Страна Эрцель

ДАН БЕРГ

СТРАНА ЭРЦЕЛЬ

Глава 1

Хорфландия

Диана и Алекс Фрид сидят рядом, плечо прижато к плечу. Ремни пристегнуты, и самолет набрал высоту. Сквозь иллюминатор видно, как заходит солнце, и небо темнеет. Назад пути нет.

Диана и Алекс сидят рядом, плечо прижато к плечу, и рука в руке. Молодоженами в кинозале так сиживали. Им по тридцать три. Пять лет, как женаты, детей не нажили. Позади внизу осталась огромная холодная страна Хорфландия, впереди внизу ждет маленькая теплая страна Эрцель.

— Эмигрируем, — молвит вполголоса Диана.

— Возвращаемся, — с серьезной миной на лице возражает Алекс.

Диана хорфландка, а Алекс — эрц. Возможно, потому и судят по–разному об одном и том же. Обычно не бывает абсолютно верных или неверных суждений.

Алекс столичный житель, Диана росла в глубинке. С детства отличалась бойкостью нрава и способностью к учению. Окончив школу, оставила дома отца с матерью и младших брата и сестру и явилась в столицу «получать образование», как солидно заметил ее родитель. Приехала — ни родных ни своих. Но не робела и не скучала. Быстро обросла друзьями и знакомыми. Университет, молодость, свобода. Выучилась на журналистку и «уверенно начала трудовой путь». Сочиненный ею роман напечатали необыкновенно быстро и с хвалебным предисловием. Упоительно сладко было дарить экземпляры с автографами.

Алекс пошел инженерной тропой по родительским стопам. Парень тихий и неприметный. Познакомился с Дианой на одном из хмельных пиров, которыми неустанно и неистово тешат себя жители Хорфландии. И Диана влюбилась, и потеряла голову, и через полгода «создала семью» — по выражению отца–провинциала.

Сонм многочисленных друзей в лад дивился: «Что нашла в нем?» Бывшие близкие друзья отказывались понимать и сочувствовали счастливой новобрачной, не предполагая в неблистательном выскочке тех способностей, которыми сами они несомненно обладали и тайно и явно гордились, и теперь жалели принцессу, добровольно обрекшую себя на худшую долю.

Отец Дианы противился браку: «Жизненная ошибка — выходить за эрца!» Зато мать радовалась: «Эрцы — хорошие мужья. Не изменяют и не пьют.» Точка зрения у каждого своя, и потому весомая. Потом оказалось — мать права была наполовину. Родители жениха приветствовали счастливый случай, что пристроил их единственное чадо. По поводу же деликатного обстоятельства вздыхали про себя и меж собой, но на людях помалкивали о своей печали, как интеллигентные хорфландские эрцы.

Итак, наполовину ошибалась мать Дианы. Зять пил чрезмерно, огорчая тещу, заставляя тестя стыдиться своей тайной радости, но, вопреки прогнозам, упрочивая любовь и жалость супруги. «Диане завидует, а сам неуспешен», «мезальянс», «они чужие» — говорили добровольные аналитики супружеских душ, пытливо ища объяснение феномену пагубной страсти эрца. Кое–кто ждал крушения, надеясь и предвкушая.

Диана и Алекс причин не доискивались. Она не оправилась от любовного недуга, он верностью платил за верность.

Однако, годы шли, и их быстротечность пугала обоих. Лишь крутой поворот сулил перемены.

— Алекс, а не начать ли нам все сначала в стране Эрцель? — спросила как–то Диана.

Он давненько об этом думал, но, по обыкновению своему нерешительный, молчал и рад был, что предложила Диана.

— В отпуск поедем на разведку? — просияв, спросил Алекс.

— Нет, нет, никакой разведки, закрываем глаза — и в воду головой вниз! Вихрем собираемся и едем навсегда!

Алекс с радостью согласился. Надежда торопит. Подстрекаемые необъяснимой верой в перемены, с одним чемоданом на двоих молодые супруги ринулись в туман будущего.

Оказавшись прав, отец Дианы торжествовал: «Теряем дочь!» Мать плакала, целуя Диану и Алекса. «Звоните, пишите, приеду внука нянчить» — говорила, всхлипывая. Пожилая чета инженеров Фрид держалась достойно, сдержанно. Времена диктуют взгляды. В седых головах — перемены и сумбур. Допускали, что последуют за молодыми. Однако, жизнь покажет. Молодость ищет счастья в новом, старость — в привычном.

***

В аэропорту и в самолете Алекс наблюдал за попутчиками. Занятие это отвлекало от дум, оттесняло тревогу, расслабляло даже. «С прежними привычками расслабления покончено навсегда, навсегда покончено!» — непрерывно и многократно, как мантру, повторял про себя Алекс простейшую эту мысль.

Вот многочисленное семейство, три поколения. Взрослые шумят больше детей. Главу клана различить не удается. Разговор друг с другом ведут с помощью вопросов, жестов и многозначительной мимики. Очереди преодолевают легко и первыми. С «официальными лицами» говорят без волнения, как с равными, а то и чуть–чуть свысока. Всего желаемого достигают, а средства достижения привычно и умело укрыты от посторонних глаз. Заметно горды собой. «Это не столичные эрцы» — подумал Алекс. Их сленг и манеры пробуждали воспоминания о детстве, когда он ездил на каникулы к бабушке с дедушкой в большой южный приморский город.

Соседний спереди ряд кресел занимают антиподы южан. Не клан, а минимальная семья — мама, папа и девочка–подросток. Бесшумные и боязливые. Родители тихо переговариваются, лица напряжены. Дочка сидит между ними, то смотрит в книгу, то мечтательно глядит вперед. Разговор взрослых ей не интересен.

В ряду слева расположилась пожилая чета. Старик передвигается с трудом, жена помогает ему. Оба глуховаты, говорят громко. Поэтому все вокруг знают, что в стране Эрцель их ждут дети и внуки. Звали их к себе давно, а они все не хотели покидать Хорфландию, «которой всю жизнь отдали», но вот совсем стали слабы, и не видят теперь иного пути, и едут. Старик часто вздыхает. На морщинистом лбу и лице его отпечатываются и сменяют друг друга то тяжкие, то счастливые мысли, а жена ловит платком слезы, текущие из красных глаз его. На пиджаке блестят металлом и эмалью множество наград за войну и труд.

Диана не бодрствует и не спит. Непокой и надежда перемежаются и путают мысли. «Отменно начала карьеру. Еще ступенька–другая по лестнице успеха — и потеряла бы Алекса. Меня по медвежьи хвалят за мужской ум, дескать, умею видеть главное. Чем займусь в стране Эрцель? Язык — инструмент мастерства моего. Приедем — сразу примусь за эрцит, я способная. Разве на неродном языке душу выразишь? Жертвую всем. Глупости, никакой жертвы! Что за народ эти эрцы? О себе всерьез говорят, что они — вечный народ. Что это значит? Эрц перенесется во времени лет на двести назад и окажется среди своих — и станут говорить на вечном своем эрците, и не удивятся друг другу, словно вместе росли и жили. Мистика и чепуха! Впрочем, мистика способна утешать, если не смеяться над ней. Вот, предчувствую, прежней жизни моей продолжения не будет. Я проживу две жизни. И вторая станет счастливее первой.»

Если талант предвидения будущего имеет природу генетическую, то Диана наделена им в той же мере, что и ее мать.

***

Полет окончен. Страна Эрцель, земля Эрцель. Пассажиры спускаются вниз. Ожидание предстоящего мешает Алексу примечать типы. Чувствует: созерцание некстати, скорее уместно приготовляться к действиям.

Великие числом темпераментные возвращенцы из приморского города и малочисленное безгласное семейство ведут себя предсказуемо. Удивил старик. Сойдя с трапа, он, тяжело сгибаясь, с великим трудом опустился на колени. Нагнулся вперед, и металл и эмаль наград коснулись бетона. Жена его смущена, тщетно пытается поднять экзальтированного супруга. «Святую землю целует!» — бросил кто–то насмешливо и мимоходом. Алекс поглядел на представление и скептически скривил рот. Диана, обычно колючая зубоскалка, восторженно уставилась на старика. Поймав себя на неожиданной метаморфозе, подумала с привычной иронией: «Вторая жизнь начинается?»

Ночь провели в аэропорту в специальном зале ожидания, назначенном для пассажиров, которые из Хорфландии в страну Эрцель либо эмигрируют, либо возвращаются — каждый по своему разумению. Непривычно доброжелательные «официальные лица» приглашают прибывших в отгороженные ширмами боксы. Вопросы задают на хорфландском языке, ответы переводят на эрцит и записывают в компьютер. На удивление быстро Диана и Алекс стали гражданами страны. Не меньше удивили громоздящиеся на столах вдоль стен живо поедаемые и вновь вырастающие горы бесплатных бутербродов всех видов и разновидностей. Закаленная иными нравами, публика жадно утоляла дорожный голод и кулинарное любопытство.

Такси везет Фридов в гостиницу. Другой воздух. Другая весна. Пальмы вдоль дороги. Мертвецкий сон с устатку. Через день наняли квартиру в большом городе Авиве. Неделя прошла в хлопотах. Благонамеренная и дружелюбная бюрократия страны Эрцель мобилизует дух, приветствует терпение и не одобряет скепсис. Алекс верен словам своей мантры: ведь пьянство — месть злой судьбе, а судьба, кажется, подобрела. Почти увлекся турбулентностью суеты, почти сравнялся с Дианой накалом веры в успех.

Начало мая в Авиве — славная пора. Еще не скоро навалится летняя духота, а зимней сырости уже нет. Зелень весной ярче, чем зимой, и свежее, чем летом. Вечером хорошо усесться в пластиковые кресла под деревом, упереть локти в подлокотники, радоваться, что дом стоит в отдалении от шумной и пыльной дороги, дышать свежестью и говорить о том, что будет завтра, через год, через десять лет. Молодые супруги, довольные новым началом и озабоченные продолжением его, сидят за беседой в саду.

Стук в калитку. За низкой живой изгородью стоит молодой мужчина. Роста среднего, подстрижен коротко, одежда спортивная. В обтяжку белая майка с короткими рукавами подчеркивает мускулистую фигуру. Располагающая к доверию широкая улыбка на лице. Пришелец заговорил на языке, который когда–то давно служил жителям лишь одного единственного острова, но вековыми деяниями и заслугами островитян стал всеобщим, впитав мудрость мира. Диана живо подхватила разговор, а Алекс, не успевая ловить слова, помрачнел и сник.

— Здесь живут супруги Фрид?

— Да, проходите, — ответила Диана и впустила незнакомца.

— Мое имя — Гилад, — сказал гость и прошел в сад, — Я представитель добровольного общества безвозмездной помощи вновь прибывшим. Общество помогает людям найти свое место в стране.

— Мы рады! — воскликнула Диана, — Алекс, будь добр, усади гостя.

«Как он узнал о нас?» — думал Алекс, волоча третье кресло.

Гилад уселся и обласкал хозяев взором ясных добрых глаз. Приятная внешность и хорошие манеры возбуждают симпатию и подозрения.

— Дорогие Диана и Алекс, знаете, почему я выбрал именно вас? Во–первых, все мы одних лет, а во–вторых, наши фамилии немного схожи. Я — Гилад Фальк! — сказал гость и заразительно засмеялся, продолжая глядеть на хозяев, словно приглашая их присоединиться к веселью.

Глава 2

Авив и Бейт Шэм

— Ты устала рулить, Луиза. Доедем до деревни, отдохнем, потом я поведу машину.

— Пожалуй, Бернар.

— Райлика, стыдись! — не оборачиваясь, обратился Бернар к расположившейся на заднем сиденьи дочери, — Когда, наконец, ты станешь возить своих стариков?

— Райлика берет уроки, — ответила Луиза вместо нее.

— Горой стоишь за свою любимицу, — заметил Бернар.

— И за твою тоже, — парировала Луиза.

— Слышу непедагогичные речи, — рассеянно подала голос Райлика.

Въехали в деревню. Родители вышли из машины, уселись на скамейку в тени и расположились на привал. Дочь осталась дремать внутри семейного автомобиля.

Луиза и Бернар Фальк, а с ними Райлика, держат путь из Авива, где они живут втроем, в отдаленное место Бейт Шэм — там поселился старший сын Фальков Хеврон с женой Косби и тремя ребятишками — мальчиком и двумя девочками. Внуку минуло десять, и бабушка с дедушкой везут подарок и поздравления. На торжество съезжается все семейство Фальков, то есть к хору пожеланий присоединят свои голоса два других сына Луизы и Бернара — это Гилад и Тейман.

Бернар Фальк стар, ему более семидесяти. Он крепок и бодр, и не щадит сил на то, чтобы таковым казаться. Однако, комплиментов своей моложавости не любит, подозревая в них знак лицемерия. Его трудно понять порой, и лишь жене ведомы страхи мужниной души.

Бернар выходец из страны Ашназ. Как начались там великие для эрцев бедствия, родители вместе с маленьким Бернаром беглецами покинули лучшую в мире родину эрцев и нашли естественное прибежище в стране Эрцель. Те из родни, кто не поверил в злую судьбу, сгорели в огне наступивших лет.

Спасение от смерти — не порука жизни. Бремя тягот среди своих посильно не всем, и вскоре юный Бернар осиротел. Отвоевав войну за независимость Эрцель, разошелся с товарищами и почувствовал, как одинок. На счастье, повстречал и полюбил Луизу и женился на ней, хоть она и моложе его на десять лет.

Луиза — местная уроженка. Тому пять веков, как древние ее предки, жившие в далеком краю, не пожелали принять веру его, и были изгнаны из него, и тоже утратили лучшую в мире родину эрцев, и спаслись в стране Эрцель. Семья ее хранит красивый и редкий ныне язык своих пращуров, и потому младшую дочь, любимицу и позднего последыша, Луиза и Бернар назвали именем, что звучит на том языке — «Райлика».

Окончив школу, Райлика исправно исполнила воинский долг и, вернувшись год назад под родительское крыло, уступила мольбам престарелых отца с матерью и не примкнула к боевым товаркам, пустившимся в опасный путь за тридевять земель к австральным морям и крутым горам. Сидит дома, слушает советы, пробует разное.

Хеврон долго жил в стране за морем, там женился на Косби, там же родились погодки — сегодняшний виновник торжества и его младшая сестра. Заморское семейство вернулось в Эрцель, обосновалось в Бейт Шэме. Потом у Луизы и Бернара прибавилась еще одна внучка. Косби не слишком преуспела в эрците, и потому у детей в семье два родных языка. Хеврону за сорок, он детский врач, и многодетные семьи Бейт Шэма доставляют ему практику с утра до вечера и с вечера до утра.

Второй по старшинству сын Фальков — Гилад. Он появился на свет, а брат его — уж ученик в школе. Гилад живет по соседству с Хевроном. Он — достопримечательность Бейт Шэма: холост и завидный жених. Талант убеждать навел Гилада на страховой бизнес. Он открыл контору в Авиве, там проводит день, а ночевать возвращается в Бейт Шэм.

Тейман, младший из братьев, шестью годами опережает сестру. Нанимает квартиру в Авиве, учится в университете. Как и Гилад, он не женат, но не похож на брата: не красноречив и замкнут.

Луиза и Бернар сидят на скамейке в тени, молчат, думают о своем.

— Родители, пора! — донесся из машины голос Райлики.

— Пойдем, Луиза, и правда пора, — сказал Бернар, вставая и галантно протягивая руку супруге.

Бернар сел за руль. За окном замелькали встречные машины. Поля, деревни. Зелень слепит глаза. Дорога идет в гору. Райлика бросает фразу. Бернар не поддерживает разговор. Предается воспоминаниям. Любимая их тема — неудачная карьера. Порой упрекает себя, иной раз винит других. Друзья и бывшие сослуживцы достигли большего. Бывало, плакался Луизе, а у жены всегда один ответ: «Моя жизнь — муж, дети и дом, и я всем довольна! Разве мы не были счастливы?» Что возразить женщине? Кто забыл прежнее счастье — тот старик!

Сейчас, в старости, вернулось одиночество молодости. Когда женился — обрел друга–спутника, а породил сыновей — и не обрел их. Не длиннотой и не короткостью пути до родных душ измеряется одиночество. Бернар воспитывался в богобоязненной семье, и сам верует. И сыновья его религиозны. «До фанатизма, до безумия религиозны» — думает. Он вспоминает детство, страну Ашназ, рассказы отца и деда. Вера их была мирной и скромной в той стране в те времена. Святые книги извечно вплавляют в сердце всякого эрца сладостную мысль избранничества. Ашназские эрцы лелеяли эту мысль келейно и кротко, приноравливаясь к чужой вере и не в ущерб ей. «Мы хотели нести свет народам» — размышляет Бернар, — «А чего хотят Хеврон, Гилад, Тейман и иже с ними? Не просвещенного равенства, а царства и рабства им надобно! Самоубийцы!»

Бернар никогда не имел сколько–нибудь значительного влияния на сыновей. Вычитал где–то, мол, в семьях эмигрантов задавленные заботами и тревогами родители не поспевают за детьми, а те, свободные от узды традиций, радостно идут навстречу чужим кумирам. И хоть сказано это о нем не вполне, а лишь частью, он утешался неизбежностью.

***

Машина миновала границу — серую линию, не отмеченную чертой на асфальте и не обозначенную оградой в поле. Серая линия словно висит в воздухе, незримая, но неизбывная. За ней живет один из народов — геры. По разумению сыновей Бернара — худший из народов, обживший исконную землю эрцев. Молодые Фальки убеждены, что геров следует непременно изгнать, и нет для святой цели негодных путей. В одном важном пункте единодушны многие эрцы и многие геры — не хотят серую линию, а хотят всю землю себе. Нечеткая граница не разграничивает, и стороны не могут с нею мириться. «Их слишком много, единодушных. Безнадежно много!» — думает Бернар.

Пейзаж в окне меняет цвет с зеленого на желтый. Меньше возделанных полей, больше выгоревшей травы на холмах.

— Бернар, я так боюсь за Гилада! Каждую ночь он едет этой дорогой средь ненавидящих глаз!

— Он вооружен, Луиза. Метко стреляет и отлично водит машину, — ответил Бернар.

— Этим ты утешаешь мать?

— Я больше боюсь за Теймана, — вместо ответа заметил Бернар, — Как бы не бросил университет. Он погрузился в святое писание. У него мистика на уме: не расстается с книгой баккары.

— Ой, мне есть что добавить о Теймане! Обещайте, что не выдадите меня. Он упрашивал меня молчать, но не молчится! — воскликнула Райлика.

— Не молчится, значит расскажешь и так, без обещания — бросил Бернар.

— Не расскажу.

— Обещаем, — за двоих сказала Луиза.

— Я видела Теймана с девушкой! Они о чем–то беседовали, а он смотрел на нее с умилением. У нее коса, как мышиный хвост. Если я себе заплету — выйдет втрое толще. Они распрощались, я подошла к нему и говорю: «Поздравляю!» Он покраснел, потом забубнил, дескать, держи язык за зубами, не тревожь родителей!

— Слава богу! Есть надежда на перемены, — сказала Луиза.

— Мне показалось, что девица из той же когорты, что и ее обожатель, — уныло заметила Райлика.

— Так я и знал, — буркнул Бернар.

— Бернар, прошу, оставь свое обыкновение спорить с нашими чадами. Не задирайся, — просит Луиза.

— Постараюсь.

— Мы едем к внукам. Не хочу полемик.

— И я не хочу. Мы едем к внукам.

Показался Бейт Шэм. Дома не выше трех этажей. Красные черепичные крыши. Яркая зелень вокруг домов. Над красным и зеленым висит голубое небо. Солнце трудится вовсю. Жарко. Место выглядит благополучным возделанным островком среди волн безлюдных желтых холмов. Яркое на тусклом блестит хорошо. Ограда вокруг поселка. Улыбающийся охранник открывает ворота: милости просим, знаем и ждем!

Бернар подрулил к знакомому двухэтажному дому. Внуки летят навстречу. Бросаются на шею к бабушке и к дедушке. Почти не взглянув на подарок и не дослушав церемонные поздравления, герой дня вместе с младшими сестрами убегает на задний двор продолжать прерванную игру. Луиза не показывает, что обижена недостатком внимания к подарку, который любовно выбирала.

За детьми выступают Хеврон и Косби, а за ними — Гилад и прикативший из Авива вперед родителей Тейман. Совершается ритуальный обмен объятиями и поцелуями. Бернар всегда дивится в душе, как горячо и неформально исполняет этот обряд Луиза. Как принято в Бейт Шэме, молодые мужчины одеты в клетчатые рубашки и обуты в сандалии на босу ногу. «Пионеры и землепроходцы» — думает Бернар.

— Какой чистый воздух у вас! — восклицает Луиза.

— Здесь тяжело дышится, — возражает Бернар.

— Это с непривычки, папа. Бейт Шэм на высоте, а Авив — на море. Я дважды в день меняю климат, — сказал Гилад.

— Пройдемте в дом, — пригласил Хеврон.

Почти весь первый этаж занимает огромная гостиная и прилегающая к ней кухня. Кондиционер спасает от жары. Расселись. Хеврон, который видит родителей реже братьев, занял место поближе к отцу с матерью. Косби расположилась тут же.

— Как здоровье, папа? Как ты, мама? — участливо спросил Хеврон.

— Слава богу, мы в порядке, — ответил Бернар.

— Спасибо, сынок, все хорошо, сказала Луиза, с нежностью глядя на сына. Она перевела взгляд на Косби, подумала: «Ей повезло. Хеврон такой преданный, такой верный! Похудел, трудится без отдыха».

— У Хеврона много работы, а дом на мне, — словно прочитав мысли Луизы, сказала Косби. Не надеясь преодолеть акцент, она говорила на эрците просто и коротко, стараясь избегать ошибок.

— Все дети любят Хеврона, не боятся его, — продолжила Косби.

— Пожалуй, верно, дети любят меня. Главное, однако, я их люблю. Нельзя быть детским врачом, не любя детей.

— Ты лечишь детей геров тоже? — поинтересовался Бернар.

— Разумеется, папа. Я лечу и люблю всех детей и не делаю различия.