Хроники Дебила. Свиток 5

Ну а я чо, — я для обчества всегда готовый, потому как кому еще идти как не мне? — У Фкстоя нога поранена, Маркай — едва два слова в год произнести может не вспотев от усердия. А Даксай вон, — от хозяйства своего отойти боится, потому как не детей у него не братьев нет, не на кого стадо оставить… Да и правду сказать, с тех пор как сестрица-то моя… Улоскат… жена твоя значит, нам последний раз подарки богатые прислала, вот с тех пор я от нее весточки-то и не слышал. Дай думаю схожу к Царю Царей Мордую, разузнаю как там оно чего… Опять же, слухи ходили что он у нее зерно в долг брал… Так может я тот долг и возьму?

…А во Дворце-то мне и говорят, что мол иди-ка ты на тот двор что вон за той вон оградой стоит. (этот значит). Тама как раз сейчас твойный шурин проживает. С ним мол и говори про подарки и Никсоя

Тут этот самый Крайт соизволил сделать паузу и уставился на меня чрезвычайно, (как ему самому казалось), хитрым взглядом. А я, воспрянув, от того что размеренно-занудный поток словоизвержений закончился, из состояния близкого к дреме, в которую он меня поверг, — постарался сообразить как мне реагировать на все это безобразие.

…Подарки дарить придется. — Без этого явно никак, — иначе ославят на все горы скрягой и неуважающим родственные связи. А это почище нарушения законов гостеприимства будет. Пусть даже этот Крайт мне и неприятен, а отнестись к нему придется как к дорогому родственнику. — Вон, тот же Лга’нхи не побрезговал же усадить эту деревенщину на почетное место дорого гостя, и не только потчует его нашими харчами, так еще и внимательно слушает эту унылую и бессмысленную болтовню. …Потому как он с ним тоже родня!

Со своей стороны я, чисто гипотетически, теперь всегда могу рассчитывать на теплое гостеприимство в Топкой Долине, тыщу бы лет ее не видеть.

Дела которые прислали решать этого новоявленного царского родственника, кажется касаются каких-то хозяйственных вопросов и ко мне не имеют ни малейшего отношения. Так что с этой стороны, — родич меня особо и не обременяет. …Да и вообще, тут пока еще не принято приезжать к богатому родственнику погостить на пару десятков лет, живя на полном его иждивении, да еще и регулярно попрекая за скаредность и жадность. Тут пока один человек, чисто физически не способен прокормить кучу народа. Так что если я даже и решу укрыться от мира в Топкой Долине, — на второй-третий день гостевания, мне сунут в руки мотыгу и отправят работать на поля.

А вот что этот мужичок болтал про какого-то там Никсоя?

— Хм… — Прервал я очередной, начатый Крайтом рассказ о чудесах его Топкой Долины. — Так что ты там решил с Никсоем?

— Так ведь эта… — Удивился моей непонятливости Крайт. — Сынишка-то мой, Никсой. — совсем уж взрослый-то стал. Вот хотел его к Царю Царей Мордую пристроить. Чтобы значить во Дворце у него жил, да ума разума набирался. Парнишка-то у меня рослый, крепкий, жрет что твой тигр. — Так его в воины бы хорошо пристроить. А то тут приходил к нам на побывку Фесокой, — троюродный брательник Маркая. Да таких дивных штучек привез, такие всей родне подарки надарил, что Маркай нос задрал так, что ходит спотыкается, потому как земли не видит… — Крайт даже сплюнул в костер от возмущения. — А мы ведь теперь чай Царю Царей родня, так что надо и нам, того……

…А Мордуй-то мне и сказал, что дескать, раз ты его двоюродный дядя, то дескать к тебе я идти и должен. А то мол, — Шаман Дебил и Великий Вождь Лга’нхи обидеться могут, коли я их родством пренебрегу.

— И где… хм… племянничек?

— Так щас позову, — засуетился Крайт, и зачем-то выскочив за ограду начал громко орать на всю Крепость, видимо призывая своего потомка.

…Вероятно парнишка, несмотря на еще раннюю весну, в чисто местной воспитательной манере, ночевки под крышей не удостоился, и был отправлен искать приюта за ограду. А может юный провинциал и сам, на радостях что вырвался из своего захолустья, побежал осматривать «столицу», рискуя нарваться на оплеухи всех встречных подростковых банд.

Орал в темноту Крайт наверно минут пятнадцать. Наконец ворота скрипнули, и перед нами предстал еще один дорогой родственник. — Ну что сказать? — вполне себе обычный местный подросток. — Худющий, всклокоченный, и оборванный, с вечно горящими голодными глазами, которые он сразу стал косить на деревянное блюдо-доску с остатками мяса. Ничего особо росло-богатырского я в нем не приметил. А что жрет как тигр, — так подростки все так жрут.

— Никсой значит… — Задумчиво глядя на парнишку спросил я… В голове забрезжила какая-то мысль, начала наклевываться некая кобминация, но ее еще хорошенько надо было продумать. — Хочешь воином быть?

— Хочу! — Радостно согласился он со мной, оживленно переступая ногами как молодой жеребенок, причем с каждым маленьким шажком оказывался все ближе и ближе к блюду с мясом.

…Хм… А глазки-то у парнишки живые такие, и хитрые. Причем хитрость не как у папаши, — дубово-деревенская, а какая-то бойкая и в хорошем смысле шкодливая. …Папаша-то возможно в детстве тоже таким был, а потом однообразная жизнь в глухой, даже по меркам этого времени, дыре, высушила всю бойкость и шкодливость живого детского ума, заставив окостенеть некогда подающий надежды мозг.

— А ты хоть знаешь кто мы такие? — Продолжил допрашивать я, пристально приглядывая за пареньком.

— Так ясное дело, — дядьки мои. — Великий Вождь Лга’нхи, и тетки Улоскат муж, — Великий Шаман Дебил. И все вы из племени ирокезов, которые бронзу лить не шиша не умеют, зато дерутся шибко хорошо! Это про вас по всем горам былины поют!

…А это дядька Лга’нхи, чего, — копье твое, то самое которым ты аиотееков бил?

Мы все невольно, проследив за направлением в которое тыкнул пальцем Никсой посмотрели на вышеуказанный предмет, который хоть и был теперь вполне привычным для ирокезов предметом, однако в глазах провинциального подростка вполне мог казаться удивительным чудом и редкостью. …Вот только я, краем глаза успел засечь как парнишка живо ухватил кусок мяса с блюда, и заныкал куда-то в свои лохмотья. — Бойкий мальчуган. И сообразительный. — Нам в семье такие нужны!

…Даже немного жалко делать его пешкой в той комбинации, что я собирался предложить Мордую.

Глава 2

О! Знакомая долина!! Знакомое местечко в долине!!! — Даже я, страдающий врожденным географическим кретинизмом городской житель, способный потеряться в соседнем районе родного города, если не увидит табличек с названием улиц, — и то никогда бы не перепутал это место с каким-либо другим. А вон тот, уже порядком побелевший на солнце и обглоданный зубками падальщиков верблюжий череп, — яркое подтверждения моей правоты.

Вот как раз возле этого самого камня я и стоял когда появились аиотееки. А вот там, чуть дальше, шагах в пяти, — я завалил того злодея, что попытался проткнуть меня своим копьем. — Можно сказать, что именно тут и состоялось мое первое настоящее боевое крещение. — Не когда из засады да еще и в темноте, ударом в спину врага победить, а вот так вот, лоб в лоб, с копьем против копья… М-да… Как же давно это было!

…Только навестив места где уже бывал ранее, — человек способен оценить суть произошедших с ним перемен. Вот вроде снова топаем мы с Лга’нхи по знакомой дорожке в славный Иратуг. Но что называется. — почувствуйте разницу!

Вроде прошло-то всего четыре года, как примерно такой же ранней весной мы шли по этим самым местам, сопровождая Осакат на встречу с дедушкой, а кажется будто прошла вечность.

И изменились не эти горы, что стоят тут вечность, изменились мы с приятелем, и как изменились.

Начать хотя бы с облика. — Тогда, мы были дикари дикарями, свято блюдущие «самостийность» своего облика. …Кто попробовал бы тогда снять с Лга’нхи его степняцкую жилетку и одеть в более «цивильные» одежды?! — Для этого сперва пришлось бы его убить и содрать скальп, чтобы окончательно лишить самоуважения, иначе бы он продолжал биться за сей предмет своего гардероба, даже мертвый.

И только после многодневных однообразных махов веслом, просоленый морскими брызгами и под палящими лучами солнца, основательно натерев кожу до кровавых расчесов и истекая обильными ручьями пота под толстой недышащей кожей, — сей дремучий степняк, соблаговолил сменить свой «официальный мундир» степного пастуха, на куда более удобную в тех условиях мягкую рубаху из растительного волокна. …С тех пор и носит ее и на суше и на море. — Потому что удобно.

Ну а я, хотя особым ретроградом в отношении собственного гардероба никогда и не был, — однако думаю тоже сильно изменился внешне. — И хотя последнее зеркало в которое я смотрелся, — было окно электрички отражающее мою физиономию, из-за чего в собственном воображении, я продолжаю представлять себя этаким безусо-безбородым хилым юнцом, по какому-то удивительному недоразумению попавшем в абсолютно чужой ему мир. …Но вот глянуть хотя бы на руки!

Тяжелая работа, от которой в этом мире никуда не убежать, да тренировки с тяжелым протазаном, который я последние годы редко выпускал из рук, давно уже изменили мои некогда нежные от постоянной работы с влажной глиной, руки. — Крупные, узловатые и мозолистые кисти, широкое запястье, набитые костяшки. — Такие руки не могли присниться Пете Иванову даже в страшном сне, сколько бы тот не пыжился воображать себя крутым мужиком.

А уж как я изменился внутренне. — Тогда, четыре года назад, здесь шел, пусть и покоцанный долгой жизнью в степном племени, но все еще сопляк. Наивно считающий себя крутым воякой и фантазирующий о необычайных приключениях, возмечтавший сделать нехилую карьеру, благодаря вновь открывшимся возможностям и родственным связым.

Теперь я, пожалуй знаю себе реальную цену, что на войне, что на Совете. А если о чем и фантазирую, — так это о спокойной жизни, без всяких приключений и происшествий. Ну а что касается карьеры, — теперь о том что чем выше взлетаешь тем больше появляется проблем, я знаю не понаслышке. Даже помнится пытался разок удрать с этих высоких ступенек, и был за шкирку водворен Царем Царей Леокаем обратно.

…Хе-хе… Забавно было бы узнать, что подумал бы о такой «умудренности» Дебил, пришедшей на это место еще годика через четыре-пять. — Возможно я посчитал бы себя сегодняшнего, таким же наивным дурачком, каким вижу себя вчерашнего. …Ну а пока…

— Вот оно! — Гордо провозгласил я, раздувшись как жаба и героически выпятив грудь. — Вот то самое место, где Вождь Лга’нхи и шаман Дебил бились с аиотееками, покрыв себя бессмертной славой! — Мои студенты почтительно замерли и с интересом начали озираться по сторонам. …Да и старые опытные ирокезы тоже не упустили возможности оглядеть место легендарной битвы, воспетой в весьма популярной в этих местах былине.

Естественно я не заставил себя долго упрашивать, и далее последовала подробная лекция на тему где-кто стоял и кому-куда бил.

Благодаря чудовищно несправедливой протекции, (ибо я сам решал какие былины петь у вечерних костров), — сказ о том как мы тут аиотеекам навешали, был в нашем племени весьма популярен. Тем более что у меня имелось законное основание упоминать об этой битве при каждом упоминании «аиотеекской каши», ибо впервые попробовали мы ее именно тут, и именно «потомки» добытых тут семян, продолжают падать в вспаханную ирокезами почву. А поскольку «аиотеекскую кашу» мы лопали регулярно то по рейтингу популярности, эта былина пожалуй что могла сравниться даже с былиной про «про Ска’гтаху, убийцу тигров».

Так что не только молодежь, фактически выросшая на этом повествовании, но и зрелые воины, с огромным интересом выслушали рассказ о легендарном сражении, с прямой демонстрацией на местности, «…откуда они выехали», «…где я этому Хрясь!», и «где текли потоки крови». Исторический туризм по местам легенд, всегда будет пользоваться спросом, даже если в качестве экспоната демонстрируется довольно унылая и не слишком-то живописная горная долина с валяющимися кое-где звериными и человеческими костями. Собственное воображение служит тут лучшим экспонатом, помогая осознать уникальность места на котором стоишь.

И вскоре, цель моего рассказа практически была достигнута, — мой приятель чуток оттаял душой и даже соблаговолил пару раз самолично вмешаться в повествование с уточнением кой-каких деталей. Тоже пробежался по «местам боевой славы», показывая где он стоял, а где Мсой, и где Дебил, как он отсюда перебежал сюда, а потом вот тут вот……

…Собственно говоря, — да! В смысле, — нет. — Я по прежнему считал что он не прав, но как более разумный человек решил первым протянуть ему руку дружбы.

Потому как это не дело, когда два таких важных человека как мы с ним, да еще и вроде как связанные братскими узами, (пусть даже малость ненастоящими), пребывают в ссоре так долго. — Это не идет на пользу не племени, ни нам обоим.

Даже вон, Мордуй, презрев собственные выгоды, которые мог бы поиметь играя на наших разногласиях, все время что мы были у него в гостях активно пытался нас примирить, предлагая, на правах старшего родственника, свое посредничество.

Мы это посредничество приняли. Правда я больше из дипломатической вежливости, а Лга’нхи потому что и впрямь считал Мордуя кем-то вроде двоюродного дяди, и не мог обидеть родственника.

Но хоть мы и вежливо похлопали друг дружку по плечам, формально заканчивая ссору, — холодок между нами все еще остался. — …Увы, но старое обещание никогда не бить меня, которое я смог вытрясти из братца воспользовавшись его состоянием полной растерянности после гибели нашего первого племени, — сейчас скорее играло против нашей дружбы, мешая четко установить «цепочку подчинения». Ведь хоть формально Лга’нхи и был Вождем, — слишком долгое время он жил фактически в моей тени, слушаясь моих советов, а то и прямых указаний. …А ведь он уже давно не тот, пусть и физически сильный и крутой, но все же наивно-испуганный в душе, оставшийся без племени парнишка-степняк, что шел тут четыре года назад. — Лга’нхи заматерел и стал настоящим Вождем и Героем, не только в глазах других людей, «распиаренный» своим хитрожопым шаманов, но и по своей натуре. И потому больше не мог быть моей марионеткой, послушно исполняя все что ему укажет дергающий за ниточки кукловод.

…Можно сказать, что наша ссора, была этаким своеобразным этапом его взросления, — запоздалым подростковым бунтом против вечно указывающих что ему делать старших. И хотя в нашей ссоре я точно был прав, — нельзя оставлять племя без всего старшего руководства разом, — нашим отношениям все равно суждено измениться. Я должен был признать Лга’нхи Вождем не формально, а искренне, признав что «мальчонка вырос» и теперь может противостоять мне не только на физическом, но и на уровне интеллекта и Воли.

М-да. — …Теперь я понимаю родителей, пытающихся лет до сорока-пятидесяти опекать своих «малышей», проверяя во что они одеты и хорошо ли питаются. — Иногда это бывает очень сложно, — признать в выросшем ребенке самостоятельную личность.

В общем, — хорошенько все обдумав, я решил что надо наводить мосты, поскольку продолжать упираться рогом, нам двоим было уже просто не прилично. — А тем более, тут такой момент повернулся. — Приятные воспоминания о совместной битве, последующем пире и дележе добычи. А так же законная возможность нахваливать друг друга, воспевая наши храбрость, мудрость и щедрость.

— Так значит дядька Лга’нхи больше аитееков убил чем ты? — Вдруг громогласно уточнил у меня мой новый подопечный и родственник по совместительству, — бойкий паренек Никсой.

— Ну да. — Коротко ответил я, краем глаза замечая как абсолютно неприлично и неуместно напыжился дурень Лга’нхи. — Зато я убил демона на котором сидел аиотеек!

— Вроде этого? — Тыкнул засранец Никсой в одного из мирно стоящих и флегматично обгладывающих какой-то кустик, наших верблюдов.

…Н-да… В былинах «демон на котором сидел аиотеек» почему-то звучало намного грознее. Там он дышал огнем и серой из заросшей огромными клыками пасти, был величиной до неба, покрыт чешуей и рычал похлеще тигра. Так что вид совершенно спокойно стоящей скотиняки, к которой все ирокезы уже давным-давно привыкли, и даже некоторые ирокезские бабы, совершенно спокойно подходили доить верблюдиц, как-то серьезно умалял мой подвиг, и вообще, — чуть ли не снимал флер эпического геройства со всей истории. …Типа Геракл Немейскому льву пасть порвал, а тот возьми да и окажись какой-то подзаборной кошкой. …Не, — конечно, пасть кошке порвать это тоже подвиг, потому как они обычно в таких случаях царапаются и норовят удрать, (я лично не проверял, это догадка). Но прямо скажем, — подвиг этот куда меньших масштабов чем льва уконтропупить.

А тут еще и засранец Лга’нхи такую рожу состроил, будто тот кот… тьфу, в смысле, — верблюд, — вообще с хомячка ростом был, а вот типа его аиотееки, скальпы которых до сих пор красуются на его поясе… Вот они-то были не только всамделишные, но еще и по крутости своей явно превосходили целое стадо верблюдов.

Короче, — настроение мириться сразу пропало. …И ведь самое обидное, — этот малолетний поганец не со зла такое ляпнул. Не из-за хитрого желания меня подколоть или внести разлад между нами. — Это у него детская непосредственность, помноженная на дремучепровинциальное происхождение, в жопе играет. Другие воины-то небось тоже уже начали догадываться что верблюды не такие уж и страшные демоны, как это описывается в балладах о наших ранних приключениях. Но зато они наверняка еще помнят собственную первую встречу с этим огромным и не понятным зверем, с сидящем на его кривой уродливой спине ужасным всадником. Свой страх, ужас, непонимание, растерянность, ступор… Они могут понять каково это, — встретить неведомое… агрессивно настроенное к тебе неведомое, и вступить с ним в единоборство.

…А потом, привычные и испорченные знанием потомки… Испорченные знанием, которое ценой неимоверных усилий, а порой и ценой жизней, добывали предки, начинают глумиться над их подвигами, дескать… — Какого-то там вепря ваш Геракл убил? — Гы-гы, — вепрь это вроде как свинья такая, да? — А где был Степашка, когда Геракл Хрюшу мочил?

…Вот потому-то и приходится нам, честным рассказчикам, резко добавлять отрицательным персонажам своих правдивых былин роста до неба, клыков, когтей и чешуи, дабы подобные засранцы хоть чуточку могли осознать величие подвигов наших героев!

М-да, — а вот еще знакомые места, и не менее знакомые лица. — Вот за этим перевалом, как раз и начинается Великий Иратуг, а встречающую нас делегацию, возглавляет… ну кто бы мог подумать, — мой дорогой друг и шпион по совместительству, — старина Накай собственной персоной. …За что только ему такое Щастье?

Хотя конечно он тут не единственный знакомый, — если не считать парочки молокососов, явно «этого года призыва», — в патруле что встретил нас в поселке на границе, были почти все знакомые физиономии. Еще полгода назад мы все вместе, а подчас и плечом к плечу, бились с аиотееками, а до этого, — как минимум вон те трое, почти все лето жили у нас в поселке, неся дозорную службу… причем как раз, по преимуществу, именно с бойцами «диверсионной оикия». Так что оказанный нам сегодня прием, даже отдаленно нельзя было сравнить с тем как встретили нас в прошлый раз. Сейчас у всех иратугских «пограничников» на мордах сияли довольные улыбки, а копья спокойно лежали на плечах, и никто даже и не думал тыкать ими в нашу сторону. Даже несмотря на то, что на сей раз мы привели не одного, а аж целых пять верблюдов.

— Привет дружище Накай, — радостно поздоровался я персонально с ним, после того как все радостно переприветствовали друг дружку хлопками по плечам, и радостными возгласами. …А потом добавил, глядя в его, вдруг ставшими затравленными и несчастными, глаза. — Как приятно, едва войдя в ваше замечательное и искренне любимое мной царство, — сразу увидеть твое лицо. …Напоминает старые времена, не правда ли?

Накай испуганно дернулся и невольно потрогал свое лицо, словно бы проверяя все ли там на месте, — видать и правда припомнив нашу первую встречу, и то как я глумился над его внешностью, слепив глиняную статуэтку его персоны, и производя над ней всяческие садиско-магические манипуляции. — Думаю благодаря сильной внушаемости пациента, и моей собственной репутации Великого и Ужасного, — бедолага уже искренне поверил что все что я делал с фигуркой отображалось и на его внешности. — Короче, грех таким пользоваться, но не воспользоваться для всеобщего блага, еще грешнее.

— Так какому удачному стечению судьбы, дорогой друг Накай, я обязан Щастьем лицезреть твою физиономию, едва войдя в ваше Царство?

— Так это, — живу я здесь. — Буркнул Накай яростно ухватившись за амулеты при словах «Щастье» и «физиономия», вероятно заподозрив что это какие-то магические заклинания. — Все мы тут живем. Смотрим чтобы никто чужой не пришел из-за перевала в царство, в том наша служба Царю Царей Мокосаю.

— А будешь ли ты, как и в прошлый раз, сопровождать нас до Дворца твоего Царя Царей? — Уточнил я.

— Не-е! — Радостно выдохнул Накай. — Тогда-то вы были неизвестно кто, да еще и с демоном-зверем тем неведомым шли. — Он опять испуганно покосился на верблюдов, словно бы только что осознав что мы опять идем с «неведомыми зверями». — А теперь-то мы вас знаем. Да и Царь Царей Мокосай давно уже прислал человека, с наказом что если ты, или еще кто-то из ирокезов появится, — препятствий вам не чинить, а совсем даже наоборот. — Накай радостно поглядел на едва поднявшееся в зенит солнышко, и видать мысленно прикинув какое расстояние от заставы мы успеем отмахать уже к сегодняшнему вечеру, расслабленно выдохнул. — …Так что можете идти куда хотите. Мы мешать вам не станем.

— …Мне… Нам с Вождем Лга’нхи и всем воинам ирокезов, очень приятно встретить в славном Царстве Иратуг такой теплый прием и столько хороших друзей. — Церемонно высказался я. — Однако лично мне весьма печально так быстро расставаться с тобой, дорогой мой приятель и друг Накай. И потому я, хоть и понимаю что твой долг призывает тебя оставаться на своем посту, — все же прошу сопроводить нас в пути хоть немножечко… Ну вот до вечера хотя бы. — А там, посидим у костерка, вспомним прошедшие дни и битвы где вместе рубились они… в смысле, — мы. А утром, с печалью и тоской, я отпущу тебя обратно. (Уточнять кому предстоит печалиться и тосковать, я не стал).

…Да я бы и всех вас позвал, — обратился я к воинам заинтересованно слушающим нашу беседу и с уважением поглядывающим на Накая, которому жуткий шаман Дебил, оказывает такое внимание и говорил такие хорошие слова… да так складно. — Только тогда некому будет охранять вашу землю от чужаков. Так что я вынужден попросить пойти с нами только Накая, поскольку из всех жителей Иратуга, мы с Лга’нхи дольше всех знаем именно его.

Аргумент был веским, и возражать никто не стал. …И так бы наверное не стали, — репутация Великого Шамана Дебила, насколько я слышал, — после ритуала принесшего победу в битве, в этих краях только укрепилась. Так что даже Накай, вероятно в данный момент не сильно гордящийся оказанной ему честью, был вынужден согласиться с моим предложением, и захватив с собой флягу воды из стоящего возле тропы шалаша, — поплелся вместе с нашим караваном.

Во время марша Накай несколько раз пытался подходить ко мне и разузнать на кой хрен он мне вообще понадобился, и нельзя ли ему слинять домой от греха подальше. Но я промариновал его до самого вечера. — Оно и для психики полезно, (ну может и не очень полезно, зато способствует рьяному желанию отвечать на все мои вопросы). Да и ушей вокруг было слишком много, а к каждой паре ушей еще и язык прилагался, а тайн местные хранить не умели… Короче — «Конспирация, конспирация и еще раз конспирация» — сотрудники спецслужб мы с ним, в конце-то концов, или нет?

А вот уже вечерком, да после сытного ужина, я, как обычно предложил «дорогому другу Накаю» (бедолага каждый раз вздрагивал когда я его так называл), в благодарность за добрую встречу и почетное сопровождение, — сеанс гадания с составлением личного гороскопа и отсечения астрального хвоста.

Не могу сказать что идея сия, вызвала в душе Накая бурю положительных эмоций и всплеск энтузиазма. — Рожа его, и без того весь день бывшая весьма кислой, изобразила такую мину, будто его соляной кислотой напоили. Но деваться-то бедолаге было некуда, — от такой высокой чести не отказываются. Да и боялся он меня до усрачки.

Так что мы удалились с ним подальше от чужих ушей, и пока старина Накай ползал на карачках выдергивая траву, я невзначай начал расспрашивать его о делах творящихся в Иратуге.

— А чего я? — Я человек маленький… — Бурчал Накай, выдергивай травинки и разравнивая землю за ними. — Мне говорят сторожить, я сторожу, а в распри эти дворцовые соваться не хочу… Мокосай конечно хороший Царь Царей, мы при нем и в поход большой сходили, добычу взяв немалую, и торговать снова начали со всеми, и вообще… — мужик он справедливый, и никого зазря не обижает.

…Однако вот помрет он, и придет на его место Фулкар — покойного Виксая двоюродный племянник, и всех кто с Мокосаем рядом был, шибко накажет… Землю отберет, добро нажитое, а то и жизни лишить может. …Они — виксаева рода люди, народ гневливый, да на руку быстрый.

— Хм… И чего же Царь Царей Мокосай спрашивается, не прирезал его в позапрошлом годе когда власть в свои руки брал? — Задумчиво пробормотал я, обращаясь не столько к Накая сколько к самому себе.

— Да ведь как можно? — Тем не менее ответил он мне, расслышав мое бормотание. — Чай Фулкар и родня его, — Мокосаю тоже не чужие люди, — его сестра за Анаксаем замужем была. Так что близких людей убивать, — перед предками вина большая.

Да и Фулкар же, и все его родичи что в живых остались, поклялись тогда Мокосаю что никак вредить ему не станут. …Так они вроде и не вредят. Ну а коли помрет Мокосай, — так ведь Фулкар на его место по всем понятиям сесть должен, — они ведь и Виксаю покойному родня, и Мокосаю.

— Так ведь у Мокосая дети есть? — Осторожно спросил я, задумчиво перекатывая в руке свои цветные камушки. — Почему их на трон не посадить?

— Так ить, — они же маленькие совсем? — Удивился такому предположению Накай. — Как же мальцов можно Царями Царей ставить. — Тут умудренный муж нужен.

…Да уж, — монархия в этих краях пока еще не достигла достаточно «цивилизованного» уровня развития. Так что местным даже в голову не придет короновать грудных младенцев, лишь потому что в их жилах течет царская кровь, а потом править из-за их спин. — Тут пока Царь, — это все еще Вождь и Отец для целого народа. Он сначала должен заработать уважение и воинов и пахарей, а вот потом только и претендовать на царский трон.

Потому-то, если кто-либо из царских сыновей не достигнет достаточного возраста и не заработает уважительное отношение окружающих, к тому времени когда папашка его соизволит покинуть трон и сей бренный мир, — на должность Царя Царей может претендовать любой, достаточно уважаемый член племени.

Конечно, в идеале было бы не плохо, если бы в его жилах текла царская кровь, что означало бы, что с детства варясь в дворцовом котле, он неплохо обучился профессии Правителя. Но поскольку в таких маленьких племенах, чуть ли не все соплеменники, не говоря уже про Элиту, так или иначе могли проследить общее родство пусть и в каком-нибудь сто пятом колене, — подавляющего значения кровь все-таки не играла.

Собственно таким макаром, Мокосай и заполучил власть. — Он, будучи главным военачальником всех иратугских воинов, по сути занимал одну из высших должностей в стране. Так что Лга’нхи, грохнувший Анаксая, фактически очистил ему прямую дорожку к трону, особенно после того как я подкинул бедолаге Виксаю свою, вполне заслуженную им, подляну.

Однако во всем этом есть одно но!

— Так значит этот Фулкар, — уточнил я у Накая. — Ничего против Царя Царей не предпринимает?

— Да как же можно? — Опять удивился такому предположению мой шпион. — Фулкар же ему слово давал.

…Хм… — Я задумался. — Тогда какого хрена Мокосай вызвал меня сюда в такой спешке? — Что-то тут явно не то.

— А что в народе говорят… Ну в смысле вообще, — все ли ладно в славном Иратуге? — Решил я раскинуть свой невод пошире… — Ты вон там кустик пропустил. Его надо осторожненько выкопать, чтобы корней не осталось, а потом ямку закопать…

— Да чего в народе-то говорят? — Не понял вопроса Накай. — Много чего говорят… Вот, говорят что неурожай будет сильный, причем несколько лет подряд. Падеж скота предрекают. …Будто бы наши воины в Степь, с аиотееками драться ходившие, с собой оттуда злых духов приволокли, которые на наш скот и нападут…

— И что были уже случаи? — уточнил я.

— Да вроде как говорят что где-то там, ближе к северу, в Плоской Горе, (поселок это такой), вроде как все овцы повымерли. Да только та Плоская Гора уже почитай чуть ли не на границе со Спатой стоит, и по всему Иратугу самой занюханным медвежьим углом числиться. Туда по зиме и дороги-то почитай нету, пока перевалы снегом завалены, да и живет там всего пара-тройка семей, и все стадо у них, — меньше чем две руки овец. Кто их знает, чего у них там случилось?

Однако вроде как верно знающие люди говорят, что издревле не бывало такого, чтобы иратугские воины в Степь биться ходили. Потому как…

— А про Мокосая чего говорят? — Перебил я разглагольствования Накая, заподозрив что он сел на своего излюбленного конька и готов скакать на нем хоть всю ночь, ругая новые обычаи и порядки. …Нет, не то чтобы он искренне так считал. — В конце концов, и сам в битве участвовал, а значит и славу немалую получил, и явно своей славой гордится. — Просто поругать новое, это такое болезненное наслаждение, вроде расчесывания комариных укусов. — Вроде и знаешь что только хуже от этого будет, а удержаться никак не можешь.

— Про Мокосая говорят, что он слова своего не сдержал, победы настоящей не добыл, а того вождя аиотеекского, что он убил, это вы ему подарили… вроде подачки «низшему». И из-за этого духи от него отвернулись. — Вот потому и излечиться никак не может… Так мне чего, еще землю ровнять или и так сойдет.

— Сойдет, — буркнул я, посмотрев на идеально ровный пятачок земли, выскобленный Накаем. И начертав на что-то вроде пентаграммы, выдавил из заранее заготовленной тушки кролика несколько капель крови, потом застелил сверху куском шкуры, достал свои «волшебные» чернила, и задумчиво погладывая на звезды, стал вычерчивать в свете костра разные геометрические фигуры. Хотя признаюсь, — мысли мои гуляли где-то очень далеко от всей этой астральной чуши.

…Собственно, нетрудно было догадаться, что под Мокосая копают. Причем делают это втихаря, но достаточно грамотно. — Пойди докажи людям ранней весной, что неурожая не будет и никаких эпидемий скота нету! А волнение уже посеяно. — Люди нервничают, беспокоятся, начинают заранее искать виноватых.

А кто виноват во всех бедах царства? — Естественно Царь Царей. — Не уследил, не сумел договориться с предками, не подмазал правильных духов и демонов. Свернул с правильного, предначертанного предками пути, засрал всю ауру и обгадил Ману.

Что поделать, — любишь кататься, люби и саночки возить. Коли ты помазанник божий, то изволь отвечать за стихийные бедствия и погодные заморочки.