Закон вселенской подлости

Елена Логунова

Закон вселенской подлости

© Логунова Е., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Пятница

Нарядная – в искристом синем платье и золотистых локонах – Юля на экране всплеснула розовыми крылышками чистых ладошек и задушевно-напевно сказала:

– Ой, а я летаю во сне! Но не очень хорошо, часто падаю… Я раньше лучше летала! – Потом экранная Юля вздохнула и после паузы добавила: – Но раньше я меньше весила, не восемьдесят пять кило…

Зрители грохнули смехом и принялись толкать друг друга локтями, отчего по рядам студийного амфитеатра побежала волна. Тетки-ведущие прослезились, жених ухмыльнулся, а затрапезная – в линялых лосинах и растянутом свитере с катышками – реальная Юля рядом со мной на диване улыбнулась светло и тепло, как весеннее солнышко.

– Юля, – сказала я ей по-матерински ласково. – Нельзя же быть такой идиоткой!

– Почему нельзя? – удивилась Юля, отворачиваясь от экрана, чтобы заглянуть мне в глаза.

Для этого ей пришлось перекоситься и сгорбиться.

Юля на две головы выше меня и почти вдвое тяжелее. Бок о бок мы с ней смотримся как моська и…

Нет, нет, ни в коем случае не слон!

Я крайне далека от того, чтобы критиковать внешность подружки. Нет у меня на это никакого морального права – сама далеко не Венера Милосская!

Моя Юля вовсе не толстая, она просто большая.

Мы с ней как карликовый пинчер и сенбернар. Обе красивые, только по-разному, а еще умные и верные.

Я так думаю.

Вообще-то нам некому хранить верность: у нас с Юлей на двоих ноль целых пять десятых кавалеров.

За половинку я посчитала Гавриила Иосифовича, у которого мы снимаем комнату. Он уделяет нам с Юлей немало внимания. Говорит, что мы похожи на его внучку Лею.

Я никогда не видела эту Лею и не представляю, как она выглядит, если похожа на меня и на Юлю одновременно. Это должно быть какое-то фундаментальное сходство. Думаю, у Леи две руки, две ноги и одна голова. Детализация невозможна из-за кардинальных расхождений в нашем с Юлей экстерьере.

У Юли сорок первый размер обуви, у меня тридцать седьмой. У нее веснушки на носу, у меня родинка на щеке. Юля белокожая, румяная, с длинной русой косой и пышной грудью, а я смуглая, с коротким черным «ежиком» на голове и поролоновыми вставками в лифчике.

Боюсь представить, что за бюст у Леи – одна грудь пятого номера, а вторая нулевого?!

Я с удовольствием вообразила себе разногрудую, разноногую и разноглазую гибридную внучку Гавриила Иосифовича и тоже ухмыльнулась.

Зрители на экране очень кстати захохотали дружным смехом из прошлого века.

А вы знаете, что на телевидении до сих пор используют стародавние записи смеха людей, которые жили пятьдесят лет назад и теперь уже умерли? По-моему, это просто жутко – веселиться вместе с хором покойников.

– Почему, Поль? Почему нельзя быть такой идиоткой? – пытливо повторила Юля, явно ожидая от меня четкого, ясного и аргументированного ответа.

Из серии «нельзя курить, потому что одна капля никотина убивает лошадь».

Я замялась, не зная, что сказать. Нельзя быть такой идиоткой, потому что тебя замуж не возьмут? Это слишком жестокая правда.

Но Юле отчего-то приспичило прямо сейчас поговорить об идиотках (то бишь о нас с ней), и она спросила по-другому:

– А какой можно?

– Такой, наверное!

Я сердито указала подбородком на глянцевую блондинку.

Подбородок у меня острый, а блондинкины выпуклости все надувные, силиконовые, так что при реальном контакте я могла бы ее продырявить с громким звуком. Но блондинка удобно устроилась на диване в телестудии, по ту сторону экрана, так что с моей стороны ей ничего не грозило.

Жених же уставился на блондинкины выпуклости с таким видом, как будто приготовился впиться в сладкий кусочек.

Будь я этой самой блондинкой, я уже достала бы из сумочки перцовый спрей – прекрасный отпугиватель начинающих сексуальных маньяков.

– Будь я такой блондинкой… – мечтательно протянула Юля, и я с интересом приподняла одну бровь.

Считается, что у дураков мысли сходятся. Если бы Юля тоже упомянула спрей или маньяка, я бы окончательно постановила считать нас с ней идиотками.

Но Юля сказала другое:

– Будь я такой блондинкой, я бы носила только голубое и розовое, как куколка. И иногда кремовое. И еще кипенно-белое, с кружавчиками, ленточками и стразами!

– Тебе нравятся пастельные наряды с кружевами и блестками?!

Я очень удивилась, потому что никогда не видела Юлю ни в чем подобном.

Если бы видела – не забыла бы.

Юля в пышном розовом была бы похожа на куклу из тех, что продаются в интерьерных лавках вместе со стегаными одеялами и прихватками для горячего и ласково называются «Баба на чайник». В Юлином варианте была бы укрупненная версия «Супербаба на семиведерный самовар».

– Нравятся, но на расстоянии, – честно ответила мне подруга. – Когда я стою по одну сторону витрины, а манекен в кружевах – по другую. Мне самой эти пастельные тона не идут, я в них похожа на свадебный торт на сто персон.

Я хмыкнула.

Голос Юли прозвучал без прискорбия. Она не сетовала, просто констатировала факт.

Вот еще одно, что сильно отличает меня от Юли: она совершенно не комплексует по поводу своей внешности!

Я снова посмотрела на экран.

Глянцевая блондинка переместилась с дивана на подиум и, покачиваясь, как березка на ветру, исполняла для публики в зале и многотысячной аудитории телезрителей трогательную детскую песенку со словами: «Села птичка на ветку! Ля-ля-ля, ля-ля-ля! Хочет птичка конфетку! Ля-ля-ля! Ля-ля-ля!»

Простенький вокал и незатейливые слова вонзались в мозг, как гвозди, – намертво. Если бы я не знала, что авторы произведения – уважаемые Давид Тухманов и Юрий Энтин, решила бы, что это черное колдовское заклинание для создания зомби.

Потенциальный жених, уже весь насквозь зомбированный, маниакально блестя очками, нервно ерзал на диване и облизывался. Аналогия с птичкой, вожделеющей сладенького, прослеживалась с легкостью.

– А сейчас смотри, смотри, что будет!

Юля резко подалась к экрану, и розовые меховые кролики на ее тапках возбужденно затряслись.

Юля смотрела это шоу уже во второй раз. Даже в третий, если считать непосредственное присутствие в студии во время записи телепередачи. Вообще-то я там тоже была, но получила так много неприятных впечатлений, что премьерный выход программы на голубые экраны страны нарочно пропустила.

Я вспомнила, что будет дальше, и зажмурилась. Потом устыдилась своего малодушия и открыла один глаз.

На экране жених определился с выбором и заторопился, простирая руки, к детке-конфетке. К сожалению, на пути пылкого влюбленного оказалась отверженная Юля. Вернее, Юлина нога. Весьма мясистая, скажем прямо, клюшка сорок нехилого размера, водруженная на колено второй такой же и игриво покачивающаяся.

Ослепленный глянцевой красой жених препятствия не заметил, споткнулся и пал. Сбитая с Юлиной ноги массивная туфля на платформе чудом разминулась с объективом опасно приблизившейся камеры, просвистела мимо уха оператора и попала в блондинку. В одно из многочисленных мягких мест попала, но крику-то было!

– Я не нарочно! – не в первый раз повторила моя подружка.

Со стороны было похоже, будто она коварно подкосила чужого кавалера подножкой.

– Я тебе верю, – сказала я, акцентировав первое местоимение.

А вот блондинка не поверила и розовыми ноготками растрепала Юлины парикмахерские кудри в мочалку. Прямо в эфире! Операторы разрывались, не зная, что им снимать.

– Давай уже выключим? – попросила я. – Такой позор, не понимаю, как ты это смотришь?

– Почему позор? – удивилась улыбающаяся Юля.

Жених чертовски забавно убегал с передовой и из кадра на четвереньках.

– Потому что нельзя быть такой идиоткой! – раздосадованно повторила я.

– Почему нельзя?

– Да потому!

Круг замкнулся.

Юля терпеливо ждала ответа, и я поняла, что мне все-таки придется сказать ей суровую и бескомпромиссную правду… И тем разрушить светлые девичьи мечты подружки, решительно настроенной обрести семейное счастье в сжатые сроки.

По Юлиной версии, двадцать пять лет – это критический возраст.

Девушка, не сходившая к алтарю до двадцати пяти, зря коптила небо четверть века и, едва задув свечки на дежурном торте, обязана сделать себе харакири пилочкой для ногтей. Потому что после двадцати пяти лет у такой девушки нет права использовать маникюрные принадлежности по прямому назначению, ибо она уродина непоправимая.

Это не я так думаю, это Юлин заскок. Мне-то всего двадцать два, так что я пока могу позволить себе более широкие взгляды на оригинальную женскую красоту и традиционные институты семьи и брака. А вот Юле двадцать четыре года и десять месяцев. И я уже попросила Гавриила Иосифовича без фанатизма точить кухонные ножи, а также потихоньку заменила металлические пилочки в наших с Юлей косметичках стеклянными.

– Так почему? – настойчиво повторила Юля.

От необходимости ответить меня спас Гавриил Иосифович.

– Полюшка, тебя к телефону! – позвал он из коридора.

– Полюшко, поле! Полюшко, широко поле! – тут же запела Юля, размеренно подпрыгивая коленками и натягивая воображаемые поводья. – Ехали по полю герои! Ай, да Красной Армии герои!

– На себя посмотри! – огрызнулась я, выходя из комнаты, и хлопнула дверью.

«Широко поле» – это точно не про меня! Я-то вешу всего пятьдесят кило!

Кстати, а вы знаете, что «Полюшко, поле» – это вовсе не народная песня? Музыку для нее сочинил композитор Книппер, а слова – поэт Гусев. Я не знаю, кто они такие. Просто так сообщаю, чтобы не обвинили в плагиате.

– Приятный мужской голос! – возбужденно нашептал Гавриил Иосифович, передавая мне трубку.

И не ушел далеко, остался болтаться в коридоре, как лодочка у причала.

– Спасибо, Гавросич!

Я фыркнула, но, конечно, заинтересовалась и специально пониженным грудным голосом мурлыкнула в трубку:

– Алло-уо?

– Павлова Павлина Павловна? – спросил мужской голос.

Ничуть не приятный.

Вообще дурак!

– Паулина! – сердито поправила я.

Спасибо вам, мамочка с папочкой, в стомиллионный раз!

В школе у меня были клички Паша-в-кубе и Павлин. К десятому классу это меня так достало, что я подстригла волосы перьями и выкрасила их зеленкой. Павлин так павлин! Как ни странно, после этого меня дразнить перестали. Тем не менее ФИО свое я предпочитаю лишний раз не озвучивать.

– Павлова Па-у-лина Павловна? – невозмутимо принял поправку относительно приятный мужской голос.

– Да. А вы кто?

– Федоров Федор Федорович.

– Тогда нам точно есть о чем поговорить, – хмыкнула я, стремительно добрея.

Уверена, что этого парня одноклассники звали Федя-в-кубе.

– Когда вам будет удобно?

А Федя-в-кубе напорист!

– Когда нам будет удобно что? – уточнила я.

– Встретиться и поговорить. Я могу подъехать, когда скажете.

– Правда?