Помоги проекту - поделись книгой:
— Что бунт?
— Ну, ты говорил, что Монгол бунт у тебя в зоне спровоцировал.
— Не было такого.
— Как не было? Ты же сам сказал…
— Никакого бунта не было! Была лишь попытка. И старался больше всех тот самый Монгол, очки перед братвой зарабатывал. Примерно за год до его крещения в законники он был поставлен смотрящим по зоне. А это глаза и уши воров в законе и главный проводник их политики. Первостепенная задача смотрящего — «поставить зону на воровской ход». Что сие значит?
Я пожал плечами.
— Поставить на воровской ход, — повторил Петрович, — значит организовать все так, чтобы подмять под себя администрацию колонии. Достигается это как прямым подкупом, так и завуалированными подачками или саботажем, голодовками и… бунтами. Конечно, причины бунта вроде бы кроются в реальности лагерной жизни: дурные условия содержания, питания и так далее.
— И часто воры в законе ставят зону на этот самый ход?
— Такой статистики тебе никто и никогда не даст.
— Почему?
— Потому что мне не приходилось еще встречать людей, которые бы сами в дерьмо прыгали и от того удовольствие получали.
— Тогда расскажи, как по приговору Япончика Цирюля замочили.
— Что?! — Глаза Петровича по-театральному стали круглыми, что следовало понимать как высшее проявление удивления. — Такого я тебе не говорил и сказать не мог.
— Извини, Петрович, если что перепутал.
— Все. На сегодня баек больше не будет. Отдыхай.
МАСТЕР РАЗГОНА,
или Япончик в психушке
На дворе был конец 70-х. Ближе к вечеру в дежурной части одного из московских отделений внутренних дел раздался телефонный звонок. Он, можно сказать, поставил на уши почти всю столичную милицию. Уж уголовный-то розыск — точно.
— У меня украли машину, — пожаловался потерпевший. — И хотят, чтобы я ее купил…
— Кого купили? — не понял дежурный.
— Свою, то есть мою, машину.
— Такие вопросы по телефону не решаются. Приходите в отделение. Приносите заявление. Разберемся… Но для начала хотя бы назовите себя.
Несколько затянувшаяся пауза говорила о том, что абонент сосредоточенно размышляет над ситуацией.
— Вы меня слышите? — поторопил его дежурный.
— Да, — произнес потерпевший и, немного помолчав, добавил такое, отчего милиционер даже привстал со стула.
— Это действительно вы или это неудачный розыгрыш? — растерянно переспросил дежурный, внутренне надеясь на второе.
— Действительно я. Только, пожалуйста, поймите меня правильно… — Говоривший понизил голос. — Так все неудобно… Что люди подумают? Идти в милицию…
— Без этого ничего не получится. Без заявления никаких мер принято не будет, — привычно проговорил дежурный.
Потерпевший пришел в тот же вечер. Он написал заявление. Об этом тут же доложили чуть ли не на самый верх. Жесткая команда привела скрытые милицейские пружины в действие. Было установлено, что интересный вор, который продавал угнанную им машину хозяину, — фигура известная — Иваньков-Япончик.
Операцию по задержанию Иванькова проводили по накатанной схеме — захват преступника с поличным. В том месте, где должна была состояться передача денег, организовали засаду. Помимо этого, перекрыли всю близлежащую территорию, поставили заслоны на путях подхода и отхода. Но все эти меры результата не дали.
Япончик переиграл оперативников. Он заметил или почувствовал подвох. Подъезжая к человеку с деньгами, сделал круг, и, стремительно набрав скорость, пронесся мимо. Несколько автомашин с сотрудниками угро бросились за ним. Как в голливудском боевике, началась гонка со стрельбой.
Иваньков на бешеной скорости ловко закладывал лихие виражи на поворотах, словно профессиональный гонщик, и почти оторвался от преследователей. Пришлось применить оружие. Пули пробили сразу три колеса. Япончик выскочил из машины, побежал, отстреливаясь, дворами и… скрылся.
В брошенном автомобиле оперативники нашли насмерть перепуганную девицу, забившуюся между сиденьями. Рядом на полу валялся нож, которым, как выяснилось, лихой водитель угрожал ей. Женщину он использовал в качестве заложницы, чтобы «покупатель» побыстрее стал сговорчивым.
После провала операции начальство устроило сыскарям грозный разнос. В авральном порядке милиция бросилась прочесывать места возможного появления Япончика. На его явочных квартирах устроили засады. Стояла на ушах и вся тайная агентура.
Тщетные поиски преступника продолжались долго, более полугода. И вдруг… Япончик заявился в милицию сам! Нет, не сдаваться, — все это время он потратил на подготовку алиби: мол, виноват владелец автомашины, «кинувший» приятеля Иванькова при ее купле-продаже. Вот Иванькову и пришлось восстанавливать справедливость.
Его версию подтвердили несколько человек, в том числе давняя пассия Япончика — Каля Никифорова, авторитетная в уголовном мире цеховичка. Она отбывала наказание за торговые и валютные махинации в местах не столь отдаленных. Это отчасти и сбивало с толку — ведь встретиться и все обговорить они не могли.
Кроме того, судебно-медицинская экспертиза вдруг признала подследственного Иванькова душевнобольным, инвалидом второй группы, что освобождало его от уголовной ответственности.
Благодаря новой версии, когда отпали, за недоказанностью, суровые обвинения, на нем осталась только одна статья. Наказание по ней не превышало трех лет, без содержания под стражей, то есть условно. Зато теперь выходило, что заключение о его душевном недуге становилось лишним балластом, а это для милиции, которой он насолил сверх всякой меры, было козырной картой: можно загнать нуждающегося в лечении вымогателя в психушку на неопределенный срок. Выходило, что его победа оборачивалась его же поражением.
Оперативники торжествовали оформляя на Славу документы, уже готовились к тому, что наденут на него смирительную рубашку. Однако они опять недооценили его. Иваньков написал заявление о симуляции душевной болезни. Дело, в который раз, приобрело новое направление.
— Как информация? — поинтересовался мой консультант. — То, что надо?
— Да. Но есть некоторые «но»…
— Конкретнее…
— Неужели в этих медкомиссиях сидят одни болваны? Как можно здорового человека психом признать?
— Очень просто. Тут знаешь какой опыт наработан…
И, как потом пояснил кум, используя пробелы в отечественном законодательстве, воры в законе учатся симуляции некоторых психических болезней, изучают симптомы, консультируются у специалистов. Что касается Япончика, то его искусство смены диагнозов объяснялось еще и тем, что заместитель директора Клиники нервных болезней оказалась его доброй подругой. Она могла не только предоставить ему отдельную палату-люкс с телевизором, но и поделилась медицинскими познаниями в области неврозов.
На судебном процессе Япончик показал себя во всем блеске. Как писали газеты, на криминальном небосклоне вспыхнула новая яркая звезда. На ее свет стали ориентироваться другие. О способностях Япончика красиво провести разгон (операцию по выбиванию долгов), а затем уйти от ответственности, слагали легенды. Для уголовной молодежи он стал кумиром.
Надо сказать, что детство и юность Славы Иванькова вряд ли можно назвать счастливыми. Отец частенько прикладывался к бутылке. Как значилось в соответствующих документах, Кирилл Иваньков регулярно злоупотреблял алкогольными напитками, лечился в психиатрических больницах, а в начале 50-х и вовсе оставил семью.
Мать отличалась мнительностью, чрезмерной брезгливостью и аккуратностью. Могла без причины по несколько раз перестирывать свои вещи. Проглаживала утюгом денежные купюры, дабы не заразиться какой-нибудь болезнью.
Все это не могло не отразиться на формирующемся характере мальчика, росшего к тому же физически ослабленным, болезненным. Вряд ли стоит перечислять все перенесенные им недуги. Врачи отправляли Славу на лечение в детские больницы и санатории. Наблюдавшие за ним специалисты отмечали, что ребенок замкнут и робок, что с ним никто не дружит.
Однако с тринадцати лет Слава Иваньков всерьез взялся за свое физическое развитие. Он стал заниматься в секции вольной борьбы, самостоятельно изучал джиу-джитсу.
Окончив восемь классов, Слава поступил в цирковое училище — решил стать воздушным гимнастом. Его хорошая спортивная подготовка сделала его лучшим среди сокурсников. Но тут случилась беда: во время тренировки он упал с трапеции и получил закрытую травму черепа. Из училища пришлось уйти.
Иваньков устроился в комбинат бытового обслуживания. Работал слесарем, а затем бригадиром приемщиков. Одновременно учился в вечерней школе. Казалось, судьба, наконец, сжалилась над ним и все стало налаживаться. Он женился на красавице ассирийке (отсюда, кстати, вторая кличка Япончика — Ассирийский зять. —
18 июля, узнав о решении суда направить его на принудительное лечение, Иваньков из больницы убежал. Дома не жил, скрываясь от милиции. Так продолжалось до ноября 1966 года, пока его вновь не задержали и не вернули в клинику. А в марте 1967 года экспертная комиссия с участием профессора Р. Лунца пришла к заключению, что Иваньков В. перенес шизофреноподобный психоз травматического генеза, течение которого было обусловлено психогеннотравмирующими воздействиями. Из психопатического состояния он полностью вышел. И 19 февраля его выписали с диагнозом: «Посттравматическая энцефалопатия усинзитивного психопата, перенес затяжной посттравматический психоз».
Уже тогда, используя свои связи, Иваньков ушел от уголовной ответственности. А выйдя из тюрьмы, он развелся с женой. Непродолжительное время числился товароведом в овощном магазине. Часто бывал в командировках. Ведь теперь ареной его действий была вся страна. В ней он жил совершенно свободной личностью, как значилось в милицейских сопроводиловках: «без определенных занятий и без прописки».
Оказавшись на свободе, он сразу вошел в круг наиболее влиятельных лидеров уголовного мира Москвы. Почти все вечера проводил в ресторанах. Отличался властностью, переходящей в жестокость. Его часто приглашали теневым арбитром, когда предстояло решить вопрос о несвоевременной выплате долгов. А таких ситуаций было много. Ведь в России 80-х годов расцветало нелегальное предпринимательство. Из необъятной государственной казны или резиновых фондов мощных производственных объединений, где все было наше и общее, наиболее предприимчивые старались перекачать в свой карман как можно больше ценностей. Повседневными нормами реальности стали приписки, очковтирательство. Например, на строящемся объекте еще не было крыши, а в официальных отчетах он показывался как завершенный. План был выполнен, и ответственные за него получали награды, премии, новые посты. Потом назначенный преемник тихо расхлебывал чужие грехи. Если сор из избы не выносил, через какое-то время он тоже получал повышение. Таковы были правила игры, название которой — плановое социалистическое хозяйствование.
Конечно, в таких условиях можно было под крышей завода, комбината и т. п. открывать и организовывать цеха левого производства. Здесь из государственного сырья за счет бюджетных средств производили несчетную продукцию. Она реализовывалась через черный рынок, сеть реальных торговых точек, но по подложным документам. Баснословная прибыль, не облагаемая налогами, оседала в карманах узкого круга лиц, и круговая порука была им надежной защитой от закона.
Вот на этот-то Клондайк и вышли российские джентльмены удачи типа Япончика и ему подобных. Они, можно сказать, тоже были порождением эпохи, и так случилось, что Иваньков оказался в первой шеренге отечественных рэкетиров. Не было бы его, появился кто-то другой. Уж очень благоприятны были условия.
В числе потерпевших был и известный коллекционер-филателист. Япончик и два его сообщника изрядно поработали над этим клиентом. Выбивая деньги, они приковали его к водопроводной трубе в ванной комнате. Когда от боли жертва теряла сознание, ее обливали водой и продолжали пытку. В конце концов пообещали, что последней процедурой для коллекционера будет ванна с кислотой. Ассистент Япончика, Балда, притащил огромную бутыль. Тяжелая ядовитая жидкость, испаряясь, забулькала по эмали. Тогда коллекционер сломался и подписал три расписки, каждая на 20 тысяч рублей. По тем временам — почти шесть автомобилей «Волга». По мелочам команда рэкетира номер один не работала.
Но к этому времени муровцы наконец-то нашли свидетелей, по показаниям которых можно было возбуждать уголовное дело. Прокурор дал санкцию на арест Иванькова.
О том, как тогда брали Япончика, Петровичу рассказывал его первый начальник-руоповец. В начале 80-х он был одним из ведущих сыщиков ГУУРа (Главного управления уголовного розыска) МВД СССР и участвовал в операции. Вот как это было.
Оперативники следили за домом Иванькова несколько дней. Наконец он появился. Ему дали войти в квартиру. Через некоторое время Япончик вышел. Направился к уличному телефону-автомату. Набрал номер.
Вдруг Япончик швырнул трубку — видимо, получив какое-то известие. Скорее всего, его предупреждали, что тучи над ним сгущаются. Была явная утечка информации. Это ощущалось и раньше — он всегда ускользал из расставленных на него силков.
Япончик бросился к машине. Через секунды автомобиль сорвался с места и вылетел со двора. У проходного подъезда остановился. В него села женщина. Оставляя на асфальте черные следы от пробуксовки колес, легковушка тут же набрала скорость.
Последовала команда на его захват. Несколько оперативных машин блокировали выезд на шоссе. Япончик стал прорываться со стрельбой…
— Спецоперация закончилась тем, что Япончика взяли. И знаешь, на что обратил внимание мой приятель? — спросил, усмехнувшись, Петрович. — Ему показалось, что Иваньков знал — на этот раз не уйдет. Судя по всему, доброжелатель предупредил о тех силах и средствах, что обложили его со всех сторон. Тем не менее сдаваться Япончик не собирался.
— Почему?
— Надо знать этого человека. Чисто психологически он был не готов признать свое поражение. Это — боец до последнего…
До кого или до чего «последнего» — Петрович уточнять не стал. В общем, муровцы Япончика взяли, что называется, с поличным. При обыске в машине изъяли три подложных паспорта на разные фамилии, но с одной и той же, его, фотографией.
Произошло это 14 мая 1981 года. А вскоре были задержаны его сообщники. Начались допросы, на которых Япончик все отрицал. Так продолжалось несколько дней. И вдруг стали меняться показания потерпевших и свидетелей — в дело включились те, кто остался на свободе и был чем-то обязан Япончику.
Так в гости к коллекционеру-филателисту наведался посланец авторитета ростовской уголовщины.
«Есть уникальная вещица, которую вы давно хотели приобрести, — начал он миролюбиво. — Наш общий друг привез ее из Ростова-папы. Все в машине — можно посмотреть и прицениться».
«Хорошо», — антиквар поспешил за гонцом.
В машине его ждали с разговором. Суть его сводилась к следующему: вещица будет твоя, но показания надо изменить. Антиквар согласился. Его отпустили. Но он тут же сообщил о случившемся в МУР. На чаше весов были две величины: месть бандитов или гнев правосудия за дачу ложных показаний. Но если первые не давали за его здоровье и ломаного гроша, то вторые гарантировали жизнь и благополучие. Выбор был сделан. Коллекционер оказался единственным, кто не изменил своих показаний.
Поделиться книгой: