Верховное командование 1914–1916 годов в его важнейших решениях

Еще казалось возможным, если только существующий немецкий фронт выдержит напор противника, захватить северное французское побережье, а с этим и господство над Ла-Маншем.

От этой возможности тем меньше можно было отказаться, что начальник Генерального штаба держался целей, положенных в основу первоначального плана кампании и сводившихся к достижению конечного решения сперва на западе при возможном ограничении сил на востоке, пока положение Западного фронта станет вполне прочным. Излишне доказывать, что подобное положение к сентябрю 1914 года не было даже и приблизительно достигнуто.

Часто обсуждался вопрос, не нужно ли было войну на два фронта начать как раз наоборот, иными словами, обороной на западе и наступлением на востоке.

Представители такого образа действий ссылаются между прочим на мнение фельдмаршала графа Мольтке, приведенное в «Gedanken und Erinnerungen» Бисмарка.[84] Между тем ссылка на такой серьезный авторитет едва ли вполне справедлива. Без сомнения, фельдмаршал не принял в расчет участия Англии в войне. А при таких обстоятельствах план, о котором он упоминал в разговоре с князем Бисмарком, едва ли был применим. Создатель стратегического развертывания, проведенного в 1914 году, – генерал-полковник граф фон Шлиффен обязан был уже серьезно принять во внимание участие Англии. Если же это было так, то при начале войны немыслим был какой-либо иной образ действий, как тот, который действительно и был выбран. При безграничной почти возможности для русских уклоняться сколько угодно от решительного боя, нельзя было рассчитывать справиться с ними раньше того момента, пока враги не успеют еще одержать на западе решительную победу или, по крайней мере, не усилятся при своих почти неограниченных средствах настолько, что уже не останется много надежды на последующий немецкий успех. Что русские в 1914 году – вероятно, зная план немецкого развертывания – действовали вопреки намерениям, им здесь приписываемым, не является еще доказательством противного.

Как бы то ни было, начальник Генерального штаба, ответственный за общее ведение войны, не мог поддаваться колебаниям, раз развертывание было проведено по только что изложенным соображениям и из него стали уже вытекать боевые действия и после того, как сражение на Марне не достигло поставленной цели. Всякие попытки нажать на востоке до полного закрепления фронта на западе, должны были создать на последнем невыносимое положение, в то время как на востоке, ввиду позднего времени года, нельзя было надеяться на решительный успех.

Для немецкого полководца между тем не могло быть и вопросом, закреплять ли Западный фронт наступлением, раз таковое вообще казалось возможным.

Правда, в то время еще нельзя было предвидеть, когда можно будет подготовиться к нанесению нового удара на западе. Тогда преобладало мнение, что прежде всего необходимо, главным образом, устранить указанные выше недочеты армии. Мысль, что такое устранение удастся немцам провести скорей и лучше, чем неприятелю, находящемуся в одинаковом положении, казалась очень обоснованной. Если это и не оправдалось в полном объеме, то случилось это потому, что не приняли в расчет поддержки врага, начавшейся сейчас же по объявлении войны и выразившейся в доставке ему сырых материалов из Америки и Италии, а это едва ли можно было заранее принять в расчет.

Растущая в перспективе необходимость поддержать союзников, попавших в тяжелое положение в Галиции, не могла поколебать этого решения. Полагали, что, даже в неблагоприятном случае, новые войсковые части, формируемые в тылу, окажутся достаточными, чтобы поддержать положение на Восточном фронте, пока суровая зима не прекратит там операций. На западе подобное затишье под влиянием погоды не предполагалось. Правда, уже во время войны выяснилось, что при особых свойствах почвы Бельгии и северо-восточной части Франции крупные операции были все же подвержены и здесь значительным ограничениям в сырое время года.

Но если остаться при мысли сначала достичь решения на западе, то против оттяжки фронта назад говорили еще и другие важные соображения. Не говоря уже о том, что такая оттяжка отдала бы врагу территорию, использование которой было крайне важно для германского командования, она поставила бы немецкую армию, во всяком случае, в более невыгодное положение для возобновления наступления, чем это было при существующем расположении сил. Неприятелю дана была бы на долгое время, и при том полная, возможность действовать по своему усмотрению; он сразу бы освободился от давления, которое тяготело над ним, несмотря на события на Марне.

Этого нужно было тем более избегать, что морское сражение при Гельголанде 29 августа[85] ясно доказало, что от морских сил пока нельзя было требовать действительного перерыва английских морских сообщений. Морской же штаб[86] отказывался ввести в действие флот в неприятельских водах для достижения решительных результатов. Он считал, что, в случае неблагоприятного исхода, а таковой надо было предположить как возможный, ввиду соотношения сил, он не в состоянии уже будет гарантировать безопасность немецкого побережья. Тогда еще нельзя было предусмотреть ту важную роль, которую предстояло позднее сыграть подводным лодкам в этом направлении; в ближайшее время число их было совершенно недостаточно, а возможность десантных попыток противника на германской или нейтральной территориях нельзя было совершенно упустить из виду.

Ко всему этому большое значение имели, по опыту сражения на Марне, те моральные и политические настроения, которые должны были создаться на почве дальнейших уступок среди своих и врагов, и, главным образом, среди так называемых нейтральных. Такие настроения могли и должны были бы быть оставлены без внимания, если только имелось в виду начало нового наступления. Такового же не предвиделось.

Положение на востоке

На германском участке Восточного фронта русские находились в состоянии отхода из Восточной Пруссии за среднее течение Немана и верхнее течение Нарева под давлением 8-й германской армии, бывшей под командованием генерал-полковника фон Гинденбурга, начальником штаба которого был генерал-майор Людендорф. Можно было рассчитывать, что русские здесь в ближайшее время не начнут решительных операций. С другой стороны, было известно, что они группируют свежие силы по ту сторону вышеозначенных рек. Продолжение фронтального преследования неприятельской Неманской армии,[87] разбитой лишь в меньшей своей части и оставшейся в том виде, в каком она вышла из сражения у Мазурских озер, не давало надежды на скорые, решительные результаты. Но от него положительно надо было отказаться, принимая во внимание обстановку на Галицийско-польском фронте.

Там австро-венгерская армия отступала от Сана. Она храбро боролась в конце августа против превосходных русских сил.[88] Ее слабая внутренняя спайка не могла выдержать такого испытания. В середине сентября в германской Главной квартире созрело убеждение, что, ввиду слабости и общего состояния союзных войск, решение вопроса о том, где и когда остановится это отступление, зависит исключительно от воли неприятеля. Если бы он использовал обстановку и продолжал продвигаться вперед несмотря ни на что, то должна была возникнуть серьезная угроза для провинции Силезии. Но захват, хотя бы временный, русскими Верхней Силезии являлся недопустимым. Он отнял бы у Германии могучие источники питания промышленности и очень скоро сделал бы ведение войны немыслимым. Также нельзя было упускать из виду и опасности русского приближения к Чехии. Оно, вероятно, повело бы к внутренним волнениям в двуединой монархии, которые совершенно парализовали бы ее военную мощь.

И, наконец, что, пожалуй, было тогда одним из самых важных соображений, казалось, что дальнейшие успехи русских над австро-венгерскими силами должны были уничтожить надежду на переход балканских государств, а главным образом Турции, на сторону Центральных держав.

Начальник Генерального штаба считал совершенно необходимым достичь этого последнего присоединения. В случае, если бы не удалось запереть для Антанты на продолжительное время проливы между Черным и Средиземным морями, пришлось бы значительно сократить надежды на благоприятный исход войны. Россия была бы освобождена от своей изолированности, столь чреватой последствиями. Но эта-то именно изолированность и давала более верные гарантии, чем это могли дать военные успехи, что мощь исполинского государства должна иссякнуть, так сказать, сама собой. Раз уже строго организованный, привыкший за несколько столетий к точной работе государственный организм Германии, который к тому же располагал в собственной стране неисчерпаемым количеством подготовленных к организованным действиям сил, и тот еле-еле выдерживал огромные задачи, наложенные на него войной, то можно было быть уверенным, что это не удастся сделать внутренне гораздо более слабому Русскому государству. Насколько это понятно человеческому разуму, Россия не могла на долгий срок совместить требования такой борьбы с ломкой всей своей хозяйственной жизни, вызванной внезапным изолированием от внешнего мира, вследствие закрытия западных границ и Дарданелл.

Из таких соображений вытекала сама собой необходимость немедленной, непосредственной и широкой поддержки союзников. Конечно, не легко было ответить на вопрос, как же это сделать?

Ослабление западной армии, ввиду вышеизложенного, было недопустимым. Также нельзя было предположить, что можно будет оттуда своевременно перебросить достаточные силы на помощь союзникам. Против подобной попытки предостерегал тот факт, что отсутствие частей, взятых с запада перед сражениями на Марне и под Танненбергом,[89] дало себя остро почувствовать на западе, на востоке же оно не принесло существенной пользы. Об этом приходится сказать вторично, так как едва ли возможно достаточно подчеркнуть гибельное влияние этого факта на ход этого периода войны.[90]

Конечно, в глубоком тылу обучались многочисленные пехотные дивизии. Они намечены были в первые дни мобилизации по указаниям военного министра, когда у него исчезло всякое сомнение, что мирные исчисления Генерального штаба сил противника на первые месяцы войны намного отстанут от действительности, ввиду позиции, занятой Англией и ввиду получения известий о раннем прибытии на запад России ее войсковых частей из Азии. Военное министерство, под руководством заместителя военного министра генерал-лейтенанта фон Ванделя, незаменимым сотрудником которого являлся начальник Общевоенного отдела полковник фон Врисберг,[91] сделало все в пределах возможности при увеличении новых формирований, насколько то позволяли имеющиеся налицо командный состав и живая сила, и ускоряло эти формирования до крайности. И все же молодые германские части еще нельзя было в то время рассматривать как готовые для действий.

Пришлось отказаться от наиболее естественной и, в случае удачи, самой действенной операции для выручки союзников. Она сводилась бы к продолжению наступления из Восточной Пруссии для глубокого удара по России или Восточной Польше. Предпосылкой для такой косвенной поддержки должна была бы быть переброска дальнейших значительных сил на северный фланг союзников для их непосредственной поддержки. Без этого вышеуказанные последствия дальнейшего русского продвижения на Силезию сказались бы ранее, чем неприятель почувствовал бы удар из Восточной Пруссии настолько сильно, чтобы приостановить нажим на австро-венгерскую армию. Затем являлось еще большим вопросом, каким образом можно было вообще провести такую широкую операцию, ввиду позднего времени года на этих широтах и перед началом «бездорожья».[92] Так называется на востоке период, часто продолжающийся несколько недель, во время которого осенние или весенние дожди делают почти невозможным всякое движение, исключая немногочисленные шоссе. Улучшение приносит в первом случае только мороз, во втором – все выше поднимающееся весеннее солнце. Еще не располагали опытом зимы 1914–1915 года, который явился для каждого солдата целым открытием в области суждения о степени выносливости современных людей при перенесении климатических влияний и влияний погоды. Но даже, если бы он и имелся, нельзя было при огромных расстояниях, с которыми приходилось иметь дело, рассчитывать на своевременный успех.

Аналогичные соображения говорили и против операции на восточном берегу Вислы, против линии болот по нижнему течению Нарева, являвшихся естественной преградой, к тому же хорошо укрепленной.

Вследствие этого начальник Генерального штаба решил продолжение преследования из Восточной Пруссии вести лишь небольшими силами 8-й армии под командованием генерала от артиллерии фон Шуберта. Главные силы тамошних войск были ускоренным темпом переброшены в Верхнюю Силезию и южную Познань, в качестве вновь сформированной 9-й армии, под командованием генерал-полковника фон Гинденбурга.

Оттуда она должна была перейти в наступление совместно с австро-венгерской армией. Коли вновь имелось в виду наступление, несмотря на удар, полученный войсками этой армии, то это оправдывалось произведенным за это время подвозом многочисленных подкреплений. К этому присоединялась мысль, что при общем подъеме, вытекающем из стремления идти вперед, можно будет ожидать лучших результатов от действий союзников, чем при чисто оборонительной войне, требующей самой строгой дисциплины.

Цель наступления сводилась к тому, чтобы как можно больше оттеснить главные силы противника от германской границы и побудить его перебросать и другие войсковые части на этот фронт. Через это другие участки Восточного театра военных действий могла бы получить значительное облегчение. Таким путем начальник Генерального штаба надеялся выиграть время для развития своих планов на западе. Способ проведения в жизнь крайне трудной задачи был предоставлен совместному соглашению начальников на местах, т. е. командующего 9-й армией и начальника австро-венгерского Генерального штаба генерала от инфантерии Конрада фон Гётцендорфа.

Генерал фон Фалькенгайн поставил в полную известность политических руководителей государства о своем мнении насчет серьезности общего положения на фронтах военных действий. Он дал как имперскому канцлеру, так и министру иностранных дел фон Ягову необходимые пояснения.

В них он исходил из того положения, что нет никаких данных отчаиваться в удовлетворительном исходе войны, но что события на Марне и в Галиции отодвинули ее исход на совершенно неопределенное время. Задача быстро добиться решений, что до сих пор являлось основой для немецкого способа ведения войны, свелась к нулю.

Если и можно было допустить, что не повторится то, что послужило причиной неудачи во Франции, то уже нельзя было ни нагнать драгоценного незаменимого времени, ни вытравить влияния Марнского отступления на усиление вражеской воли к победе. Также было ясно, что нельзя будет вполне залечить раны, обозначавшиеся у союзников, хотя лишь и частично, но вполне отчетливо.

Приходилось также приучать себя к возможности осуществления с каждым днем яснее и яснее обрисовывающегося плана Англии выиграть войну при помощи измора (нас) голодом до истощения сил. Разбить таковой активными действиями флота было пока безнадежно, по мнению начальника морского штаба. Можно было, правда, надеяться, что такой план не будет иметь успеха при осторожном использовании средств Германии и ее союзников. Но приходилось крепко рассчитывать на гораздо большую продолжительность войны, чем каковая была принята и еще принималась. Благодаря этому возникали требования непомерной величины ко внутренней жизненной силе Центральных держав. Как они с этим справятся, не было еще вполне ясно, и большое значение получало всякое облегчение давления, испытываемого этими державами с обеих сторон. Если бы политические органы страны отыскали путь к соглашению с врагами – с военной точки зрения было равносильно, на востоке или на западе, – то казалось бы желательным к нему прибегнуть. В противном случае, – а что дела именно обстоят так, подтверждали политические руководители в полном согласии с начальником Генерального штаба, оценивая общее положение, – надо было испробовать все средства для поднятия и усиления способностей и воли продержаться до конца как в германском народе, так и в двуединой монархии.

III. Сражения на Изере и под Лодзью

Наступление, предпринятое к концу сентября 9-й германской и австро-венгерскими армиями по обоим берегам верхнего течения Вислы, цели не достигло.

Хотя неприятельские силы, успевшие уже переправиться через Вислу к Сану, были оттеснены при их дальнейшем продвижении, но, когда противник ввел в действие главные силы, положение изменилось. Наши союзники не смогли приковать к себе русские силы на участке Сана, почему враг и успел своевременно перебросить значительные силы из Галиции на север. Он получил также подкрепления из глубокого тыла. Таким образом, русским не только удалось оттеснить австро-венгерское северное крыло левее Вислы, но даже угрожать от Варшавы охватом северному крылу 9-й армии. Чтобы избежать такой опасности, армия должна была в конце октября отступить по направлению на Силезию, что принудило австро-венгерскую армию тоже отойти.

Снова с середины октября стали раздаваться с Восточного фронта настойчивые просьбы о помощи, обращенные к западу. Нельзя было оспаривать их обоснованность, но, несмотря на это, начальник Генерального штаба, ввиду развития событий во Франции, не был в состоянии удовлетворить их хотя бы приблизительно. В особенности, пришлось отклонить поддержанное командованием 9-й армии требование австро-венгерского главного командования о переброске приблизительно 30 дивизий с запада на восток. Такая передача сделала бы положение на западе безнадежным. Никогда бы преимущества, ожидаемые от такой переброски на восток, не могли уравновесить всех ее отрицательных последствий, даже если и не принимать в расчет, что перевозка этих сил взяла бы столько времени, что они не могли бы улучшить создавшееся затруднительное положение.

Учитывая общее положение дел на востоке, оставалось занять выжидательное положение, что могло быть предпринято благодаря большей оперативной способности союзных войск. Если бы при этом удалось охватить фланг врага, то можно было надеяться на достижение поставленной цели. Для такого исхода надо было дать 9-й армии большую свободу действий, иными словами, не заставлять ее поддерживать все время постоянную непосредственную связь с северным флангом австро-венгерской армия в южной Польше. Верховное германское командование рекомендовало именно такой способ действия, стараясь одновременно создать все нужные для таких действий условия, но в то же время не создавая необходимости отказываться от планов на западе.

9-я армия была пополнена поэтому, ввиду ее очень больших потерь, посылкой почти всех имеющихся в глубоком тылу обученных формирований. Один из вновь сформированных корпусов из Германии был уже ранее передан на восток, так как после переброски 9-й армии в Силезию там опасались прорыва русских на южном крыле ослабленной 8-й армии, со всеми вытекающими отсюда тяжелыми последствиями. За корпусом последовали две кавалерийских дивизии с Западного фронта. Генерал-полковнику Гинденбургу, до этого времени командовавшему 9-й армией, теперь была подчинена и 8-я армия как главнокомандующему Восточным фронтом, чтобы дать ему возможность свободно распоряжаться всеми германскими силами на востоке.[93] Командование 9-й армией принял генерал от кавалерии фон Макензен; его начальником штаба был назначен генерал-майор Грюнерт. Переброска дальнейших сил с запада могла иметь место лишь по достижении существенных результатов в операциях на Франко-Бельгийском театре военных действий.

Решение ввести в действие во Фландрии вновь сформированные корпуса (конец сентября 1914 года)

В конце сентября и начале октября здесь хотя и были отражены неприятельские попытки обхода, но и с нашей стороны таковые не могли быть осуществлены. Превосходство французских железных дорог помешало этому. А между тем тут были за это время введены в действие весьма значительные силы: так, была переброшена из под Реймса большая часть 2-й армии, притянута 6-я армия, до того действовавшая в Лотарингии и сильные кавалерийские соединения, двинутые в глубокий обход северного фланга французов.

Все же немецкий фронт не выдвинулся западнее линии Руа, Бапом, Лиль. Также не достигнут был и берег, который должен был бы служить опорой правого фланга; владея им, надеялись парализовать сообщения по Ла-Маншу, нанести чувствительный удар самой Англии, а также угрожать и французскому флангу.

Чтобы все же добиться этой цели, в середине октября[94] была сформирована в Бельгии новая 4-я армия под командованием генерал-полковника герцога Альбрехта Вюртембергского, с начальником штаба – полковником Ильзе. Она состояла из трех дивизий войск, осаждавших Антверпен и освободившихся с падением крепости 9 октября после не более как двенадцатидневной осады, и из четырех только что обученных армейских корпусов из Германии. Эта армия получила приказ наступать на участок Изера, держась правым флангом вдоль моря. Одновременно должна была в северо-западном направлении наступать ударная группа из состава 6-й армии генерал-полковника кронпринца Рупрехта Баварского – начальник штаба генерал-майор Крафт фон Дельмензинген, – сосредоточенная к северу от Лилля. До тех пор она составляла правое крыло германского фронта во Фландрии. Если и давал себя чувствовать недостаток в артиллерийских средствах при «беге к морю», как он велся до этих пор, то казалось, что теперь с осадной артиллерией из-под Антверпена можно было исправить этот недочет. Недостаток артиллерийского снабжения, к сожалению, помешал позднее использовать это обстоятельство.

Если до сих пор при операциях, имевших задачу охватить противника, вводились уже утомленные боями войска, то теперь на новую борьбу посылались совершенно свежие части.

Цель, которой предстояло достичь, стоила этой ставки. Уже в первой трети октября значительные французские и английские силы достигли Изера, – английские войска были совершенно сняты с занимаемого ими прежде фронта в районе Реймса и стремились войти в связь на восточном берегу этой реки с отходившими от Антверпена бельгийскими дивизиями. Наших сил не хватило, чтобы помешать отходу этих войск перед падением крепости.[95] Если бельгийские войска и находились в очень жалком состоянии, то все же они могли вновь и скоро сделаться боеспособными благодаря именно поддержке английских или французских частей. В намерениях французов и англичан повести на нас энергичную атаку сомневаться не приходилось.

Снова жгучим становился вопрос не только об опасности для немцев быть окончательно отрезанными от бельгийского побережья, но также и о чувствительном охвате их правого крыла. От этого нужно было решительно избавиться. Раз бы это не удалось, тем самым делался невозможным подготовляемый, в виде ответа на британский план взять Германию голодом, сильный нажим на Англию и ее морские сообщения посредством подводных лодок, аэропланов и дирижаблей, невозможным ввиду малого тогда радиуса их действия. Попутно с этим возникал также и вопрос о возможности удержания территории на севере Франции и на западе Бельгии; а между тем потеря их имела бы и свои печальные последствия.

Если бы, с другой стороны, удалось отбросить врага за Изер и последовать за ним, то можно было надеяться, что, с прибытием пополнений людьми и огнеприпасами, можно будет добиться благоприятного оборота дела на всем Западном фронте. Конечно, такого результата можно было бы ожидать от большого успеха и на всяком другом участке Западного фронта. Поэтому было также произведено точное обследование, нецелесообразнее ли будет при помощи вновь созданной армии попытаться сделать прорыв в Артуа, в Пикардии или Шампани. Но, приняв в расчет условия транспорта и переброски, пришли к заключению, что таким путем нельзя было бы приостановить противника, сильно нажимавшего на участке Изера, и для задержания его потребовались бы другие силы. Их не было. Подобные же расчеты показали, что смену молодых частей обстрелянными частями уже нельзя было бы произвести своевременно.

При таких условиях начальник Генерального штаба оставался твердо убежденным в необходимости проведения наступления во Фландрии, даже и тогда, когда уже появились признаки, что на востоке поставленная цель едва ли будет достигнута. Казалось, что нельзя будет уже остановить русских на Висле и на Сане при их численном перевесе и при уменьшенной боеспособности некоторой части наступающих.

Сражение на Висле и Сане в октябре 1914 года

Этого действительно не удалось сделать. Почти одновременно с тем, как, начиная с 17 октября, германские колонны на западе перешли в наступление на Изере, пришло известие, что союзники не смогут удержаться на Висле и Сане. Вскоре там пришлось приступить к отходу под давлением контратак, предпринятых превосходными силами противника. Можно было надеяться более или менее прочно держаться лишь в Карпатах, за Дунайцем, Нидой и за верхней Пилицей. Но с самого начала можно было с уверенностью предвидеть, что и на этой линии противник будет угрожать нашему флангу с севера. Перехваченные радиотелеграммы неоспоримо подтверждали это. Они давали нам возможность с начала войны на востоке до половины 1915 года точно следить за движением неприятеля с недели на неделю и даже зачастую со дня на день и принимать соответствующие контрмеры. Это, главным образом, и придавало войне здесь совсем иной характер и делало ее для нас совершенно иной, гораздо более простой, чем на западе.

Командующий германскими силами на востоке решил в начале ноября использовать такое положение для нанесения неожиданного удара, базируясь на хорошо оборудованные германские железные дороги. Этот удар должен бил быть нанесен с севера с упором в левый берег Вислы всеми силами, которые только можно было ввести в дело. Для выполнения этой операции командующий фронтом приказал перебросать в район Торн – Гнезен значительные силы из частей 8-й армии из Литвы и перевести туда же отступающее от Вислы выше Варшавы ядро 9-й армии. Основанием для такой перегруппировки армии служило согласие австро-венгерского командования, – правда, под сильным давлением германского верховного командования – восполнять создавшийся разрыв фронта в Польше той из австро-венгерских армий, которая стояла на его южном крыле в Карпатах. Такое доказательство твердого единения в тяжелом положении тем более было ценно, что этим самым обнажалась часть венгерской границы; хотя, правда, она в это время и не находилась под непосредственной угрозой удара.

В период изложенных событий на востоке вплоть до 12 ноября – дня начала наступления 9-й армии под командованием генерала от кавалерии фон Макензена из района Торн – Гнезен, – было проведено наступление во Фландрии, начатое в середине октября и известное в широких кругах под названием сражения на Ипре.

Наступательные стремления противника были окончательно сломлены. Он сам был почти везде прижат к Изеру или отброшен за эту реку; установлены были надежные сообщения между побережьем у Ньюпора и прежним германским правым флангом у Лилля, и, таким образом, создан был сплошной фронт от швейцарской границы до моря. Достигнута была та цель, которой во что бы то ни стало нужно было достичь для дальнейшего ведения войны со сколько-нибудь сносными видами на будущее.

Часто казалось, что стоило лишь продолжать упорствовать в наступлении, и тогда был бы обеспечен полный успех, – насколько мы фактически были от него близки, позднее сделалось достаточно известным. Между тем наше продвижение все же остановилось.

Решение приостановить наступление во Фландрии.

Наводнения, искусно примененные бельгийцами, прекратили хорошо развивавшееся наступление правого крыла, на котором сосредотачивалась вся сила удара.

Молодые корпуса далее к югу сражались с неподражаемым воодушевлением и превосходной стойкостью. Естественно, при этом сказались их недостатки, вызванные их вынужденным, ускоренным формированием и обучением и их укомплектованием уже не молодыми, в большинстве случаев взятыми из запаса офицерами, – других в то время не имелось. Особенно обнаружились недочеты у вновь сформированной полевой артиллерии, что тем заметнее было при ограниченном количестве снарядов. Командование было также не всегда на должной высоте. С начала ноября для верховного командования не было секретом, что в районе наводнения при беспрерывно усиливающемся противнике невозможно уже было добиться решающего успеха.

Возник вопрос о попытке внезапно прорвать фронт на таком участке врага, где он наиболее ослабил себя, перебрасывая силы для обороны во Фландрии. В связи с этим вновь вызвали к себе внимание районы Артуа и Пикардии, участок 2-й армии генерал-полковника Бюлова, начальник штаба генерал-лейтенант Лауэнштейн. Эту мысль все же пришлось бросить. Для ее осуществления не хватало сил после того, как все резервы как живой силы, так и снарядов были потрачены для Восточного фронта.[96]

Против такого предприятия также сильно говорили открывавшиеся в Польше перспективы. Очевидно, русские и не подозревали о той грозе, которая собиралась против них на левом берегу Вислы. Они продолжали медленно продвигаться на запад, то есть с той скоростью, которую допускали основательные разрушения путей сообщения, произведенные 9-й армией при ее отступлении от Вислы, выше Варшавы, в Силезию и южную Познань. Их правый северный фланг, продвигавшийся приблизительно на линии Варшава – Калиш, не был достаточно эшелонирован в глубину. Зато ими были оставлены значительные силы на правом берегу Вислы к северо-востоку от Варшавы. Очевидно, их побуждало к тому опасение, что 8-я армия может быть внезапно переброшена из Восточной Пруссии к Висле, для удара по русским сообщениям на правом берегу Вислы. От русских не утаилось, что отход нашей армии, которую пришлось ослабить для организации макензеновского наступления, произошел на половину добровольно, и возможно, что это побудило их так глубоко эшелонировать прикрытие фланга. Демонстративные атаки со стороны Торна – Грауденца, произведенные войсками стратегического резерва на линию Липно – Млава, вероятно, подействовали в том же направлении.

Итак, операция, порученная 9-й армии, сулила благоприятные перспективы. В Главной квартире не было сомнения, после того, как оказалась очевидной невозможность добиться на западе желаемого успеха, что для этой операции надо было пустить в дело все силы, взяв их также и с запада. Правда, в противоположность взгляду, высказываемому главнокомандующим Восточным фронтом, было ясно, что позднее время года и численный перевес русских не допустят решающего успеха на востоке. Все же начальник Генерального штаба надеялся на то, что результат будет достаточно крупен, чтобы остановить врага на долгое время. Это являлось бы успехом, оправдывающим попытку. Около семи пехотных и одна кавалерийская дивизия были сняты с Западного фронта и скорейшим способом переброшены на восток в распоряжение главнокомандующего фронтом. Такая передача оказалась осуществима лишь потому, что во Франции решили перейти к чистой обороне с тщательным применением всех возможных технических средств. Началась позиционная война в узком смысле этого слова со всеми ее ужасами.[97]

Начало позиционной войны на всем Западном фронте

В распоряжениях, отдаваемых по этому случаю, верховное командование порвало с существовавшим до сего момента немецким принципом сооружения лишь одной оборонительной линии. Теперь уже речь шла о нескольких друг с другом связанных линиях, составляющих целую оборонительную систему, или нескольких находящихся друг за другом позиций. Этим имелось в виду обезопасить себя против прорывов передовой линии или даже позиции, что являлось неизбежным при огромном перевесе сил противника, как бы храбро наши войска ни оборонялись. Несмотря на такое новшество, в полной силе остался второй немецкий принцип, что часть должна удерживать назначенную ей для обороны линию во что бы то ни стало и обязана брать ее обратно в случае, если бы она ее потеряла.

Правда, во избежание потерь от артиллерийского огня, части, занимающие передовую линию, должны были, по возможности, быть малочисленными. Все же они, во всяком случае, обязаны были продержаться до подхода находящихся в более отдаленных линиях резервов, которые были бы в состоянии поддержать их существенным образом.

Эти директивы часто подвергались строгой критике и временно изменялись во время войны. Им приписывались те большие потери, которые подчас приходилось нести частям. Надеялись избегать таковых, разрешая войскам, занимающим переднюю линию, в случае нужды отходить на главную линию сопротивления, отстоящую сравнительно далеко в тылу. Сюда, а не в передовую линию, должны были подходить резервы. Но если суммировать опыт войны, то едва ли можно будет сказать, что подобное правило всегда оказывалось целесообразным. В нем слишком мало считались с психикой среднего солдата. В этом случае создавалась также необходимость держать свою артиллерию столь далеко за главными линиями сопротивления, – иначе она подвергалась бы постоянной опасности быть захваченной противником, что делалась невозможной всякая действительная поддержка передовой линии. Когда наставление применялось отборными войсками, притом же хорошо обученными и с надежным командованием, то обычно нужная цель достигалась. Но очень часто случалось как раз наоборот, последствием чего были не только более тяжкие потери в людях, причем проявлялся самый нежелательный из видов потерь – добровольная сдача в плен, но также и утрата позиций. Опыт показал, что в позиционной войне крайне опасно ставить солдата на такой пост, где он чувствует себя покинутым, зная, что ему нечего надеяться на поддержку. Если сюда прибавить, что ему дается возможность истолковать по-своему распоряжения об отходе назад, то в аду современного боя это произойдет в таком направлении, которое хотя для него лично и может означать спасение, но явится пагубным для общего дела. Происходит добровольная сдача в плен или преждевременное откатывание назад, не могущее остановиться уже и на главной оборонительной линии.[98]

Чтобы облегчить создание стратегических резервов и своевременное введение их в дело на угрожаемых участках, армии Западного фронта были сведены сперва в три, позднее в четыре фронта. От такого разделения снова отказались в марте месяце, так как оно не вполне достигало цели. Здесь, как и на востоке, командующим такими фронтами, очевидно ввиду отсутствия соответствующей подготовки в мирное время, трудно было усвоить принцип, что они должны были в случае необходимости многим поступаться в пользу общего дела. Зачастую они склонны были считать данную им задачу как самую главную, а на свои войска смотреть как на личную собственность. Вместо того чтобы способствовать, как того от них ожидали, созданию резервов для пополнения заданий верховного командования, они скорее готовы были поддерживать штабы своих армий, когда последние противились выделению подчиненных частей. Такие стремления, как свойственные человеческой природе, так же стары, как и сами командные должности. Но никогда они не могли найти себе так мало оправданий, как в истекшую войну, когда постоянная тревога вследствие несоответствия сил все время заставляла германское верховное командование считаться с каждым отдельным батальоном. Из всего этого возникали трения, часто и неприятным образом влиявшие на ход событий.

Сражение под Лодзью в ноябре 1914 года

Смело задуманная, превосходно подготовленная и стремительно проведенная операция на левом берегу Вислы, в которой вскоре могли принять участие и первые эшелоны прибывающих с запада войсковых соединений, имела вначале блестящий успех. Последний временно ввел в заблуждение даже таких опытных начальников, как те, которые находились в штабе Восточного фронта.[99] На запрос начальника Генерального штаба поступило донесение, что, в случае возможности дальнейших подкреплений с запада для Восточного фронта, таковые должны быть использованы не в районе боев западнее Вислы, а в Восточной Пруссии, где русские воспользовались ослаблением 8-й армии в пользу 9-й для нового вторжения через нашу границу и наступали против линии Мазурских озер. Однако очень скоро в Польше стало ясно, насколько неприятельское командование успело подучиться с начала августа. Оно очень скоро повернуло свои правофланговые корпуса на север, другие потянуло с Австро-венгерского фронта, а фланговое прикрытие бросило с правого берега Вислы против немецкого фланга, опирающегося в левый берег этой реки. Немецкое наступление застопорилось и грозило даже обратиться в отступление, когда дальнейшие прибывающие с запада части дали ему новую поддержку. У русских была отвоевана Лодзь, затем они были оттеснены за Бзуру, Равку и Пилицу. Они также прекратила свой нажим на Австро-венгерский фронт восточнее Кракова, после того, как тамошним силам совместно с германской дивизией фон Бессера удалось 12 декабря в столкновении при Лиманове отбросить за Дунаец продвинувшиеся через эту реку русские части. Удары, нанесенные врагу, достигли той цели, какой только они и могли достичь. Германские силы иссякли для дальнейшего наступления. Сильно давало себя чувствовать влияние восточной зимы. Она заставила также и русских в Восточной Пруссии остановиться на линии озер.

Позиционная война на востоке

Позиционная война началась и на востоке, где она, как и маневренная война, носила иные, гораздо более мягкие, формы, чем на западе. Лишь на немногих участках и лишь временно война велась здесь с тем упорным ожесточением, которое ей на западе всегда так было свойственно. Климат, темперамент врага и его тактическая тяжеловесность ослабляли ее остроту.

IV. Период от начала позиционной войны в ноябре – декабре 1914 года до возобновления маневренной войны в 1915 году

Верховное командование хорошо сознавало все те невыгоды, которые приносил с собой переход к позиционной войне. Она была избрана как наименьшее из возможных зол.

Продвигаться вперед было нельзя ввиду недостатка сил и средств, отходить командование не хотело, ввиду того, что при том малом числе войск, которое занимало немецкие окопы, выгода от сокращения фронта и сбережение таким путем войск не соответствовали всем тем минусам, которые были очевидны. Выше уже говорилось о них. К этому надо прибавить, что в тылу армии тогда еще не существовало оборудованных позиций и помещений для войск. С наступлением зимы возможность их своевременного оборудования была сомнительна. Вытекающая отсюда необходимость уплотнения фронта, вероятно, поглотила бы все освободившиеся части. Во всяком случае, армия не получила бы того отдыха, в котором она нуждалась, чтобы вновь сколотить свои войсковые единицы, обучить и пополнить свой состав.

Итак, переход к позиционной войне произошел не по добровольному решению Генерального штаба, но под суровым давлением необходимости.

Однако очень скоро выяснилось, что такой способ ведения войны, если его применять попеременно с сильными, хорошо подготовленными ударами по отдельным частям противника, был единственный, с применением которого можно было рассчитывать на благоприятный исход войны, считаясь с тем положением Центральных держав, в которое они попали после событий на Марне и в Галиции. Только благодаря такому способу Германии и удалось сохранить за собою свои границы столь продолжительное время. Границы эти приходилось удерживать не потому, что верховное командование не решилось бы временно пожертвовать ими для пользы общего дела, а потому что утрата пограничной полосы очень скоро сделала бы невозможным дальнейшее ведение войны. Промышленный и хлебный районы на востоке имели то же значение, как и промышленные районы по обоим берегам Рейна. Ни Германия, ни ее союзники не могли отказаться как от тех, так и от других.

Только переход к позиционной войне давал возможность полного использования внутренних коммуникационных линий, а следовательно, и приобретения свободы действий, для нанесения достаточными силами удара по тому месту, где нужно было добиться решения.

Только планомерное применение позиционной войны делало осуществимым такое повышение провозоспособности железных дорог, которое равнялось в действительности увеличению числа резервов.

Только позиционная война дала время для использования в полной мере науки и техники для военных целей. Она дала твердый фундамент, на основании которого стойкое и хорошо подготовленное меньшинство продолжительное время могло держаться против во много раз превосходных сил.

Конечно, первым условием для успешного применения такого вида войны было превосходство собственной армии перед армией противника моральным содержанием. Что оно имелось налицо по отношению к русским, – было несомненно. После недолгого опыта можно было также утвердительно ответить на этот вопрос и по отношению к противникам на западе, которых приходилось ставить выше. Хотя германская армия в противоположность французской и не знала основательной подготовки мирного времени к позиционной войне, наша армия обучилась ей гораздо быстрее и лучше, чем какая-либо из вражеских. Вопреки всяким ожиданиям французы далеко не отличались в ней. Снова и вполне оправдалась старая история, что дисциплинированному солдату, всей душой отдающемуся своему делу и привычному к атаке, будет по плечу всякое положение на войне. Нигде не проявлены была столь сильно, как именно в позиционной войне, в соединении со строжайшей школой, замечательные военные качества немца.

Когда верховное командование в течение двух последних месяцев 1914 года решилось перейти к позиционной войне, вопрос о том, на каком участке фронта придется наносить следующий удар, не являлся спешным, так как тогда не имелось нужных для этой цели сил. Как на первые силы можно было рассчитывать на новую армию, состоящую из девяти пехотных дивизий. Ее формирование началось по приказу военного министра тотчас же по окончании формирований, позднее пущенных в дело под Лодзью и у Ипра, как только освободился потребный кадр обучающих и получилось достаточное количество снаряжения. Однако эти дивизии не могли быть готовы раньше начала февраля, если только не имелось в виду перебросить их на фронт преждевременно; но опыт[100] показал, что этого во что бы то ни стало надо было избегать с новыми формированиями. Поэтому приходилось смягчать жажду активных действий того или другого командующего и нетерпение союзного командования. Такая выдержка в полной мере оправдалась. Новые дивизии блестяще ответили на возлагаемые на них надежды в зимнем бою в Мазурских озерах. Причиной тому, что после этой короткой операции они надолго сделались непригодными к бою, были те повышенные требования, которые были поставлены им для достижения результата, притом при крайне неблагоприятных условиях погоды и плохих дорогах.

Вопрос о создании дальнейших войсковых соединений в глубоком тылу пока не возникал, вследствие недостатка низшего командного состава и снаряжения. Против этого говорила также и необходимость экономно расходовать людской запас, так как теперь уже можно было предвидеть, что война затягивается на долгое время. Самые большие успехи на фронте были бы ни к чему, если бы по недостатку рабочей силы положение страны сделалось нестерпимым или, если бы по той же причине, не могли быть покрыты быстро растущие потребности действующей армии.

С другой стороны, верховное командование вполне ясно сознавало, что усиление фронта только формируемыми вновь девятью дивизиями не даст решающего успеха ни на востоке, ни на западе, как тщательно бы их ни подготовили. Из этого затруднения также находился выход благодаря со дня на день все более выявлявшемуся моральному и техническому превосходству немецкого солдата над противником. Оно оказалось настолько значительным, что, по инициативе начальника Общевоенного отдела военного министерства полковника фон Врисберга, можно было приступить к уменьшению на четверть численного состава боевых единиц – дивизий, без ущерба для их боевой мощи, по сравнению с таковыми же неприятельскими единицами. Таким путем получалась возможность создания дальнейших новых единиц, выделяя из старых соединений хорошо обученные части с надежным командованием. К этому с успехом прибегли после того, как были получены необходимые для снабжения новых единиц артиллерия, пулеметы и прочие технические средства. Благодаря этому, главным образом, и были достигнуты успехи во время летней кампании 1915 года на востоке.

Как минувший период войны создал в представлении каждого солдата совершенно новые понятия о человеческой выносливости и работоспособности, точно так же он создал и новое мерило требований на боевое снабжение и на размер его расходования. Только тот, кто занимал ответственный пост в германской Ставке во время зимы 1914–1915 г., может определить размер тех трудностей, которые пришлось преодолеть: ведь в продолжение этой зимы почти каждый выстрел на Западном фронте был на счету, каждая задержка поезда со снарядами, поломка рельс или еще какая-нибудь глупая случайность грозили парализовать целые участки фронта. Предпочтение[101] в покрытии потребностей всегда отдавалось Восточному фронту, принимая во внимание его состав из соединений с меньшей внутренней спайкой. Только тот, кто слышал горячие жалобы наших чудных войск по этому поводу, постоянное обращение к нам союзников за поддержкой в области военного снабжения, может понять, с каким жаром стремились к восполнению этих пробелов. Благодаря содействию самых широких и лучших кругов народа оно произошло скорее, чем ожидали. Применение науки и техники для целей войны, мобилизация всей промышленности, не затрагивая самых насущных задач последней, прошло почти бесшумно, так что эти меры была проведены ранее, чем противник мог понять, что произошло. При всем том необходимую помощь оказала регулировка потребления сырья, установленная тотчас же в первые дни войны по инициативе доктора Вальтера Ратенау;[102] такая регулировка приобрела исключительное значение ввиду того, что Германия отрезана была от внешнего мира.

Особенное внимание сосредотачивалось на развитии изготовления огнеприпасов, создании дальнобойной артиллерии, выработке пригодного для боя типа минометов, увеличении производства запасных пулеметных частей и авиационных средств, а также на развитии применения газа как боевого средства.

Самым срочным являлись пополнение и увеличение количества артиллерийских снарядов. В рамках настоящего труда не представляется возможным отдать в полной мере должное замечательным результатам, достигнутым производством, тем более замечательным, что все время уделялось внимание внутренним потребностям страны. Нужно надеяться, что этот вопрос найдет для себя более специальное перо. Здесь нужно лишь сказать, что уже весной 1915 года верховное командование освободилось окончательно от всякой заботы об артиллерийском снабжении.[103] Такое благоприятное положение протянулось до конца лета 1916 года, несмотря на то что Антанта использовала для своих целей производство огнеприпасов всего мира, исключая производства Центральных держав, в то время как Германия не только была предоставлена сама себе, но должна была в этой области, как и в других, широко снабжать и своих союзников. Лишь превзошедшее всякие ожидания потребление снарядов при одновременных больших боях в районе Мааса,[104] на Сомме, в Галиции и в Италии в августе 1916 года снова сделало положение со снарядами сомнительным. Но производственная программа, постоянно возрастая, давала такое множество огнеприпасов, что нехватка таковых вскоре могла быть пополнена. Этой программы придерживались также и большую часть 1917 г. Ее созданием и проведением в жизнь мы, главным образом, обязаны знаниям к неутомимой деятельности генерал-майора Купетта и майоров Вурцбахера и Кёта из Военного министерства и майора Бауэра,[105] который состоял сотрудником по артиллерийской части в Генеральном штабе.

Насколько хорошей оказалась артиллерия навесного действия всех калибров, а главным образом, легкие и тяжелые полевые гаубицы, которым противник за первые годы войны не смог противопоставить ничего, хотя бы приблизительно равноценного, настолько больно ощущала наша армия недостатки нашей легкой пушки по сравнению с французской в смысле дальности и действительности огня. Чтобы исправить этот пробел, приступили было к изготовлению полевой пушки нового образца и снарядов с большим разрывным действием. Конечно, такое изготовление, как и всякое создание новых средств во время войны, должно было занять порядочно времени; выдача частям новых орудий могла быть начата лишь к концу 1916 года. Между тем стремились найти выход из создавшегося положения переделкой в широком масштабе орудий, имеющихся в крепостях тыла, морских орудий и захваченных у неприятеля. Как и всегда, когда затрагивались отечественные интересы, во главе и тут стояли заводы Круппа в Эссене. Добытая таким путем дальнобойная артиллерия оказала большие услуги. Блестящими с технической стороны являлись обстрелы этой артиллерией места высадки англичан в Дюнкирхене[106] и военных заводов у Нанси и Бельфора. Еще важнее оказалось то, что она все время заставляла неприятеля отдалять от передовой линии свои батареи, склады, вообще те или иные значительные сооружения, а также исходное положение для атаки. Но, несмотря на эти свойства, этой артиллерии, также как и артиллерии навесного действия, при все же ограниченном числе орудий и снарядов, было недостаточно для подготовки штурма позиций, укрепленных по всем правилам современного фортификационного искусства. Там, где благодаря переходу к позиционной войне какая-либо из сражающихся сторон имела время для применения в полном объеме средств обороны, зачастую оружие атакующего оказывалось также не на высоте. В результате приходилось стремиться к созданию такого оружия, которое могло бы успешно с ним состязаться, но изготовление которого было бы осуществимо и при учете ограниченных возможностей германской военной промышленности. Таким оружием являлись удушливые газы. Их применение в крепостных боях известно с давних пор. Французы применяли это боевое средство в виде снарядов, наполненных удушливыми газами, и так называемых вонючих горшков, во французской прессе часто упоминалось, что вскоре будет применен изобретенный известным физиком газ с губительным действием, затем тяжелые поражения, наносимые французскими зажигательными снарядами, заряженными фосфором, и ядовитые свойства английских пикриновых снарядов – все это вновь вызвало интерес к такого рода оружию. Немецкой химии удалось быстро разрешить задачу, поставленную ей в этом направлении. Но и ее изобретения не были свободны от недостатков, свойственных всему тому, что создано было во время войны. Прошли года перед тем, как научились владеть газами как верным боевым средством. Во время первых месяцев войны германский воздушный флот показал себя, если не количественно, то качественно вполне равным неприятельскому, причем, правда, главная заслуга падала не на технические совершенства флота, а на доблесть летчиков. Но одновременно же выяснилось, что высказываемые Военным министерством опасения по поводу боевой пригодности управляемых воздушных кораблей были вполне справедливы. Неосуществимой оказалась та большая надежда на успех, которая возлагалась на дирижабли графа Цеппелина, пока не находилось менее опасного газа для наполнения оболочек, не говоря уже о других недостатках. Дирижабли сохранили лишь некоторое значение при выполнении особых заданий. В общем, выполнение задач, возложенных на них, пришлось передать аэропланам. Вследствие этого, а также вследствие того, что мы знали о намерении наших врагов обратить особое внимание на воздушную войну, сделалось необходимым ускоренное увеличение германского воздушного флота, что фактически являлось увеличением в несколько раз постройки новых аэропланов. Разработка этого вопроса начальником Генерального штаба была возложена на Томсена,[107] бывшего тогда в чине майора; последний создал себе этим незабвенный памятник. Он сумел не только направить по правильным путям отечественную авиационную промышленность, но также вдохнуть настоящий дух летчика в авиационные части, без которого все технические совершенства равнялись бы нулю. Перевес в воздухе колебался несколько раз, как это всегда случается с таким молодым родом войск, к тому же зависящим от техники и ее спорадическом развитии. Но каждый раз в конце концов над несоответствием в ресурсах воюющих сторон торжествовал все же германский воздушный флот благодаря полученному им здоровому основанию.

Рядом с организационной деятельностью, описанной здесь лишь в общих чертах, к концу 1914 года и началу 1915 года, несмотря на позиционную войну и время года, на плечи верховного командования легли и другие важные задачи.

Присоединение Турции к Центральным державам

К концу октября Турция выступила на стороне Центральных держав. Нельзя не упомянуть, какие заслуги оказал в этом деле германский посланник барон фон Вангенгейм и в силу особых обстоятельств морской атташе Гумани. Уже выше говорилось о том, какое большое значение приписывалось присоединению Турции в борьбе против России. Если же прибавить к этому двусмысленное в то время положение Болгарии, то выступление Турции делалось прямо-таки жизненно необходимым и еще более ценным. После событий на Марне, Сане и Висле Болгария прекратила всякие переговоры о заключении с нами союза, хотя и стойко отвергала все попытки Антанты заставить ее выступить на ее стороне.

Турецкое командование в ближайшее время решило произвести внезапный удар по Грузии, чтобы предупредить опасность готовящегося русского вторжения в политически неблагонадежную провинцию Армению. Оно достигло поставленной цели. Но вскоре операция должна была прекратиться, вследствие тяжелых потерь, причиной которых была зима, необыкновенно рано наступившая в пограничных горах.[108] Но то же обстоятельство устраняло также и русскую опасность, по крайней мере, до конца весны. Таким образом, создавалась возможность направить турецкие силы против Египта. Если начальник Генерального штаба и не ожидал от такой операции решающих для войны результатов, все же он надеялся перерезать Суэцкий канал, одну из важнейших жизненных артерий Англии или, по крайней мере, отвлечь значительные английские силы далеко от главного театра военных действий, не тратя в то же время каких-либо германских сил на предприятия в Азии.

Одновременно же была организована в широком размере пропаганда на Кавказе, в Персии, а также через Афганистан по направлению к Индии. Ей помогал призыв к «священной войне», провозглашенный турецким султаном в качестве халифа. Что эти шаги, при слабости сил Турции и трудности переброски ресурсов Германии в столь далекие страны, могли дать лишь ограниченные результаты, в этом отдавался ясный отчет. И все же признавалось безусловно необходимым поднимать и вести дальнейшую пропаганду уже для того, чтобы предупредить опасности, которые могла создать Англия, вступив на тот же путь, но только в противоположном направлении. Она располагала на востоке глубоко укоренившимся страхом пред британским могуществом, превосходными средствами, большой свободой передвижений. И все же смелая и упорная маленькая работа таких людей, как Нидермайер, Гентих и др.,[109] могла посеять семя, которое при благоприятном исходе войны дало бы стократные плоды.

При обсуждении военной мощи Турции нельзя упускать из виду, что в мировую войну она вступала глубоко изнуренной, вследствие почти непрерывной шестилетней воины, и что во всех вопросах технических и снаряжения она всецело зависела от помощи Германии. Но эта помощь могла стать действительной лишь с открытием Балканского пути через Сербию и Болгарию зимой 1915–1916 г., да и потом могла осуществляться лишь мало-помалу. Совершенно преодолеть затруднения связи с Константинополем не удалось до самого конца войны. Этому мешали как собственная нужда, так и необходимость поддерживать и Австро-Венгрию в той же области.

Еще менее были устранены трудности дальнейшей связи с Передней Азией. В мирное время связь Константинополя с малоазийским, как сирийским, так и армянским побережьями в огромной своей части велась морем. Этот путь был теперь прегражден; оставалось пользоваться сухопутными дорогами. Но сквозной железнодорожной связи не было. При соображениях по постройке Багдадской железной дороги руководящими являлись хозяйственные и финансовые соображения, военные – оставались на втором плане. Анатолийская дорога, проходившая по плато Малой Азии на юго-восток, оканчивалась у посюсторонней подошвы могучего хребта Тавр. Отсюда до боевого фронта в Армении связь на расстоянии 700–800 километров должна была идти проселочными дорогами, пролегавшими в диких и пустынных горных районах. Связь с фронтами на юго-востоке была все же облегчена тем, что можно было в этом случае пользоваться отдельными железнодорожными ветками. Так, одна ветка работала на Аданской равнине от восточной подошвы Тавра до западных склонов Амана. Другая связывала Алеппо с Иерусалимом. Третья от восточной подошвы Амана до Алеппо, а оттуда в северо-восточном направлении до Евфрата была в постройке; от Евфрата в короткий период высокой воды можно было пользоваться рекою до Багдада. Но все эти железнодорожные ветки страдали от крайнего недостатка в подвижном составе, в строительном и горючем материале, в рабочих, а также в обслуживающем и строительном персонале. То, что сделали германские инженеры и германские железнодорожные войска, чтобы преодолеть все эти условия, является несомненно величайшим из всего, что когда-либо было сделано в этой области. Постройка линии через высокие горы Тавра, через горную преграду Амана, постройка виадука к северо-западу от Алеппо, моста через Евфрат – являются техническими подвигами высочайшего порядка. Но при существовавшей обстановке даже преданность делу этих людей, доходившая до самопожертвования, могла достигать разве только ограниченных улучшений.

Борьба на западе. Декабрь – январь 1915 года

На Западном театре войны оказалось возможным вполне держаться установленных для войны в Европе руководящих мыслей.

Хотя французы в декабре попытались очень серьезно наступать в Эльзасе против армейской группы генерала от инфантерии Гэде (Gaede) (начальник штаба подполковник Бронзарт фон Шеллендорф) и Вавре против армейской группы генерала от инфантерии фон Штранца (начальник штаба подполковник Фишер) и вскоре после того в Шампани против 3-й армии генерал-полковника фон Эйнема (начальник штаба генерал-майор фон Гёппнер), они всюду были отбиты начисто, несмотря на значительные переброски на восток. А когда в январе посчастливилось, вводя быстро собранные с фронтов резервы, в нескольких местах: в 5-й армии генерал-лейтенанта кронпринца Вильгельма (начальник штаба генерал-майор Шмидт фон Кнобельсдорф), – в Аргоннах, и в 7-й армии генерал-полковника фон Геерингена (начальник штаба генерал-лейтенант фон Хэниш) севернее Суассона нанести врагу ощутительные удары, наступил желанный, хотя и кратковременный покой. Появились шансы надеяться, что будет выиграно время, чтобы подготовить для решительного удара действительно достаточные силы людьми и средствами.

Обстановка на востоке не позволяла созреть этим планам.

Решение применить на востоке вновь сформированные на Родине части. Январь 1915 года

После короткой передышки в конце декабря 9-я армия возобновила на Равке и Бзуре свое наступление в направлении на Варшаву, чтобы облегчить фронт союзников, а также и сильно стесненный Перемышль, последний остававшийся у них оплот, в средней Галиции, приковывая русские силы в Северной Польше. Попытка не имела никаких достойных упоминания результатов. Под впечатлением этого, а также под влиянием дошедших до него неблагоприятных слухов о позиции Италии и Румынии, австро-венгерское главное командование в январе 1915 года предложило наступление через Карпаты при поддержке немецких сил. При этом главную роль играло стремление надолго обеспечить границы Венгрии и освободить Перемышль. С этим командование также связывало решительный исход войны с Россией, при условии, чтобы находящиеся в Германии на обучении новые корпуса одновременно были применены против русского правого фланга из Восточной Пруссии.

Главнокомандующий на востоке генерал-фельдмаршал фон Гинденбург настоятельным образом поддерживал это предложение. И он также думал, что от подобной операции против обоих русских флангов можно было ожидать окончательного похода на востоке.

Нельзя было оспаривать, что четыре совершенно свежих, с особой заботливостью снаряженных и обученных немецких корпуса, вероятно, достигли бы крупных результатов в любом пункте востока, раз только они нашли бы себе на нем применение. Но достигалась ли этим выгода для общего целого или могла ли быть достигнута хотя бы такая выгода, которая отвечала бы, действительно, размерам принесенной жертвы, это оставалось в высочайшей степени сомнительным. И однако при переживаемой Центральными державами обстановке удовлетворительный ответ на этот вопрос являлся существеннейшей предпосылкой для всякого решения со стороны верховного командования. До получения на этот вопрос определенного утвердительного ответа, нельзя было пролить ни одной капли немецкой крови, не говоря уже о ставке на карту почти единственного немецкого общеармейского резерва.

На тот момент Австро-Венгрия не находилась в таком безвыходном положении, из которого ее необходимо было бы выручать. Спору нет, освобождение Перемышля имело свою ценность. Но для общего хода войны оно все же не имело столь большого значения, которое оправдывало бы расход немецких резервов. Сверх того казалось неправдоподобным, чтобы освободительная операция могла иметь успех в суровую карпатскую зиму. Австро-венгерский фронт на венгерской границе к этому времени был прочен. И хотя противник перед ним непрерывно и усиливался, но все же соотношение сил, принимая во внимание естественную силу обороны в горах, не было таким,[110] чтобы мужественные войска не смели с уверенностью смотреть на будущее. Несмотря на это, конечно, было все же очень желательно надолго освободить фронт от русского нажима. Однако при трезвом взвешивании всех данных приходилось опасаться, что предложенные операции имели немного шансов на достижение этой цели. Начальник Генерального штаба вообще сомневался в возможности успешно провести, в смысле единства достижений, две операции, разъединенные пространством, слабо занятым, имеющим более чем 600 километров, когда для них в распоряжении имелись лишь относительно ограниченные силы. Выгодой внутренних операционных линий располагали русские. Так как к этому моменту ни одной германской дивизии нельзя было уже взять с запада, то для предлагаемых операций, не считая намечаемых с австро-венгерской стороны, вероятно не особенно пригодных для атаки, единиц и тех немногих, которых еще можно было собрать с немецкого Восточного фронта, готовыми были только четыре молодых корпуса.

С этими силами в обоих из намеченных наступательных районов, пожалуй, можно было достигнуть более значительных местных успехов, если только при этом одновременно пренебречь риском, что участвующие в операциях части окончательно будут изнурены тяжестями зимнего похода. Что и эта попытка окажется достаточной, чтобы вырвать у противника действительно большую выгоду для общей обстановки, на это едва ли можно надеяться и тем менее, что неизбежные затруднения из-за погоды в это время года, особенно в горах, едва ли допустили бы полное использование начальных успехов.

Еще менее основательно, конечно, было предположение о возможности достигнуть на востоке окончательных решений.[111]

Вообще-то, такое предположение покоилось на ложных доводах. Согласно поговорке, к сожалению очень распространенной, о том, что «война должна быть выиграна на востоке», даже в высоких командных кругах склонялись к мысли, что для Центральных держав было бы возможно при помощи оружия действительно «поставить на колени»[112] Россию и этим успехом заставить и западные державы пойти на уступки. Такой ход соображений не учитывал ни истинного характера борьбы за существование в точном смысле этого слова, что относилось к нашим врагам не менее, чем к нам, ни их силы воли. Было тяжелой ошибкой думать, что западный враг мог бы уступить, если Россия будет разбита, и потому, что она разбита. Никакой исход на востоке, как бы он ни был решителен, не мог снять с нас необходимости борьбою достигать решения на западе. Для таковой Германия при всех обстоятельствах должна была оставаться вооруженной. Но этого уже не могло быть, раз на безбрежных пространствах России были бы уложены те силы, без которых нельзя было обойтись во Франции для того ли, чтобы продержаться до решительного момента, или для того, чтобы самим искать решительного исхода. Очевидно, введение указанных выше сил было необходимым, чтобы только попытаться достичь против восточного колосса желанного окончательного исхода. А достигалась ли даже эта цель, вопрос и тогда оставался совершенно туманным. Опыт Наполеона не вызывал на подражание его примеру, а он мог предпринять свой поход на восток при несравненно более благоприятной обстановке, чем каковой она была теперь.[113]

Вот почему начальник Генерального штаба вначале крепко держался мысли применить новые корпуса на западе. Но чтобы остановить происходившее передвижение русских сил на Австро-венгерский фронт, он потребовал от главнокомандующего на востоке предпринять, пользуясь резервами фронта, нового отвлекающего удара (Entlastungstoss) против русского фронта западнее Вислы – на этот раз в более благоприятной местности в районе р. Пилицы и с более дружным взаимодействием наличных сил пехоты и артиллерии. А австро-венгерскому командованию был предложен проект разгрома Сербии при помощи сил, намеченных для Карпатской операции, которые могли быть подкреплены некоторыми германскими частями, взятыми с Восточного фронта. Подобный удар против сербской армии, сильно ослабленной борьбой, болезнями и испытаниями, столь нуждающейся в материальных средствах, казалось, выполнить было не трудно. Германское верховное командование признавало такой удар целесообразным, так как престиж Австро-Венгрии у балканских народов, в Румынии и Италии существенно нуждался в подъеме, во избежание серьезных перемен. Особый повод к этому давал исход операции против Сербии в ноябре и декабре 1914 года, которую местная австро-венгерская армия под командой фельдмаршала-лейтенанта Потиорека предприняла без содействия немецкого верховного командования.