Помоги проекту - поделись книгой:
После прекращения существования Иллирийских провинций наступил более чем тридцатилетний период относительного затишья. Главной внутренней проблемой подданных тогдашней Австрийской империи стал расчет стоимости труда, на основе которой должен был быть проведен перерасчет налога на землю. Чтобы ввести этот налог, необходимо было заново оценить стоимость сельскохозяйственной продукции в расчете на отдельный земельный участок. Основой для этого стал новый кадастр – точный замер всех земельных участков в масштабе 1:2880. Для расчета чистой прибыли от земли был собран ряд статистических данных, на основании которых и сегодня можно провести весьма точный социально-экономический анализ состояния хозяйственной системы страны не только в первой половине XIX в., но и предыдущих периодов. Налог на новой основе, введенный в 1844 г., вызвал, особенно в Крайне, существенное повышение выплат. Возникла угроза крестьянских волнений, и власти приказали провести ревизию, которая была завершена в 1849–1850 гг. Окончательным итогом стало снижение налога, однако положительный результат этого решения был сразу же сведен на нет введением пошлин на содержание армии, которые теперь стали постоянными.
Другой важной задачей государства в тот период стало строительство двухколейной Южной железной дороги между Веной и Триестом (1843–1857), которое стало в Словении знаком окончательной победы индустриальной революции. В предындустриальный период промышленные предприятия располагались вблизи источников воды, так как основным источником энергии служило водяное колесо. Теперь же, с расширением использования парового двигателя производство можно было переместить в города. Этот шаг вызвал ряд важных социально-экономических последствий. Пришел конец некоторым, оказавшимся невостребованными видам хозяйственной деятельности, прежде всего транспортным перевозкам и производству изделий народных промыслов. Прекратилось судоходство по Саве, исчезли связанные с ним ремесленные производства. Среди обычных строительных рабочих на железной дороге преобладали фриулы[17], которые брали мелкие подряды и вкладывали полученную прибыль в недвижимость. В результате строительства железной дороги возросло значение добычи угля в Засавье, там же начала развиваться химическая промышленность. Одновременно из-за истощения залежей железной руды постепенно сокращалось просуществовавшее многие столетия железо-литейное производство в Верхней Крайне. Трудности испытывало и кузнечное дело, источником сырья для которого была железная руда из Каринтии и Штирии.
Интенсивное развитие словенской культуры в период Иллирийских провинций и в 1820-1830-е гг. несколько замедлилось. Режим Меттерниха, при котором в 1821 г. в Любляне состоялось одно из самых крупных европейских событий первой четверти XIX в. – Люблянский (Лайбахский) конгресс Священного союза[18], в котором принимал участие российский император Александр I, привел к удушению не только революционных, но и национальных движений. После смерти в 1819 г. Цойса и Водника в рядах словенского национального движения не нашлось безоговорочных лидеров, которые смогли бы его возглавить. Филолог Е.Копитар переехал в Вену, круг поэта Ф. Прешерна не имел большого общественного влияния и авторитета. Словенское национальное движение в это время испытывало влияние иллиризма – южнославянского культурного течения, согласно которому в будущем на словенском языке должна была бы издаваться только литература для низших слоев общества, а книги для интеллектуалов следовало бы писать на иллирийском (фактически хорватском) языке, объединяющем всех южных славян.
Много энергии было израсходовано на «азбучную войну» – спор о том, какая система письма должна заменить использовавшуюся ранее бохоричицу [19]. Эта полемика в большей степени охватила Крайну, в меньшей – Штирию. Главная заслуга в деле прекращения «азбучной войны» принадлежит Прешерну и его другу литературоведу М.Чопу. Фактически же споры окончились только с принятием ныне используемой словенцами гаицы. Именно из-за языковых и культурных концептуальных конфликтов центр дискуссий, связанных с задачами национального возрождения, переместился из Любляны в другие словенские земли. Так, каринтийский поэт и языковед У.Ярник в 1826 г. первым обратил внимание на германизацию каринтийских словенцев, зафиксировав, как северная языковая граница постоянно перемещается к югу. При издании словенских учебных книг исключительно важна роль епископа Триестского и Хоперского М. Равникара и горицкого архиепископа Й. Баланта, постоянно убеждавшего венский двор в необходимости самостоятельного культурного развития словенцев. Одной из центральных фигур словенского национального возрождения в середине XIX в. становится А.М.Сломшек, в 1846 г. занявший кафедру лавантинского епископа, а ранее получивший известность как лидер «национального пробуждения» словенских студентов богословия в Каринтии. В семинарии Клагенфурта он организовал Общество национального пробуждения, где студенты обучались пению и риторике, писали статьи, готовясь в дальнейшем вести работу по укреплению национального самосознания прихожан-словенцев. В одной из речей в середине 1820-х гг. Сломшек первым высказал мысль о необходимости объединения Словении. Служа в Штирии, он способствовал развитию начальных и воскресных школ, поддерживал тесные связи со словенцами в Граце. Там одной из центральных фигур был священник Й.Муршец, оказывавший грацким студентам моральную и материальную помощь для создания собственных обществ национального пробуждения. Деятельность таких обществ по развитию словенской культуры, организации читален, распространению книг и газет способствовала упрочению национального самосознания. Показательно, что именно в Штирии была написана и в 1845 г. издана первая история словенцев на словенском языке – книга А.Кремпла «Истории из жизни земли Штирийской». Сложившиеся между бывшими словенскими студентами в Граце культурно-политические связи заложили основу для создания в 1848 г. словенской национальной программы.
В 1843 г. в Любляне начала выходить газета «Кметийски ин рокодельски новицы» (впоследствии «Новицы»), владельцем и издателем которой было Сельскохозяйственное общество Крайны. Первоначально издание было задумано для обсуждения практических вопросов сельского хозяйства и развития ремесел, однако редактор, Я.Блейвейс, руководствуясь принципами Просвещения, а также модного в то время физиократизма, допускавшего, что сельскохозяйственным производством будут заниматься образованные крестьяне, ввел в своей газете рубрику, посвященную культуре. Газета активно подключилась к дискуссии о путях развития национальной культуры. Блейвейс был сторонником культурно-политической концепции Копитара, ратовавшего за последовательное культурное воспитание широких народных масс, и в этом духе редактировал свою газету. Исходя из национально-патриотических задач, он благосклонно относился к творчеству поэта Янеза Весела (псевдоним Йован Косески), который в своем стихотворении, опубликованном в «Новицах» в 1844 г., впервые в печати упомянул название «Словения». Купить «Новицы» значило для уважающего себя словенца выполнить свой национальный долг. При этом на настроения и споры в среде интеллектуалов оказывали большое влияние газеты, издававшиеся в Вене, Граце и Триесте.
Революция 1848-49 гг. была с энтузиазмом воспринята словенцами. Наиболее пламенными ее сторонниками стали либералы из числа интеллигенции, среднего и низшего чиновничества, торговцев и промышленников, учащиеся и студенты, крестьяне. Начиная с реформ Иосифа II и в особенности в период существования Иллирийских провинций, крестьяне ожидали облегчения условий жизни. Они были возмущены введением новых налогов и испытывали постоянный страх перед угрозой голода, вызванного неурожаем. Несмотря на широкое распространение недовольства и ожидание приближающихся социально-политических перемен, большинство населения испытало удивление, узнав о Мартовской революции. Такие ее завоевания, как свобода слова, печати и объединений, право создания национальной гвардии для защиты порядка и имущества в городах, обещания быстрого созыва парламента в Вене, воодушевили людей, хотя не все смогли понять значение случившегося. Прояснить содержание новых реформ было непросто, поскольку в словенском языке отсутствовала соответствующая терминология.
Словенское национальное движение, в котором деятельное участие принимали представители низшего духовенства и студенчества, нашло контакт с крестьянским движением. Большинство крестьян сразу же прекратили выполнять феодальные повинности, многие вообще перестали признавать какую-либо власть, восприняв идеи революции в том смысле, что «теперь все разрешено». Сходным образом в первые дни революции в некоторых крупных городах реагировали рабочие, однако их численность была слишком мала, чтобы они могли сыграть сколько-нибудь важную роль.
Слухи о грядущем переустройстве монархии стали импульсом к провозглашению объединения Словении. Речь шла об устранении старого общественного строя, неотъемлемой частью которого было деление на земли. Обещание созвать парламент предполагало, что отдельные народы смогут представить там свои предложения по переустройству государства. Воззвание с требованием провозглашения единой территории, которая называлась бы Словения, имела бы собственный парламент и использовала словенский язык в качестве официального языка в учебных заведениях и административных учреждениях, было одновременно опубликовано в Клагенфурте, Граце, Гориции и Вене – основных центрах словенской интеллектуальной элиты, поскольку именно в этих городах обучалось большинство студентов-словенцев. В этом воззвании еще до знаменитого выступления чешского политика Палацкого была отвергнута инициатива по проведению выборов во всегерманский парламент во Франкфурте[20]. Против таких выборов проголосовали избиратели из числа крестьян: их убедили, что воплощение великогерманской идеи приведет к удорожанию государственного аппарата, расширению военной обязанности и даже станет предательством по отношению к императору. Крестьянам внушили, что ключевое значение для них будет иметь созыв парламента в Вене. Этому были посвящены специально напечатанные петиции, содержавшие основные требования словенской национальной программы, подписи под которыми поставили многие представители крестьянского сословия. Очевидно, идея Объединенной Словении воспринималась крестьянами как составная часть революционных преобразований общества. В первую очередь их привлекала мысль о том, что теперь депутаты, избранные из их числа, смогут оказывать влияние на законодательство, а также контролировать систему управления, поскольку делопроизводство будет вестись на словенском языке. Это желание простых людей контролировать деятельность властей фактически нашло свое отражение в ходе выборов в венский парламент. Именно те кандидаты, которым удалось внушить избирателям, что они будут отстаивать в парламенте чаяния крестьянства, и были избраны депутатами.
Одним из требований словенской интеллигенции стало также создание в Любляне словенского университета. Это требование не было общенародным, но не осталось незамеченным: в период революционных преобразований в Люблянском лицее и Грацком университете читались лекции по правовым дисциплинам на словенском языке.
В середине 1848 г. в соответствии с провозглашенной свободой печати начал выходить ряд новых политических газет на немецком и словенском языках. Самым влиятельным изданием стал еженедельник «Словения» – первая словенская политическая газета. Среди появившихся тогда периодических изданий был также «Млади ведеж» – первая словенская газета для молодежи.
Как и все другие народы Габсбургской монархии, словенцы в ходе революции 1848-49 гг. не достигли основной цели – национального объединения. Однако ее результаты трудно недооценить. Впервые центральные государственные органы признали словенцев единым народом, австрийский официальный бюллетень стал публиковаться на словенском языке, были выпущены единые для всех словенских образовательных заведений учебники. После формирования нового административного деления на севере Штирии была практически признана словенская этническая граница, словенский язык в качестве учебного предмета был введен в гимназиях, хотя языком обучения и далее оставался немецкий. В целом, несмотря на все политические успехи и неуспехи, программа «Объединенная Словения» стала базовым политическим ориентиром на много десятилетий вперед вплоть до обретения Словенией независимости в 1991 г.
За бурными политическими событиями времен революции последовало почти десятилетие застоя, получившего название «баховский абсолютизм» или «неоабсолютизм», однако именно в это время в общественной жизни словенцев появилась важная институция, способствовавшая развитию и расширению культуры чтения, – «Общество св. Мохора», издававшее дешевые книги для народа (1851). Это была первая общесловенская организация. Центральный офис находился в Клагенфурте, который благодаря трудам филолога А.Янежича и его сподвижников в 1850-е гг. стал культурным центром словенцев. Усилению политического веса Клагенфурта способствовала деятельность таких сформировавшихся в годы революции общественно-политических и культурных деятелей, как М.Майяр-Зильский и А.Эйншпилер. Исключительно важным делом стало издание гимназических хрестоматий на словенском языке, к которому приложили руку Ф. Миклошич, А. М. Сломшек, Я. Блейвейс и др. Вследствие нового положения словенского языка в средней школе молодое поколение интеллигенции стало пользоваться родным языком и в частной жизни и в этом существенно отличалось от поколения своих родителей. Большим политическим достижением стал в 1859 г. перенос кафедры Лавантинского епископства из Шент-Андража в Каринтии в Марибор. Тем самым город и его словенские окрестности обрели более высокий статус. Перенос епископской кафедры, произошедший благодаря Сломшеку, в долгосрочном плане послужил делу упрочения северной словенской этнической границы.
Большое внимание совершенствованию процесса подготовки священнослужителей, их обучению словенскому языку и воспитанию в национальном духе уделял люблянский епископ А. А. Вольф. Он организовал работу над новым переводом Священного Писания и ряда других религиозно-воспитательных и катехизисных трудов, обеспечил финансирование «Немецко-словенского словаря» М.Цигале (1860) и «Словенско-немецкого словаря» М. Плетершника (1894/95), которые не утратили своей научной актуальности и сегодня.
Десятилетие после революции 1848-49 гг. было отмечено войнами в Италии, в которых принимали участие также полки, сформированные на словенской территории. Последствием постоянных перемещений больших масс людей, в том числе солдат, стала страшная эпидемия холеры 1855 г., не сопоставимая по масштабам ни с предыдущими (1836 и 1849 гг.), ни с последующими (1866 и 1886 гг.).
Принципиальных административно-политических изменений после революции не произошло. Территориальная разделенность нации осталась фундаментальной политической проблемой словенцев. На самом низовом уровне были созданы общины, на следующем – краевые управы. Эти государственные административные органы после некоторых дополнительных изменений в окончательном виде сформировались к 1868 г. Суды имели собственную, отдельную от административного деления структуру.
Подавление политических свобод в монархии несколько ослабло в результате внешнеполитических и военных поражений. Октябрьский диплом 1860 г. и затем Февральский патент 1861 г. вновь ввели в стране демократическое правление. В землях стали заседать земельные парламенты, а в Вене – государственное собрание. В земельные собрания (крайнское, каринтийское, штирийское, горицкое, истрийское, триестское), которые до 1873 г. избирали также депутатов в государственное собрание, на выборах, не являвшихся ни всеобщими, ни равными (решающим фактором была высота оплаченного избирателем налога), выбирали по куриям [21]. Горожане избирали четверть депутатов, крестьяне (80 % населения) – две пятых, землевладельцы и члены Торгово-ремесленной палаты – оставшуюся треть. Такой социальный состав парламента был причиной тяжелых последствий для межнациональных отношений – словенское население, составляющее большинство (крестьяне), было в нем представлено несоразмерно мало. Система курий давала преимущество более состоятельным слоям, склонным в культурно-политическом плане самоопределяться в качестве немцев или итальянцев. С 1873 г. граждане могли выбирать депутатов государственного собрания. В 1896 г. налоговый ценз для выборов в государственное собрание был снижен, введено всеобщее избирательное право для мужчин, облагаемых более низким налогом, в качестве пятой курии. До тех пор крестьяне не могли избирать своих представителей напрямую, теперь на основе земельного законодательства стало возможным проведение прямых выборов. В 1907 г. на выборах в государственное собрание были отменены избирательные разряды. В земельных собраниях курии остались до конца существования Австро-Венгрии. Всеобщие выборы были введены в начале XX в. Избирательное законодательство косвенно оказывало влияние на результаты выборов не только благодаря существованию курий, но и в зависимости от распределения избирательных округов (избирательной геометрии). С одной стороны, путем географического присоединения к другим территориям уменьшались возможности словенского электората, с другой – быстро растущего в некоторых городах рабочего класса.
Общинные выборы сначала регулировались законом 1849 г. На основе нового государственного закона 1862 г. были изданы соответствующие общинные законы для отдельных земель. Общинное избирательное право, зависевшее от высоты уплаченного избирателем налога, определяло избирательные права на выборах в земельные собрания.
Новая политическая обстановка требовала соответствующих политических действий. У словенцев не было партий, хотя практически о каждом было известно, консерватор он или либерал. В политическом плане более важным фактором было национальное самоопределение депутатов. Основной национальной политической задачей в последующие десятилетия стало вовлечение буржуазии в осуществление словенской национальной программы. Подавляющее большинство представителей буржуазии были словенцами по происхождению, но поскольку более престижной считалась немецкая или итальянская культура, многим было свойственно отказываться от родного языка для того, чтобы успешно сделать первый шаг вверх по социальной лестнице.
В начале 60-х гг. XIX в. возникает движение по созданию читален. Это были своего рода культурные общества или клубы, где собиралось словенское буржуазное общество. Главной их целью было с помощью публичного использования словенского языка поднимать национальное сознание буржуазии. Читальни выписывали газеты и книги, организовывали различные культурные мероприятия, публичные лекции и дискуссии, обсуждения художественных произведений на словенском языке. Помимо многочисленных декламаторов и любительских театральных трупп распространение получило пение, как хоровое, так и сольное. Некоторые из солистов-любителей, выступавших на первых порах в читальнях, позднее получили даже международное признание. Первая читальня была создана в Триесте, вторая – в Мариборе. К 1869 г. их было уже более 60, число читателей насчитывало почти четыре тыс. чел. В 1863 г. в рамках движения национального возрождения создается национально-оборонительное спортивное общество «Южный сокол», в 1864 г. – общесловенское общество по изданию специальных и научных книг «Словенская матица». Словенское национальное движение во многом следовало образцам общественных движений других славянских народов, в частности чешского. Это проявилось при зарождении таборского движения, которое возникло благодаря большим общественным переменам, когда в 1867 г. в государстве, с одной стороны, был введен дуализм (Австро-Венгрия), а с другой – провозглашен новый закон об обществах и политической деятельности. Все это происходило на фоне поражения Австрии в войне с Пруссией и Италией. Последняя в 1866 г. получила под свой контроль Венецианскую Словению, и ее жители стали подвергаться планомерной итальянизации.
Таборское движение распространилось на словенской территории в 1868–1871 гг. Его основу составили политические митинги на открытом воздухе, организованные в большинстве случаев на границах словенской этнической территории. Первый такой митинг состоялся в Лютомере в 1868 г., последний, восемнадцатый, тремя годами позже в каринтийской Згорня-Бухле. Главными политическими лозунгами таборов были требования программы «Объединенная Словения» и введение словенского языка в качестве языка обучения в учебных заведениях и в качестве официального языка во всех административных учреждениях, многочисленных участников митингов привлекли также актуальные местные экономические и социальные требования. Самым многочисленным был табор в Вижмарье близ Любляны, в нем приняло участие около 30 тыс. чел. (среднее число участников – 5-10 тыс). При проведении таборов у восточных границ словенской Штирии митингующие обращали внимание на положение словенцев в Венгрии, где после введения нового дуалистического политического устройства монархии оно быстро ухудшалось под давлением венгерских националистов.
После успешных выборов 1867 г., на фоне экономического подъема политическая жизнь активизировалась. В 1862 г. Южная железная дорога дошла до Загреба, годом позже железнодорожная ветка соединила Марибор и Клагенфурт, в 1870 г. дошла от Любляны до Тарвизио (Трбиж), в 1873 г. – от Любляны до Риеки. Благодаря преимущественно несловенскому капиталу в 1869 г. было создано акционерное Крайнское промышленное общество (КПО), объединившее предприятия черной металлургии, в 1872 г. – Трбовельское угольное общество (ТУО), контролировавшее большинство угольных разработок. Оживленное экономическое развитие наблюдалось в Мариборе, процветал Триест, который был крупнейшим портом Габсбургской монархии. Словенцы стремились к созданию своих национальных акционерных обществ, особенно страховых агентств и банков, доходы от которых могли бы идти на поддержание национальной политической деятельности, до тех пор зависевшей от взносов отдельных лиц – преимущественно священнослужителей и адвокатов. Но страховое агентство «Словения» из-за слабого руководства и вследствие биржевого краха, произошедшего в 1873 г. в Вене, прекратило свою деятельность, создать словенский банк не удалось из-за противодействия правительства. Не были реализованы планы строительства железных дорог в направлении Нижней Крайны и Гориции. Эти неудачи, а также общее неблагополучное состояние экономики в Австро-Венгерской монархии вызвали снижение интереса к развитию предпринимательства среди словенцев. Словенские капиталисты успешно вели дела прежде всего в крупных центрах за пределами словенской территории – в Вене, а также в Риеке и Триесте. Некоторые из них при этом проявляли исключительное внимание к национальным нуждам. Так, например, Й. Г. Славинский на рубеже XIX–XX вв. издал на свои средства стихотворения С.Грегорчича.
В новых политических условиях появились новые газеты. Вслед за «Напрей» (1863) Левстика, «Словенцем» (1865–1867), Эйншпилера в 1867 г. в Мариборе начал издаваться «Словенски господар» (а в 1868 г. там же – «Словенски народ», затем редакция последней газеты переместилась в Любляну, и в 1873 г. «Словенски народ» стал первым словенским ежедневником. Это была газета либерального направления. В качестве ее конкурента в 1873 г. начал издаваться консервативный «Словенец». Впоследствии к ним присоединились и другие газеты, особенно много их было в Триесте и Гориции. Начали появляться также специализированные журналы, например, литературно-критический журнал «Звон» (1870, 1876–1880), издававшийся Й.Стритаром в Вене. Для словенских политических требований, особенно в связи с постепенным введением наряду с немецким словенского языка в административных учреждениях и судебных органах[22], было важно появление таких периодических изданий, как «Правник Словенски» (1870–1872), с 1881 г. – «Словенски правник». Правовая лексика была нужна не только для издания государственных и земельных официальных бюллетеней на словенском языке, но и для постоянного расширения терминологии в соответствии с условиями социально-экономического развития, регулировавшегося тогдашним законодательством. По существу речь шла о претворении в жизнь одного из основных требований национального движения 1848 г.
Политический раскол среди словенцев произошел уже в начале 70-х гг. XIX в., противоречия между консервативными «старословенцами» и более либеральными «младословенцами» была весьма глубокими. Неудачи в области экономики, провал на выборах 1873 г. и все возраставшее давление со стороны немецкого национализма, венгерского национализма в Прекмурье и итальянского ирредентизма[23] в Триесте заставили словенских политических и общественных деятелей в следующие двадцать лет сплотиться и проводить политику национального согласия. К этому их в немалой степени вынуждало экономическое положение, которое, особенно в сельской местности, стремительно ухудшалось. Введение в строй новых транспортных путей оказывало сильное давление как на промышленно-ремесленную, так и на аграрную сферу, став причиной возникновения сильной конкуренции за счет притока более дешевых привозных товаров и сельскохозяйственного сырья. Закат словенской черной металлургии, необходимость срочной модернизации сельского хозяйства, последствия «дикого» капитализма, полное преобладание денежного хозяйства при росте населения вызвали сильный кризис в аграрной области. Крестьяне влезали в долги, многие были вынуждены спасать свое будущее, переселяясь в другие места. Индустриальное развитие было весьма скромным, словенский капитал – слишком слабым. Сначала многие искали заработок в западноевропейских странах – Германии, Франции, Бельгии, а с 80-х гг. XIX в. – в США, куда до Первой мировой войны переселилось не менее четверти миллиона человек, то есть около 15 % населения. Кливленд стал, таким образом, одним из городов со значительной долей словенского населения. Для нации, которая насчитывала около 1,5 миллиона человек, это было существенным ударом, особенно потому, что среди искателей лучшей жизни были, как правило, наиболее целеустремленные и предприимчивые люди. По образцу других стран Западной Европы среди словенцев в эти годы получила распространение такая форма социальной помощи, как создание касс взаимопомощи. В последующие десятилетия сеть таких касс, получив определенную политическую поддержку, стала крупнейшей национальной компанией.
В начале 90-х гг. XIX в. среди словенцев произошел окончательный политический раскол, стало очевидным принципиальное расхождение умонастроений. Начался процесс формирования политических партий. Первой была организована консервативная Словенская народная партия, которую из-за доминирующей роли духовенства называли клерикальной. Ей противостояла либеральная Народная прогрессивная партия. Позже других, в 1896 г. была создана Югославянская социал-демократическая партия, взгляды социал-демократов разделял, в частности, крупнейший прозаик и драматург этого времени И.Цанкар. По существу, такое развитие событий было следствием хода исторического процесса. Полное разделение произошло в Штирии, Крайне и Гориции, Триест находился под влиянием либералов, Каринтия – консерваторов. Политическая поляризация особенно ярко отразилась в области культуры. Это заметно при сравнении содержания двух центральных литературных журналов – консервативного «Дома ин света» (1888–1944) и либерального «Люблянского звона» (1881–1941). Важнейшим социал-демократическим теоретическим печатным органом были «Наши записки» (1902–1922). Негативным следствием политической поляризации стала «культурная борьба» – крайне примитивные идеологические и политические дискуссии, участники которых не выбирали слов и выражений. В этой борьбе активное участие принимал лидер либералов писатель И.Тавчар, одновременно являвшийся лидером либеральной партии. Либералам организационно и теоретически было трудно конкурировать с клерикальной партией, опиравшейся в сельской местности на мощную поддержку духовенства. Развивая христианско-социальную теорию и воплощая ее в жизнь на практике, клерикалы привлекли на свою сторону самые широкие народные массы, в том числе и многих рабочих. Среди словенцев возникла уникальная ситуация, не наблюдавшаяся в других землях Австро-Венгерской империи. Чернорабочие и высококвалифицированные мастера были сторонниками социал-демократической партии, а основная масса рабочих состояла в рядах христианско-социальной организации, которой руководил профессор богословия Я. Е. Крек.
В последнее десятилетие перед Первой мировой войной Триест, где проживало больше всего горожан словенского происхождения, было больше всего словенских рабочих, начинает играть определяющую роль в национальной политической и экономической жизни. Именно здесь периодически располагалась штаб-квартира социал-демократической партии, принадлежавшая ей Рабочая библиотека насчитывала несколько десятков тысяч книг.
В Триесте развивалось также словенское банковское дело, способствуя созданию многих акционерных компаний. Самым крупным был Адриатический банк. В 1912 г. ему принадлежало 47 % банковского акционерного капитала Триеста. В Триесте же планировалось открыть первый словенский университет.
Активная политическая и культурная жизнь была и в Гориции. Здесь располагались многочисленные словенские учреждения, успешно конкурировавшие с итальянскими и занимавшие достойное место на общесловенском уровне. Так же как Любляна и Целье, в эти годы Гориция постепенно превращалась в город, большинство населения которого было словенским.
Хуже было в Мариборе, где словенскому национальному движению противостояли не только пользовавшиеся значительным влиянием немецкие националисты, но и состоявшие в рядах Австрийской социал-демократической партии хорошо организованные рабочие. Однако, несмотря на трудности, в целом национальное развитие словенцев успешно проходило и здесь. Такие же процессы характерны и для Прекмурья. Самая неблагоприятная ситуация сохранялась в Каринтии, где словенцы не могли опереться ни на поддержку земельных парламентов, ни епископства.
Развивалась промышленность, ширилась местная сеть железных дорог. К 1914 г. была построена железная дорога в хорватский город Карловац, прошедшая по территории Белой Крайны и Нижней Крайны, которые из-за отсутствия железнодорожного сообщения были наиболее отсталыми словенскими регионами.
Хуже было только в Прекмурье. Именно из этих областей, а также из Прекмурья эмигрировало более всего населения.
В целом в первые десятилетия XX в., несмотря на сильный отток населения, словенцы переживали национальный подъем. Функции словенского языка расширились – постепенно он становился языком обучения в гимназиях (первая частная гимназия была основана в 1905 г. на окраине Любляны, первая государственная – в 1913 г. в Гориции), должен был стать языком обучения в университете, создание которого наряду с программой «Объединенная Словения» оставалось одним из базовых политических требований словенцев.
Первая мировая война имела для словенцев трагические последствия. Вдоль западной этнической границы проходил фронт на реке Соче, военные действия, сопровождаемые большими человеческими жертвами, нанесли страшный материальный ущерб, вынудили многих жителей стать беженцами. Словенская территория в значительной степени служила тылом этого фронта, там действовал жесткий военный режим, обеспечение продуктами первой необходимости было строго нормировано.
Во время Первой мировой войны общение словенцев с русскими становится более массовым. Словенцы воевали на русском фронте, многие из них переходили на сторону противника. Многочисленные русские военнопленные строили на словенской территории военные объекты, например дорогу на перевал Вршич, где несколько сотен из них в 1916 г. засыпало снежной лавиной.
Чем дольше длилась война, тем больше росло недовольство народа. Смерть императора Франца-Иосифа I в 1916 г. остро поставила вопрос о будущем монархии. Национальные противоречия в государстве обострялись. Словенцы все решительнее поднимали вопрос о создании новой югославянской государственной единицы в рамках империи. Их положение еще больше обострило заключение Лондонского пакта, в котором Антанта обещала передать Италии более трети словенской территории на западе. Оживление парламентской жизни в Австро-Венгрии после принятия Майской декларации (20 мая 1917 г.) сделало возможным окончательное формирование словенских политических требований. Хотя сначала они не предусматривали выхода из состава Габсбургской монархии, объективные события, прежде всего поражение блока Центральных держав, вынудили словенских политиков искать выход в объединении с остальными южными славянами. Это вызвало раскол в правящей клерикальной партии. На проавстрийской стороне остался до тех пор бесспорно ведущий консервативный политик И.Шуштершич, проюгославянское направление возглавил после смерти Я. Е. Крека новый яркий политический лидер священник А.Корошец. 29 октября 1918 г. проживавшие до этого в Австро-Венгрии южные славяне провозгласили создание Государства словенцев, хорватов и сербов, а уже 1 декабря 1918 г. вместе с объединившимися к тому моменту Сербией и Черногорией вошли в Королевство сербов, хорватов и словенцев под властью сербской династии Карагеоргиевичей.
Народное поэтическое и эпическое творчество
Словенское народное поэтическое творчество и повествовательное творчество представляют собой часть народной духовной культуры и – одновременно – словесного искусства. У обоих этих явлений есть специфический контекст бытования, в котором они существуют, развиваются и отмирают. Народная песня и сказ являются истоком развития словенского литературного творчества, считаются своего рода «пралитературой». Однако народная песня и сказ – не только предшественники авторской поэзии и прозы. Это самостоятельно развивающиеся, не зависящие от литературных направлений и течений исконные явления национальной словесной культуры. В некоторых песнях мы находим следы древнейших событий, относящихся еще к праславянскому периоду. Таковы, например, песни, возникшие в VI–VII вв. н. э. в период заселения словенцами их нынешней территории.
Народная песня в Словении в настоящее время бытует в четырех различных проявлениях: народная песня в живой народной традиции, народная песня как часть перформанса – встречи народных певцов и музыкантов, народная песня как компонент авторской поэзии, прозы и драматургии и, наконец, народная песня как предмет неофольклоризации. Народное повествовательное творчество также сегодня представляет собой часть живой народной традиции и одновременно присутствует в структуре прозаических литературных произведений.
Общественный и научный интерес к народной песне в Словении возник уже в XVIII в., когда словенская территория была разделена между различными землями Габсбургской империи, а национальное самосознание словенского народа только формировалось. Тогда ее называли «narodna»[24]. Этот термин использовался до Второй мировой войны, позднее был вытеснен терминологическим определением «ljudska»[25], хотя за пределами профессиональных кругов продолжает бытовать и прежнее название. Реже используется термин «фольклорная» песня; он был введен в словенскую фольклористику в последнее десятилетие XX в.
Первые записи словенских народных песен были сделаны почти случайно еще в XVIII в. люблянским монахом патером Дизмой Закотником. Так стали известны пять эпических песен: «Пегам и Ламбергар», о неудачливом охотнике, о короле Матьяже, о Юрии Кобиле и о липе на Старой площади. Сам рукописный сборник Закотника не сохранился, но его, несомненно, держали в руках деятели словенского Просвещения Ж. Цойс и В. Водник. Был знаком с ним и первый национальный драматург А. Т. Линхарт, который в 1780 г. в свободной форме переложил на немецкий язык песню «Пегам и Ламбергер», опубликовав ее в своем поэтическом сборнике «Цветы Крайны» («Blumen aus Krein»). Начало собирательства текстов связано в Словении с распространением немецкого перевода М. Дениса «Оссиана» Дж. Макферсона и прозвучавшим в то же самое время призывом к славянским народам записывать свои старинные песни. Первую целенаправленную запись песен как текстов с мелодиями организовало в 1819 г. люблянское Филармоническое общество по инициативе Венского Общества друзей музыки (Gesellshaft der Musikfreunde). По мере распространения романтических призывов к изучению народного творчества число собирателей росло, однако в основном записывались лишь тексты. До конца 1880-х гг. песни, или «народное творчество» («narodno blago»), собирали отдельные энтузиасты, в число которых входили С. Враз, Й.Рудеж, Э.Корытко, М.Майяр-Зильский и многие другие. В 1887 г. приват-доцент славянской филологии Венского университета К.Штрекель составил «Просьбу о собирании народного творчества», которая была опубликована в журнале «Люблянский звон». В ней он впервые употребил слово «фольклор», а также описал, какими должны быть принципы записи и публикации. Результатом этой работы стал сборник «Словенские народные песни» 1–4 (1895–1923), его последнюю – 16-ю – тетрадь после смерти Штрекеля завершил Й. Глонар. С именами Штрекеля и, позднее, словенского этнолога и слависта М. Мурко связано собирательство народных песен по всей Словении в рамках распространенного по территории тогдашней Австрии призыва к собирательству фольклорного материала, завершившегося публикацией издания «Народные песни в Австрии» («Das Volkslied in Österreic») (1904–1913). Так был создан один из самых значительных словенских рукописных сборников народных песен – OSNP[26], объем которого составляет тринадцать тысяч единиц.
Первые звукозаписи словенских народных песен были сделаны в 1898 г. Их записал на восковые валики с помощью фонографа Б.Викар в с. Тишина (Седлак в нынешнем Прекмурье, которое тогда входило в состав Венгрии). Первым словенцем, сделавшим звукозаписи народных песен также на восковые валики с помощью фонографа в 1914 году в Белой Крайне, стал Ю.Адлешич, а годом раньше, в сентябре 1913 года, сто словенских песен записала на фонограф русская фольклористка Е.Э.Линева, посетившая Чрномель, Адлешичи, Виницу, Блед, Речицу и Брезье. Большинство записей Линевой ныне хранится в отделе фольклора Института русской литературы (Пушкинский дом) в Санкт-Петербурге, а сорок семь из них – в Институте народной музыки (ИНМ) Научно-исследовательского центра Словенской академии наук и искусств (САНИ). Системное собирание и изучение народных песен продолжилось с учреждением Института фольклора, основанного в 1934 г. в Любляне по инициативе Ф.Маролта, и ведется до настоящего времени. В архиве ИНМ хранится более пятидесяти тысяч единиц фольклорного материала (народная музыка, песни, танцы). Это один из самых крупных архивов подобного рода в Европе. Самое значимое академическое собрание народных песен – сборник «Словенская народная песня» в 4-х тт. (1970–1998), опубликованный издательством «Словенская матица» в Любляне под эгидой ИНМ.
В соответствии с принятым в Словении определением, народная песня – это созданное преимущественно спонтанно, в результате импровизации, словесно-музыкальное произведение, для которого характерны устный стиль и вариативность. Процессы ее создания и воспроизведения весьма близки друг другу. От авторского поэтического произведения народная песня отличается способом бытования, мелодией и типом языкового творчества, в ней отражаются как этнопоэтика конкретного народа, так и универсальная поэтика. Она возникает как результат творчества отдельного одаренного индивида и бытует в окружающем его обществе. Народная песня развивается согласно собственным закономерностям, испытывая влияние извне, однако сохраняя при этом компоненты, являющиеся наследием прежних эпох. Для нее характерны преемственность возникновения и отмирания во все временные периоды, вне зависимости от социальных и исторических изменений, специфическое по сравнению с авторским поэтическим произведением бытование. Народная песня сохраняется и передается устно, ее поют по памяти. Она отличается от авторской поэзии тем, что существует только вместе с мелодией, а также формированием текста, способами выражения, строением стихов и куплетов, ролью (функцией), которую она играет в обществе. По крайней мере до Второй мировой войны, а кое-где и после, народная песня была неотъемлемой частью повседневной и праздничной жизни словенцев. Народные песни поют по самым различным случаям (за работой, для развлечения, как элемент обычаев и обрядов). По форме и содержанию они весьма разнообразны: от простейших звуковых вокальных действий (возгласы, подражание звукам природы или производимым какими-либо музыкальными инструментами, припевы, состоящие из ничего не значащих слогов) до ритмизованных текстов, встречающихся как у детей (считалки, вопросы-ответы, дразнилки, подражания), так и у взрослых (рифмованные возгласы, исполняемые на гуляниях куплеты, колядки-пожелания, шутливые литании[27]). Народная песня – это синкретический живой организм, подверженный постоянным изменениям, в то время как авторское поэтическое произведение – это прежде всего результат индивидуального словесного творчества. При этом стихи могут быть положены на музыку, а могут только декламироваться. Форма такого произведения неизменна. Воздействие аудитории на народную песню гораздо сильнее, чем на авторскую. Для народной песни существенны также все те факторы, которые определяют каждый раз иной способ ее исполнения, – условия, в которых она исполняется, участие в исполнении тех или иных лиц, способ вокального воспроизведения, событие (обряд, обычай, традиция), с которым связано исполнение определенной песни. В отношении авторского поэтического произведения мы должны иметь в виду то, как оно было создано, положение и место автора в обществе, стиль, характерный для периода творчества данного автора, политические и мировоззренческие (духовные) обстоятельства, в которых создается произведение. Носителями словенских народных песен в прошлом были выходцы преимущественно из крестьянской среды и других низших слоев общества (пастухи, солдаты, ремесленники, городская беднота), а ныне народные песни сознательно культивируются и изучаются также представителями высших общественных слоев. По сравнению с авторскими произведениями по средствам языкового выражения народные песни более предметны и конкретны; авторские произведения более абстрактны. Базовое различие в процессе возникновения народной песни в противоположность авторской – это способ исполнения и распространения с помощью легко запоминаемых формул, повторов, в комплексе с мелодией. В народном поэтическом творчестве жанры не смешиваются между собой (исключение составляют случаи, когда речь идет об изменении функциональной принадлежности, например, поминальная песня превращается в балладу, или об интертекстуальности отдельных песен, когда отдельные «бродячие» стихи или шаблоны переносятся из лирики в эпос или здравицы и т. д.), в то время как в авторской поэзии нередко наблюдается смешение жанров.
Когда словенцы в VI в. заселили свою нынешнюю этническую территорию, они уже были носителями праславянской традиции. От коренного населения – романизованных нориков, иллиров и кельтов, которых словенцы называют «влахи» или «лахи», – они, вероятно, переняли т. н. античную традицию, впоследствии слившуюся с их собственной. Позже в нее был включен также ряд элементов как содержательного, так и формального плана, заимствованных от соседних германских, романских и южнославянских народов.
К наиболее древней мифологической традиции относится сюжет о сотворении мира, отраженный в песне «Рыба Фароника», о рыбе, на которой стоит мир. Этот текст вместе с мелодией был записан в с. Подмелец-на-Толминскем в 1952 г. В песне говорится о мифологическом персонаже – рыбе, которая, в соответствии с древнейшими преданиями, общими для народов Старого и Нового Света, держит у себя на спине весь мир. Подобное верование о том, что Земля стоит на рыбе, зафиксировано также у украинцев и поляков. Народная песня отражает мифологическое представление о рыбе Фаронике, но одновременно содержит также христианские апокалиптические элементы: Иисус взывает к рыбе, чтобы она сжалилась над детками и роженицами, что напоминает фрагменты из
Евангелия. К древней традиции относятся также песни о водяном, похищающем себе в жены девушку, пришедшую за водой; о спасении превращенного в змею королевича, для чего требуется ударить тремя прутами; о непослушных детях, которых прокляла мать, и они превратились в птиц; о десятой дочери – жертве поверья о том, что десятую часть всего нужно приносить в жертву богам. В прозаическом варианте этот сюжет распространен во всей Европе, прежде всего в Ирландии, а в Словении известен также в виде песни. Народная традиция рассматривает десятого ребенка как нечто особое, что может нанести вред семье, особенно если это – дочь, девочка. Поэтому и после христианизации такой ребенок мог подвергаться преследованиям. Эта песня известна также кочевским немцам[28], однако они заимствовали ее у словенцев. В словенском народном творчестве кроме баллады «Десятая дочь» существует также сказ о десятом брате, который является более поздней аналогией «Десятой дочери». Происхождение сюжета о десятом брате пока не выяснено.
Народная песня «десятая дочь»
Античная традиция мощно представлена прежде всего в народной эпической поэзии. С мифом об Орфее связана песня о музыканте, который идет играть пред вратами ада, чтобы в качестве оплаты получить души своих родных и тем самым спасти их. Известного по античной мифологии дважды рожденного Диониса-Загрея воспевает баллада о во второй раз родившемся человеке. С античным сюжетом об Эдипе перекликается словенская песня о св. Матии, который, сам того не зная, убивает отца и мать. Сюжет об Оресте поэтически преобразился в семейной балладе «Рошлин и Верьянко». Некоторые праславянские, или дохристианские, следы мы находим также в ряде белокрайнских купальских колядок, в которых говорится о свадьбе с солнцем; в песне, обращенной к дождю. Некоторые заговоры также уходят корнями в самый древний слой народной традиции, например, заговор от отека или заговор от ненастья.
Средневековая традиция исключительно богато представлена прежде всего в эпических песнях. Особенно много среди них песен-легенд, в которых содержатся библейские мотивы, т. е. присутствует христианская традиция. Известно также много исторических, любовных и семейных баллад. Важным фактором жизни в средневековой Европе были паломничества (в Кельн, Сантъяго-де-Компостелла) – отсюда сюжеты песен «Св. Иаков спасает паломника, идущего в Сантъяго-де-Компостелла», «Иисус смиряет бурную реку», «Мария и лодочник», «Мария молит Бога за женщин-детоубийц». Свое отражение в народном творчестве находят также торговля, жизнь монастырей и замков («Благородная госпожа убивает ребенка служанки», «Неверная госпожа и три стражи»). Из немецкой традиции в XV в. в Словению попала песня о короле Матьяже и Маргетице. Описание жизни в замке характерно также для песен «Король Матьяж спасает свою невесту» и «Король Матьяж в турецкой неволе». Наиболее известной, несомненно, является эпическая песня «Пегам и Ламбергар». Повествование о битве богатыря Ламбергара с вызвавшим его на бой иноземцем
Пегамом является не только первым опубликованным примером словенского народного творчества, но и одной из самых известных словенских эпических песен светского содержания. Упоминания о ней встречаются в исторических источниках еще до того, как она была записана [29]. Содержательное ядро песни – поединок между рыцарем и великаном, обладающим сверхчеловеческой силой. Первоисточником здесь стал вавилонский мотив боя богатыря с великаном, который оставил след в еврейской традиции (Давид и Голиаф) и распространился по всей Европе в прозаическом и песенном вариантах. Эта песня очень распространена, о чем свидетельствуют многочисленные изображения на фронтальных досках расписных ульев.
Проникли в народную балладную традицию и испанские мотивы, содержащиеся, например, в песне «Зарика и Сончица» о сарацинском плене. Одним из самых известных – и одновременно наиболее трансформированных, благодаря переложению поэта-романтика Ф.Прешерна произведений[30], в котором мотив похищения трансформируется в чаяние чего-то заморского, лучшего, является баллада «Красавица Вида» о похищении молодой женщины-матери во времена арабо-мавританских набегов. Сюжет баллады о «Похищении хитростью – заманивании на корабль с драгоценным товаром», вероятно, был занесен норманнами на Сицилию в IX–XI вв. Баллада «Юная Зора» также описывает жизнь в замке, это семейная эпическая песня, в которой содержится мотив опасного сватовства. На нее повлияла распространенная на Востоке и в Византии притча о Соломоне и его неверной жене, которая, применив волшебное средство, убегает от мужа к царю-язычнику. Из европейской (немецкой) традиции до Словении дошла баллада о Еленгаре. Еленгар (Улингер, Лайнар) – отрицательный народный персонаж словенской версии старинной народной баллады об убийце девушек, которую и поныне исполняют почти во всех германских, романских и славянских землях. Баллада предположительно зародилась в Голландии, где была опубликована еще в 1540 г. Халевийн – соблазнитель девушек сначала очаровывает их своим пением, а затем убивает. В Германии героя стали называть Улингер, у словенцев – Еленгар, а иногда – Лайнар[31].
В Новое время наибольшее распространение получили темы турецких набегов в период начала XV – конца XVII в. (например, песня об Аленчице из Рибницы), австро-турецких войн («Турки под Веной», «Разбойник» и др.), в меньшей степени – крестьянских восстаний, которые рассматриваются, скорее, в социальном ракурсе («Господин стреляет в распятие»). В некоторых текстах сохранились мотивы борьбы за власть между различными династиями («Девушка-воин»). Песни рассказывают об армиях наемников, эпохе Реформации («Самоубийство монахини»). К концу XVII в. можно отнести оригинальную балладу «Галерник». Не позднее 1781 г. возникла песня о матери, осужденной за убийство ребенка. О всеобщей воинской повинности говорится в солдатской песне «Ой, этот боевой барабан». Присутствует также тема французской военной кампании, например «Французы начали войну» и др. В XVIII в. в Словению проникают четырехстрочная альпийская плясовая строфа – частушка (словен.
По аналогии с классификацией, принятой в литературоведении, народные песни можно разделить по жанровой принадлежности на эпические и лирические, по содержанию, функции, принадлежности к тому или иному слою общества («сословности») и по соотнесенности с возрастом. Чаще всего песни классифицируются по их содержанию. Помимо эпической песни – баллады, которая будет ниже рассмотрена более подробно вследствие своей исключительной важности для словенской народной и литературной традиции, можно выделить лирические любовные песни, содержащие личную исповедь, наряду с ними – песни-раздумья, а внутри группы любовных – частушки, являющиеся особой формой любовных лирических песен. Любовные песни составляют отдельную группу: их темой является любовь между юношей и девушкой и связанные с этим последующие события («Где ходит моя пара», «Они обнимаются»).
Поскольку некоторые из жанров народной песни связаны с обычаями и обрядами, в зависимости от функции можно выделить также сватовские (свадебные), погребальные, плясовые, солдатские и другие песни. В сватовских песнях говорится о свадьбе, ими в обязательном порядке сопровождались свадебные обряды, сюда же относятся некоторые здравицы. При снятии венца с головы невесты также поются обрядовые песни, есть специальные песни, под которые собирают подарки для невесты, серенады, исполняемые парнями под окном возлюбленной («Приглашение на свадьбу», «Налью винца себе я чарку»). Погребальные песни исполнялись у смертного одра, в их текстах говорится о смерти, бренности, душах в чистилище, о похоронах и т. д. («Смерть забирает всех»). Особой группой являются религиозные песнопения, исполняемые верующими в церкви, своеобразный характер исполнения отличает лоретанские литании[32]и народные молитвы, также имеющие форму речитатива, но их следует отнести, скорее, к кратким ритмизованным текстам («Баюкай же, Мария, Иисуса»). К религиозным относятся также песни паломников. По своей функции они представляют собой особый жанр, поскольку исполнялись исключительно в период паломничеств, при заходе в паломнические церкви, большинство из них посвящено Деве Марии, некоторые песни можно отнести к эпическим («Мария, ударенная в Любно[33]»). Кое-где существовал обычай причитать, оплакивая усопшего. В этих песнях присутствовал своего рода речитатив, а мелодии как таковой не было (например, «Причитание по матери»). К погребальным песням относятся также «прощания», которые можно назвать песнями-некрологами, поскольку они включают информацию о времени трагического события, его месте и имени (именах) лиц, которые покалечились, умерли или были убиты. Тексты и мелодии этих песен писались местными грамотными людьми – учителями, органистами или просто талантливыми выходцами из народа («Скоропостижная кончина трех дочерей»).
Плясовых песен в Словении немного. Бытует несколько таких текстов, их пели и поют во время танца, хотя сам танец не обязательно в них упоминается («Танец со стуком»). Танцем, при котором исполняются плясовые песни, является штаериш, во время него пение частушек (иногда сочиняемых на ходу) перемежалось с инструментальным сопровождением. Песни, классифицируемые «по социальной принадлежности» – это произведения о холостом и замужнем состоянии, о профессиях, крестьянском труде («Песня дровосеков»). В песнях о браке или холостой жизни хвалят или проклинают замужество, рассказывают о трудностях брака, они могут быть шутливыми или насмешливыми. Форма этих песен по-называет, что они относятся к новейшим пластам традиции и были созданы, скорее всего, в XIX в. («От всех привет холостяку», «Замужняя женщина рассказывает девушке о трудностях брака»). Особой разновидностью являются солдатские песни: в них рассказывается о военной службе и солдатской жизни, находят отражение события военных лет, в том числе реальные, например, французские и австрийские военные кампании, запись в добровольцы в армию императора Мексики Максимилиана Габсбурга11 и т. д. («Плохие новости слышны из Граца»). Некоторые песни о профессиях являются шутливыми или дразнилками, многие созданы исполнителями – музыкантами. К ним относятся некоторые шутливые песни и дразнилки (например, о недовольном брате-францисканце, о жителях г. Камник, а также варианты известной и в других странах дразнилки о портных, убежавших от улитки). Отдельную подгруппу песен о профессиях представляют собой песни ночных сторожей. В Любляне в эпоху Средневековья существовали профессиональные ночные сторожа, которые каждую ночь ходили по городу, выкрикивая, который час, чтобы показать, что они бодрствуют и следят за возможным возникновением пожаров.
Особую группу представляют собой колядки, обрядовые песни колядников. Колядование – обрядовый обход, совершаемый колядниками от дома к дому по особым праздникам. Впервые колядование упоминается в катехизисе основоположника словенского книжно-письменного языка протестанта П.Трубара 1575 г. Имеется особый обрядовый шаблон – приветствие, пожелание к соответствующему празднику, просьба о подарке, выражение благодарности и заключительное приветствие. Песни подразделяются на новогодние пожелания, колядки на праздник Трех королей, на Сретение, на Юрьев день, купальские колядки, колядки на день Св. Варвары, рождественские колядки, колядки на день Св. Стефана, сюда относятся также тексты на «день битья» в День невинных младенцев 28 декабря («Старая белокрайнская колядка»). Детские песни – это песни, написанные детьми и отражающие их видение мира. К детским песням причисляются как те, которые поют или про– [34] износят нараспев сами дети, – считалки, вопросы-ответы, пожелания, словесные игры, подражания, плясовые игры, песни про животных («О сороке»), так и те, которые детям поют или рассказывают взрослые (колыбельные – «Убаюкивая Иисуса», игры с пальцами и т. д.).
Для словенских народных песен характерны несколько особых стихотворных форм, встречающихся только в народном творчестве и неизвестных авторскому поэтическому искусству, например трехчастный восьмисложник, являющийся составным стихом: 3+2+3. Он относится к древнейшему словенскому стихотворному наследию и особо интересен тем, что среди индоевропейских народов известен только славянам, а также тем, что эта весьма сложная стихотворная форма не имеет аналогов даже в античной поэзии:
Другой особой формой является лирический десятисложник – древнейшая стихотворная форма, которую словенцы принесли с собой уже в период заселения своей нынешней территории. Лирического десятисложника нет ни у соседних германских народов, ни у романских, хорватское влияние также исключается, поскольку этот тип стиха известен в центральной, северной и западной Словении. Его особенностью является деление: 5+5 слогов, отличное от сербского и хорватского героического десятисложника: 4+6. Лирический десятисложник был основным словенским балладным стихом. Он сохранился в эпических и лирических песнях, однако в последних распался на два пятисложника. В эпической песне лирический десятисложник выглядит так:
в военной песне два пятисложника объединены в десятисложник с анакрузой[35]:
Для альпийского региона характерны альпийские частушки – краткие четырехстрочные песни, или куплеты, имеющие размер так называемого частушечного стиха, подобные восточно-альпийским частушкам (нем. «
В целом для народной песни характерны языковые шаблоны, формулы, которые являются особым повтором, имеющим определенную функцию в построении текста и сюжетной линии народной песни. Это устоявшаяся форма какой-то мысли или понятия, которая повторяется одинаковым образом в различных сочетаниях и относится к закономерностям языкового и содержательного формирования текста. По своей функции это – композиционное, мнемотехническое и магическое средство. Оно выступает как вводный стих / вводная формула: «Leži mi, leži vrtec; Stoji, stoji en beli grad» («Лежит, лежит мой садик; Стоит, стоит белый замок»), заключительный стих: «Mi se od vas potočimo /, vas Mariji izročimo» («Мы от вас уходим, вас заботам Марии вручаем») и т. д. Характерны устоявшиеся словосочетания: beli grad – «белый замок», zelena lipica – «зеленая липка», belo lice – «белое лицо», žlahtno vince – «благородное винцо»; эмпирические сравнения: «Moja dekle je fajn / kot češnja na gmajn» («Моя девушка хороша как черешня в поле»); использование чисел 3, 5, 7, 9, что может означать постепенное усиление: «s prvoj šiboj, z drugoj šiboj, s tretjoj šiboj» («c первым ударом, со вторым ударом, с третьим ударом»); выражение с помощью противопоставлений, временные, пространственные, количественные определения: «Preden bo jutri beli dan / boš že na pare dja»«(«Прежде чем наступит белый день, окажешься на смертном одре»), «z eno roko odpirala, s to drugo me objemala» («одной рукой открывала, другой – меня обнимала»). Часто встречаются формулы с отрицаниями: «to ni lepa zvezdica,/ je pa dekliška kamerca» («то не прекрасная звездочка, а девичья горница»). Выражается вариантность: «Je pa davi slanca padla; Davi pa je slanca padla; Snoči pa je slanca padla…» («Вчера выпал иней; выпал вчера иней, иней вчера выпал»).
Принятое в Словении определение народной баллады гласит: словенская баллада – это сжатая повествовательная песня, иногда с более акцентированной драматической или диалогической структурой, с особым способом повествования, несчастливым или счастливым концом. У словенцев записано более трехсот типов баллад, что делает Словению одним из наиболее богатых в этом смысле регионов Европы. Баллады распространены по всем областям, но в некоторых они встречаются чаще: например, на территории около Камника и Моравч, на южных склонах Похорья, в долине Рибницы, в Резни и южной части Прекмурья. По функции баллада может быть колыбельной, трудовой или обрядовой песней. Для баллады характерна трехчастная структура (введение, основная часть, развязка). Баллада представляет образ человека, его индивидуальность и национальную принадлежность с учетом архетипических элементов, присущих коллективному сознанию, что придает ей универсальность.
В истории словенской литературы термин «баллада» начал использоваться для относительно коротких эпических песен о необычных, драматически обостренных, иногда ужасающих событиях, заимствованных из сказочного, мифологического, исторического, а также современного их создателям мира. В балладе эпические элементы объединяются с драматическими и лирическими. В истории литературы термин «баллада» переносится на народные эпические песни («Десятая дочь», «Рошлин и Верьянко», «Красавица Вида», «Король Матьяж» и др.), оказавшие сильное влияние на развитие авторской баллады. Наиболее известные словенские баллады – «Десятая дочь», «Пегам и Ламбергар», «Юная Зора», «Зарика и Сончица», «Красавица Вида», «Монахиня», «Еленгар», «Музыкант у врат ада» и др. Классификация эпических песен по содержанию восходит к варианту, предложенному еще Штрекелем, более подробно повествовательные песни (баллады) классифицированы в сборнике «Словенские народные песни» I–IV (1970–1998). Они разделены на восемь групп, в зависимости от тематики: героические и исторические, мифологические и сказочные, легендарные, социальные, любовные, семейные, про животных, шутливые, разные.
В словенской народной традиции по числу типов и вариантов наиболее широко представлены эпические песни-легенды (наряду с любовными и семейными), что не удивительно, поскольку словенцы сильно связаны с христианской традицией. Для словенского народного творчества характерно также очеловечивание Иисуса и Марии, святых, персонажей из Священного Писания, которые по характеру весьма приближены к людям.
В словенской балладной традиции выделяются три группы баллад:
–
–
–
Для словенской баллады характерны сжатые сюжет и форма, она имеет мелодию, может выступать в функции поминальной песни (баллада о смерти невесты в день свадьбы, о вдовце на могиле жены, о смерти вышедшей замуж в далекие края). Баллады пели и во время коллективных работ, например, сбора винограда, прополки, лущения кукурузы и фасоли, прядения, у смертного одра. Баллада может быть обрядовой песней (на Красе известна колядка на день Трех королей, центральная часть которой является легендарной балладой о Марии и лодочнике), песней ребенку («Водяной»). Сохранилась и баллада как плясовая песня. Так, в Белой Крайне на юге Словении в день зимнего солнцестояния плясали коло и при этом пели сказочную балладу о пастухе, у которого три колдуньи (мать, сестра и возлюбленная) во сне вырвали сердце из груди. Баллада называется «Три женщины вырывают юноше сердце» («Побелело поле»): ритм танца согласуется с ритмом песни – они пляшут коло, танец, который пришел в Словению с Балкан вместе с ускоками[36]. Для народных баллад характерно также некоторое морализаторство – народная справедливость стремится, чтобы зло было наказано. От авторской баллады народная отличается тем, что поется с ярко выраженным ритмом (благодаря мелодии один и тот же стих или строфа сохраняется во всей песне), очень редко исполняется речитативом (на западной окраине словенской территории известен речитативный способ пения, который допускает стихи различной длины в одном и том же тексте). Как и всякая народная песня, в Словении баллада поется коллективно, ее никогда не поет только один из присутствующих, но все вместе. Именно таким образом баллада сохранялась и распространялась.
Словенская авторская баллада возникла позже, когда представители эпохи Просвещения познакомились с немецкими предромантическими балладами и начали переводить баллады Бюргера, Гёте и Шиллера. Первой вершины словенская авторская баллада достигла в XIX в.: после осуществления перевода баллады Бюргера «Ленора» Прешерн написал первую национальную балладу «Водяной» (1830), которая также возникла на основании народной традиции. Еще до появления прешерновского произведения была известна народная баллада о водяном; она основывалась на рассказе о похищении водяным люблянки Уршки Шефер на танцах у липы на Старой площади Любляны, который в Словении был записан Я.В.Вальвазором в историографическом труде «Слава герцогства Крайна» (1689). Можно предположить, что помимо этой версии Прешерн знал также народную балладу «Водяной», текст которой содержался в позднее утерянном сборнике Закотника (1775), и балладу «Черт уносит плясунью», впервые записанную до 1839 г. Й. Дробничем и опубликованную в 1889 г. с произвольными исправлениями текста. В ней также говорится о танцах под липой, однако там одним из танцоров становится черт, пришедший на танцы для того, чтобы их участники не перекрестились перед началом гуляния. Именно эта баллада считается собственно словенской.
В словенском фольклоре есть и краткие ритмизованные тексты, которые относятся к песенной традиции, хотя не имеют мелодии и носят обрядовый характер, – заговоры. Воспроизводимый в них текст должен точно соответствовать предписанному образцу, поскольку он имеет магический характер, выполняет функцию оберега. Колдовство с помощью слов использовалось с целью лечения людей и животных, предотвращения угрозы ненастья, а также чтобы навредить врагу (проклясть его). Эти тексты имеют дохристианское происхождение, но содержат некоторые христианские элементы («Отукусазмеи», «Как охотникам заговорить ружье, чтоб оно не стреляло», «От ненастья»). Народные молитвы – это также ритмизованные тексты, которые выражают религиозные убеждения людей, отражают почитание Христа и девы Марии, содержат просьбы к высшим силам. В них люди говорят о своих личных телесных и душевных мучениях во время несчастий (чума, голод, страдания в семье). Народные молитвы составлены по образу и подобию литаний, самыми многочисленными являются вечерние молитвы, по содержанию и форме они очень разнообразны, часто связаны также с «Золотым “Отче наш”» – молитвой, пассионной по содержанию, созданной, по всей вероятности, во время катастрофических катаклизмов, охвативших Европу в XIV и XV вв. под влиянием еретических движений бичующихся и прыгунов («Мария, пошли мне шесть ангелочков», «Мы вручаем себя Богу», «Иисусовы муки – Золотой “Отче наш”»[37]. Большинство заговоров в Словении собрал В.Мёдерендорфер в книге «Народная медицина у словенцев» (1964), молитвы собраны в 3-м томе «Словенских народных песен» К.Штрекеля (1904–1907) и в книге З.Кумер «Золотой “Отче наш”» (1999).
Краткие ритмизованные тексты, имеющие повествовательный характер, – пословицы, поговорки, загадки, устойчивые народные речения. Народная поговорка представляет собой устойчивое словосочетание, обычно с особым переносным значением слов, которое в различных текстах повторяется в частично измененном виде. При чтении текстов песен они ощущаются как постоянные составляющие, имеющие характер повторяющейся формулы, в похожих условиях появление их в тексте ожидаемо:
«Čej si, Nežica doma, / da te nišči ne pozna» – «Откуда же ты, Нежица, родом, что тебя никто не знает»;
«Oj, čej si kralič, ti doma, da te nišče ne pozna?» – «Ой, Откуда же ты, королевич, родом, что тебя никто не знает?».
Пословица – это емкая словесная структура, которая выражает некоторую мысль, а зачастую народную мудрость. Она может быть составной частью повествования, даже басни и содержать скрытую мораль: «Хочешь зажечь других, должен гореть сам», – авторство этого изречения принадлежит видному просветителю XIX в. епископу А.М.Сломшеку. Некоторые из таких формул можно найти у Вальвазора и в барочных текстах конца XVII в. священников Я.Светокрижского и Матии Кастелеца. Попытку систематизации таких изречений предпринял В. Урбас, который подразделил их на правила жизни, изречения о человеке и его природе и пословицы о погоде. Другой дидактический жанр – загадка – привлек внимание словенских просветителей. Отдельный сборник загадок первым издал во второй половине XVIII в. М.Похлин, а поэтически их обработал поэт В. Водник.
В Словении в XVIII в. внимание словенских интеллектуалов в большей степени было сосредоточено на народных песнях, чем на народных сказах. Водник с помощью помещика из Рибницы Й.Рудежа собрал некоторые сказания о мифологических существах в «Мифах и верованиях Рибницы», однако из-за того, что тогда песня считалась более высокой разновидностью литературы, редкие записи народной прозы он переложил в стихах («Дрозд и бездна»).
В эпоху романтизма интерес к поэтическому творчеству был значительно больше, чем к прозе, поэтому известны лишь отдельные записи народных сказаний. Среди редких записей сказка о «Лисице и волке» из архива Михи Кастелица и несколько записей поэта С.Враза и собирателя фольклора Э. Корытко. В Каринтии о них писал священник и поэт У. Ярник. Его «Собрание прекрасных мыслей» (1814) включает в себя также сто пословиц. Этнограф и поэт М. Равникар-Поженчан помимо народных песен начал записывать сказки и сказания. Когда в Вене была создана кафедра славистики (1849), лингвист Ф.Миклошич, заложивший основы славянской филологии, стал инициатором собирания народного повествовательного творчества. Его продолжателями были Д.Трстеняк, М.Майяр-Зильский, И.Навратил и др. Значение народных текстов для понимания славянской мифологии, следуя за мифологической теорией Гримма, научно обосновал Г. Крек в книге «Введение в историю славянских литератур» (1874).
Народные сказания записывал также литератор М.Вальявец, который во второй половине XIX в. стал самым значительным собирателем этого вида фольклорного творчества. К концу XIX в. наиболее крупными исследователями были Штрекель, который помимо народных песен занимался также рукописями народных сказов, и Мурко, посвятивший народным сказаниям свой труд «История семи мотивов у славян» (1890), важную роль сыграли также исследователи Ф. Котник и Й. Глонар. После Первой мировой войны были опубликованы многие сборники народных прозаических текстов, например, «Народное творчество в Роже» (1936–1937) Й.Шашела. В 1930 г. вышли «Сказки и сказания словенского народа» Я.Келемины, до настоящего времени единственный общесловенский сборник народных повествований. Народные сказы с 1947 г. исследуют сотрудники Института словенской этнографии Научно-исследовательского центра САНИ. Научного сборника народных повествований нет, важным источником для их изучения является популярный сборник «Голоса» (издается с 1988, до настоящего времени вышло восемнадцать книг), публикуемый издательством «Кмечки глас» в Любляне.
Повествовательное народное творчество подразделяется на две основные группы: сказки и сказы. В отличие от народных песен, где особенность строения определяет мелодия, здесь в основе лежит способ драматичной подачи содержания повествования.
Античная традиция отражается в сказаниях о жалик-женах[38], словенском аналоге сивилл. Охотник «Сам» из Резни – это античный Полифем. Сказание о лешем («divji mož»), которого ловят пьяным, напоминает историю фригийского царя Мидаса. Славянское влияние прослеживается в сказаниях о мифологических существах (нечистой силе), таких как кресники, мрачники, ведомцы, шкопники[39] и др. Средневековье представлено мотивами из Священного Писания, разошедшимися по сказаниям. Широко известна история о птице, которая носит пищу отшельнику (св. Бенедикт), она записана у Вальвазора. История, высмеивающая жителей Рибницы и Вержея, которые якобы купаются в «льняном море», известна еще Павлу Диакону, только его шутливый рассказ в «Истории лангобардов» (VIII в.) относится к враждебному лангобардам племени герулов. Военные походы венгерского короля Матии Корвина помимо народных песен зафиксированы также в сказаниях с теми же мотивами. В Новое время больше всего сюжетов для народных сказаний породили французские военные кампании.
Сказки – это повествования, сюжет которых несомненно вымышлен. Они имеют драматическую завязку и развязку, в них отражается жизнь и образ мышления прошлых эпох. Сказки являются своего рода воспоминаниями о некоторых забытых ныне общественных отношениях и утраченных традициях, таких как авункулат[40], каннибализм, матриархат и др. Они привлекают внимание к фундаментальным этическим ценностям, в них скрыты архетипы.
В словенской сказительской традиции сказки подразделяются на волшебные, бытовые и сказки про животных. Тематика и стиль словенских сказок научно не обработаны. Примеры волшебных и бытовых сказок – «Одна маленькая, маленькая сказочка», «Мизинчик», «Бог заботится обо всех», «Чернокожая покупает девушку», «О водяном», «Курент», «В тридевятом царстве» и др. Примеры сказок о животных: «Три уточки», «Пес и заяц», «Бежим, мир рушится», «Хвостик».
Сказ более чем сказка связан со средой своего бытования. В нем говорится о реальных или вероятных событиях. Он краток и часто кончается трагически или поучительно, подобно балладе. Первые записанные сказы содержались в сочинениях словенских протестантов, а также в труде Вальвазора. Более ста кратких сказаний говорят о возникновении названий отдельных местностей, об источниках воды, камнях, растениях, животных (например, сонях), они делятся на этиологические, мифологические, исторические, социальные, сказы-легенды и шутливые сказы, подобно тому, как и в народной поэтической традиции классифицируются баллады. Древнейший пласт представляют собой мифологические сказания. Они поясняют возникновение мира, рассказывают о мифологических существах (добрых и злых – вилах, роеницах[41], лешем, шкопнике, водяном, гноме), призраках, говорят о природных катаклизмах, о людях, обладающих особой силой и способностями: волкодлаке (вурдалак), креснике, ведомце, Куренте [42] (например, «Баба-Яга», «Ночь – моя, день – твой», «Мать нельзя ударить», «Ведомец», «Видела я шкопника»).
Народный сказ «Курент»
В давние времена жил-был на этом свете Курент. Хотя много чего он в жизни натворил, даже смерти и чертям задал жару, и он тоже попал в Царствие небесное. Послушайте, сейчас я вам расскажу обо всех его выходках и как он обманом попал живым на небеса, где наверняка пребывает и сегодня.
Работал он у одного богатого крестьянина целых долгих семь лет, и получил за это семь серебреников и еще курточку. Ушел он тогда от того крестьянина и отправился бродить по свету. Куда ни придет, везде кричит:
«Семь лет я работал, заработал семь серебреников и еще курточку!»
Встречает его нищий и говорит ему:
«Если ты заработал целых семь серебреников, дай мне один!»
«Вот, бери – ведь мне останется еще шесть!» – говорит Курент. Идет себе дальше и кричит:
«Семь лет я работал, заработал семь серебреников и еще курточку! Один серебреник отдал я бедному нищему!»
Конечно, все над ним потешались да смеялись. Ну вот. Прослышав про это, к нему так и пошли нищие, и каждый просит дать ему по серебренику. Курент деньги раздает и все кричит, рассказывает, сколько лет он работал, сколько денег заработал и сколько уже раздал. В конце концов, остается у него только курточка. И вот опять подходит к нему нищий и просит подаяния. А был это сам Господь Бог. И поскольку денег у Курента уже не осталось, отдал он ему курточку. Тогда нищий и говорит:
«Ах, Курент, добрая душа, ты действительно готов сжалиться над каждым, кто просит подаяния. А сам-то ты чего бы хотел?»
«Ха-ха-ха, – рассмеялся Курент. – Ты-то что мне можешь подарить? Ну, если есть у тебя и вправду что-то особенное, дай мне скрипку, да такую, чтобы каждый тотчас пускался в пляс, как только я заиграю; ружье, из которого я мог бы попасть в любую цель, стоит только прицелиться; нитку, которая не рвалась бы, что бы я ею ни завязал; железные козлы, к которым приклеится всякий и не отклеится, пока я его не выпущу, а козлы эти пусть все больше раскаляются и жарят того, кто на них окажется!»
Курент только хотел подшутить, уж такова была его привычка. Как же был он удивлен, когда увидел, что под пазухой у него скрипка, на плече – замечательное ружье, в кармане – нить, а рядом стоят железные козлы. А нищего-то нигде и нет. Курент подумал:
«Будь что будет – а как хорошо все вышло!»
И отправился в путь в один город. По пути видит на пашне благородного господина, который целится в большую птицу, а никак не может в нее попасть.
«О-хо-хо, господин хороший, и не стыдно Вам, что Вы никак не можете попасть в цель?!»
Благородного господина обидела его насмешка, и он резко ему отвечает:
«Если ты, дурак, сможешь в нее попасть, я разденусь и голышом пойду за ней, куда бы она ни упала!»
«Ну, погоди, задница господская, сейчас я тебе насолю!» – думает Курент. Берет ружье, прицеливается, стреляет – и птица замертво падает в самую гущу зарослей ежевики.
«О-о-о, господин хороший, умеете ли Вы держать слово?» – кричит Курент. Благородный господин пытался отвертеться, как мог: и деньги ему предлагал, и просил, и умолял, и ругался – ничего не помогает. Раздевается он тогда и осторожненько лезет через заросли ежевики. Как только он добрался до середины, Курент берет скрипку, да давай на ней так зажигательно играть, так что господину ничего не оставалось, как только начать плясать в самой гуще ежевики. Так и вылез он оттуда, приплясывая, весь оцарапанный до крови, и потом еще долго скакал и прыгал, все просил да умолял Курента остановиться. Курент же смеялся от всего сердца. Когда же ему показалось, что господина вот-вот покинут последние силы, он прекратил играть, поклонился и пошел своей дорогой.
Господин этот разозлился донельзя и подал на Курента в суд. И судьям эта выходка Курента показалась такой безобразной, что они осудили его на повешение. И вот уже палач только ждал приказа, чтобы накинуть ему веревку на шею, как Курент и говорит:
«Господа судьи! Если уж кто-то стоит на таком троне, как стою я, у него есть право на последнее желание. Желание у меня скромное: дайте мне мою скрипку, чтобы я мог хотя бы еще разочек сыграть на ней, а потом я спокойно умру, раз уж мне суждено умереть!»
Судьи сразу же согласились исполнить такое скромное желание. Только тот господин, которому пришлось плясать да скакать по колючей ежевике, как начал кричать:
«Не давайте ему, не давайте! Мы все здесь будем плясать, ужас что будет! Не давайте ему скрипки!»
Но судьи его не послушали. Тогда господин им и говорит:
«Вот увидите, вы еще пожалеете. Если уж вы решили дать ему скрипку, привяжите меня к какому-нибудь колу, с меня довольно – я уже наплясался в ежевичных зарослях».
И вот господина того привязали к колу, а Куренту дали скрипку. Начал он играть, и все судьи и зрители начали плясать да скакать, так что пот градом катился у них со лба. Начался страшный шум, раздались вопли, просьбы, проклятия – все одновременно. Палач прыгнул с помоста, да и сломал себе ногу. Господин, привязанный к колу, тоже то привставал, то присаживался, так что бревно ходило ходуном, да приговаривал:
«Разве я вам не говорил: не давайте ему скрипки!»
Курент же через некоторое время сбежал и тем спас всех участников шумной пляски. Никто даже не подумал за ним гнаться.
Так и шел Курент по свету. Остановился он однажды у одного кузнеца, у которого служил много лет. Тогда-то и вспомнила про Курента смерть и пришла за ним. Вот она ему и говорит:
«Курент, настало время отвести тебя к Богу!»
«Ладно, – отвечает Курент, – только сначала залезь на ту яблоню и нарви корзину спелых яблок. Принесем их Богу в подарок!»
Смерть залезла на дерево, а Курент возьми да и привяжи ее нитью к яблоне, и так долго ее держал. Тогда на целом белом свете люди вовсе перестали умирать. Смерть его и просит, вздыхает: «Отпусти меня!», да только все ее просьбы напрасны. Когда же она ему пообещала, что никогда больше не придет за ним, он ее отпустил, а та как побежит домой, только пятки сверкали.
Смертный, муж ее, и говорит ей:
«Подожди-ка – я его тебе приведу!»
И что же – ему еще хуже было. Получил свое палкой уже на завтрак. Курент же отпустил его с дерева только тогда, когда тот ему пообещал, что больше за ним никогда не придет.
Через семь лет приходит за Курентом сам Люцифер, дай, мол, попробую, что этот Курент умеет. Курент же проколол иголкой кузнечный мех и говорит:
«Если ты сможешь залезть в мех через эту дырочку, пойду с тобой, а если нет – ни за что!»
Черту сделать это было очень легко, и он сразу залез в мех. Тогда Курент зашил дырочку своей чудесной нитью и положил мех на наковальню. Целых семь лет мучил он черта, бил его молотом, так что у бедняги все кости были переломаны. Потом его отпустил. Поскольку к Куренту больше никто не решался приблизиться, он еще много лет работал себе в кузнице без всяких забот. Во всем аду не было такого храброго черта, который решился бы за ним пойти.
Но через несколько лет «тот хромой» черт все-таки решился вновь пойти за Курентом. Все черти страшно обрадовались, вновь засиял им лучик надежды! Приходит черт к Куренту, а Курент ему и говорит:
«Ой, как мне тебя жалко! Устал ведь ты, наверно, бедняга? Садись-ка вот на эти козлы, отдохни немного!»»
Черт садится, железо начинает раскаляться и обжигать ему здоровую ногу. Козлы раскалялись и жгли все больше и больше, черт весь извелся от боли. Курент же ему кочергой прижигал и другую ногу, так что стал тот хромым на обе ноги. Черт кричал, просил, проклинал, а Курент все только смеется и – жжет его дальше. Через семь лет он его отпустил, и черт еле-еле дополз до ада. Все тогда в аду поклялись, что не хотят видеть Курента там, раз никто с ним не может справиться.
Куренту же через много-много лет надоело жить. Вот в один прекрасный день он и говорит:
«Надо бы мне посмотреть, как поживают мои старые знакомые в аду».
И отправился туда. Как только черти его увидали, то испугались да так сильно вцепились в ворота, чтобы Курент случайно не смог их открыть, что когтями проткнули их насквозь. А Курент тогда и думает: «Подожди-ка, надо бы мне эти гвоздики загнуть да забить!» И забил в ворота их когти с обратной стороны.
Потом купил себе вина и отправился к небесным вратам, а Святой Петр не хотел ему отворять, поскольку на этом свете он натворил немало. Курент же ему и говорит:
«На, немного вина-то ты можешь взять от грешного Курента, но надо тебе будет широко расставить ноги, если хочешь выпить!»
Св. Петр вино взял, ноги широко расставил, а Курент возьми и проскользни у него между ногами прямо в рай. Там за райскими вратами видит он на земле свою курточку, которую он подарил когда-то тому нищему. Встал он на нее и говорит:
«О-о-о, я опять стою на своем!»
Святой Петр же пожаловался на него Богу, а тот его ругает:
«Ах, Петр, это горло твое тебя совратило. Оставь Курента в покое, ведь он сидит – на своем!»
Так-то вот – видите – и попал Курент в рай. Обманывал всех на этом свете, а в конце концов обманул и самого Святого Петра.
Легенды – это истории из жизни святых, пророков, мучеников и угодников, заимствованные из церковной традиции. В центре легенды чаще всего лежит рассказ о чудесном событии, которое подтверждает святость вышеуказанных персонажей, и одновременно там говорится о воздаянии людям за их добрые дела и о наказании для грешников. Сказания-легенды подобно песням-легендам рассказывают о вымышленных событиях из жизни Христа, Богородицы и святых, о чудесных деяниях святых, наказании за грехи, раскаянии грешников и др. Известными сказаниями-легендами являются «Христос и св. Петр», «Именины св. Антона», «Предсказатель погоды».
Исторические сказы имеют определенные временные рамки (например, турецкие и французские войны), в них выступают реальные лица (Аттила, король Матьяж, пес Марко[44] и др.), с реальными историческими фактами у них, правда, мало общего, но они производят впечатление повествования о некотором реально произошедшем событии. Существуют исторические сказания, например, о гуннском короле Аттиле, турецких набегах, крепостном праве, разбойниках, французско-австрийских войнах и др. («Три гроба для Аттилы», «Песьеголовые на Похорье», «Шершни и турки», «Сказка о хитром крепостном», «Во времена французов»). Этиологические сказы пытаются объяснить те или иные особенности человека, животных или растений («Откуда у мужчин адамово яблоко», «Почему у зайца короткий хвост», «Об осине»). Из них можно узнать, откуда произошли те или иные названия, почему природа Словении так разнообразна. Это своего рода поучительные сказы (например, «Откуда взялся человек», «Пятьдесят бедных детей Евы», «Как наши деревни получили свои названия», «Ребенок будет немым»). Социальные сказы говорят об общественной жизни, самых разнообразных ее проявлениях: от несчастной любви, клеветы, смерти от чумы до излишней скупости («Несчастная любовь», «Разделенный перстень», «Лекарство от чумы», «Он принес хлеб»). Шутливые сказы говорят о смешных, юмористичных случаях и происшествиях (например, «О Павлихе»[45]), насмехаются над жителями отдельных мест (Рибница, Вержей и др.): «Проснулся я в поле», «Скупость», «Везет навоз».
Байки (анекдоты) по определению не должны были бы относиться к народному повествовательному творчеству, однако со временем реальные истории о конкретных лицах преобразуются в анекдотические («Водник был душой компании», «Франце Бевк[46] в Идрии»).
На протяжении всего существования словенской литературы наблюдаются мощные и разнообразные схождения между авторским творчеством и народными песнями (в меньшей степени с народными повествовательными жанрами), поскольку все направления словенской поэзии от классицизма, романтизма до современного нового экспрессионизма, сюрреализма и постмодернизма проходили через фазу слияния с фольклорной поэтикой. Народная песня оказывала и продолжает оказывать существенное влияние на авторское творчество. При этом в авторских произведениях могут использоваться как отдельные фольклорные элементы (например, метрическая стопа – трохей), так и явления в целом (имитация жанровой формы, например, народной баллады). В этом случае народная песня становится для поэта идеальной моделью.
Во все периоды истории словенской литературы заимствование исходных мотивов из народного творчества было преднамеренным, хотя его цели были различными. О народной песне можно сказать, что в ее поэтику включаются лишь отдельные элементы авторского поэтического творчества, это происходит тогда, когда складываются определенные социальные предпосылки. Переход отдельных авторских произведений в народную традицию происходит в случае, если такое поэтическое произведение «имитирует» (неосознанно следует народной психологии, использует уже известные содержание и форму) народную песню во всех ее внутренних и внешних закономерностях (песня, ставшая народной). Подобные явления были характерны для второй половины XIX в. в творчестве поэтов С.Енко («Ленчица») и С.Грегорчича («Нет его»), где налицо генезис и трансформация произведения от авторского творчества к народному.
В поэзии связь народного и авторского можно найти уже у В. Водника (использование частушки как народно-поэтической стилевой модели), написавшего в этом ритме стихотворение «Мой памятник»:
и в стихотворении «Довольный крайнец». В дальнейшем фольклорная традиция наблюдается в стихотворениях Ф.Прешерна, Ф.Левстика, С.Грегорчича, С.Енко, А.Ашкерца. Все четыре представителя словенского модерна О.Жупанчич, И.Цанкар, Й.Мурн и Д.Кетте старались найти исходные мотивы в народных песнях и повествованиях. Точно так же поэты первой половины XX в. А.Градник, С.Косовел и Э.Коцбек обращались к народной традиции. Это можно сказать и о современных авторах – от Д. Зайца, С. Макарович, В.Тауфера и Г.Стрниши до Я. Освальда и А. Штегера. Все они использовали как формальные, так и содержательные компоненты, характерные для народных песен. Ставшее народной песней стихотворение А.М.Сломшека «Пряха» взято в качестве формальной основы (тот же тип стиха и припев) для стихотворения С. Макарович «Прялка», иного по содержанию. Часто используемым литературным образом в современной словенской поэзии стал Еленгар (М.Винцетич, С. Макарович, В. Тауфер). В словенской художественной прозе одним из первых мотив Давида и Голиафа использовал Ф. Левстик в повести «Мартин Крпан из деревни Врх» (1858). Герой первого словенского романа И.Юрчича «Десятый брат» (1866) – литературный образ, который возник на основе народной традиции, однако был совершенно оригинально интерпретирован. В национальной беллетристике мотив рыбы Фароники встречается у И.Прегеля, Г.Стрниши, В.Тауфера, С.Вуги, Й.Сноя. В литературной форме на основе народных песен возникла известная поэтическая драма «Юная Бреда» Д. Зайца.
Для словенской литературы характерно появление произведений с похожими сюжетами, относящимися к разным этапам развития словесности, они составляют интертекстуальные ряды, духовными носителями которых являются словенские народные песни. Таковы женский архетипический ряд «Красавица Вида» и мужской – «Король Матьяж» (народная песня и сказ). Оба многократно использованы в поэзии и прозе, одна Красавица Вида имеет тридцать шесть авторских стихотворных вариантов. Широкую известность получил ряд «Ленора, или Мертвец приходит за возлюбленной»: текст оригинальной народной песни «вселяется» в новый поэтический организм, неся идею о силе любви, отрицающей смерть, и различными способами трансформируется. Так, в его начале стоят народная песня «Мертвец приходит за возлюбленной» и прешерновский перевод стихотворения Бюргера «Ленора», также ставший народным, далее следуют метатексты: «Князев зять» (1860) С.Енко, «Невеста солдата» (1890) А.Ашкерца, «Ночная свадьба» (1898) А.Хрибара, «Песнь Леноры» (1963) Г.Стрниши, «Ленора» (1972) С. Макарович, «Сверло» (1983) Ф. Загоричника, «Ленора» (1988) М.Винцетича и др.
Народное песенное и повествовательное творчество имеет свои трансформации и в прозаических произведениях: Курент часто становится литературным образом, например, в повести И. Цанкара «Курент» (1909), драме М. Ремеца «Мертвый Курент» (1960), поэмах И.Торкара «Курент» (1946), Ф. Космача «Курент и смерть» (1950), Ф. Форстнерича «Пьяный Курент» (1971). На народную традицию опираются в своем творчестве М. Кранец – «Красавица Вида Прекмурская» (1972), М.Кмецл – «Красавица Вида, или проблема св. Ожбалта» (1977), В.Кавчич – «Что рассказал дед» (1977), М.Томшич – «Шавринки» (1985), «Ночь – моя, день – твой» (1989), Й.Сной – «Трещина в кресте» (1986), М.Кравос – «Заколдованный замок» (1993), Л.Ковачич – «Истории с расписных ульев» (1993), С. Вуга «На розовой спине фароники» (1999), Д.Янчар «Галерник» (1978), «Катарина, павлин и иезуит» (2000) и др.
Часть I
От Средневековья к Новому времени: X в. – середина XVIII в.
Период древних письменных памятников (X–XV вв.)
Сведения о древнем периоде словенской письменности крайне скудны. Известно, что в монастырях – бенедиктинских (Горни-град, Милыитадт, Штиван), цистерцианских (Стична, Костаньевица, Ветринь), картузианских (Жича, Бистра, Плетерье), миноритских и доминиканских (Пиран, Копер, Любляна, Марибор, Птуй), которых к 1500 г. насчитывалось более сорока, действовали знаменитые рукописные школы, где монахи-каллиграфы переписывали важнейшие документы. Однако большинство древнесловенских рукописей погибло во время турецких набегов XV в., в огне крестьянских восстаний XVI–XVII вв., было утрачено при закрытии монастырей по указанию Иосифа II в конце XVIII в. На основании ряда сохранившихся в латинских текстах слов, маргиналий, фрагментов, а также целостных памятников, созданных на территориях первоначального расселения словенцев, можно говорить о существовании литературно-письменной традиции уже в VIII в. в период распространения там христианства. Большинство сохранившихся рукописей – тексты религиозного характера (молитвы, исповеди, проповеди), однако встречаются и памятники, доказывающие использование языка на бытовом уровне.
Древнейший памятник словенской письменности «Фрейзингенские отрывки» (словен. Brižinski spomeniki) записан в средневековом латинском кодексе, найденном в баварском городе Фрейзинг в 1803 г. После перенесения в государственную библиотеку г. Мюнхена в 1807 г. Й.Доцен обнаружил в средневековой латинской рукописи записи на славянском языке, выполненные латинским минускулом старобаварской графической школы (так называемой каролинской минускулой[47]), и предположил их словенское происхождение. Впервые отрывки были изданы в России П.И.Кеппеном (с комментариями А. X. Востокова) в «Собрании словинских памятников, находящихся вне России» в 1827 г. Памятник содержит 1014 слов, сгруппированных в три самостоятельных текста и объединенных общей богослужебной задачей. Согласно палеографической экспертизе, рукопись датирована 972-1039 годами (Второй и Третий отрывки древнее Первого) и представляет собой три текста: два фрагмента общей исповеди и часть проповеди (отрывок поучения или гомилии[48]) о грехе и искуплении, внесенные в латинский кодекс писцом фрейзингского епископа Абрахама (957–994). Последний во время своих миссионерских путешествий по землям епископии, куда входили и словенские территории, согласно церковной политике Карла Великого, нуждался в молитвах, понятных пастве. Текст, по всей вероятности, списан с более древней рукописи, его язык значительно отличается от других древнецерковнославянских памятников, например, Зографского Евангелия. По одной из версий, Первый и Третий отрывки – переводы древневерхненемецких образцов исповеди, по другой – они восходят к молитвам Синайского евхология (требника), старославянского глаголического памятника, перевод части которого приписывается св. Кириллу. Второй фрагмент обнаруживает большое сходство со старославянской Климентовой гомилией (проповедью Климента Охридского о святом мученике). Относительно места создания отрывков бытует две гипотезы: Верхняя Каринтия (современная южная Австрия) или юго-восточная Германия.
Поделиться книгой: