Гордость и предубеждения женщин Викторианской эпохи

Понятно, что в такой ситуации длительное сохранение «статус кво» было невозможно. Восемь миллионов моментально съедали, выпивали, снашивали все, что производили три миллиона. Единственным выходом было развитие производства, это понимала даже консервативная партия тори.

На дворе конец XVIII века. В Англии вот-вот начнется промышленная революция, только что построена первая железная дорога на конной тяге, идет работа над первыми паровыми судами, на улицах Лондона для освещения используется газ, Эдуард Дженнер начинает вакцинацию против оспы, Великобритания захватывает Цейлон и вторгается в голландскую колонию на мысе Доброй Надежды. Недавно опубликованы книги Томаса Пейна «Права человека» и Мэри Уолстонкрафт «Защита прав женщин». Во Франции правит Директория, Наполеон женится на Жозефине де Богарне. Франк Аппер изобретает консервы для снабжения армии. В Америке Джордж Вашингтон отказывается баллотироваться на третий срок, его преемником становится Джон Адамс. В России умирает Екатерина II, на престол вступает Павел I.

В микрокосме семейства Остинов жизнь тоже идет своим чередом. Джеймс-младший, готовящийся стать приходским священником, как его отец, и уже успевший похоронить первую жену, делает предложение Элизе де Фейид, но она предпочитает его младшего брата Генри и вместо роли доброй пасторши примеряет на себя роль «полковой дамы». Тогда Джеймс женится на подруге детства Джейн Мэри Ллойд, и она становится мачехой его маленькой дочери Анне. Счастливчик Эдвард давно женат на дочери кентского баронета Элизабет Бриджерс, и у него тоже родилась дочь – Фанни, та самая, что годы спустя упрекнет тетку в провинциальных манерах. Фрэнсис и Чарльз служат во флоте.

* * *

Политические перипетии почти не находят отражения на страницах романов Джейн Остин. Это не дань общественному мнению и не следование традиции, это – осознанный выбор. Ее современницы – английские писательницы сестры Бронте, Джордж Элиот и Элизабет Гаскелл – обладали гораздо большим кругозором и более активной жизненной позицией. Среди их героев были фабриканты и рабочие, евреи и священники-расстриги, французские философы-вольнодумцы и женщины, сами зарабатывающие себе на жизнь, на страницах их романов обсуждались самые актуальные вопросы и проблемы эпохи. Не то у Джейн Остин. Она ограничила круг своих героев лишь самой верхушкой английского общества: дворяне-землевладельцы, духовенство, офицеры, изредка чиновники и стряпчие. Даже прислуга, неизменно присутствующая в дворянских домах и игравшая немаловажную роль в жизни их обитателей, почти не персонифицирована на страницах ее романов. Ее герои никогда не бывают в парламенте, не выступают в судах, не объезжают свои земельные владения, разрешая трудности арендаторов. Они лишь танцуют на балах, ездят на воды, наносят друг другу визиты. Такое умолчание очень красноречиво. Кажется, Джейн Остин просто боится говорить о том, что выходит за узкие рамки частной жизни. Более того, она описывает лишь немногие аспекты этой жизни. Героиням Джейн Остин всегда по двадцать лет. Они никогда ничему не учатся, не рожают детей, не нянчатся с младенцами, не воспитывают подросших малышей, не заказывают мясо у мясника, а молоко у молочника, не составляют меню, не ходят на кухню, чтобы снять пробу, не оплачивают счета. Они находятся в бесконечном ожидании – нового бала, нового пикника, нового визита. «И день и ночь до новой встречи». Иногда спрашиваешь себя: о чем они будут говорить со своими мужьями, когда наконец их найдут? Ведь все, что было в их жизни, – только этот поиск.

* * *

Когда роман был закончен, Джейн не только не стала таить его от своей семьи, но и согласилась предложить его издателям. 1 ноября 1797 года отец Джейн Джордж Остин отправляет письмо издателю Кэделлу, в котором предлагает напечатать «за счет автора или каким-то другим способом рукопись романа в трех книгах объемом приблизительно равным „Эвелин“ мисс Берни». Но роман был отвергнут. По всей видимости, издатель даже не открывал его. И снова мы не знаем, насколько была уязвлена гордость автора, сколь глубоко было ее отчаяние, какие усилия она прилагала к тому, чтобы забыть эти глупости и вернуться к роли «самой очаровательной, глупенькой и кокетливой стрекозы и охотницы за женихами», как долго не решалась вернуться к рукописи. Возможно, она, как Элинор, глубоко страдала, ничем не выдавая своих истинных чувств, возможно, ощутила лишь легкую досаду и сразу же утешилась. На мой взгляд, первое вероятнее – даже женщины георгианской Англии не были сделаны из резины. Мы знаем только одно: через шестнадцать лет основательно переработанный роман «Первые впечатления» вышел в свет под названием «Гордость и предубеждение».

Годы молчания

Около 1798 года, закончив «Кэтрин» (будущее «Нортенгерское аббатство»), Джейн Остин замолкает и ничего не пишет до 1811 года. Возможно, неудача с публикацией «Первых впечатлений» все же повлияла на Джейн сильнее, чем она хотела это показать. Она не впала в демонстративное отчаяние и не стала торжественно сжигать неоконченные романы, нет, она спокойно их дописала, – читая их, нельзя заподозрить, что ироничный автор не уверен в себе и своем предназначении, – а затем тихо «сошла на нет», превратилась в обычную провинциальную барышню. Вероятно, она продолжала понемногу шлифовать свои старые романы, но за одним-единственным исключением не бралась за новые.

Что происходит с Джейн Остин и ее семьей в эти годы?

Летом 1798 года Джейн с матерью, отцом и Кассандрой приезжают в Кент в гости к богатому брату Эдварду. Семья Эдварда недавно приобрела поместье Годмершем-парк, которое стало одним из прообразов идеального поместья Пемберли из «Гордости и предубеждения». Это была эпоха, когда ландшафтный садовый стиль, называемый во всем мире английским и воспевающий, в согласии с философией Руссо, все естественное, пришел на смену регулярному. Прежние парки, созданные во французском, или регулярном стиле, поражающие прежде всего роскошью и вычурностью, – например, Версаль – стали считаться образцом дурного вкуса, этому способствовали антифранцузские настроения в стране, ведущей войну с Наполеоном. В описании Пемберли Джейн отдает должное идеалам ландшафтного стиля: «Это было величественное каменное здание, удачно расположенное на склоне гряды лесистых холмов. Протекавший в долине полноводный ручей без заметных искусственных сооружений превращался перед домом в более широкий поток, берега которого не казались излишне строгими или чрезмерно ухоженными. Элизабет была в восторге».

Как и мистер Дарси, Эдвард следил за состоянием угодий, входивших в его манор – земельный участок, окружающий поместье, – за жизнью и работой арендаторов. В одном из писем Джейн упоминается, что «вчера мы провели день а-ля Годмершем: джентльмены на лошадях осматривали ферму Эдварда и вернулись как раз вовремя, чтобы прогуляться по Бентингу вместе с нами». Семья Эдварда увеличивалась с каждым годом: рождались сыновья и дочери. Джейн подружилась с гувернанткой девочек Энн Шарп, от которой будет с нетерпением ждать отзывов на свои романы. И Энн не разочарует ее: все ее рецензии будут продуманы, написаны в самом доброжелательном тоне, но предельно искренни и, вероятно, принесут Джейн немало пользы. Позже жена Эдварда умрет во время своих последних – одиннадцатых по счету родов.

Годмершем-парк располагался в долине широкой реки Стаур, был окружен обширным садом с многочисленными дорожками для прогулок и охотничьими угодьями – корень «парк» в названии поместья как раз и указывал на то, что здесь имелся олений заказник для охоты. С южной стороны дома находились искусственно высаженный лес, называемый Бентинг, и роща с беседкой в виде греческого храма на холме. Джейн описывала его как «Храмовый лес, достойный, не побоюсь сказать, рыцаря Баярда», и рассказывала о том, что они часто гуляли здесь после обеда.

Мода на прогулки на лоне природы пришла вместе с романтизмом. Молодые люди пускались в путь пешком или верхом, чтобы полюбоваться каким-нибудь живописным пейзажем, а заодно, улучив минутку, побыть наедине, в стороне от шумной компании. Многие помолвки и в романах, и в жизни заключались во время подобных прогулок.

Девушки могли отправиться на прогулку и вдвоем: чтобы порисовать, почитать хорошую книгу и, разумеется, посекретничать.

Моцион считался полезным не только для обустройства личной жизни, но и для здоровья. Доктора рекомендовали всем, а особенно женщинам, как можно больше ходить и ездить верхом, чтобы быть всегда в хорошей форме. Мэри Уолстонкрафт в знаменитой книге «В защиту прав женщин» сетует на то, что девочкам не дают играть в подвижные игры вместе с мальчиками, девушкам не позволяют танцевать до упаду и тем самым превращают женщин в хилых и анемичных созданий, щеголяющих своей слабостью. Другая английская феминистка, героиня романа Мэри Энн Хенвей, леди Джон Дарел, герцогиня Дредноут – имя мужа перед ее фамилией говорит о том, что она носит титул благодаря ему, – возмущалась тем, что девочки «заточены в детскую… им редко выпадает случай воспользоваться своими ногами пусть даже для прогулок вокруг их тюремной камеры, если ветер дует с юга, он слишком силен, если с севера – слишком холоден… Их мать выпускает их на улицу лишь на очень короткое время и лишь в самую теплую погоду – несколько дней за весь год». Присцилла Уокефилд, автор «Размышлений о современном положении женщин», полагала, что физические упражнения могли бы помочь женщинам успешнее осуществлять их материнские функции, что женская бездеятельность «приводит к тому, что наше потомство вырастает лишенным мужества и благородной энергии патриотизма».

И все же далеко не все прогулки выглядели благопристойными. Когда в «Гордости и предубеждении» две младших сестры Элизабет отправляются за полторы мили (около трех километров) в небольшой городок, это никого не беспокоит. Но когда сама Элизабет идет три мили (около пяти километров) в одиночестве по полям, спеша на помощь заболевшей сестре, это порождает пересуды в Незерфильд-парке. Лишь Бингли искренне рад видеть Элизабет, поскольку его тоже беспокоит здоровье Джейн, зато его сестры за спиной у гостьи злословят по поводу пятен на подоле ее юбки, провинциальных манер и «способности преодолевать по утрам необыкновенно большие расстояния пешком, словно какая-то дикарка». Что касается мистера Дарси, то «последний испытывал смешанные чувства: он восхищался тем прелестным румянцем, который расцвел на ее лице после долгой прогулки, но сомневался, было ли разумным решение проделать такой долгий путь в одиночестве».

Возможно, описывая «Великий Пеший Переход Элизабет Через Поля Хратфордшира», Джейн вдохновлялась собственным «грязевым походом» – однажды в дождливую ночь с фонарем в руках она так же спешила на помощь жене Джеймса, рожавшей свою первую дочь Анну в соседнем со Стивентоном поместье.

* * *

В 1801 году Джордж Остин-старший передает приход в Стивентоне своему старшему сыну Джеймсу, ставшему к тому времени отцом троих детей – у Анны появился братик, которого назвали Джеймсом в честь отца и деда, и сестренка Каролина. Осенью того же года семейство Остин переезжает в Бат.

Бат считается одним из самых красивых городов Англии, именно благодаря зданиям георгианской эпохи ЮНЕСКО внесла город в список памятников культурного наследия человечества. В 1729–1736 годах Джон Вуд-старший возвел на Куин-Сквер свои первые здания георгианского стиля. Здесь же высится и его шедевр «Цирк», сооруженный по образу римского Колизея. В 1767–1775 годах тот же архитектор построил «Королевский полумесяц» – первый жилой комплекс в Англии, включавший в себя 30 домов, образующих единый фасад в форме полумесяца, – возможно, самая дорогая недвижимость в Бате, и разбил вокруг великолепный городской сад, немедленно ставший фешенебельным местом для прогулок и прославившийся большой коллекцией деревьев и цветов.

Издавна отдыхающих привлекали в Бат купальни, которым город и обязан своим именем. Ежедневно через них проходило (и проходит) свыше 1 млн литров воды при температуре 46,5 °C. Кроме бань, в Бате к услугам отдыхающих были Верхние и Нижние залы для «ассамблей» и танцев, Галерея-бювет, театр, концертный зал – словом, все, что необходимо для знакомств и общения. В залах царил знаменитый Бо Нэш – распорядитель танцев, славившийся своими манерами. Он не только знакомил приезжих юношей и девушек, подбирая пары для танцев, но мог при случае дать необходимую информацию родителям о приданом потенциальной невесты или годовом доходе потенциального жениха. Танцевальные залы Бата были тем местом, где молодые люди могли отточить свои манеры, получить навыки светского общения в непринужденной атмосфере. А поскольку светские правила в Бате соблюдались не так жестко, как в чопорном Лондоне, то молодые нувориши – «новые дворяне», нажившие состояние на торговле, могли без препятствий присоединиться к обществу, к немалой радости родовитых, но безденежных матушек, обремененных необходимостью устроить судьбу своих многочисленных дочек.

Город славился и своими портнихами, модистками и розничными торговцами – ведь сюда приезжали людей посмотреть и себя показать.

Остины поселились на Сидней-плейс, 4, в доме прямо напротив Сидней-гарденз – публичного сада, называемого также «Батским Воксхоллом», с каналом, лабиринтом, тропинками для верховых прогулок, качелями, лужайками для игры в шары, купальнями. Здесь часто устраивались утренние концерты с «открытыми завтраками» и вечерние, с иллюминацией и фейерверками. «Можно будет ходить в Лабиринт каждый день», – планирует Джейн Остин в одном из писем.

Бат – главный город графства Сомерсет в Великобритании. Расположен на реке Эйвон

Третий из знаменитых парков Бата, «Александра-парк» с живописным холмом, с вершины которого можно увидеть весь город, описан в романе «Нортенгерское аббатство». Туда направляется на прогулку героиня романа Кэтрин и ее друзья – Генри Тилни со своей сестрой.

Интересно, что Бат до сих пор является заповедником эпохи Регентства. Многие старинные дома на центральных улицах Бата стали гостиницами, Верхние и Нижние залы открыты для посещения, там проводятся концерты и музыкальные фестивали, в Центре Джейн Остин можно поучаствовать в «Чаепитии с мистером Дарси». Можно даже сыграть свадьбу в старинной церкви в декорациях XVIII–XIX веков и провести здесь медовый месяц.

В 1802 году Джейн и Кассандра провели лето в Стивентоне, Мэнидауне и Кенте, в декабре вернулись в Бат. Во время путешествия произошла еще одна примечательная история, с которой мы уже знакомы. 27-летняя Джейн Остин неожиданно получила предложение руки и сердца от старинного друга семьи 21-летнего Гарриса Бигг-Уивера. Сначала она приняла предложение, но ночью передумала и наутро разорвала помолвку и срочно вернулась вместе с сестрой в Бат. Больше она никогда не помышляла о браке.

В 1803 году издательство «Кросби и К°» купило «Кэтрин». Несколько воспрянув духом, Джейн принялась за новый роман «Уотсоны». Но «Кэтрин» так и не вышел в свет, а «Уотсоны» разонравились Джейн, и она их забросила. Они с Кассандрой снова отправились путешествовать, посетили Рэмсгейт и Лайм. Рэмсгейт, вероятно, не оставил особенных впечатлений, а вот Лайм Джейн полюбила. В своем романе «Доводы рассудка» она так описывает его достопримечательности: «…удивительное расположение города, главная улица, чуть не срывающаяся прямо в воду, дорога на Коб, вьющаяся берегом бухты, в летний сезон весьма оживленной, сам Коб, с древними его чудесами и самомоднейшими нововведениями, с востока отороченный чредой живописных скал, – приковывают взоры странника; и очень странен тот странник, который сразу не пленится окрестностями Лайма и не пожелает получше с ними познакомиться. А дальше – неровный, то вздыбленный, то опадающий Чармут в близком соседстве и особенно укромная тихоструйная его бухта в окружении темных утесов, где, сидя на плоском камне среди песков, вы можете в долгом блаженном покое наблюдать, как то прихлынут, то отхлынут от берега волны; леса веселой деревеньки Верхний Лайм; и, наконец, Пинни с зелеными расщелинами средь романтических глыб, где то лесные дерева, то пышный сад вам говорят о том, как много веков минуло с той поры, когда первый случайный обвал подготовил землю к нынешней ее красоте, которой может она тягаться с прославленными красотами острова Уайта; словом, надобно посещать и посещать эти места, чтобы почувствовать все обаяние Лайма».

* * *

В январе 1805 года в Бате скончался отец Джейн Остин. К естественному горю от потери присоединились финансовые неприятности: семья, а точнее, мать и две незамужние дочери оказались в весьма стесненных обстоятельствах, батский дом стал слишком дорогим для них. В 1807 году женщины семейства Остин переезжают в Саутхэмптон, живут на «материальную помощь», которую выделяют братья и приемная мать Эдварда – миссис Найт. Вокруг их городского дома миссис Остин тем не менее посадила маленький садик: кусты роз, смородина, крыжовник, малина и жасмин для Джейн, которая обожала его. «Я никак не могу без жасмина», – пишет она и вспоминает строки из любимого стихотворения Каупера, в котором измученный путник попадает в чудесный сад, где «жасмин был словно перламутр». «Мы слышали, что многие завидуют нам с нашим домом и что сад тут – лучший в городе», – хвастается она в письме к Кассандре. Вплотную к дому подходила старинная городская стена, куда было легко подняться, – еще одно хорошее место для прогулок. Рядом жил Фрэнсис со своей женой, в девичестве Мэри Гибсон, и малышкой-дочерью. В гости приезжали Эдвард и Генри с семьями. Энергичный Генри оставил службу и занялся организацией собственного банка.

В 1809 году умирает жена Эдварда, и он дарит матери и сестрам одно из своих земельных владений – небольшой дом в Чотэне (Хэмпшир). По-видимому, Джейн и Кассандре снова приходится постоянно ощущать уколы, наносимые их гордости, – они находятся практически на иждивении своих братьев, живут в чужом и очень скромном доме, на чужие, и тоже небольшие, пожертвования. Да и этот дом им достался только после смерти богатой невестки – вероятно, она не позволяла Эдварду проявлять щедрость по отношению к своему семейству.

Чоттэн-коттедж, где ныне расположен музей Джейн Остин, – небольшой дом, окруженный фруктовыми деревьями: яблони, сливы и персики, со множеством тенистых аллей. Один из племянников Джейн в своих мемуарах специально отмечает, что «женщинам было достаточно места для моциона». Кассандра-старшая снова разбила огород, посадила картофель, помидоры, крыжовник, смородину и клубнику, развела индеек и кур. Кассандра-младшая устроила пчельник. Они наняли кухарку. Покупки совершали в магазинах соседнего маленького городка – Алтона.

Вместе с Остинами жила Марта Тэйлор, незамужняя сестра жены Джорджа. Благодаря ее «кулинарной книге», в которую она записывала рецепты и полезные советы, мы можем представить себе повседневную жизнь семейства Остинов. Например, миссис Остин страдала желудочными расстройствами, похоже, на нервной почве, и лечилась чаем из одуванчиков. А Джейн любила домашнее вино из апельсинов. К обеду, который теперь происходил в пять часов пополудни, как и у Найтов, подавали рисовый и говяжий пудинг, яблочный пирог, шею барашка. Женщины лакомились дичью, которую присылал Эдвард из своего поместья и Фаулы, жившие в Беркшире и не забывавшие Кассандру. Джейн в ответ одаривала их морской рыбой. Джеймс присылал из Стивентона свинину, ветчину и маринованные огурцы. Уже после смерти Джейн в 1828 году Марта стала второй женой ее брата Фрэнсиса.

Рядом с Чоттэн-коттеджем располагался Чоттэн-хаус, еще одно поместье, принадлежащее Найтам, с роскошным садом. Сейчас там находится библиотека и центр изучения биографий женщин-писательниц.

Хозяйки Чоттэн-коттеджа часто и подогу жили в Годмершем-парке, где Джейн радовала огромная библиотека: там она могла спокойно работать. Но ее манила не только работа. В 1808 году Джейн пишет Кассандре из Годмершем-парка: «Я буду есть мороженое и пить французское вино, позабыв о вульгарной экономии».

Воплощение низкопоклонства, помпезности и чванства

Джейн Остин и одного из героев – мистера Коллинза связывают особые отношения. Если критик хочет показать читателям, что заметил в романе еще кого-то помимо мистера Дарси и Элизабет, он выхватывает из толпы персонажей именно мистера Коллинза и предъявляет его читателю как особый деликатес – нечто вроде оливки, нашпигованной чесноком, – вкус мерзкий, но изысканный.

«Интересно, что имя Коллинз стало нарицательным в английском языке, так же как имя Домби или Пиквик. Коллинз – это напыщенность, помпезность, низкопоклонство, упоение титулом и положением. Существует даже выражение „Не sent me a Collins“ (он послал мне „коллинза“), где „Collins“, по принципу метонимии, означает письма того типа, которые мистер Коллинз был такой мастер писать», – рассказывает Нина Демурова.

«Мистер Коллинз в „Гордости и предубеждении“ – воплощение низкопоклонства, помпезности, чванства», – пишет Екатерина Гениева.

«А что до мистера Коллинза, кто не знавал, даже в наши дни, мужчин, наделенных этой смесью подхалимства и напыщенности?» – вторит им Сомерсет Моэм.

Итак, Коллинз – символ напыщенности, помпезности, чванства, низкопоклонства, подхалимства, упоения титулом и положением.

По-видимому, Джейн Остин пришлось немало претерпеть из за такого несимпатичного героя в сане священника: «Современники живо реагировали на сатирическую остроту этих образов. Джейн Остин неоднократно упрекали в том, что священники в ее романах предстают в большинстве случаев как себялюбцы и снобы. Друзья ее отца и брата решительно не одобряли такой сатиры, а одна из современниц, как передают биографы, заметила, что „не следует в подобные времена создавать таких священников, как мистер Коллинз или мистер Элтон“. Замечание весьма знаменательное: „подобные времена“ – это начало века, время революционных потрясений на континенте и в самой Англии. Сатира Остин приобретала на этом фоне особую остроту», – пишет Нина Демурова. Вспомним, что именно образ священника стал темой для переписки между Остин и секретарем принца-регента. Регент просил вывести в следующем романе какого-нибудь симпатичного священника, Джейн Остин категорически отказалась: «Я чрезвычайно польщена тем, что вы считаете меня способной нарисовать образ священника, подобный тому, который вы набросали в своем письме от 16 ноября. Но, уверяю вас, вы ошибаетесь. В моих силах показать комические характеры, но показать хороших, добрых, просвещенных людей выше моих сил. Речь такого человека должна была бы временами касаться науки и философии, о которых я не знаю решительно ничего… Каково бы ни было мое тщеславие, могу похвастаться, что я являюсь самой необразованной и непросвещенной женщиной из тех, кто когда-либо осмеливался взяться за перо». При этом стоит вспомнить, что отец и брат Остин были священниками. причем прекрасно образованными и, судя по всему, именно «хорошими, добрыми и просвещенными». Почему же она была так пристрастна к сословию, о которого сама вела свое происхождение?

* * *

Если бы мы с вами задались целью найти «не смешного» священника в английской литературе, мы взяли бы на себя тяжелую и неблагодарную работу. Добрые, честные, общественно полезные священники там еще попадаются, но не смешных практически нет.

Одним из самых прославленный священников георгианской Англии был Векфильдский священник – пастор Примроз, герой романа Оливера Голдсмита. (Роман написан в 1762 году и опубликован в 1766-м.) Пастор Примроз – отец шестерых детей и владелец прихода, приносящего ему ежегодный доход в 35 фунтов. Оба эти факта являются источниками, подпитывающими его гордость, поскольку он считает, что «честный человек, вступивший в брак и описавший многочисленное семейство, приносит в тысячу раз больше пользы, чем тот, кто, пожелав остаться холостым, только и знает, что болтать о благе человечества», а доход жертвует на пользу вдов и сирот, так как сам обладает состоянием достаточным для того, чтобы его семья не знала нужды. (В начале XIX века средний доход приходского священника будет составлять 200–900 фунтов стерлингов, доход архиепископа около 15 000 фунтов стерлингов.)

Счастливую жизнь семейства омрачают лишь мелкие неприятности: «То школьники заберутся в мой фруктовый сад, то жена припасет сладкую подливку к пудингу, а кошки или дети возьмут да и полакомятся ею без спросу. Иной раз помещик заснет в самом трогательном месте моей проповеди, а то, глядишь, его супруга, повстречавшись и церкви с моей, ответит на ее любезное приветствие едва приметным поклоном».

Каковы взгляды на любовь и брак столь ответственного и чадолюбивого священника? «В выборе жены я поступил точно так же, как поступила она, когда выбирала себе материю на подвенечный наряд: я искал добротности, не прельщаясь поверхностным лоском. И надо сказать, что жена мне досталась кроткая и домовитая. К тому же, не в пример лучшим нашим деревенским девицам, она оказалась на редкость ученой – любую книжку осилит, если в ней не попадаются чересчур уж длинные слова, – что же до варений, да солений, да всяческой стряпни, так тут уж никому за ней не угнаться!» Вероятно, столь удачный выбор привел пастора к мысли о том, что священник англиканской церкви после смерти первой жены не должен вступать в брак вторично. «Я и сам выпустил несколько трактатов, посвященных этому предмету; правда, никто их не покупал, и они так и остались лежать у книгопродавца, но зато я утешался мыслью, что мои творения доступны одним лишь избранным счастливцам. Кое-кто из моих друзей называл это моей слабостью – бедняги, разве просиживали они, подобно мне, долгие часы, размышляя о сем предмете? Я же чем больше думал о нем, тем больше постигал всю его важность. Следуя своим принципам, я даже пошел несколько дальше самого Уистона. Так, он, потеряв жену, приказал вырезать на ее могильном камне надпись, гласящую, что под ним покоится тело единственной жены Уильяма Уистона; а я при живой жене заказал ей эпитафию, где превозношу благоразумие, бережливость и смирение, не покидавшие ее до самой смерти; красиво переписанная и вправленная в изящную рамку, она висела у нас над камином и отвечала нескольким весьма полезным целям одновременно: напоминала жене о ее долге, указывала на мою верность ей, вызывала в ней желание заслужить добрую славу и вместе с тем не давала забывать о бренности человеческой жизни». Его приверженность идее единобрачия священников едва не разрушила счастье его старшего сына, ибо юноша влюбился в дочь «одного духовного лица… облаченного высоким саном», а духовное лицо «в ту самую пору задумал жениться в четвертый раз!», в результате чего долгожданный брак едва не расстроился.

Однако, как оказалось, несогласие с будущим тестем было лишь первой и незначительной неприятностью. Вскоре доброму пастору предстояло лишиться сначала денег, а потом и всего, чем он дорожил. Деньги он потерял, вложив их в торговую компанию. После погашения долгов семейство было вынуждено покинуть свой прежний дом и перебраться в другой приход «стоимостью» 15 фунтов в год. Поскольку теперь «приходские деньги» стали основным источником дохода для всей семьи, им пришлось сильно ужаться в средствах. А потом начинаются и настоящие беды – старшая дочь священника приглянулась новому помещику, и отец поначалу не препятствовал этому роману, так как эти отношения льстили его тщеславию и представлялись благоприятной возможностью для того, чтобы избавиться от нужды и снова зажить на широкую ногу. Но помещик оказался отъявленным мерзавцем, он обманом увозит ее в Лондон, а добившись своего, наотрез отказывается жениться. Вскоре и вся семья священника стараниями того же жестокого помещика попадает в тюрьму. Однако пастор не падает духом, не без успеха пытается исправить тюремные нравы, а потом справедливость торжествует самым неожиданным образом.

Пастор Примроз – герой волне положительный. Брошюрки о единобрачии, эпитафия собственной жене, некоторое тщеславие и обеспокоенность мнением помещика – всего лишь милые чудачества, которые делают его образ более объемным и симпатичным читателю (однако те же недостатки ни Остин, ни ее читатели не собираются прощать мистеру Коллинзу). Не менее забавен и симпатичен священник Иорик из романа Лоуренса Стерна «Жизнь и мнения Тристама Шенди». Однако в английской литературе XVIII и XIX века было вполне достаточно гораздо менее симпатичных священников. Вот, например, мистер Тваком – из романа Генри Филдинга «История Тома Джонса, найденыша» – учитель того самого Тома Джонса. «Тваком… утверждал, что разум человеческий после грехопадения есть лишь вертеп беззакония, очищаемый и искупаемый только благодатью». Воплощая эту идею на практике, он постоянно требует выпороть как следует своего воспитанника, даже не пытаясь разобраться, насколько в самом деле велика его вина.

Мистер Кроули – священник из «Ярмарки тщеславия» Теккерея – человек совсем иного склада, но он не менее неприятен.

«Его преподобие Бьют Кроули, рослый, статный весельчак, носивший широкополую пасторскую шляпу, пользовался несравненно большей популярностью в своем графстве, чем его брат баронет. В свое время он был загребным в команде Крайст-черча, своего колледжа, и укладывал лучших боксеров города. Пристрастие к боксу и атлетическим упражнениям он сохранил и впоследствии: на двадцать миль кругом ни одного боя не обходилось без его присутствия. Он не пропускал ни скачек, ни рысистых испытаний, ни лодочных гонок, ни балов, пи выборов, ни парадных обедов, ни просто хороших обедов по всему графству и всегда находил способ побывать на них. Гнедую кобылу пастора и фонари его шарабана можно было встретить за десятки миль от пасторского дома, торопился ли он на званый обед к Фадлстону, или к Роксби, или к знатным лордам графства, со всеми ними он был на дружеской ноге. У него был отличный голос, он певал: „Южный ветер тучи погоняет…“ и лихо гикал в хоре под общие аплодисменты. Он выезжал на псовую охоту в куртке цвета „перца с солью“ и считался одним из лучших рыболовов в графстве.

Уильям Мейкпис Теккерей (1811–1863) – английский писатель-сатирик, мастер реалистического романа.

«Никогда не обнаруживайте чувств, которые могут поставить вас в тягостное положение, и не давайте никаких обещаний, которые вы в нужную минуту не могли бы взять обратно» (Уильям Теккерей «Ярмарка тщеславия»)

Миссис Кроули, супруга пастора, была пребойкая маленькая дама, сочинявшая проповеди для этого достойного священнослужителя. Питая склонность к домохозяйству и проводя время по большей части в кругу своих дочерей, она правила в пасторской усадьбе полновластно, мудро предоставляя супругу свободу делать за стенами дома все, что ему угодно. Он мог приезжать и уезжать, когда ему хотелось, и обедать в гостях, сколько вздумается, потому что миссис Кроули была женщиной экономной и знала цену портвейна. С тех самых пор, как миссис Бьют прибрала к рукам молодого священника Королевского Кроули (она была хорошего рода – дочь покойного подполковника Гектора Мак-Тевиша; они с братом ставили на Бьюта и выиграли ставку на харрогейтских скачках), она была для него разумной и рачительной женой. Впрочем, несмотря на все ее старания, он не вылезал из долгов. Ему пришлось по меньшей мере десять лет выплачивать долги по студенческим векселям, выданным еще при жизни отца. В 179… году, едва освободясь от этого бремени, он поставил сто против одного (из двадцати фунтов) против „Кенгуру“, победителя на дерби. Пришлось пастору занять денег под разорительные проценты, и с тех пор он бился как рыба об лед. Сестра иногда выручала его сотней фунтов, но, конечно, он возлагал все свои надежды на ее смерть – когда „Матильда, черт ее побери, – говаривал он, – должна будет оставить мне половину своих денег!“».

Целый церковный паноптикум изображают Чарльз Диккенс в «Очерках Боза» и Энтони Троллоп в цикле романов «Барчестерские хроники». Достойный во всех отношениях священник появляется в «Севере и Юге» Элизабет Гаскелл, но появляется лишь для того, чтобы тут же порвать с англиканской церковью. Другое положительное во всех отношениях духовное лицо английской литературы – небезызвестный патер Браун, но он, как назло, католик.

На этом фоне образ мистера Коллинза выглядит скорее данью традиции, чем смелым новаторством. Возможно, у Джейн Остин и не было особых причин не любить английских священников, просто ей нужен был смешной персонаж, чтобы оживить повествование.

* * *

Нам остается обратить внимание еще на один момент. По словам Джейн Остин, и мистеру Коллинзу, и леди Кэтрин присуща гордость, точно так же, как Дарси или Элизабет. Но это гордость своим положением, которое они получили по воле обстоятельств, а никак не гордость собственными достижениями, собственной личностью, плодами самовоспитания. В этом смысле ни мистеру Коллинзу, ни леди Кэтрин совершенно нечего предъявить на суд читателя. Они оба – объекты, а не субъекты, люди, принимающие подарки судьбы, а не добивающиеся чего-то собственным трудом. Возможно, именно поэтому Джейн Остин так их не любит.

Зрелое творчество, слава, принц и смерть

В 1811 году происходит сразу два чуда. Во-первых, после семилетнего отсутствия возвращается из Северной Америки с юной женой и двумя дочерьми самый младший брат Джейн, Чарльз, обожавший ее романы. И, словно подарок к его возвращению, в издательстве Т. Эджертона выходит «Чувство и чувствительность» («Сочинение дамы»). Джейн не поставила на книге своего имени, за издание заплатили Генри и Элиза.

Отзывы весьма благосклонные. Даже шестнадцатилетняя наследница престола принцесса Шарлотта считает, что «наши с Марианной характеры очень похожи, хотя я, разумеется, не так хороша»… И Джейн Остин тут же берется за новый роман – «Мэнсфилд-парк».

Более чем десятилетнее молчание не прошло для Джейн Остин даром. Кажется, она растеряла кураж, утратила веру в себя, и «Мэнсфилд-парк» больше похож не на «Историю Тома Джонса» Филдинга и не на «Тристрама Шенди» Стерна, а на «Векфильдского священника» Голдсмита – он очень нравоучителен, порой до приторности. «В „Мэнсфилд-парке“ герой и героиня, Фанни и Эдмунд, невыносимые ханжи, и все мое сочувствие достается бессовестным, развеселым и чудесным Генри и Мэри Крофордам», – пишет Моэм, и я не могу с ним не согласиться. Джейн как будто решила «подстроиться», «прогнуться под изменчивый мир» и написать роман «как надо». Результат закономерен. Но назвать «Мэнсфилд-парк» полным провалом тоже нельзя – Джейн Остин все же не смогла удержаться и выпустила на страницы романа «развеселых и чудесных», хотя и весьма безнравственных и эгоистичных Крофордов.

* * *

В 1813 году Джейн отправляется в Лондон вместе с недавно овдовевшим Генри. До этого она уже бывала там проездом несколько раз, а в 1811 году гуляла в Кенсингтонском парке вместе с Генри. Она посещает портретную галерею и находит там портрет миссис Джейн Бингли: «Точь-в-точь она, фигурой, лицом, чертами и милым выражением, сложно вообразить большую похожесть. На ней белое платье с зелеными украшениями, и это подтверждает мои прежние догадки, что зеленый – ее любимый цвет. Осмелюсь предположить, что миссис Д. будет в желтом». Но в галерее нет портрета, похожего на миссис Дарси, и Джейн находит этому объяснение: «Думаю, мистер Д. слишком высоко ценит любое ее изображение, чтобы выставлять его напоказ. Воображаю его чувства – смесь любви, гордости и нежности».

Она покупает веджвудский фарфор и чай в магазине Твайлинга, ткани и украшения для шляп, заказывает платья у лондонских портних – теперь она может себе это позволить, – посещает театр. За покупками отправляется в коляске Генри, которую хвалит в письме Кассандре: «До чего же удобен экипаж Генри, особенно для его друзей!» – и сознается: «У меня даже возникло ощущение, что я по праву распоряжаюсь роскошным экипажем, в котором разъезжаю по Лондону».

Тем временем «Чувство и чувствительность» продается очень хорошо. Вдохновленный успехом, Т. Эджертон покупает «Гордость и предубеждение», бывшие «Первые впечатления», и издает их в ноябре 1813 с подзаголовком «сочинение автора „Чувства и чувствительности“». За первый роман Джейн получает 140 фунтов, за второй – 110, при том что ее обычные расходы за год составляли около 50 фунтов. И хотя никто не знает имени автора («Ее старший брат Джеймс не сказал даже сыну, в то время школьнику, что книги, которые он читал с таким восторгом, написала его тетя Джейн», – пишет Сомерсет Моэм), это уже слава.

И слава позволяет Джейн Остин вернуться к уровню «Гордости и предубеждения» и пойти дальше. В 1814–1815 годах она пишет «Эмму», один из лучших своих романов, и сразу же начинает работу над «Эллиотами», которые при издании получили название «Доводы рассудка».

Меж тем в издательстве Т. Эджертона выходит «Мэнсфилд-парк», «Сочинение автора „Чувства и чувствительности“ и „Гордости и предубеждения“», затем в издательстве Д. Мэррея выходит «Эмма», «Сочинение автора „Чувства и чувствительности“, „Гордости и предубеждения“ и пр. и пр.». В Париже издан первый перевод «Чувства и чувствительности» на французский язык.

* * *

Зимой 1815 года Джейн Остин снова гостит в Лондоне, на этот раз у Эдварда. И тут слава «настигает» ее. Она получает разрешение принца-регента посвящать ему будущие романы.

Георг III впал в безумие в 1811 году, и вплоть до его смерти в 1820 году Великобританией управлял регент – принц Уэльский, который в 1820 году стал Георгом IV. Период его правления носит название «период Регентства».

Принц-регент действительно очень любил романы Остин и держал собрание ее сочинений в каждом своем дворце. Но Джейн Остин не любила принца-регента. Она не могла простить ему скандального разъезда с законной женой Каролиной Брауншвейгской, репутации бесшабашного гуляки и бессердечного обращения с дочерью Шарлоттой, которым возмущалась вся Англия.

Она ответила на письмо через четыре месяца и осторожно спросила секретаря регента, можно ли обойтись без посвящений. Ей дали понять, что посвящение строго обязательно. И тогда на первой странице «Эммы» появились следующие слова: «Его Королевскому Высочеству Принцу-Регенту с разрешения Его Королевского Высочества труд этот с уважением посвящает Его Королевского Высочества послушный и скромный слуга, Автор».

Вскоре Джейн Остин получила от секретаря регента Дж. С. Кларка письмо, в котором он просил в следующем романе немного потрудиться на идеологической ниве и создать положительный образ священника. Джейн Остин отвечала в стиле Элизабет Беннет – скромно, но со сдержанной гордостью: «Я чрезвычайно польщена тем, что вы считаете меня способной нарисовать образ священника, подобный тому, который вы набросали в своем письме от 16 ноября. Но, уверяю вас, вы ошибаетесь. В моих силах показать комические характеры, но показать хороших, добрых, просвещенных людей выше моих сил. Речь такого человека должна была бы временами касаться науки и философии, о которых я не знаю решительно ничего… Каково бы ни было мое тщеславие, могу похвастаться, что я являюсь самой необразованной и непросвещенной женщиной из тех, кто когда-либо осмеливался взяться за перо».

В марте 1816 года Дж. С. Кларк предпринял еще одну попытку – предложил Джейн Остин написать исторический роман, прославляющий деяния Саксен-Кобургского дома, с которым собирался породниться принц-регент. И снова получил вежливый, но непреклонный ответ: «Я не сомневаюсь в том, что исторический роман… гораздо более способствовал бы моему обогащению и прославлению, чем те картины семейной жизни в деревне, которыми я занимаюсь. Однако я так же не способна написать исторический роман, как и эпическую поэму. Я не могу себе представить, чтобы я всерьез принялась за серьезный роман – разве что этого требовало бы спасение моей жизни! И если бы мне предписано было ни разу не облегчить свою душу смехом над собой или другими, я уверена, что меня повесили бы раньше, чем я успела бы кончить первую главу».

И если в этом ответе можно расслышать смирение, то, конечно же, то самое смирение, которое паче гордости.

* * *

В марте 1816 года выходит очередной номер «Куотерли ревью» со статьей Вальтера Скотта об «Эмме».

«Таков несложный сюжет истории, которую мы читаем с удовольствием, если не с глубоким интересом, и к которой, быть может, захотим вернуться скорее, чем к одному из тех произведений, где внимание приковано к сюжету во время первого чтения благодаря сильно возбужденному любопытству», – пишет Вальтер Скотт, на которого Джейн Остин в свое время полушутливо негодовала – зачем-де такой превосходный поэт принялся за романы и начал отбивать хлеб у бедных прозаиков.

«Знание жизни и особый такт в изображении характеров, которые читатель не может не узнать, чем-то напоминают нам достоинства фламандской школы живописи, – продолжает Скотт. – Сюжеты редко бывают изысканными и, разумеется, никогда – грандиозными, но они выписаны близко к природе и с точностью, восхищающей читателя… В целом стиль этого автора так же напоминает романы сентиментального или романтического свойства, как поля, коттеджи и луга – ухоженные угодья роскошного особняка или суровую величавость горного ландшафта. Они не столь пленительны, как первые, и не столь грандиозны, как второй, но они доставляют тем, кто часто их посещает, радость, не идущую вразрез с опытом повседневной жизни, и – что еще важнее – юный путник может возвратиться после такой прогулки к обыденным занятиям, не рискуя потерять голову при воспоминании о местах, по которым он блуждал».

В том же году выходит второе издание «Мэнсфилд-парка». «Гордость и предубеждение», «Эмму» и «Мэнсфилд-парк» переводят на французский язык и издают в Париже.

Обстоятельства складываются для семьи Остинов не лучшим образом. Банк Генри терпит крах, и они теряют свои сбережения. Генри решает избрать карьеру священника и получает Чоттэнский приход, доход от которого позволяет ему свести концы с концами. Корабль, на котором плавал недавно овдовевший Чарльз, затонул, и Чарльз теперь едва может обеспечить собственных дочерей. Кроме того, соседи начинают с Эдвардом одну из бесконечных английских тяжб за право владения Чоттэн-лодж и Чоттэн-коттеджем, и над миссис Остин с дочерьми нависает угроза лишиться и этого пристанища.

Джейн Остин уже больна. У нее недостаточность коры надпочечников – возможно, следствие тяжелой простуды, возможно – проявление скрыто протекающего туберкулеза. Симптомы: стремительное похудание, нарастающая слабость, падение давления, тошнота, отвращение к еде. Впрочем, некоторые современные врачи считают, что Джейн страдала от лимфомы. Она спешит дописать свой последний роман «Эллиоты», позже вышедший под названием «Доводы рассудка» и рассказывающий о девушке, в юности отказавшейся от своего счастья и с большим трудом обретшей его в зрелые годы.

В 1817 году Джейн переезжает в Винчестер в поисках лучших врачей. Но все тщетно. Недостаточность коры надпочечников научатся распознавать и лечить не раньше, чем через сто лет. Джейн Остин начинает новый роман «Сандитон», но ее силы тают с каждым днем.

18 июля Джейн Остин скончалась в Винчестере. «Нортенгернское аббатство» и «Доводы рассудка» были опубликованы после ее смерти ее сестрой Кассандрой.

Жизнь идей

В романе «Гордость и предубеждение» Элизабет говорит о чрезмерно заносчивом мистере Дарси: «Мне было бы нетрудно простить ему его гордость, если бы он не оскорбил мою». Что означает эта фраза на самом деле? «Я прощу ему его самолюбие, если он не будет задевать моего»? Или «я прощу ему его гордыню и тщеславие, если он будет уважать мое чувство собственного достоинства»? А может быть, «я признаю, что мистер Дарси вправе гордиться своим богатством и знатностью, но и он должен признать, что у меня, бедной и нетитулованной дворянки, могут быть свои основания для гордости, что не только он, но и любой человек вправе гордиться собой»?

На этот вопрос раз за разом пытаются ответить авторы экранизаций Джейн Остин и биографических фильмов о ней. Жизни самой Остин посвящены фильмы «Становясь Джейн» и «Мисс Остин сожалеет», которые тем или иным образом трактуют несостоявшийся роман Остин с Томасом Лефроем и ее выбор стать писательницей.

С экранизациями больше всего повезло «Гордости и предубеждению». Первой был британский телесериал 1938 года, затем черно-белый фильм 1940 года, созданный американским кинорежиссером Робертом З. Леонардом с Лоуренсом Оливье в роли мистера Дарси и Грир Гарсон в роли Элизабет Беннет. Действие романа было перенесено в викторианскую эпоху, сюжет несколько изменен. По мотивам романа выходили несколько телесериалов. Эталонной считается экранизация 1995 года с Колином Фертом и Дженнифер Или в главных ролях (режиссер Саймон Лэнгтон). Напротив, экранизация 2005 года, где Элизабет Беннет играет Кира Найтли, а роль Дарси досталась Мэтью Макфейдену, вызвала множество упреков в анахронизмах и отступлении не только от буквы, но и от духа романа. Не помогли даже заявления Киры о том, что она всегда мечтала сыграть Элизабет Беннет, считает себя реинкарнацией героини Остин и часто видит сны о ней.

Экранизация «Чувства и чувствительности» вышла в том же 1995 году и имела большой успех. Сценарист Эмма Томпсон, по ее словам, работала над фильмом много лет. Режиссером стал китаец Энг Ли («Крадущийся тигр, затаившийся дракон», «Горбатая гора», «Жизнь Пи»), главные роли сыграли Харриэт Уолтер и Кейт Уинслет.

«Нортенгерское аббатство» экранизировалось дважды – в 1986 году (режиссер Джайлз Фостер, в главных ролях Кэтрин Шлезингер и Питер Фёрт) и в 2007 году (режиссер Джон Джонс, в главных ролях Джон Джеймс Филд и Фелисити Джонс).

«Мэнсфилд-парк» экранизировался трижды. Первый «Мэнсфилд-парк» вышел в 1983 году (режиссер Дэвид Джайлз, в ролях Сильвестра Ле Тузель и Николас Фаррелл), второй – в 1999 году (режиссер Патриция Розема, в ролях австралийка Фрэнсис О’Коннор и Джонни Ли Миллер), третий – в 2007 году (режиссер Иэн Макдональд, в главных ролях Билли Пайпер и Блэйк Ритсон).