22 шага против времени

– Да вы что! – возмутился на всякий случай Шурка, который что-то слышал о масонах, но кто они такие, конечно же, не знал.

– Это есть кто? – не удержался от вопроса Лера.

– Ну, быть аглицким графом и не знать о масонах? – укоризненно посмотрела на него подпоручица и, оглянувшись, шепнула: – Тайное общество. Где ни появятся, везде заговоры плетут, интриги…

В это время липовая аллея закончилась, и коляска подъехала к парадному входу особняка. В ту же секунду на крыльцо выскочил человек в солдатском мундире и, сбежав по ступеням, подхватил лошадь под уздцы. Следом из парадного неспешно вышел молодец в рубахе малинового цвета из блестящего сатина[20]. Был он высок ростом, широк в плечах и серьёзен лицом. На голове его лоснились смазанные маслом волнистые и чёрные как смоль волосы.

– Сенька, принимай гостей, – нехорошо посмотрела на него Переверзева.

По её взгляду и по тому, с каким тоном она отдала приказ, мальчишки поняли, что помещица Сеньку не жалует, но отчего-то вынуждена терпеть.

– Интересно, кто он такой? – шепнул Лера, пока молодец в сатиновой рубахе помогал барыне спуститься наземь, а после подняться по ступенькам крыльца. – На крепостного не похож. Может, управляющий?

Шурка собрался поискать имеющуюся поблизости информацию, но тут откуда-то сбоку набежали люди и, услужливо подхватив их с боков, прямо-таки вынесли из коляски.

– А это кто? – испугался Лера.

– Дворня, – только и успел сказать Шурка, – слуги при доме.

Отставной подпоручик

Едва друзья вслед за помещицей ступили на крыльцо, как двери особняка распахнулись, и навстречу вышел крепкого сложения человек. Одет он был в длиннополый халат, из-под которого выглядывали сапоги со шпорами.

– Мой муж – Переверзев Марьян Астафьевич, – прокомментировала это явление помещица.

– Отставной подпоручик пехотного Смоленского полка! – по-военному браво щёлкнул каблуками Марьян Астафьевич. – Ныне обретаюсь в должности заседателя низшего земского суда.

– А это, – указала подпоручица на друзей, – князь Захарьевский и граф Леркендорф. – Проездом у нас из города Лондона.

– Чую! Чую! Аглицким духом пахнет! – услышав это, вскричал весело отставной подпоручик.

А после так стиснул в объятиях Шурку, а затем Леру, что у Леры цилиндр с головы свалился. Упал на крыльцо и исчез. Вернее, не исчез, а вернулся в своё первозданное состояние – ворох яблоневых листьев. Лера в ужасе глянул на друга. Ещё пару таких объятий, и его сверхмодный наряд, чего доброго, обернётся в заурядный школьный костюм.

– Где цилиндр? – грозно осмотрел дворню помещик.

Слуги тотчас засуетились, бросились на четвереньки и принялись старательно ползать по крыльцу и рядом с ним, как будто не головной убор искали, а иголку.

– Ах, канальи! – вскипел, видя их усердие, Переверзев. – Всем! Всем нынче же шпицрутены[21] пропишу!

И только один Сенька не суетился и не усердствовал. Присев на корточки, молодец задумчиво ворошил пальцем яблоневые листья.

– А ваш экипаж, а поклажа? – поинтересовался он.

– О! – играя роль иноземного графа, вскинул кверху бровь Лера. – Ми есть ножепёшки!

– Пешеходы, – пояснил, мило улыбаясь, Шурка. – А багаж наш в гостинице.

Пока они объяснялись, отставной подпоручик всерьёз взялся за своих дворовых слуг.

– Цилиндр! – приговаривал он, раздавая увесистые затрещины и оплеухи. – Где цилиндр, канальи?!

Совсем рассвирепев, Переверзев с силой ударил по зубам одного, затем другого мужика.

– Кабы не тычки[22], – обтёр он полой халата окровавленный кулак, – никакого сладу не было бы с нашим быдлом.

И как ни в чём не бывало продолжил избивать дворовых.

– Стать во фрунт[23], скотина! – орал он на очередную жертву.

Шурка от всего этого растерялся, а Лера, наоборот, не на шутку разозлился. «Как это можно людей бить по лицу!» – с негодованием подумал он, совершенно позабыв, что ему нельзя сердиться. В следующий миг с Переверзевым случился конфуз. Выдав новую зуботычину, он вдруг почувствовал, что кулак его стал ватным и ничуть не сокрушительным. Да и мужик таращился на него с изумлением. Ни крови, ни выбитых зубов больше не было. Озадаченный помещик осмотрел руку – всё как всегда, камень, а не кулак. Вновь ударил дворового – и вновь никакого результата.

– Похоже, я что-то с ним сделал, – телепатически признался Лера.

– Угу, – также мысленно отозвался Шурка, который всё уже знал. – Ты ему кулак преобразовал. Теперь во время удара он становится плюшевым, как мягкая игрушка.

Услышав это, Лера хихикнул. Отставной подпоручик тем временем пытался выяснить, что же всё-таки происходит с его рукой в момент удара. Увы, кулак становился плюшевым на столь краткий миг, что заметить это невооружённым глазом не представлялось возможным. Тогда Переверзев ударил медленно. Но в медленном режиме, когда удар уже был не удар, кулак вовсе не преобразовывался. Окончательно расстроенный, Марьян Астафьевич пнул мужика ногой. Но и нога подвела. Неожиданно она стала резиновой. И такой эластичной, что со свистом улетела назад и больно врезала пяткой по мягкому месту самому Переверзеву. Рассерженный и ничего не понимающий помещик плюнул с досады и бросился в дом.

– За мной, господа! – позвал он громким голосом, и приглашение его больше походило на приказ идти в атаку.

Особняк

Двухэтажный дом Переверзевых оказался просто громадным. И хоть рублен был из дерева, раскинулся неимоверно широко.

Открыв двери парадного входа, хозяин с развевающимися полами халата пошёл впереди, указывая путь. Проскочив парадные сени, он распахнул двери следующего помещения и доложил кратко: – Лакейская!

Не успели друзья осмотреться, а он уж вёл их далее.

– Наша гостиная красного дерева! – пояснил Переверзев и сбавил шаг.

Мальчишки с любопытством закрутили головами. Под одной из стен тянулось к потолку трюмо с зеркалом в широченной деревянной раме. Там и сям стояли около десятка стульев, уютный диванчик и несколько игорных столиков.

На стенах, обитых какой-то нежной бежевой тканью, висели портреты великосветских дам. Тут же под стенами и подле окон высились тяжеленные канделябры с оплавленными свечами. Окна прикрывали шёлковые занавески.

Помещик выждал, давая им оглядеться, и понёсся дальше.

– Парадная!

– Танцевальная!

– Столовая зала! – объявлял он, толкая очередную дверь.

У мальчишек от такого скоростного экскурса вскоре зарябило в глазах, сливаясь в одну сплошную смазанную ленту. И только одно запомнилось: на каждом простенке зияли зеркала, удлиняя и без того бесконечную анфиладу[24] комнат.

– Будуар[25]! – восклицал, меж тем, Переверзев.

– Библиотека!

– Гардероб!

– Бильярдная!

– Детская!

– Диванная!

– Девичья!

Здесь он подхватил друзей под руки и увлёк по крутой лестнице вверх. На втором этаже размещались залы с высокими, от пола до потолка, зеркалами и огромными бронзовыми люстрами. Далее шли комнаты поменьше. В первой все четыре стены занимали картины. Большие и малые, они были помещены в массивные рамы с причудливыми завитушками и растрескавшейся позолотой.

– Картинная галерея, – не без гордости обвёл рукой помещение Марьян Астафьевич. – Вместе с домом от графини нам отошла. Картины весьма старинной работы.

Следующую комнату занимали мраморные столики и мягкая мебель. Кресла и диванчики были такие уютные, что мальчишкам захотелось тотчас в них плюхнуться и хорошенько отдохнуть. Но отставной подпоручик повлёк их дальше.

– Вот, – остановился он в дверях небольшого помещения. – Любуйтесь.

Друзья глянули и от восхищения рты раскрыли. На, оббитых коврами, стенах висело всевозможное оружие. Тут тебе и рапиры, и арбалеты, и черкесские кинжалы с золотыми надписями по-арабски, и сабли, и кремневые пистоли, и всякие ружья, и медные охотничьи трубы, и даже рыцарские доспехи.

Ветром надуло

Спустя два часа Переверзев зазвал к себе в кабинет молодца Сеньку и задумчиво осмотрел его с ног до головы, словно прицениваясь к товару.

– Откуда барчуки взялись? – наконец спросил он.

– Не ведаю, Марьян Астафьевич, – развёл руками молодец. – Ни экипажа какого, ни почтовой кибитки сего дня не было. Токмо ежели взаправду пешим ходом.

– Пешком никак не могли, – не согласился Переверзев. – Ты посмотри на их платья – на них ни пылинки. А на нашей дороге пыли на вершок[26] лежит.

– Что ж они тогда, с неба свалились? – удивился Сенька.

– А ведь верно! – подскочил помещик. – Как я сразу не скумекал. Именно по воздуху они и прибыли.

– Господи сохрани, – перекрестился напуганный молодец. – Выходит, они ведьмаки – в ступе или на метле прилетели?

– Дурень! – махнул на него отставной подпоручик. – Они на воздушном шаре прибыли. Слыхал о таком?

– Слыхать-то слыхал, сказывали как-то офени[27] о диве заморском. Но сие не у нас, сие в европах.

– А чай не слышал, что они из Лондону да Парижу к нам прибыли?

– Занятно, – пригладил на голове и без того приглаженный чуб Сенька. – Не прикажете ли шар энтот летающий сыскать? Я сей час мужиков снаряжу. – Посылай, – кивнул помещик. – А сам в уезд отправляйся. Узнай про багаж ихний. Заодно расспроси хорошенько, кто они да откуда. А я пока сосну часок-другой.

Вторая ошибка

Гостям отвели круглую спальню во втором этаже. Когда горничная девка помещицы Афимья низко поклонилась и вышла, Лера грозно помахал кулаком.

– Ну и гад этот Переверзев, – заявил он, – настоящий феодал. Видел, как мужиков бьёт – ни стыда, ни совести.

– А Варя говорит, что он ещё ничего, – заметил Шурка. – Представляешь, если её продадут плохому помещику.

– Представляю, – вздохнул Лера. – Спасать нужно девчонку.

Шурка задумался.

– Бежать ей нельзя, – рассудил он. – Во-первых, спрятаться негде. А во-вторых, она без своей семьи не побежит.

– Слушай, – осенило тут Леру, – а давай их выкупим? Помнишь, Варя говорила, что Переверзеву деньги нужны.

– Точно! – обрадовался Шурка. – Так и сделаем.

Он лёг на кровать и закрыл глаза.

– Подожди минуточку, – попросил, – я сейчас всё проверю, чтобы с деньгами не напутать, как с одеждой.

Но не прошло и полминуты, как в дверь стукнули, и в спальню вошёл Сенька.

– Барин меня в уезд отправляет, – поклонился молодец. – Может, чего вашим благородиям купить?

Лера глянул на друга – откровенно говоря, хотелось хорошенько перекусить. Кто его знает, когда накормят у этих помещиков и накормят ли вообще. Может, Переверзевы сейчас постятся и ничего не едят. Вон бабушка рассказывала, что в старые времена люди все церковные посты соблюдали и, бывало, чуть ли не двести дней в году ничего мясного и молочного не ели.

Шурка сел на постели.

– А чего из съестного купить можно?

– Э-э, – расплылся в улыбке Сенька. – Да всего, чего душа пожелает. К примеру, пряники медовые на малине али на землянике. А ещё орехи разные лесные или волошские…

– Какие-какие? – перебил его Лера.

– Волошские, – повторил молодец. – Их к нам басурмане везут. Вот такие здоровенные, – составил он большой и указательный пальцы в кольцо.

– Грецкие, – догадался Лера. – А что ещё?

– Ещё левишники разные…

– Что-что? – переглянулись друзья.

– Э, ваши благородия, да вы в землях аглицких уж совсем одичали. Левишники энто как лепёшки, токмо сладкие. Их из ягод делают. Поначалу бруснику, чернику, вишню али землянику трут хорошенько да с мёдом мешают, а опосля выкладывают тонким слоем на противнях и сушат.

– Здорово! – восхитился Шурка. – Это, наверное, как конфеты, только натуральные, без всякой химии. Слушай, Семён, – достал он из-за пазухи широкую, как лопух[28], голубовато-белую купюру, от которой ещё пахло типографской краской, – купи нам этих левишников побольше.

– И пряников, – добавил Лера, – и орехов.

Сенька взял в руки ассигнацию, разглядел[29] на ней цифру «100» и испугался.

– Помилуйте, – перешёл он на шёпот, – мне ить[30] даже сдачи с этакой деньжищи не найдут.

– А сдачи и не надо, – легкомысленно махнул ладошкой Шурка.

Смутившись, молодец внимательно осмотрел сторублёвку. Всё было на месте: и четыре герба с коронами в углах[31]; и надписи по краям[32]; и два овальных медальона в центре с оттиснутыми в них изображениями[33]; и внизу заковыристые подписи чернилами[34]. Самая что ни на есть законная бумага. Никакого обмана!