще можно было убежать, заплакать или отвернуться к стене. Однако Энгебурга боялась что, едва она закроет глаза, вымоленный гость исчезнет, будто его и не было. Поэтому она только смотрела на короля, пытаясь догадаться, чего он от нее хочет. Возможно, окажись Энгебурга более опытной в делах любви, увидев ярость, с какой набросился на нее муж, ей следовало подыграть ему, изображая либо такую же дикую страсть, либо страх перед столь сильным напором. Но Энгебурга была от природы правдива и, даже обучившись подобным фокусам, вряд ли стала бы изображать страх или отчаяние при приближении любимого мужчины.

Король вышел из кельи, едва набросив на себя одежду и не глядя в сторону жены. Вскоре Энгебурга услышала стук копыт, голоса во дворе и поняла, что Филипп покидает монастырь и не вернется сюда уже никогда.

Глава 16

О том, как над монастырем собирались черные тучи

В чистом поле среди примятого клевера и вереска белели шесть обнаженных женских тел, прекрасно сложенных и очень красивых. У всех шестерых были отсечены головы. И это не удивительно, ведь совсем недавно эти девушки были сначала фрейлинами датской принцессы, а после приближенными королевы Франции.

А значит, их вполне могли опознать и после дознаться до правды.

Стражники, помогающие девушкам бежать из монастыря не увезли их далеко, а, забрав причитающиеся за побег деньги, раздев беглянок и обесчестив, спешно прикончили несчастных. При этом насильники не имели возможности вволю насладиться своими жертвами, так как выехали из монастыря затемно, а были обязаны вернуться туда до захода солнца следующего дня, до времени проверки. Терять место не хотел никто: охрана безобидного монастыря была делом спокойным и, как выяснилось, вполне прибыльным.

Все вещи погибших девушек были доставлены начальнику стражи господину Густаву Денье, который после недолгих колебаний велел отвезти все к ростовщикам, после чего полученную сумму разделил между личным составом согласно занимаемому в отряде месту и степени участия в деле. Немного смущало присутствие в монастыре короля Франции, но сразу же после спешного отъезда монарха отпала сама необходимость тайно увозить из монастыря девушек, убивая их по дороге, так как стражники получили приказ приходить к королеве раз в неделю и предлагать ей и всем желающим фрейлинам безопасное и совершенно бесплатное возвращение домой.

Сведения о желающих добровольно покинуть Францию следовало доставлять к королевскому двору непосредственно оруженосцу короля господину Фернанду Мишле, который сразу готовил бы охрану и выдавал деньги на дорогу желающим. При этом было оговорено, что за каждую добровольно упорхнувшую из монастыря пташку начальник стражи получает кошелек серебра, которое он волен как положить себе в карман, так и разделить между своими людьми. Если желание вернуться в Данию выскажет сама королева, начальник стражи сразу же получит повышение и поместье.

Услышав о столь радостных перспективах, начальник стражи Густав Денье – красавец и лучший лучник Франции – постарался проявить все свое красноречие для того, чтобы уговорить «северных куколок» поскорее покинуть Францию. С одной стороны, это было несложно потому, что придворные дамы Энгебурги и сами понимали, что Франция не приняла их и лучше уж вернуться домой, где можно будет либо продолжить служить при дворе, либо вернуться к родителям и выйти замуж. С другой стороны, многие девушки много лет знали Энгебургу и теперь не хотели покидать ее в горестях.

В основном все фрейлины были по-своему создания несчастные и не имеющие за душой ничего, кроме своей красоты и обаяния. В Дании их не ждало ничего хорошего, а при особе Энгебурги, ставшей королевой Франции, они могли надеяться, что рано или поздно король все же призовет к себе свою опальную супругу и тогда у них самих появится реальный шанс устроить свои судьбы при французском дворе. В лице таких девушек Густав Денье встретил решительное сопротивление. И это рушило его честолюбивые планы.

Начальник стражи прекрасно понимал, что король согласился отпускать и доставлять на родину всех без исключения фрейлин Энгебурги только потому, что надеялся таким образом сломить ее волю. Мол, увидев, что она рискует остаться одна в чужой стране, без языка и связи с миром, королева сломится и сама пожелает разорвать несостоявшийся брак. Месяц после полученного приказа Густав Денье обивал пороги королевы и ее приближенных, уговаривая, очаровывая и, наконец, запугивая их. К концу октября из пятидесяти человек в свите королевы осталось всего двадцать, а состояние финансов начальника стражи заметно улучшилось.

Двадцать пятого октября в монастырь неожиданно прискакал гонец из Амьена. Густаву Денье было приказано незамедлительно явиться к бывшему оруженосцу короля, а ныне хранителю печати господину Фернанду Мишле, который принял начальника стражи в своем новом доме.

– Король изъявил желание расторгнуть брак с проклятой колдуньей, – вальяжно развалившись на укрытой мехами софе, сообщил Мишле. – Тем не менее, как вам должно быть известно, Святая католическая Церковь не всегда идет навстречу сильным мира сего. Так что их могут развести, а могут и не развести… – Он протянул руку и легко поднял с невысокого столика массивный кубок с вином. – Короче говоря, драгоценный наш господин Денье… Несмотря на то что король официально и не одобряет подобных действий, ему было бы приятно, если бы в пользу развода были выдвинуты еще какие-нибудь аргументы. – Хранитель печати поднялся и, подойдя к окну, любовался какое-то время на исполняющих обычную муштру молодых гвардейцев. – Не скрою от вас, что по совету приближенных к особе Его Величества глупцов король будет ссылаться на якобы существующее кровное родство между его бывшей супругой Изабеллой де Эно и Энгебургой Датской. Что, по правде говоря, может сработать только в случае, если папский легат откажется заглянуть в соответствующие бумаги и примет сказанное на веру. Потому как между Изабеллой де Эно и нынешней королевой такое же родство, как между белкой и медведем. Поэтому мы… – господин Мишле оборвал свою речь, выразительно прикладывая палец к губам. – Разумеется, вы не ждете, чтобы я называл вам имена?

Густав Денье поклонился.

– Было бы неплохо, мессен Денье, чтобы на слушаньи дела прозвучал еще хотя бы один аргумент против брака. Вы меня поняли?

– Но что же могу сделать я? – Густав Денье поскреб подбородок. – Вы бы хоть намекнули, ваша милость. Мы люди маленькие, откуда нам знать…

– А что, если обвинить королеву в измене королю? – Фернанд Мишле вопросительно поднял брови, точно эта мысль пришла к нему впервые.

– Но супружеская измена никогда не считалась поводом для развода. Папа[7] на это не обратит и внимания. – Денье казался растерянным.

– А если обратит? Если доказать, что король не мог иметь с ней любовного дела из-за колдовства, в то время как она сама часто развратничала с молодым и привлекательным дворянином, а?..

– Ничего не получится. Королева все время находится в компании своих служанок или монахинь. Она не видит мужчин. И стража не допускает посторонних в монастырь.

– Тем не менее вы-то вхожи в покои королевы! – несколько раздраженно прогнусил хранитель печати.

– Я?

– Ну да. Вы молоды, привлекательны. Клянусь богом, вы нравитесь женщинам! Короче, если королева Франции окажется в вашей постели и это мы сможем доказать в суде… Благодарность короля не будит иметь границ… – Он выразительно заглянул в глаза Денье. – Кстати, для начала король даже согласится замять дело об исчезновении девяти верных фрейлин королевы. Одну из которых вы, мой милый, кажется, изнасиловали рядом с трупами ее подруг, а затем отсекли несчастной голову! Ай-ай-ай! Какая жестокость. А ведь эта девушка была незаконнорожденной дочерью короля Вальдемара I Датского и, стало быть, приходилась сводной сестрой королеве Франции.

Густав Денье смертельно побледнел. Его коленки подломились, и воин зашатался, точно подрубленное дерево, но каким-то невероятным усилием воли все же остался стоять на ногах.

– За смерть любой из приближенных королевы вас и ваших людей ждет как минимум повешение. Что же касается сестры королевы, то… такое преступление во Франции приравнивается к измене родине и карается…

– Я и сам знаю, как оно карается, – попытался, было поднять голос несчастный Денье.

Однако хранитель печати закончил фразу:

– …кастрацией на площади, после чего вам вспорют живот и четвертуют еще живого. Хотите подвергнуться столь жестокому и изощренному наказанию?..

– Что я должен делать? – По лицу Денье катились крупные капли пота.

– Насилие на этот раз не даст желаемых результатов. – Господин Мишле усадил готового в любой момент упасть в обморок начальника стражи на удобное кресло, спинка которого была вырезана и расписана, точно хвост павлина. – Попытайтесь проявить все свое очарование, остроумие и умение куртуазно ухаживать за прекрасными дамами. Очаруйте несравненную Энгебургу и затащите ее в постель. Когда же это произойдет, под дверьми вам следует поставить своих людей, так чтобы они могли потом пересказать все, что будет происходить за дверью. Если мы докажем, что королева шлюха, мы сумеем посеять сомнения в душах святых отцов относительно возможности продлить этот бесполезный брак.

– Но ваша милость! Когда королеву обвинят в прелюбодеянии, что судьи сделают с ее любовником? Не получается ли так, что я из огня по вашему приказу пойду прямо в полымя? – не выдержал Густав Денье.

– Насчет этого можете быть совершенно спокойны! – рассмеялся Мишле. – Да. Формально мы будем вынуждены вас арестовать и даже допросить. Но на самом деле это будет не чем иным, как обыкновенным фиглярством. Вы просто подпишите ряд протоколов, после чего получите поместье, титул и новое имя, под которым и проживете безбедно где-нибудь в Шампани! Мы же поймаем какого-нибудь бродягу и казним его как Густава Денье. Поди, труд невеликий – не в первый и не в последний раз! Энгебурга с позором вернется в Данию, король найдет себе новую королеву. В общем, все будут более или менее счастливы.

Заверив господина хранителя королевской печати в своей преданности и послушании, Густав Денье сперва стрелой помчался в монастырь, по дороге то и дело прислушиваясь и проверяя, не «прицепил» ли коварный Фернанд Мишле ему «хвост». В монастыре он заменил себе лошадь, забрал деньги и, побросав нажитый почти за три месяца работы скарб, умчался неведомо куда.

Глава 17

Вселенский собор

Узнавший о побеге своего несостоявшегося агента Фернанд Мишле был вынужден в спешном порядке готовить ему замену, так как с этого момента считал делом своей жизни любым возможным путем опорочить честь королевы Энгебурги.

Через неделю после бегства Густава Денье в монастырь вдруг нагрянули воины Филиппа II, потребовавшие от Энгебурги, чтобы та немедленно собиралась ехать с ними.

В дорогу ей разрешили взять пару платьев и трех девушек. Мария Кулер взялась было расспросить о происходящих переменах офицеров стражи, но те специально говорили слишком быстро и невнятно, так что из всего сказанного злополучная переводчица поняла лишь то, что Энгебурга отправляется в крепость Компьень, где должна встретиться с королем.

Этого оказалось достаточно для того, чтобы Энгебурга сама начала торопить присланных за ней воинов, требуя, чтобы они немедленно выполняли приказ Филиппа Августа.

Большой приемный зал в компьеньском дворце встретил королеву напряженным молчанием, так что было слышно, когда со свечей, установленных на больших люстрах под потолком, капал воск. Посредине зала оставили широкий проход к двум тронам, стоящим на небольшом возвышении под балдахинами. По обеим сторонам прохода размещалась одетая в сверкающие доспехи стража с горящими факелами в руках. Время от времени тишину в зале нарушали шушуканья, позвякивание оружия и шипение факелов стражи.

Ничего не объясняя и не дав королеве прийти в себя после утомительного путешествия, ее буквально втолкнули в зал, предусмотрительно закрыв за спиной Ее Величества массивные двери.

Со всех сторон на королеву здесь смотрели разодетые в дорогие одежды и сверкающую в свете факелов броню незнакомые ей люди. Любая на месте Энгебурги, несомненно, упала бы в обморок или смешалась, внезапно оказавшись в таком великолепном собрании. Но королева увидела трон и, высоко подняв голову, сразу же чинно направилась к нему, справедливо полагая, что место королевы на троне, а не в толпе придворных и уж никак не у дверей.

Как и в день коронации Энгебурга заняла маленький трон, милостиво улыбаясь своим подданным и поджидая короля. Никто не объяснял королеве, зачем ее вызвали в Компень, и теперь она гадала об этом, оглядывая придворных. Приметив среди находящихся в зале служителей церкви, Энгебурга приложила правую руку к груди, как это было принято на ее родине, и грациозно поклонилась.

Поведение королевы и особенно ее последний жест сразу же понравились при дворе, в то время как красота Энгебурги могла заставить наверное любое сердце биться с удвоенной силой известного всем любовного ритма. По толпе прокатился шепот одобрения, который Энгебурга не могла не заметить и не отнести на свой счет.

Королева милостиво улыбнулась этой волне восторгов, чуть поправив при этом свои прекрасные волосы, чем сразу же сразила старого командующего войсками Франции, потому как в крохотных и изящных ушках юной королевы поблескивали серьги, которые он подарил ей на свадьбу. Растроганный оказанной ему честью маршал сразу же признал королеву единственной своей госпожой и дамой сердца, намереваясь прямо сейчас бросить к ее ногам все гарнизоны и укрепления Франции, добившись того, чтобы все войска немедленно принесли ей вассальную присягу.

Но благородным планам генерала не суждено было осуществиться, потому что как раз, когда он намеревался послать оруженосца за переводчиком, открылись двери. Чинно печатая шаг, в тронный зал вошли четыре герольда в серебряных плащах с трубами, с которых свисали квадратные флажки с вышитыми на них золотыми лилиями. Зазвучали трубы, и пятый, одетый в золотой плащ герольд объявил о прибытии короля Франции.

Весь в черном, точно одежда его была опалена адским огнем, король прошел через зал и, сев на трон, приветствовал благородное собрание. Энгебурга подняла руку и поприветствовала всех еще раз, как бы присоединяясь к приветствиям своего супруга и повелителя. Немного задетая тем, что король не удосужился даже бросить на нее взгляд, она силилась разобраться в происходящем.

Сначала заговорил король. Энгебурга увидела, что он обращается к стоящему среди других священнослужителей высокому кардиналу, то и дело обводя взглядом присутствующих, точно ища в них поддержки и защиты. Вопрос, который хотел решить король, несомненно, касался духовной сферы. Несколько раз Филипп произносил ее имя, вздыхая и делая скорбные жесты. Должно быть, он жаловался на свою жену. Но почему?

Энгебурга старалась не пропустить ни одного слова, но смысл ускользал от нее. За три месяца пребывания во Франции она немного научилась говорить и понимать французскую речь, но все ее знания крутились вокруг обычных предметов, таких как еда, питье, прогулки, названия животных и предметов. Для того чтобы понять смысл происходящего, ее познаний явно было недостаточно.

В какой-то момент кардинал обратился к ней, о чем-то спрашивая. Энгебурга молчала, отчаянно оглядывая зал и пытаясь найти там лицо переводчика, но бесполезно. Наконец поняв, что от нее не удастся получить вразумительного ответа, священник снова начал спрашивать о чем-то короля.

Прозвучало имя бывшей жены Филиппа, а затем имя матери Энгебурги. И тут она вдруг поняла, о чем явно спорили король и присутствующий здесь папский легат. Король хотел развода! Он просил церковь расторгнуть брак, как обычно в таких случаях ссылаясь на недостатки жены. Но какие?

Энгебурга напряженно соображала. Филипп не может назвать ее уродом или не способной к деторождению. Потому что, даже если бы они и жили все это время вместе, за три месяца дети не рождаются. Приданое? Брат выплатил Франции серебро, и если Филипп не соизволил забрать его в свою казну – это его проблема. Энгебурга отдаст все по первому требованию. Недостающее же можно вновь испросить у Канута, или она продаст пару драгоценностей, привезенных с собой. Что же тогда и при чем здесь покойная королева и мать Энгебурги? Должно быть, король сообщил о будто бы существующем родстве двух королев! Ей, Энгебурге, теперь следует отразить эту атаку, не имея под руками переводчика и не зная французского.

Наконец кардинал сдался и, поднявшись со своего места, начал нараспев произносить формулу традиционного расторжения брака. Не зная, что предпринять и перебрав в памяти все заученные французские слова, Энгебурга поднялась во весь рост, привлекая к себе внимание. Пальцы ее рук были сцеплены и побелели от напряжения. Глаза метали молнии. Невольно все присутствующие обратили взоры на нее. Добившись всеобщего внимания, Энгебурга набрала в легкие побольше воздуха и воскликнула:

– Мала Франсиа! Рома! Рома![8]

Священник застыл на месте, не закончив обычной формулировки. Это была ясно высказанная просьба об эпиляции в Рим. Изначально предполагалось, что ничего не понимающая Энгебурга выслушает сообщение о свершившемся разводе не протестуя, но этого не случилось.

– Разводите же нас, святой отец! – взорвался король, уже чувствуя, что проиграл.

– Это невозможно, сын мой. Вашим делом теперь должен заниматься Рим. И только он!

– Но вы же по сути уже развели нас! Если бы не эта взбунтовавшаяся баба. – Филипп Август был готов растерзать королеву, повергшую его планы наземь. – Все равно отныне я считаю себя свободным! Я не имею и никогда не имел ничего общего с этой женщиной. И хочу только одного – отослать ее как можно скорее в Данию и забыть о трех месяцах моей второй женитьбы, как о дурном сне! Впрочем, если она настаивает на том, чтобы продолжать жить во Франции, пусть это будет как можно дальше от моего двора! Пусть Энгебурга Датская никогда больше не попадается на моем пути! Заприте ее в каком-нибудь монастыре. Если угодно, посадите на хлеб и воду, закуйте в цепи! Этим вы только доставите мне наслаждение и убережете мою душу от греха убийства! Потому что, клянусь Всемогущим Богом, если я еще раз увижу эту стерву, я растопчу ее, как омерзительную гадину! – взбешенный король наклонился к Энгебурге и, сорвав с ее головы корону, вылетел из зала.

Растрепанная, но не поверженная королева смотрела на своего покидающего поле боя мужа со слезами на глазах. Сражение было выиграно, но какой ценой? Филипп Август никогда уже не согласится стать ее мужем! Победа оборачивалась поражением. И побежденной, как ни странно, была победительница – королева Франции, отвергнутая и ненавидимая собственным мужем.

Стража отвела Энгебургу в предназначенные ей покои, где королева поела, после чего ей было приказано собираться в дорогу. К вечеру, не дав даже выспаться, ее спешно запихнули в карету и увезли прочь из Компьена.

Глава 18

Монастырь Сизуии, что у селения Бувин

Несмотря на середину осени, вдруг ни с того ни с сего повалил снег.

«Первый снег всегда тает», – утешали друг друга стражники, конвоирующие королеву и ее малочисленную свиту в двадцать человек.

Ноги лошадей вязли в мокром снегу, которого становилось все больше и больше. Так что уже через день пути от крепости Компень конникам пришлось спешиться, а дамам, всем, кроме королевы, выйти из карет. Так и шли они, зябко кутаясь в шали, плащи и меховые накидки. Мокрые до самых колен, грязные юбки облепили их ноги, затрудняя шаг. А снег все шел и шел…

Двигаться приходилось в несколько раз медленнее обычного, так что к ночи кортеж королевы не достиг и постоялого двора, на котором планировалось остановиться на ночлег. Пришлось спать прямо в поле. Дамы набились в кареты, плотно прильнув друг к дружке, точно крохотные птички в гнездах, военные грелись у костра.

Во время всего пути стража ни разу не видела своей королевы, и лишь к ночи, когда солдаты достали из походных мешков кое-какие припасы, а в воздухе приятно потянуло бобами с солониной, из королевской кареты вышла невысокая богато одетая женщина. Оглядев поднявшихся ей навстречу военных, она поздоровалась, и безошибочно определив офицера, подошла к нему. Пламя костра играло на черных волосах дамы, сверкало на длинных серьгах и тяжелом ожерелье. На голове Энгебурги не было короны, но манера держаться, природная грация и благородство облика выдавали в ней королеву.

Энгебурга вытащила из расшитого крупным бисером кошелька несколько серебряных монет и, не считая, протянула их офицеру, кивнув сначала на котелок, потом на чернеющие за кострами кареты.

Польщенный вниманием Ее Величества и смущенный тем, что не успел первым предложить дамам ужин, офицер отверг деньги, заверив королеву в том, что позаботится о них.

Варивший бобы солдат, не дожидаясь приказа, протер снегом свой шлем и, понюхав его для верности, налил туда похлебку. То же самое было проделано еще с тремя шлемами, после чего дамам выделили несколько ложек, по куску разогретой на огне лепешки и вино. Дамы ели, не выходя из карет. После трапезы самая юная из фрейлин, очаровательная блондинка Гертруда Миллер, вернула солдатские шлемы, присев в реверансе и лучезарно улыбнувшись.

Второй день пути снег шел редко, но и того, что выпало накануне, хватило, чтобы проклинать свою горькую долю. Там, где дорога вдруг начинала подъем, вновь пришлось просить дам выйти из карет. Возникло опасение, что ноги лошадей начнут скользить и кареты перевернутся – тропа круто поднималась вверх, огибая гору.

Поняв грозившую опасность, королева вышла из своей кареты и пошла рядом со своими девушками, смело глядя перед собой. Создавалось впечатление, что это не отвергнутая жена Филиппа II идет к месту своего нового заточения, а отважная победительница штурмует гору. Выглянувшее из-за туч солнце слепило глаза, но Энгебурга шла, не опуская лица. В том месте, где дорога вдруг пошла резко вверх, она с легкостью осилила скользкий подъем и, опершись о дорожный камень, подавала руку фрейлинам. Это не могло не растрогать солдат, привыкших видеть своих королей только во главе парадов или на балконах дворцов.

После того как отряд осилил третий поворот, перед ним вдруг, словно по мановению волшебной палочки, возник монастырь Сизуин. Толстые стены монастыря словно черпали силы из самой земли, а огромная восьмиугольная храмина возвышалась над горной дорогой с таким величием и силой, словно являлась естественной частью горы.

Постояв немного и придирчиво оглядев свое будущее жилище, королева глубоко вздохнула и продолжила путь. Ни горе, ни разочарование, ни обида ни коем образом не отразились на ее прекрасном лице.

Путники прошли еще немного, сделав поворот, так что монастырь Сизуин словно повернулся перед королевой, демонстрируя ранее скрытые стороны и связанные с ними тайны. Теперь явственно стало видно, что только одна крепостная его стена, северная, прижимается к горе, составляя с ней единое целое, в то время как со стороны бездонной пропасти, на юге, храмина бесстрашно нависает над бездной и там стены нет.



Поделиться книгой:

На главную
Назад