Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник

– Я был в Сент-Олбанс. Там недавно открыли спортивный комплекс. Вы хотите все знать с точностью до минуты? Вам нужны доказательства? – Теперь он говорил резко, отрывисто. – Меня не было здесь, что бы вы ни думали. Что вам наговорила Дебби?

– Я хотел бы знать все с точностью до минуты, если возможно, – сдержанно ответил Тэннер. – И может ли кто-то подтвердить то, что вы нам расскажете?

– Да что вы вообразили? Вы думаете, я ее выкрал и спрятал, потому что Дебби не позволяет мне брать детей с ночевкой, настраивает их против меня? Что я… – Он не нашел в себе сил закончить.

– Это стандартные вопросы.

– Я бы так не сказал! Пропала моя маленькая девочка, моя дочурка. – Он тяжело осел на стуле. – Конечно, я скажу вам, где был и что делал. Проверяйте сколько влезет, черт возьми! Но сейчас вы тратите время на меня, вместо того чтобы разыскивать ее.

– Мы ее ищем, – возразил Лэнган.

Он задумался: больше семнадцати часов. Пожалуй, уже все восемнадцать. Ей пять лет, а она бродит неизвестно где уже восемнадцать часов. Он перевел взгляд на отца девочки. Никогда не знаешь…

После допроса Ричард Вайн прошел в комнату, где Рози, уже в пижаме, но все еще с косичками, свернулась клубочком на диване, и присел рядом с ней на корточки.

– Папа! – прошептала она. Это были едва ли не первые слова, которые она произнесла с тех пор, как мать позвонила в полицию. – Папочка!

Он крепко обнял ее и прижал к себе.

– Не волнуйся. Она скоро вернется домой. Вот увидишь.

– Обещаешь? – спросила Рози, прижимаясь щекой к его шее.

– Обещаю.

Но девочка чувствовала, как ей на голову, прямо на пробор, капают его слезы.

Они спросили ее, что она помнит, но она ничего не помнила, вообще ничего. Только трещины между плитами, только как выбирала сладости, только как Джоанна просила ее подождать. И неожиданную злость на сестру, желание, чтобы та куда-нибудь исчезла. Ей сказали, что она непременно должна вспомнить всех людей, которые встречались ей по пути домой, и что это очень важно. И знакомых, и незнакомых. И если ей кажется, что какая-то деталь не важна, все равно нужно сообщить им: пусть сами решают. Но она совсем никого не видела, кроме Хейли в кондитерской и того мужчины, с оспинами на лице. В памяти ее мелькали тени. Она мерзла, хотя за окном царило лето. Она сунула в рот конец растрепанной косички и принялась яростно его грызть.

– Все еще ничего не говорит?

– Ни единого слова.

– Она винит во всем себя.

– Бедное дитя, как ей расти с такой мыслью…

– Ш-ш… Не говори так, словно все уже кончено.

– Неужели ты и вправду считаешь, что она еще жива?

Они выстроились в цепь и прочесали пустырь возле дома, двигаясь очень медленно, время от времени наклоняясь, чтобы поднять с земли очередной предмет и положить его в полиэтиленовый пакет. Они ходили от дома к дому и показывали соседям фотографию Джоанны – ту, которую мать девочки отдала полиции: ее худенькое личико освещала робкая улыбка, а лоб прятался под ровной темной челкой. Эта фотография успела стать знаменитой. Она попала в газеты. Возле дома толпились журналисты, фотографы, даже съемочная группа с телевидения. Джоанну начали называть «Джо», а потом и вовсе «Малышка Джо», словно невинную маленькую героиню какого-то викторианского романа. Стали шириться слухи. Источник их определить было невозможно, но они мгновенно распространились по всему району. Это сделал бродяга. Это сделал незнакомец в синей машине типа «универсал». Это сделал ее отец. Ее одежду нашли на свалке. Ее видели в Шотландии, во Франции. Она была определенно жива и не менее определенно мертва.

К ним в гости приехала бабушка Рози, а сама Рози снова пошла в школу. Она не хотела туда идти. Ее страшило то, что все будут на нее таращиться, и шептаться у нее за спиной, и подлизываться к ней, пытаясь подружиться, – и все потому, что она стала частью жуткой истории. Она сидела на своем месте в классе и пыталась сосредоточиться на том, что рассказывает учитель, но слишком хорошо чувствовала присутствие одноклассниц у себя за спиной. «Это из-за нее пропала ее сестра!»

Она не хотела идти в школу, но и прятаться дома ей тоже не хотелось. В маме не осталось ничего от прежней мамы. Словно ее место занял кто-то другой, лишь притворяющийся матерью, но при этом живущий в другом мире. Ее глаза беспокойно бегали. Она постоянно прикрывала ладонью рот, словно пытаясь удержать что-то внутри себя, некую правду, которая иначе вырвется на волю. Ее лицо похудело, осунулось и постарело. Ночью, лежа в постели и глядя, как по потолку проносятся полоски света от проезжающих машин, Рози слышала над головой шаги мамы. Даже когда опускалась темнота и весь мир погружался в сон, ее мать не спала. И отец тоже стал другим. Он снова жил один. Он слишком крепко обнимал ее. От него странно пахло: чем-то сладким и кислым одновременно.

Дебора и Ричард Вайн сидели напротив телекамер. Их все еще объединяла общая фамилия, но они не смотрели друг на друга. Тэннер велел им придерживаться простого плана: рассказать всему миру о том, как сильно они скучают по Джоанне, и умолять того, кто забрал ее (кем бы он ни был) отпустить девочку, позволить ей вернуться домой. «Не переживайте, что не сможете сдержать эмоций. СМИ это даже понравится. Лишь бы эмоции не мешали вам говорить».

– Позвольте моей дочери вернуться домой, – произнесла Дебора Вайн. Голос у нее сорвался, и она закрыла ладонью измученное лицо. – Просто позвольте ей вернуться домой.

Ричард Вайн тоже обратился к зрителям. Голос у него звучал резко, настойчиво.

– Пожалуйста, верните нам дочь. Если кто-то что-то о ней знает, прошу вас, помогите.

Лицо у него было бледное, в лихорадочных красных пятнах.

– Ну, что думаешь? – спросил Лэнган.

Тэннер пожал плечами.

– То есть искренни ли они? Понятия не имею. Разве может ребенок исчезнуть вот так – средь бела дня, бесследно?

В тот год летних каникул не было. Раньше они собирались съездить в Корнуолл, пожить там на ферме. Рози помнила, как они составляли планы, как радовались тому, что на поле будут ходить коровы, а во дворе – куры, и, возможно, владельцы даже разрешат им покататься на старой, растолстевшей лошадке. Как они будут ходить на местные пляжи… Джоанна боялась моря – она начинала визжать, как только вода покрывала ей ступни, – но обожала строить замки из песка и искать ракушки. И есть мороженое в вафельных рожках, украшенных шоколадной крошкой.

Но вместо фермы Рози на несколько недель отправилась в гости к бабушке. Ехать туда она не хотела: ей обязательно нужно было остаться дома и дожидаться возвращения Джоанны. Она думала, что Джоанна может расстроиться, если не увидит сестру сразу же; может подумать, что Рози все равно и она просто не захотела немного подождать.

Было организовано несколько совещаний, во время которых детективы просматривали сообщения, сделанные местными мюнхгаузенами; людьми, уже преступавшими закон; свидетелями, которые ничего не видели.

– Я все равно думаю, что это сделал отец.

– У него алиби.

– Мы это уже обсуждали. Он мог вернуться сюда на машине. И все.

– Его никто не видел. Да его собственная дочь не видела!

– Может, и видела. Может, потому и молчит все время.

– Что бы она ни видела, теперь ей уже не вспомнить. Это будут просто воспоминания о воспоминаниях о предположениях. Все уже в прошлом.

– Ты это о чем?

– О том, что она уже не вернется.

– Мертва?

– Мертва.

– Значит, ты опустил руки?

– Нет. – Он помолчал. – Но я сниму часть людей с этого дела.

– Так а я о чем? Ты опустил руки.

Через год новая компьютерная программа, которую даже сам ее создатель считал ненадежной и спорной, создала изображение, показывавшее, как могла за это время измениться Джоанна. Лицо у нее слегка округлилось, темные волосы еще немного потемнели. Но зуб оставался со щербинкой, а улыбка – робкой. Изображение даже напечатали, но лишь в паре газет, да и то на второй странице. Недавно произошло убийство удивительно фотогеничной тринадцатилетней девочки, и эта история несколько недель занимала первые полосы. Исчезновение Джоанны перестало быть сенсацией и в памяти публики превратилось в смутное воспоминание. Рози смотрела на фотографию, пока та не расплылась у нее перед глазами. Она боялась, что не узнает сестру при встрече, что Джоанна стала для нее чужой. И еще она боялась, что и Джоанна тоже не узнает ее, – или узнает, но, увидев, отвернется. Иногда она заходила в комнату Джоанны и сидела там – комната ни на йоту не изменилась с тех пор, как ее обитательница исчезла. Плюшевый медвежонок по-прежнему сидел на подушке, игрушки лежали в ящиках под кроватью, одежда – наверняка слишком маленькая для нее нынешней – висела на плечиках в шкафу или была сложена аккуратными стопками в ящиках.

Рози исполнилось десять лет. В следующем году она пойдет в среднюю школу. Она умоляла маму отдать ее в школу, расположенную в полутора милях от дома, в соседнем районе, куда нужно добираться на автобусе, с пересадкой, потому что там она точно не будет девочкой, потерявшей сестру. Она будет просто Рози Вайн, новенькой, тихой и слишком маленькой для своего возраста школьницей, которая хорошо учится по всем предметам, но нигде не набирает высшего балла – кроме, разве что, по биологии. Она уже достаточно повзрослела, чтобы понимать: ее отец пьет больше, чем следует. Иногда маме приходилось забирать ее из школы, потому что ему этого доверить было нельзя. Она достаточно выросла, чтобы понимать: она – старшая сестра без младшей. Иногда она ощущала присутствие Джоанны, словно призрака, – призрака с щербатым зубом и жалобным голосом, который просил ее подождать. Иногда она видела сестру на улице, и у нее замирало сердце, но потом родное лицо расплывалось, и его место занимало лицо незнакомки.

Через три года после исчезновения Джоанны они переехали в другой дом, меньше прежнего, в миле от старого места, ближе к школе Рози. Помимо гостиной, в нем было три спальни, но третья оказалась просто крошечной, как кладовка. Дебора Вайн дождалась, когда Рози уйдет утром в школу, и только после этого упаковала вещи Джоанны. Убирала она их методично, складывая мягкие маечки и шортики, сворачивая юбки и платья и аккуратно раскладывая их по коробкам, стараясь не смотреть на кукол из розовой пластмассы, с гривой нейлоновых волос и неподвижными, широко раскрытыми глазами. На новом изображении, смонтированном на компьютере, Джоанна уже выглядела уверенной в себе, словно сбросившей кожу робкой, застенчивой девочки. Щербинка на зубе тоже исчезла.

У Рози начались месячные. Она стала брить ноги. В первый раз влюбилась – в мальчика, не обращавшего на нее ровным счетом никакого внимания. Накрывшись одеялом, делала записи в тайном дневнике и запирала его серебряным ключиком. Наблюдала за тем, как мать встречается с каким-то мужчиной с жесткой каштановой бородой, и притворялась, что она не против. Выливала в раковину выпивку отца, хотя и понимала, что толку от этого все равно никакого. Посетила похороны бабушки и прочитала там стихотворение Теннисона – так тихо, что никто ее не слышал. Обрезала волосы и стала ходить на свидания с парнем, по которому когда-то сходила с ума, но в результате выяснила, что он сильно не дотягивает до придуманного ею образа. В ящике с нижним бельем хранила тонкую пачку распечаток: Джоанна в шесть лет, в семь, восемь, девять. Джоанна в тринадцать. Она подумала, что сейчас сестра – почти точная ее копия, и почему-то от этой мысли ей стало только хуже.

– Она мертва. – Дебора говорила ровным, почти спокойным голосом.

– Ты проделала такой путь, просто чтобы сообщить мне об этом?

– Я подумала, что мы с тобой должны друг другу, по крайней мере, такую малость, Ричард. Отпусти ее.

– Ты не можешь знать наверняка, что она умерла. Ты просто бросаешь ее на произвол судьбы.

– Нет.

– Потому что ты нашла себе нового мужа, и теперь… – Он покосился на ее раздувшийся живот; его взгляд переполняло отвращение. – Теперь у тебя будет новая счастливая семья.

– Ричард!

– И ты сможешь просто забыть о ней.

– Это нечестно. Прошло восемь лет. Жизнь должна продолжаться, для всех нас.

– Жизнь должна продолжаться! Ты что, намекаешь, что именно этого хотела бы Джоанна?

– Когда мы потеряли Джоанну, ей было пять лет.

– Когда ты ее потеряла.

Дебора встала: худые ноги на высоких каблуках и круглый живот, натянувший блузку. Сквозь ткань просвечивал пупок. Ее рот превратился в тонкую дрожащую линию.

– Ублюдок! – выпалила она.

– А теперь ты ее бросаешь.

– Ты хочешь, чтобы и я свою жизнь разрушила?

– Почему бы и нет? Что угодно, кроме этого «жизнь должна продолжаться». Но ты не волнуйся. Я до сих пор ее жду.

Когда Рози поступила в университет, то назвалась Розалиндой Тил, взяв фамилию отчима. Отцу она ничего не сказала. Она все еще любила его, хоть ее и пугало его отчаянное, неизменно глубокое горе. Она не хотела, чтобы окружающие говорили: «Рози Вайн? Почему это имя кажется мне знакомым?» Хотя с годами возможность такой реакции становилась все менее и менее вероятной. Джоанна растворилась в прошлом, превратилась в дым воспоминаний – позабытая знаменитость, чудо-однодневка. Иногда Рози даже спрашивала себя, не приснилось ли ей, что когда-то у нее была сестра…

Дебора Тил, бывшая Вайн, в душе отчаянно молила Бога о том, чтобы родить сына, а не дочку. Но родилась Эбби, а за ней и Лорен. Она склонялась ночами к кроваткам, прислушиваясь к дыханию младенцев, испуганно хватала их за ручки. Ни на секунду не выпускала их из поля зрения. Они достигли возраста Джоанны, переросли ее, оставили безнадежно позади. Коробки с вещами Джоанны все так же стояли на чердаке. Их ни разу не открывали.

Дело официально так и не закрыли. Ни у кого не хватило духу отдать соответствующее распоряжение. Но информации для докладов становилось все меньше. Полицейских перебрасывали на другие дела. Совещания созывались все реже, затем соединились с другими совещаниями, и наконец это дело перестали даже упоминать.

«Рози, Рози! Подожди меня!»

Глава 1

Было без десяти три ночи. По площади Фицрой-сквер двигались четыре человека. Парочка, несмотря на сильный ветер, пришла сюда из Сохо, где отдыхала в ночном клубе. Для них ночь воскресенья постепенно приближалась к концу. И хотя они не обсуждали это, но оба оттягивали момент, когда придется решить, сядут они в разные такси или в одно. По восточной стороне площади в северном направлении, с трудом передвигая ноги, брела темнокожая женщина в коричневом плаще и прозрачной полиэтиленовой шапочке, завязанной под подбородком. Для нее уже наступило утро понедельника. Они шла на работу в офис на Юстон-роуд, где еще затемно заменяла мешки в корзинах для мусора и пылесосила полы для людей, которых никогда не видела.

Четвертого человека звали Фрида Кляйн, и для нее это время не было ни ночью воскресенья, ни утром понедельника, а чем-то между ними. Как только она вышла на площадь, налетел порыв ветра, и пришлось убрать упавшие на лицо волосы, мешавшие смотреть вперед. За прошедшую неделю красные листья на платанах пожелтели, а теперь ветер и дождь сбили их на землю и они колыхались у нее под ногами, словно морские волны. Единственным ее желанием было оказаться один на один с Лондоном. И только так она могла хоть немного приблизиться к исполнению этого желания.

Она на минуту замерла в нерешительности. Куда же пойти? На север, перейдя через Юстон-роуд, до самого Риджентс-парка? На этом пути ей точно никто не встретится: сейчас слишком рано даже для любителей утренней пробежки. Иногда, чаще всего летом, Фрида ходила в парк среди ночи, перелезала через забор и погружалась в темноту, смотрела на блеск воды в пруду, слушала звуки, доносящиеся из зоопарка. Но не сегодня. Она не хотела создавать у себя впечатление, что находится вовсе не в Лондоне. И на юг она тоже не пойдет, иначе придется перейти Оксфорд-стрит и углубиться в Сохо. Случались ночи, когда она предпочитала затеряться в странном мире причудливых созданий, выходящих из дома среди ночи или просто не желающих возвращаться до утра; плутоватых водителей из небольших таксопарков, готовых везти клиента домой за ту сумму, на которую удастся его уговорить; группок полицейских; развозных фургонов, прокладывающих себе путь в толпе и снимающих с клиента дополнительную плату за пробки; и – с каждым шагом их становилось все больше – людей, едящих и пьющих независимо от времени суток.

Но не в эту ночь. Не сегодня. Не сейчас, когда новая неделя вот-вот проснется и, все еще сонная и вялая, двинется в путь. Неделя, которой придется встретиться с ноябрем, с темнотой и дождем, а впереди будут ждать только новые темнота и дождь. В это время года хочется заснуть, а проснуться уже в марте или апреле. Или даже в мае. Заснуть. Неожиданно Фрида начала задыхаться: ей чудилось, что ее окружают спящие; они лежали по одному или парами в квартирах, отелях, общежитиях и смотрели сны – этакое кино внутри головы. Она не хотела быть одной из них. Она свернула на восток и пошла мимо закрытых магазинов и ресторанов. Когда она переходила Тоттенхэм-корт-роуд, то натолкнулась на всплеск активности – по улице сновали ночные автобусы и такси. Но потом на нее снова опустилась тишина, и она слышала звук собственных шагов, двигаясь мимо безымянных многоэтажных зданий, невзрачных гостиниц, университетских корпусов и даже нескольких особнячков, сохранившихся непонятно каким чудом. В этом месте жило очень много людей, но их присутствие совершенно не ощущалось. Может, у этого района и названия толком не было?

Когда она подошла к Грей-Иннз-роуд, ее заметили полицейские в патрульной машине. Она почувствовала на себе их взгляды – скучающие, притворно заботливые. В таком районе, да еще ночью, с одинокой женщиной много чего может случиться. Они смотрели на нее и никак не могли понять, кто же она. Явно не проститутка. Уже не первой молодости, лет тридцати пяти. Длинные темные волосы. Среднего роста. Длинное пальто скрывает фигуру. Не похожа на человека, возвращающегося домой после вечеринки.

– Она и не собиралась провести с ним всю ночь, да? – заметил один.

Второй ухмыльнулся и ответил:

– Ну, лично я бы не стал выпихивать ее из постели в такую ночь. – Когда она поравнялась с машиной, он опустил окно и спросил: – Все в порядке, мисс?

Но она лишь глубже засунула руки в карманы пальто и ушла, не подав виду, что вообще расслышала вопрос.

– Очаровательно, – вздохнул полицейский и продолжил заполнять бланк сообщения о несчастном случае, который на самом деле никаким несчастным случаем не был.