Федоров

Иван Созонтович Лукаш

Федоров

Он воззвал, громким голосом: Лазарь, иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком.

Евангелие от Иоанна

…Маленький худощавый старик. Он был удивительно бодр, зиму и лето ходил в стареньком пальтишке, кацавейке и в калошах, обношенных до лохмотьев. Он был так согбен, точно стремился под сильным ветром вперед. Жилы вздувались буграми на его лысом лбу. На его бледном и тонком лице сияли лучистые глаза.

Это был библиотекарь Румянцевского музея в Москве, в прошлом – народный учитель, сын крепостной крестьянки и князя Павла Гагарина. Он знал не только названия, а содержание всех книг Румянцевской библиотеки. В Москве он жил по углам у самых простых людей. От повышения по службе он отказывался и жалованье, меньше 400 рублей в год, раздавал музейным сторожам и беднякам. Спал на голых досках. Московский старик с лучистыми глазами, чудак или святой, умер в 1903 году в госпитале.

Толстой, Достоевский и Владимир Соловьев называли его своим учителем.

Это был – Николай Федорович Федоров.

Фигура московского старика в ветхой кацавейке со страшной силой приближается к нам и возрастает в образ, огромный и неотразимый.

О Федорове есть уже много работ, и эта статья есть, собственно, отзыв на три новых работы о нем Л. Остромирова, изданные в Харбине, – биография Федорова и два выпуска: Федоров и современность. О Федорове начинают узнавать также иностранцы.

Единственный труд Федорова, написанный им случайно, урывками, по ночам, при керосиновой лампочке, «Философия общего дела», – так и не напечатанный при жизни, – Владимир Соловьев назвал «первым движением вперед человеческого духа по пути Христову».

В основе федоровской идеи лежит толкование сложившейся веками человеческой картины миропредставления, с его неминуемой гибелью, Страшным Судом.

Но вселенский Страшный Суд, – утверждает Федоров, – условен, а не безусловен, Откровения могут и не исполниться.

Апокалипсис – лишь угроза суда, которого может и не быть, так как Бог живых есть Бог всеобщего спасения, а не всеобщей погибели. Не во имя ли спасения и воскресения всего сущего отдал Бог самого Сына Божия?

В этом совершенно простом положении – основа федоровского богословия: все сущее и человек созданы не для гибели и смерти, но для жизни и воскресения.

Угроза Страшного Суда осуществится, и гибель совершится, если человечество не поборет властвующих над ним слепых стихийных сил тления и смерти, апокалипсического зверя.

Чтобы побороть власть зверя, человечеству надобно совершенно овладеть всеми стихиями естества, научиться управлять ими вполне, стать выше их – стать человечеством сверхъестественным, истинным господином и повелителем земли.

Заметим, кстати, что во многих эзотерических учениях стихии и силы природы и есть дьявол, сатана, князь тьмы.

В том же смысле, что Федоров, учил апостол Павел о победе над «князем мира, имущем державу смерти», над «князем власти воздушной».

Федоровым многое почерпнуто у апостола Павла, и федоровская идея является как бы продолжением апостольской проповеди.

«Доколе были в детстве, были порабощены вещными началами мира», – учит апостол Павел в Послании к Коринфянам.

Цель человечества, – продолжает вслед за апостолом Федоров, – есть овладение всеми вещными началами мира: не человек – раб тленного естества, а тленное естество должно стать рабом человека. Полное покорение человечеством всей материи и энергии – вот цель человеческого бытия.

Вслепую, ощупью, как бы по одному лишь чувствованию своего особого избрания, человечество и двигается всегда к этой цели.

Это героическое и несчастное, залитое кровью, само себя истребляющее и снова возрождающееся, это необычайно злое и необычайно доброе, столько раз оклеветанное человечество – всеми силами своего вдохновения, не считая никаких своих жертв, отчаянно борется всегда с князем тьмы за овладение землей. Федоров как бы только указывает на необходимость этой борьбы до совершенной победы, так как только в этой борьбе и победе – в этом Общем Деле сынов человеческих – и раскрывается весь потрясающий смысл человеческой мистерии.

Истребление смерти – вот в чем смысл страшного человеческого движения и борьбы. Победа над смертью – вот смысл нашего бытия.

Нет смерти безусловной, неминуемой, – учит Федоров, – хотя она и действует в такой видимости. Смерть – лишь явление власти природы над нами, власти вещных начал.

Для Федорова, как и для апостола Павла, если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес (I Кор.), и как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых (там же). Как и апостол Павел, Федоров ждет тех времен земных – человеческих – здесь в этом мире, когда последний враг истребится, – смерть.

Истребление смерти через совершенное овладение и управление естеством со всеми его силами и энергией – регуляция мира – вот в чем заключается общий смысл и общая цель.

Многие учения едва не превратили христианство в бездейственно-созерцательную стихию. Христианство как бы ушло от живой земли и живой жизни, и мыслилось как будто лишь спасение отдельных особей, святых самостей, а не преображение самой жизни, всей жизни, а не спасение всего человечества – Тела Христова – и спасение здесь и в духе, и в плоти.

Все земное неотрывно от небесного, – учит Федоров, – хотя бы уже потому, что и земля есть небесное тело, движущееся во вселенной как некий небесный корабль.

И этот мир дан не на поглядение со стороны, а для действия в нем. Человек всегда считал возможным действовать на мир, изменять его. Загадка о человеческом бытии и смерти может быть разрешена лишь действием. Мир не может быть объяснен одним созерцанием, а раскроется он только от действия на него.

Отпадение «мысли» от «дела», разрыв «неба» и «земли», «духа» и «плоти» – эта двойственность есть, согласно Федорову, первородный грех сознания, не искупленный нами и доселе.

Искупление человечества, истинное облечение его в Воскресшего начнется только тогда, когда единое человеческое опытное познание станет неотделимым от единого действия для победы над последней властью вещных начал – смертью.

Осуществление всеми такой цели, – учит Федоров, – должно преобразить общественную жизнь в общественное литургическое служение, в путь к действительному свершению человечеством литургического таинства преосуществления, претворения вещественного в невещественное, для общего воскресения всего сущего.

Не разрыв из-за смерти «отцов и детей», так же как не разрыв «неба и земли», «духа и плоти», «живых и мертвых», а постоянно действующее сознание единства «живых и мертвых», несмотря на временный разрыв с ними из-за смерти, – постоянное пребывание в лоне, в духе Отчем, это, по учению Федорова, есть уже первый шаг к новому литургическому обществу и к общему воскресительному делу.

Нельзя не заметить удивительной близости Николая Федорова к последнему до русской катастрофы святому нашему Серафиму Саровскому.

Оба они – люди среднего слоя России, в котором к началу XIX века после всех страшных бурь и разгрома, начетческого раскола, Петра, духовного распада высших слоев стало слагаться новое православие.

Сын курского купца Прохор Мошнин, преобразившийся в преподобного Серафима, так же учил о воздействии на мир, как и сын крепостной крестьянки и барина Николай Федоров.

Не созерцательный отказ от мира сего, внемирность, но дело в мире, но страшное общее усилие всех для изменения лика мира, разумного управления миром, действительного осуществления всеми Голгофского чуда и завета воскресения, добыча Царства Божия в непрекращаемых боях с князем вещной тьмы – вот в чем православие Серафима Саровского и Николая Федорова.

Лев Толстой, одно время увлеченный федоровской идеей, еще в восьмидесятых годах прошлого века пробовал развивать его мысли в Психологическом обществе в Москве, среди тогдашних ученых во главе с профессором Троицким.

Неудержимый смех всех присутствующих встретил повторенные Толстым федоровские мысли о том, что «царство знания и управления не ограничено Землей» и что «воскресшие поколения людей могут расселяться и по мирам иным».

Многие, конечно, посмеются тому же и теперь…

И теперь Федоров, по-прежнему, кажется безумен.

А бессмертие, вечная жизнь, к которой звал вместе со всеми религиями Федоров, кажется нам и теперь ужасающей и совершенно бездельной скукой. Что может быть нелепее и страшнее, чем, например, тысячелетнее дряхлое страшилище воскресшего Иоанна Грозного или многовековый Гришка Отрепьев, да и к чему им и всем нам воскресать?

Но такое представление о бессмертии, может быть, есть представление о нем наших теперешних тленных самостей, отдельностей, когда каждый представляет свое бесконечное существование именно в том виде, в каком оно было под властью вещных начал в царстве тления и распада.

Федоров же учит о воскрешении не нас, рабов тления, но преображенных существ, нами еще не представляемых и воскресающих в неведомых еще для нас свойствах и сущностях плоти и духа, которые сам Федоров, по-видимому, склонен сближать с некоторыми явлениями спектра.

Воскресение, по его учению, есть воскресение всего человечества как единого Тела Христова, а нас в нем лишь как Его элементов.

Поэтому-то Царство Божие – не бездельная скука и не вечная бессонница, но – вечный труд, преоборение, даже и после победы над смертью, иных тайн, теперь еще не представляемых нами, на нашем вечном движении за Воскресшим к полному познанию истины и полноты Божества.

Основа учения Федорова заключается, следовательно, в том, что воскресение не есть возвращение умерших к ничтожностям тленного бытия, не есть бесконечная и бездельная суета все тех же никогда неумирающих Иван Иванычей или Марий Ивановн, а есть создание от наших общих усилий новых сынов человеческих, победивших смерть, надсмертных существ, может быть, именно тех, кого апостол Павел называл Сынами Дня и Сынами Света, то есть переход всего человечества в новое, иное, высшее бытие.

Несомненно для всех одно.

Воскресение Христово всегда стоит и всегда будет стоять против всей власти тьмы, стихий и явления мира сего, против всей природы, – совершенным и полным Противодействием.

Именно к такому же Христову противодействию Воскресения и призывает все человечество и каждого человека Федоров.

Федоров как бы повторяет всегда слова апостола Павла: «мужайтесь и все испытывайте».

Для него, как и для апостола, смысл и цель всего бытия человеческого есть никогда не прекращаемая битва, брань со всеми вещными началами («начальствами»), властями и стихиями мира – то самое, о чем апостол Павел писал:

Наша брань не против крови и плоти, но против мира правителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной…

Идея Федорова – да еще в сжатом и грубом изложении – покажется, разумеется, одним до крайности спорной, а другим – просто «безумной». Но во всяком случае, федоровская «Философия общего дела» есть одна из попыток отыскивания новой ведущей идеи человечества.

Так это или не так, каждый может судить лишь тогда, когда сам узнает Федорова и по-настоящему переживет его в себе.