К моему несказанному облегчению шерифский помощник отреагировал на необычное имя совершенно спокойно. Кивнул, как ни в чем не бывало, да и вернулся к прерванной жеребьевке. А я поперся в кабак — решать текущие организационные вопросы.
Внутри меня уже ждали. Пританцовывающий от нетерпения Тимо, его дочери, настороженно выглядывающие с кухни, и жена, громыхающая посудой за барной стойкой. Следом за мной практически след в след в главный зал таверны проникли Герт с Ропитом — теперь можно и о делах поговорить. Кабатчик, видимо, только этого и ждал — едва я перешагнул порог, как Тимо сорвался с места и стрелой вылетел из комнаты, чтобы уже через минуту вернуться с пригоршней серебряных монет в руках.
— Вот. Можешь проверить.
Я лениво разровнял по столу небольшую горку монет, выбрал наугад один из серебряных кругляшей, задумчиво покрутил его в пальцах, после чего отошел к окну и принялся придирчиво изучать. Довольно крупная и аккуратная монета, слегка потертая. На аверсе выбит профиль какого-то мужика в короне, реверс украшен изображением единицы в окружении красивых финтифлюшек. Медь вроде бы нигде не просвечивает, так что будем считать монетку настоящей, хотя возможность использования сплава остается — металловед из меня по-прежнему аховый.
Подбросив и тут же поймав свой трофей на лету, я с улыбкой повернулся к собравшейся у стола компании:
— С оплатой разобрались. Что дальше.
Тимо облегченно выдохнул. А пока он переводил дух, заговорил Герт:
— Теперь тебе нужно расписаться в книге у помощника шерифа, он тебе покажет где. Завтра выступишь с ним в сборный лагерь. Там тебя запишут в какую-нибудь сотню и выдадут оружие из герцогского арсенала. Дальше будешь служить до окончания кампании и роспуска ополчения. Права и обязанности у тебя будут ровно такие же, как и у всех прочих ополченцев.
— А кроме оружия мне там ничего не выдадут?
— Кормить еще будут. Должны, во всяком случае.
— А обмундирование?
— Не. Это только коронным полкам полагается.
— Тогда у меня проблема.
Герт хмыкнул:
— Да уж, обновки тебе не помешают.
В этом месте Тимо, до сих пор молча переводивший взгляд с одного собеседника на другого, внезапно оживился.
— Я все устрою.
Теперь уже мы с Гертом дружно уставились на него.
— Можешь взять мою новую куртку, тебе немного коротковата будет, но в плечах должна подойти. Ты ж зимой мою старую таскал? Ну вот. Штаны у тебя свои еще крепкие, а обувь… Помнишь, Нурф заказывал себе новые башмаки?
Я только отрицательно покачал головой. Если и заказывал, то явно без меня. Но Тимо это не смутило.
— В общем, позавчера я их привез, да так и не отдал пока. Всё что-то отвлекало, да и Нурф как-то не захаживал. Ну вот, а нога у него здоровая, даром, что сам поперек себя шире. Тебе, думаю, подойдет. Вот и забирай его обувку, а с Нурфом я всё улажу.
Хм, очень своевременное предложение. Куртка — черт с ней, сейчас тепло уже, хотя ночью да на привале — не помешает. А вот обувь… Обувка — первейшее дело в любом походе. Я-то сюда попал в старых сандалиях. Летом было вполне нормально, а вот зимой спасался самодельными опорками, изготовленными с помощью советов местных умельцев. Если недалеко и недолго, то жить можно, но вот отправляться в этих стремных обмотках на войну не хотелось категорически, так что оставалось только согласиться с Тимо.
Толстяк мигом метнулся в кладовку и вернулся оттуда уже с объемным свертком. Куртка и тяжелые кожаные башмаки были тут же примерены и одобрены, а небольшой дорожный мешок передали на кухню с наказом заполнить едой из расчета на три дня. После этого сборы можно было считать законченными, и настала пора прощаться.
— Ну что, толстяк, не поминай лихом, как говорится. И нового вышибалу нанимать тоже не спеши. Может, свидимся еще.
Тимо аж подпрыгнул:
— Да ты что!? Трёх лун не пройдет, как вернешься! А за место свое не переживай — оно всегда за тобой, когда б не пришел. Я тебя теперь всю жизнь в молитвах поминать буду и детям накажу, чтоб помнили, кто их родителя от смерти спас.
Блин надо же, эк его проняло, даж неудобно как-то. Но раз предлагают…
— Я и так не пропаду. Ты лучше за Лоритой присмотри — одна она теперь остается, мало ли…
Я еще не успел договорить, а кабатчик уже часто кивал, заранее соглашаясь с каждым моим словом:
— Не беспокойся, как за родной сестрой приглядывать буду!
Ну-ну, было б сказано.
— Ладно, бывай тогда. Пойду я, а то темнеет уже, а дел немало осталось.
С этими словами я похлопал Тимо по плечу и, подхватив котомку, отправился к выходу, провожаемый взглядами домочадцев, так долго бывших моими самыми близкими людьми в этом новом для меня мире. На щеке высунувшейся из кухни Ильки проникший в окно луч заходящего солнца высветил предательскую слезинку. Или, может быть, просто показалось?
На крыльце меня поджидал зам шерифа. Подсунул мне книгу, типа амбарной, всунул в руку некое подобие стилоса и показал где надо расписаться. После того как я накарябал какую-то закорючку, бравый служитель закона подул на страницу, чтоб чернила быстрее высохли, захлопнул свой талмуд и, довольный как слон, отправился в трактир — отмечать удачную вербовку и договариваться за ночлег. Я же оказался предоставлен самому себе. Выступление назначили на утро, так что у меня впереди была еще целая ночь свободной жизни.
Герт, вышедший вслед за мной и подпиравший стенку трактира пока я расписывался в реестре, неспешно спустился с крылечка и, как ни в чем не бывало, произнес:
— Пошли, отметим твой первый найм. Заодно прикинем, чего тебе еще не хватает.
Я молча пожал плечами. Почему бы и нет?
Едва добравшись до дома, Герт, буркнув нечто неразборчивое, что я трактовал как приглашение присесть, сразу же полез в свой старый сундук. Погромыхав там некоторое время, извлек из недр хранилища небольшой сверток, аккуратно развернул тряпицу, удовлетворенно хмыкнул и наконец-то соизволил повернуться ко мне.
— Лови.
Я подхватил на лету аккуратно подброшенный предмет и лишь теперь разглядел, что же это было. А разглядев, чуть не присвистнул от восхищения.
У меня на ладони лежал довольно длинный кинжал. Простые черные ножны и рукоять без каких бы то ни было украшений, но на мой скромный взгляд весьма качественные. Обоюдоострый клинок из очень хорошей стали — никаких тебе зазубрин, каверн или следов коррозии. Гладкая однородная поверхность, добротная заточка. Никаких излишеств, вроде сияющей полировки или бритвенной остроты лезвия, всё продуманно и функционально. Оружие явно предназначалось для боя, а не на роль статусной цацки. И делалось оно, насколько могу судить, вовсе не для какого-то там сержанта. Не знаю, кому принадлежало скромное клеймо в виде трех переплетенных колец, но готов держать пари, что таким клинком не побрезговал бы и капитан коронного полка или барончик средней руки. И цена у этой смертоносной игрушки должна быть соответствующая…
Герт, словно прочитав мои мысли, прервал затянувшееся молчание:
— Нравится? Бери!
Я бросил на отставного сержанта подозрительный взгляд исподлобья. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Герт, правильно истолковав мое молчание, фыркнул и тут же пояснил:
— Мне он бесплатно достался, незадолго до того, как меня из армии поперли — так и не довелось воспользоваться. Может тебе повезет больше.
Не веря в свое счастье, я переводил взгляд с полуобнаженного кинжала в моих руках на старого вояку, тяжело опиравшегося на крышку своего сундука, и обратно. Клинок завораживал своим смертоносным совершенством. Всё-таки в оружии есть какая-то особая магия, чтоб там не говорили пацифисты всех мастей. Иначе как объяснить то, что я отколол в следующий момент? Хотя, может это и общая обстановка так на меня повлияла — не знаю, но, обнажив клинок, я неожиданно для самого себя приложился к лезвию. Губы на миг кольнул бесстрастный холод металла, а через секунду, подняв глаза, я натолкнулся на самодовольную ухмылку Герта.
— Себя не обманешь, северянин.
Видимо выражение недоумения на моей роже выглядело достаточно красноречиво, так как сержант тут же пояснил свою мысль:
— Поцелуй Джерид. Есть такая древняя традиция.
— Что еще за Джерид?
— Богиня войны у северян.
— Никогда не слыхал, чтобы ее кто-то упоминал.
— Еще бы! Почитание чужих богов в империи не приветствуется.
— Погоди, ты же только что сказал, что ее весьма почитают на севере? Я всегда считал, что герцогство Танарис — самое северное в империи.
— Верно. То есть нет. Смотри.
С этими словами Герт захлопнул свой сундук и проворно захромал к выходу. Во доре старый сержант отломил от растущего рядом с крыльцом куста довольно длинную хворостину и с ее помощью начертил на земле какую-то бесформенную кляксу, после чего продолжил свою лекцию:
— Вот это наша империя.
Кончик прутика уперся в центр начертанной фигуры.
— Вот здесь находится наше герцогство.
Импровизированная указка отчеркнула верхнюю часть имперской кляксы.
— Дальше к северу лежат вольные королевства.
Хворостина проводит извилистую линию за пределами «империи».
— А за ними — дикие земли. Вот там и живут северяне.
Палочка воткнулась в пыль за волнистой чертой, тем самым ставя точку в этом импровизированном уроке географии. Я задумчиво почесал затылок, обдумывая новую информацию. Роящиеся в голове вопросы ломились наружу плотной толпой, никак не желая выстраиваться в очередь. В конце концов я решил не париться и начать с самого простого:
— И кто они, эти северяне?
Герт равнодушно пожал плечами.
— Варвары. Живут как дикари, подчиняются своим вождям, молятся своим богам.
— И почему ты принял меня за дикаря?
— Ты похож на них. Рослый, светловолосый, светлоглазый. Но главное — поцелуй клинка.
— А что в этом такого?
— Это их священный обычай. Когда молодого парня посвящают в воины, ему вручают оружие, а он целует лезвие и тем самым клянется в верности богине войны. За это Джерид еще называют невестой воинов.
— Красивый обычай.
— Да. И для северян он священен. Любой пацан с пеленок мечтает о том, что когда-нибудь получит в свои руки меч и в круге войны, перед вождем и старейшинами, даст Джерид нерушимую клятву верности, разорвать которую сможет лишь смерть. Путь воина — лучшая судьба для человека. Гибель в бою — почетна. Такова их суть.
— И ты думаешь…
— А что тут думать? Я ж сказал: себя не обманешь. Можно забыть своё имя, язык, семью, но это — это не в голове. Это у тебя в крови.
В словах сержанта звучала просто непоколебимая уверенность, так что я вновь замолчал, обдумывая услышанное, а Герт, по-своему истолковав возникшую паузу, счел нужным прояснить свое отношение к происходящему:
— Если ты думаешь, как тебе жить дальше, то забудь. Кем бы ни была твоя мамаша, ты — имперец. Простой ополченец, которых много. А что ростом повыше да посветлее, так мало ли чего в жизни бывает. У меня вот друг был из Виннерда, это королевство к северу от нас. И ничего — служил получше многих.
— Это от него ты про северян столько узнал?
— Угу. В королевствах про варваров знают не понаслышке.
— То есть то, что во мне кровь севера — это ничего?
— Просто любопытная деталь. Знал бы ты, какие ублюдки попадаются в коронных полках! А уж у наемников… В ополчении народ попроще, конечно, но ты ведь заместитель, так что никого особо не удивишь. Всего лишь еще одна занятная байка, которую можно рассказать у костра на биваке.
Я еще раз поглядел на кинжал в моей руке, на усмехающегося сержанта, сделавшего мне поистине царский подарок.
— Спасибо, Герт. За кинжал и вообще. Ты был хорошим инструктором. Так что спасибо.
Улыбка сержанта стала шире:
— Пустое. Тебя было интересно тренировать, я словно вспомнил молодость. Так что мы в расчете. Но дальше тебе придется справляться самому. Удачи, Морд-северянин.
Глава VII
Небосвод перечеркнул след очередного метеора, а я все продолжал пялиться в бархатную черноту ночи. Небо здесь совсем не похоже на наше. Глубже, темнее, контрастней. Днем оно не бледно-голубое, а почти синее. Ночью же… Две светлые полосы, напоминающие наш млечный путь, пересекают весь небосклон, образуя косой крест. Мириады звезд горят холодным огнем, завораживая своим мерцанием, затягивая в бездонные глубины космоса. И в довершение всего три луны, догоняя друг друга, ведут бесконечный хоровод вокруг планеты, ставшей моим новым домом. Одна большая и белая, внешне похожая на нашу, только чуть крупнее, светлее и вместо пятен украшена несколькими серыми полосами. Две другие совсем маленькие, красноватые, но шустрые — движутся по своим орбитам гораздо быстрее старшей сестры, обгоняя ее по два-три раза за ночь. Всё вместе это образует просто потрясающее впечатление. У нас такого не увидишь. Даже за городом, где свет фонарей и неоновой рекламы не затмевает робкое сияние звезд.
В первые месяцы моего пребывания в Илаале я часами пропадал на улице, развалившись в каком-нибудь стогу за околицей или просто на лавочке, прислонившись к стенке сарая, вдыхая ароматы луговых трав и слушая пение цикад. Любоваться этим сумасшедшим небом можно было бесконечно, так что такая вот своеобразная медитация надолго стала моим единственным развлечением в новом и непривычном мире. Бесстрастная красота звезд лечила душу и успокаивала нервы, помогала забыть о прошлом, пережить потерю семьи и даже в какой-то мере компенсировала недостаток общения. Как знать, может быть именно это небо помогло мне тогда не двинуться умом от свалившихся проблем и переживаний?
С тех пор утекло немало воды. Я худо-бедно вписался в этот мир, обзавелся друзьями и обязанностями, наладил отношения с аборигенами и даже стал строить кое-какие планы на будущее, но привычка обдумывать трудные решения наедине с природой — осталась. Вот и сейчас полная луна сверкает над вершинами деревьев, заливая землю серебристым сиянием. Один из малых спутников проплывает низко над горизонтом, поблескивая недобрым багровым светом. Легкий ночной ветерок тихо шуршит в склонившихся к реке ветвях древней ивы, давшей название деревеньке. Сама речушка мирно журчит между опорами скрипучего деревянного мостика. Ночь уже давно вступила в свои права, смахнув с неба последние лоскуты яркого покрывала заката, а я по-прежнему стою на берегу под деревом, любуясь яркими росчерками метеоров на фоне звездного неба, и в который раз мысленно прокручиваю предстоящий разговор, подсознательно пытаясь оттянуть его начало.
Умом я отлично понимаю, что мой сельский роман благополучно подошел к своему логическому завершению. Что я ничего не обещал и потому вроде как ничего и не должен, но… это чертово «но», как всегда, портило всё дело. Дурацкий рудимент под названием «совесть» упорно пытался внушить мне чувство вины, и доводы разума были тут абсолютно бессильны. За последние полгода Лорита как-то незаметно умудрилась занять важное место в моей жизни, и если с перспективой расставания я смирился заранее, то конкретные нюансы этого процесса оставляли немалую свободу для маневра. Проще говоря, мне хотелось бы расстаться по-хорошему, и в этом крылась немалая проблема, потому что, насколько я успел узнать Лориту, отпускать кого бы то ни было просто так было не в ее характере. Жизнь приучила вдовушку хвататься за малейший шанс, коих на ее долю выпало так мало, и я как раз был тем самым шансом, причем вполне возможно — последним… И что тут поделаешь?
Я с досадой отбросил плоскую гальку, которую до сих пор бездумно крутил в руках. Камешек вместо того, чтобы, негромко булькнув, кануть на дно речушки, бодро прошлёпал по поверхности воды и после тройного рикошета с легким шуршанием скрылся в траве на противоположном берегу. Этот неожиданный маневр навел меня на любопытную мысль. Зачем пытаться решить проблему в лоб, если ее можно изящно обойти?
Тут же вспомнился одногрупник Димон — любитель острых ощущений и, по совместительству, отчаянный бабник. Временами, после третьего литра пива, на него нападала охота пофилософствовать, и тогда зачастую рождались интересные перлы, один из которых сейчас пришелся очень кстати. Воздев к потолку свой указующий перст Димон вещал: «Запомните, салаги, никогда, ни-ког-да не пытайтесь переспорить бабу с помощью аргументов! Женщины живут эмоциями, и любые логические построения будут отринуты, перекручены или просто проигнорированы, если не будут соответствовать текущему эмоциональному состоянию. Хотите чего-то добиться? Доставьте ей радость! После этого никаких заумных обоснований уже не понадобится».
По лицу сама собой расползлась довольная ухмылка. Отряхнув руки, я решительно направился к знакомому дому. Не хочешь отпускать? Тогда держи крепче!
Несмотря на позднее время, свет в окне всё еще горел, что полностью соответствовало моему плану. Без стука отворив дверь и проникнув в комнату, я получил прекрасную возможность понаблюдать, какова длина шага, отделяющего любовь от ненависти.
Вот Лорита сидит за столом, бездумно глядя в окно и всем своим видом источает грусть от расставания и вселенскую скорбь покинутой женщины. Затем на стол перед ней падает моя тень, и в следующую секунду передо мной, гордо выпрямив спину и гневно сверкая глазами, стоит разъяренная фурия, уже занося руку для удара. К счастью я был настороже, да и уроки Герта, как и два года занятий рукопашным боем, не прошли даром, так что этот взрыв эмоций не застал меня врасплох. Лоркина ладонь, вместо того, чтобы залепить мне смачную пощечину, лишь бессильно хлопнула по спине, а рот, уже готовый проклинать весь род мужской до хрен знает какого колена, был предусмотрительно закрыт поцелуем. Секунд десять она еще пыталась сопротивляться, мыча и отпихивая меня левой рукой, но затем всё-таки сдалась. Продержав ее в объятиях еще с четверть минуты для гарантии, я все же оторвался от ее губ и прошептал на ухо:
— Не надо слов! Ночь коротка, а сделанного не воротишь. Хочешь, чтобы я остался? Тогда обнимай крепче!
И тут же, не давая ответить, подхватил на руки, решительно двинувшись к кровати. Лорка тихо взвизгнула, когда я практически вытряхнул ее из платья, но брыкаться больше не пыталась. Швырнув безрукавку на стол, я с размаху шмякнулся на жалобно скрипнувшую кровать, кожей ощущая жар женского тела у себя под боком. Светло-серые глаза многообещающе блеснули в паре дюймов от моего лица за миг до того, как Лорита, змеёй вывернувшись из объятий, лихо оседлала меня с каким-то победным возгласом.
Последней приличной мыслью, родившейся в ту ночь внутри моей черепушки, стала банальная: «А всё-таки Димон был прав!».
…
Когда я выбрался из дому, на дворе еще только начало светать. Луна по-прежнему царила на небосклоне, ночь слабо спорила с наступающим утром. Вдохнув полной грудью, я в последний раз обернулся, бросив прощальный взгляд на разметавшуюся по постели Лорку, и, тихо притворив дверь, решительно зашагал к таверне.