Варвар из нашего города (Бродяга)

Поднырнув под одну из пик и отбросив щитом вторую, я со всего маху впечатал подошву своего новенького башмака прямо в центр щита левого меченосца, постаравшись вложить в этот удар всю инерцию набравшего разгон тела. Мощный пинок практически снес моего незадачливого противника. Причем, падая, он умудрился завалить двоих копейщиков, составлявших вторую линию баталии, и открыл абсолютно беззащитный бок второго мечника, который тут же получил весьма болезненный удар по ребрам и, выронив щит, с воем рухнул на землю. Оставшиеся шесть пикинеров, составлявших три последние линии баталии, просто разбежались, побросав свои дреколья и оставив меня хозяином поля боя.

Столь впечатляющий подвиг не остался незамеченным. При виде бегства десятикратно превосходящих сил «противника» зрители буквально взорвались торжествующими воплями. А на входе в лагерь нашу компанию уже поджидал вездесущий Раск.

— Неплохо для начала, северянин. Пойдем, господин сотник хочет с тобой поговорить.

Ну что ж, раз хочет… Пожав плечами я отправил своих подчиненных отдыхать и приводить себя в порядок перед вечерней проверкой, а сам потопал к командирской палатке, гадая, во что выльется устроенный мной «сеанс экзорцизма».

Сотник не стал тянуть кота за яйца, сходу перейдя к делу:

— Хорошая работа, десятник. Теперь вижу, что тебя учил сержант коронного полка.

Я скривился:

— Чего ж тут хорошего? Я разогнал целый десяток ополченцев. Один. С деревянным мечом. Что же будет, если нас атакует настоящий враг? Рота наёмников или отряд дворянской конницы разгонят всю эту толпу, — я небрежно повел головой, намекая на собранные в лагере ополченческие сотни, — даже не вынимая клинки из ножен.

— Так и есть, северянин, так и есть. Потому никто и не ждет от этого мужичья подобных подвигов. Удел ополченцев — охранять обоз и копать землю во время осадных работ. Но все же традиция велит устраивать смотр даже таким войскам. И если во время смотра моя сотня будет выглядеть хотя бы отдаленно похожей на роту коронных пикинеров, наш герцог, храни его Эйбрен, непременно это отметит. Ты понимаешь меня, северянин?

Еще бы я не понимал! Инициатива наказуема во все времена, и даже переезд в другую вселенную мало что меняет в этом плане.

Глава IX

— Левой! Левой! Держать равнение! Шире шаг, бараны кривоногие!

Если орать так целый день, то к вечеру голос безнадежно сядет, даже если регулярно промачивать глотку из предусмотрительно захваченной фляги с сильно разбавленным вином. Эту простую истину я выяснил в первый же день после заключения негласного договора с командиром, когда вывел на строевые занятия уже не десяток, а всю четвертую сотню. На следующий день я обзавелся палкой и стал активно внедрять невербальные методы общения с подчиненными — после этого горлу стало полегче, но дело всё равно движется со скрипом.

— Левой! Левой! Шевелитесь, скоты!

Подбадриваемые этими жизнеутверждающими командами и энергичными взмахами палки ополченцы старательно пучат глаза и топают ногами, пытаясь удержать при этом некое подобие строя. К счастью мелкие земельные собственники, составляющие основную массу моих подчиненных, все же поумнее рекрутов петровских времен и в состоянии отличить «право» от «лево», так что мне не приходится прибегать к приснопамятному трюку с сеном и соломой, но это, пожалуй, единственный светлый момент в задуманной авантюре с подготовкой к герцогскому смотру.

Крестьяне и мелкие предприниматели, выдернутые из привычной среды, ведут себя примерно как стадо баранов, внезапно оказавшееся в центре людного мегаполиса. То есть невнятно блеют, шарахаются от всего, что видят и постоянно норовят сбиться в кучу. Удручающее зрелище, которое вряд ли порадует сиятельный взор герцога Этельгейра. Впрочем, мастер Сигрид — командир четвертой сотни и мой непосредственный начальник, считает, что всё не так уж и плохо. С его точки зрения я и так уже совершил невозможное, всего за девять дней научив толпу мужичья двигаться колонной, поддерживая минимальное равнение в рядах. Причем столь впечатляющий результат достигнут ценой смехотворных усилий — пара расквашенных носов, заплывший глаз и опухшее ухо слишком медлительных и чересчур непонятливых ополченцев — это ведь сущая ерунда, верно? А уж про синяки от палки и мою сорванную глотку можно и вовсе не вспоминать.

— Стой! К бою! Пики склонить!

То, что начальство довольно — еще не повод сбавлять обороты. А потому каждое утро после скудного завтрака я вывожу сотню на плац и гоняю ее до обеда. Сигрид обычно появляется ближе к концу занятий, но сам в них не участвует, ограничиваясь наблюдением со стороны. У него с Раском свои дела. До мобилизации сотник был начальником городской стражи в Линдгорне — городке, возле которого разбит наш лагерь. Должность эта не шибко боевая, так что в военных делах он не особо волочет, зато по части всевозможных торговых махинаций и сокрытия полулегальных доходов Сигрид даст фору кому угодно. Потому полномочия мы с ним разделили, что называется, к взаимному удовольствию: я не лезу во всё, что связано с вещевым, продуктовым и денежным довольствием, выделяемым командованием на содержание и снаряжение нашей сотни, а он не мешает мне готовить ополченцев к высочайшему смотру. Идиллия.

Командиры остальных сотен, кстати, прочухали куда ветер дует и тоже пытаются как-то подтянуть своих обалдуев. Так что последние 4–5 дней строевой подготовкой в той или иной степени занимается весь лагерь. Разница в том, что конкуренты выбираются на плац лишь после обеда, так как первую половину дня заняты всякими хозяйственными работами, от которых наша сотня благополучно отмазалась. Подробностей не знаю, но, судя по всему, Сигрид, пользуясь старыми связями, припахал общину Линдгорна. Ну и ладно. Как говорится, с худой овцы…

Между прочим, отсутствие необходимости отправлять половину сотни на рытье нужников или заготовку дров позволяет мне тренировать подчиненных практически круглосуточно. После обеда ополченцы получают час на отдых и приведение себя в порядок, после чего я вновь гоню их навстречу подвигам. Поскольку по плацу в это время уже бродят, громко матерясь и периодически сталкиваясь друг с другом несколько аналогичных толп, то туда лучше не соваться. Вместо этого я веду походную колонну вокруг лагеря, время от времени заставляя уже вконец офонаревших от творящегося вокруг непотребства «воинов» занимать оборонительное построение.

В последнюю пару дней к традиционным кругам почета добавилось движение в развернутом строю. Сотня строится в пять шеренг и, ощетинившись остриями копий, движется вперед, стараясь выдерживать равнение. Я обычно занимаю позицию на фланге, следя за тем, чтобы ряды не ломались, а образуемая первой шеренгой стена щитов не разрывалась. Сегодня этот маневр наконец-то получился более-менее прилично. Ну, то есть Герт, доведись ему увидеть такое, наверное, долго плевался бы, но по сравнению с тем, что было в начале — очень даже неплохо.

Вот так вот, упиваясь достигнутыми успехами и попутно завершая очередной обход лагеря, я подвел свое воинство к плацу, где топтались наши менее продвинутые сослуживцы. Целых семь сотен маневрировали на довольно-таки ограниченном пространстве у ворот, стараясь не задевать друг друга. В общем, это удавалось, так как каждая сотня бродила по своему участку плаца, но время от времени невидимая граница все же нарушалась. Тогда две людские массы сталкивались, мгновенно теряя всякое подобие строя и превращаясь в галдящую толпу, после чего командиры, переругиваясь, начинали отделять своих баранов в сине-белых накидках от чужих таких же. Затем сотни выстраивались заново и все повторялось.

Я как раз наблюдал за очередной такой разборкой, поджидая момент, когда можно будет спокойно проследовать к воротам лагеря, поскольку считал свою задачу на сегодня выполненной, как вдруг какой-то шаловливый бес незаметно толкнул меня в левый бок. Еще раз окинув взглядом плац с семью сотнями ополченцев, находящимися в аккурат между нами и главными воротами лагеря, я развернулся к безучастно стоящим за моей спиной подчиненным и уже привычно скомандовал:

— К бою! Вперед, марш!

Поначалу ничего не произошло. Четвертая сотня достаточно уверенно топала к воротам в развернутом строю, а остальные ополченцы продолжали заниматься своими делами, не особо оглядываясь по сторонам. Но вот мы ступили на вытоптанную площадку плаца и ситуация стала стремительно меняться.

— Пики склонить! Четче шаг, дармоеды! Левой! Левой!

Сначала нас не поняли. Командир ближайшей сотни решил, что мы просто заблудились и случайно забрели на его полянку. Он даже попытался разрулить ситуацию традиционным способом — с помощью словесной перепалки.

— Эй, четвертая, куда прёте?! Посторонись!

Я вместо ответа просто взмахнул палкой, указывая своей сотне направление движения:

— Вперёд! Не останавливаться! Левой! Левой! Левой!

Уверенные команды, отдаваемые безразличным от множества повторений голосом, мерный топот башмаков, надвигающаяся стена щитов и колышущаяся щетина длинных копий — вот что предстало перед оказавшимися у нас на пути ополченцами. Теперь дошло даже до самых заторможенных. «Вражеская» сотня рванула от нас во все лопатки, без колебаний бросая тяжелые пики, щиты и вообще всё, что хоть как-то ограничивало свободу передвижения. Вслед за первой «поле боя» стремительно покинули и остальные, а мы, подняв пики, проследовали к воротам, поворотом направо перестроились в колонну и, как ни в чем не бывало, прошествовали в лагерь, провожаемые озадаченными взглядами часовых.

В тот вечер, отправляясь на традиционный доклад к Сигриду, я имел все основания гордиться собой — всё-таки мои подчиненные одержали пусть и бескровную, но несомненную и зримую победу.

Сотник заставил себя ждать, скотина нехорошая. Зато Раск был тут как тут. При виде меня доблестный каптенармус буквально рассыпался в комплиментах:

— А вот и наш непобедимый инструктор! Видал, видал твой сегодняшний подвиг. А еще больше слышал! Во второй сотне после встречи с нашими орлами кое-кому пришлось портки стирать. Бьюсь об заклад, теперь-то они будут уступать дорогу без возражений. За такое просто необходимо выпить. Будешь?

С этими словами Раск протянул мне довольно объемный кувшин, в котором, как показал беглый осмотр, наличествовало не менее кварты дешевого белого вина — такое наши интенданты поставляли для нужд мелкого и среднего начальства. Кислятина, конечно, но на халяву, как говорится, и уксус сладкий. Знак уважения опять же — все ж таки Раск повыше меня должностью будет, хотя и не намного. В общем, взял я этот кувшинчик и под восхищенные комментарии эрзац-прапорщика начал хлебать тот перебродивший компот, что некоторые по незнанию именуют вином. За этим полезным занятием меня и застукал Сигрид.

Откинув полог палатки, сотник ввалился внутрь, поприветствовав нас недовольным бурчанием:

— А, собрались уже.

Затем, заглянув в кувшин, содержимое которого успело убавиться где-то на треть, брезгливо сморщил нос, бросив:

— И охота вам всякую дрянь в себя заливать.

После чего, обращаясь уже непосредственно к Раску, добавил:

— Доставай ильфрадское*, а эту мочу оставь для нашего быдла.

Каптенармус не подкачал. Уверенно отодвинул походный сундучок, выкатил притаившийся за ним небольшой бочонок, в котором, судя по бульканью, оставалось еще никак не меньше двух кварт вина, и, выбив пробку, принялся разливать рубиновую жидкость по извлеченным невесть откуда кубкам. Быстрота и ловкость, с которой осуществлялись все эти процедуры, а также тот неоспоримый факт, что бочонок был уже на три четверти пуст, наводили на некоторые размышления, однако я пока что решил оставить их при себе — авось сами все расскажут. Так оно, в общем-то, и получилось.

Сигрид покрутил в руке простой оловянный кубок, затем быстро, в три глотка всосал в себя его содержимое, крякнул и, отставив сосуд в сторону, поднял на меня несколько затуманенный взгляд.

— В общем, так, северянин. Поработал ты неплохо, даже лучше, чем я рассчитывал. Намного лучше. И это заметил не только я…

Раск хотел было воспользоваться возникшей паузой, чтобы налить по второй, но был остановлен предупреждающим жестом начальства.

— Господин ле Рок, наш славный коннетабль, тоже хочет блеснуть перед герцогом. Не то чтобы я был против…

Сигрид неопределённо хмыкнул, уловив весь юмор ситуации — где он и где командующий герцогским ополчением?

— Но вся беда в том, что кроме нашей сотни блеснуть ему, собственно, и нечем… Вот такие дела, господа.

Последнее слово заставило Раска, как раз приложившегося к своей кружке, поперхнуться. Видать начальник нечасто баловал его таким обращением. Я на субординации особо не заморачивался, так что мне было проще.

— Так что решил коннетабль?

Сотник невесело усмехнулся:

— Коннетабль решил оказать нам немалую честь — нашей сотне доверено охранять знамя ополчения герцогства Танарис.

— И что тут плохого?

— Не понимаешь? Если во время смотра отличилась одна из сотен, то это заслуга сотника и его помощников — наша заслуга. А вот если эта же сотня марширует под знаменем коннетабля, то это уже ЕГО заслуга. Ну и награда, соответственно, тоже его… Понял теперь?

Хм, а наш славный коннетабль совсем не прост, как я погляжу — палец о палец не ударил, а туда же. Что-то многовато народа на моем горбу собирается к герцогу подкатить. А опыт подсказывает, что чем больше начальства слетается за наградами, тем меньше их достается непосредственным исполнителям. Так что тревоги Сигрида мне близки и понятны.

— Понял. А что конкретно хочет коннетабль?

Я намеренно опустил определение «господин» при упоминании командующего, чтобы посмотреть на реакцию непосредственного начальства. Сигрид и ухом не повел — хороший признак.

— Он хочет выстроить все свое стадо заранее, а непосредственно перед герцогом будет маршировать наша сотня с его знаменем и с ним самим впереди на белом коне.

О как! Не самый плохой вариант, между прочим. Все ж таки мы блеснем перед его светлостью, пусть даже вместе с коннетаблем и его конем до кучи. А остальные сотни уже будут стоять по линеечке, типа: они не хуже могут, просто подсуетились заранее, чтоб его светлость лишний раз не утомлять. Ну-ну.

— Надо чтобы знамя нес ты.

Сигрид прищурился:

— У коннетабля специальный знаменосец есть.

— Придумаем что-нибудь. Тогда можно будет не просто выйти из лагеря вслед за ле Роком и его кобылой, а проводить их до самого герцога. А потом ты, скорее всего, останешься в свите. Не будет же коннетабль сам таскать свое знамя? Ну а там уж…

По мере того, как я говорил, на морде сотника постепенно расползалась довольная ухмылка. Едва я окончил излагать свой стратегический план, Сигрид вполне по-приятельски хлопнул меня по плечу, тут же переведя теоретические рассуждения в практическую плоскость:

— Отлично! Раск, займешься знаменосцем. Можешь нацедить полкварты ильфрадского. Плевать мне, что ты с ним будешь делать, но чтоб в день приезда герцога он на ногах стоять не мог.

Я решился вставить свои пять копеек:

— Пусть лучше из сортира не вылезает — не так подозрительно будет.

С такой поправкой сотник согласился легко:

— Или так. Но учти: если не справишься — сам в сортире окажешься. По самые уши!

Затем вновь переключился на меня:

— А ты сможешь провести сотню так, чтобы герцог даже вблизи не сильно кривился?

— Смогу. Но если придется маршировать рядом с начальством, то не мешало бы немного принарядить наших оборванцев.

Про себя я дипломатично умолчал, но Сигрид все понял правильно.

— Раск, проследи. Морд поведет сотню, так что должен выглядеть соответствующе. Ну и остальных надо как-то почистить…

Каптенармус торопливо закивал.

— Сколько у нас времени?

Приободрившийся было сотник вновь помрачнел:

— Мало. Сегодня ле Рок получил почту из столицы. Герцог прибудет через два дня.

Я молча опрокинул в себя кубок с вином, который до сих пор грел в руках. Приплыли…

------------------------------------------------

*Ильфрад — город на юге империи, центр крупного винодельческого района.

Глава X

Ласковое весеннее солнце, постепенно подымаясь над стеной деревьев, освещает серую ленту дороги и уныло бредущую по ней колонну ополченцев. С момента исторического совещания «большой тройки» в командирской палатке Сигрида прошло шесть дней, и уже два дня как доблестная армия герцогства Танарис выступила в поход на вольный город Ирбренд.

С момента появления точных сведений о скором явлении светлейшего Этельгейра жизнь в Линдгорнском лагере забила ключом. Ополченцы активно приводили в порядок укрепления и окультуривали территорию «казарменного комплекса», командиры с интендантами спешили украсть все, что еще можно украсть, ну и я, соответственно, времени не терял. Прямо с утра выстроил сотню на плацу и обратился к подчиненным с короткой речью, в которой похвалил их за достигнутые успехи, рассказал об оказанной им чести и пообещал закопать в лагерном рву любого, кто не оправдает оказанного доверия и затраченных мной усилий. После чего до обеда отрабатывал встречу почетного гостя. Четвертая сотня раз за разом выходила из центральных ворот лагеря походной колонной, дружно топала по дороге, стараясь шагать в ногу, после чего разворачивалась и занимала отведенное ей место на плаце. Периодически упражнение усложнялось каким-нибудь дополнительным маневром — на случай непредвиденной ситуации. Получалось вроде бы неплохо — всё-таки мои упражнения с палкой не прошли для ополченцев даром.

Ободренный достигнутыми успехами я отменил послеобеденные тренировки, посвятив вторую половину дня улучшению имиджа вверенного мне подразделения. Начал, как и полагается хорошему начальнику, с себя. Раск расстарался, добыв мне шлем и кольчугу подходящего размера. Каска простой формы, закрывавшая не только черепушку, но и шею, оставляя открытым лицо и подбородок, села просто идеально, а вот с кольчугой вышла небольшая накладка.

По идее она должна была доставать до колена, а рукава — защищать руки до локтей, но фактически я был прикрыт только до середины бедра и плеча, соответственно. Впрочем, это было терпимо, как и аккуратно «заштопанная» брешь на правой лопатке — след от рубящего удара топором или алебардой. Хуже было то, что натянуть на себя это творение местных кузнецов мне удалось только на голое тело или, точнее, на безрукавку. Куртка, которой по задумке отводилась роль поддоспешника, могла быть надета разве что поверх защитного девайса, что несколько снижало его ценность, особенно в контексте предстоящего парада. В конце концов, после недолгого обсуждения с Раском было принято решение идти на парад без куртки, натянув тщательно отдраенную песком кольчугу прямо поверх майки. Наряд довершала новая форменная накидка, удачно закрывавшая заделанную прореху на лопатке. Остальных ополченцев тоже приодели, как могли, хотя доспехов, даже такого явного эрзаца, как моя кольчуга, не перепало больше никому.

В назначенный день чуть ли не с первыми лучами солнца всё ополчение было выведено из лагеря и тщательно выстроено вдоль вала в ожидании приезда светлейшего начальства. Сам виновник торжества соизволил прибыть ближе к обеду в окружении довольно внушительной свиты и солидного эскорта. Дальше всё было разыграно как по нотам. Под звуки труб из лагерных ворот выехала небольшая делегация встречающих, во главе которой красовался на белом коне наш командир — барон Ланнуа ле Рок собственной персоной. Вслед за командующим и небольшой группой конных адъютантов, торжественно печатая шаг, топала наша троица. Сигрид, как и договаривались, нес знамя ополчения, Раск — ротный значок, ну а я командовал. Доведенные почти до состояния зомби ополченцы исправно шагали, поддерживая равнение в рядах и бездумно глядя стеклянными глазами куда-то в неведомые дали.

Надо сказать, что проход четвертой сотни заставил удивленно вытянуть рожу отнюдь не одного только герцога — почти вся свита, открыв рты и вылупив глаза, таращилась на марширующую в ногу и достаточно уверенно маневрирующую колонну пейзан в форменных сине-белых накидках. Доблестный барон ле Рок довольно щурился, уже предвкушая грядущую раздачу слонов. Впрочем, радовался наш славный командующий несколько преждевременно.

Герцог оказался тоже не пальцем деланным и пожелал лично понаблюдать за тем, как встречавшие его войска проследуют обратно в лагерь. Вот тут-то наш барон и приуныл. Зато четвертая, уходившая с плаца последней, не подкачала. Не знаю, что там наплел отиравшийся в герцогской свите Сигрид, но свою порцию плюшек мы получили в тот же день. Сотник, ввалившись в палатку с загадочным видом, кинул нам с Раском довольно увесистый мешочек с серебром и велел выметаться. Что получил он сам, оставалось только гадать. А остальному личному составу сотни увеличили паек — ровно в полтора раза, с чем я и поздравил подчиненных на следующее утро, для наглядности сделав это перед завтраком. Так что, можно сказать, у истории со встречей Этельгейра вышел счастливый финал.

Впечатление от триумфа портило только одно, но чрезвычайно важное обстоятельство — через пару дней после приезда главнокомандующего армия, к которой присоединилось и наше муниципальное ополчение, выступила в поход на вольный город Ирбренд. Лагерь с его размеренной жизнью и мелкими бытовыми дрязгами оставался позади, впереди была война.

О том, что война не за горами нам ненавязчиво напомнили ближе к вечеру третьего дня похода. Я уже предвкушал ужин и заслуженный отдых, когда вдоль устало бредущей колонны ополченцев прошуршал невнятный слушок: впереди враг, завтра в бой. Откуда шла информация было совершенно непонятно, но подвергать ее сомнению никому даже в голову не пришло. Начальство, правда, вело себя спокойно, так что я решил пока горячку не пороть, а просто подождать дальнейшего развития событий. И не зря.

Уже в сумерках, когда мы расположились лагерем где-то в паре километров от небольшого городка, стоящего на берегу бойкой речушки, заявился Раск и поведал результаты своей частной разведывательной операции.

— В городе ополченцы из Ирбренда. Наши регуляры из передового отряда вышли сюда еще два дня назад и предложили им сдаться, но те отказались. Теперь будет штурм.

Изложив оперативную сводку, Раск вздохнул и полез в свой заплечный мешок, где у него была заначена небольшая фляжка ильфрадского, честно сэкономленного во время эпопеи со знаменосцем. Кстати, бедолага в тот раз действительно провел весь день в сортире, а потом еще сутки лежал пластом в лазаретной палатке. На вопросы о способе достижения такого эффекта наш старшина только загадочно улыбается, что меня несколько пугает. Мутный он всё-таки тип. Но вот чего у Раска не отнять, так это умения общаться с людьми. Потому к его сведениям, в отличие от трепа рядовых ополченцев, я отнесся со всей серьезностью.

— Много ирбренцев, не слыхал?

— Не, не очень. Говорят, сотни три-четыре.

Раск наконец-то совладал со своим мешком и извлек на свет божий заветный сосуд:

— Будешь?