Как я был вундеркиндом

Вот это другое дело. С этими ребятами я найду общий язык. С ними есть о чём поговорить. Они явно обсуждают космические загадки.

Я двинулся наперерез парню и девушке.

– Как вы считаете, – спросил я, – чёрные дыры в космосе существуют или это гипотеза?

Парень осёкся и, хлопая ресницами, недоуменно поглядел на меня.

– Чего?

Начиная догадываться, что влез туда, куда не надо, я всё же переспросил:

– Я хотел узнать ваше мнение о чёрных дырах в космосе.

У парня раздулись и побелели ноздри. Он стал удивительно похож на разъярённого тигра.

– Слушай, малявка, катись отсюда…

Но девушка коснулась рукой его руки, и этот сорвавшийся с цепи «тигр» в одно мгновение затих.

– Мальчик, о чём ты хотел узнать? – спросила девушка.

Теперь я понял, что им не до меня, не до загадок космоса, вообще, ни до чего на свете.

– Извините, – попросил я прощения у девушки, а на «тигра» даже не поглядел. Конечно, я виноват, но зачем же орать?

Тут как раз прозвенел звонок, и я поплёлся в свой класс. Я видел, что «тигр» хотел мне что-то сказануть на прощанье. Не тут-то было. Девушка мягко, но надёжно держала его руку, и «тигр» лишь только прорычал мне вдогонку.

Что же мне делать? Младшие не хотят со мной играть, а старшие не хотят со мной разговаривать.

В классе я появился, когда урок уже начался. Клавдия Васильевна очень обрадовалась, что я пришёл.

На задних партах и на стульях у стены сидели тётеньки с блокнотами в руках. Всё понятно – открытый урок. То есть такой урок, на котором учителя сами учатся, как нас лучше учить.

Так вот открытый урок – это был единственный урок, на котором меня вызывала Клавдия Васильевна.

Я сел за свою парту и стал глядеть, как, волнуясь, отвечали одна за другой девчонки.

Я покосился на Макаревича-Мандера. Тот сидел с отсутствующим видом. То есть он вроде сам сидел, но его мысли, а значит, и он сам, были где-то далеко отсюда. В общем, он явно отсутствовал. Ну, конечно, он спокоен, его ни за что не вызовут, потому что Клавдия Васильевна на него не надеется, потому что она не уверена в нём на все сто процентов. А во мне Клавдия Васильевна уверена, она знает, что я её не подведу…

И вот настал мой звёздный час. Я вышел к доске и принялся решать задачу. Я стучал мелом по доске, оборачивался к ребятам и объяснял, что я делаю. Потом то же самое я объяснял учительницам. Учительницы открыли блокноты и дружно застрочили. Чтобы они успевали записывать, я стал объяснять чуть помедленнее…

Клавдия Васильевна сияла от счастья.

А девчонки, те девчонки, которые только что хихикали надо мной, снова глядели на меня восхищённо, как на Штирлица.

И Макаревич-Мандер наконец вернулся в класс. Словно завороженный, он следил за движениями моих рук. Ага, понял теперь, кто я такой.

И тут я вспомнил, как его фамилия – и не Макаревич, и не Мандер, а Ситников.

ПИРШЕСТВО ПО-АНГЛИЙСКИ

– А, молодой человек, очень рад вас видеть. Как здоровье? Как успехи в ученье?

Такими словами Лев Семёнович каждый раз встречает меня. Седые волосы его аккуратно зачёсаны назад. Глаза – живые, горящие – глядят на меня добро и весело. Вообще, у него такой вид, будто он ждал меня целую вечность и наконец дождался, а потому безмерно счастлив.

Одет Лев Семёнович в полосатый халат, накинутый на белоснежную рубашку с галстуком-бабочкой. Из-под халата виднеются тщательно отутюженные брюки и чёрные, начищенные до блеска ботинки.

Когда я сообщаю, что здоровье у меня хорошее, успехи в школе тоже хорошие, Лев Семёнович вежливо осведомляется, как чувствуют себя мои бабушка и дедушка, мама и папа.

Я отвечаю, что они все чувствуют себя хорошо, передают самый сердечный привет Льву Семёновичу, и, в свою очередь, интересуюсь, каково его здоровье.

– Если здоров дух, то и тело здорово, – с неизменной бодростью отвечает Лев Семёнович и приглашает меня в комнату.

Три раза в неделю я приезжаю ко Льву Семёновичу, чтобы заниматься английским языком. Лев Семёнович когда-то был дипломатом, а потом преподавал в институте. Теперь он на пенсии и рад возможности пообщаться с молодёжью, то есть со мной.

– Ну что ж, аб ово, что по-латыни означает, от яйца, а попросту говоря, танцевать следует от печки, или начнём сначала… Прошу вас, молодой человек, почитайте.

Я открываю книжку и начинаю читать. Краем глаза я посматриваю на старого дипломата. Дипломатическая невозмутимость его покидает. Он морщится, он страдает. Я догадываюсь, что чувствует Лев Семёнович. У него на глазах так бессовестно обращаются с любимым английским языком, так беззастенчиво его коверкают. Хотя я вовсе не коверкаю английские слова, а стараюсь их прочесть как можно лучше.

– Отдохните минутку, молодой человек, – останавливает меня учитель, когда я, прикончив одну страницу, набираю побольше воздуха, чтобы перейти ко второй. – И послушайте, как звучит английский язык.

Лев Семенович тщательно разглаживает страницы книги, проводит рукой по волосам, несколько секунд жует губами, потом откашливается, прочищает горло. Говорят, так готовятся к выступлению оперные певцы.

Наконец Лев Семенович готов, и начинается священнодействие.

Лев Семёнович читает, смакуя каждое слово, он причмокивает, он облизывается, будто не произносит обыкновенные английские слова, а вкушает некие восхитительные яства. Он наслаждается каждой буковкой, он обсасывает каждое слово.

Это не чтение, а пиршество. Я невольно заражаюсь, поддаюсь ею влиянию. Я тоже начинаю облизываться, словно объедаюсь какой-то вкуснятиной…

Лев Семенович откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Он отдыхает, почивает. У него спокойное, умиротворённое лицо человека, который сделал свое дело и теперь может немного отдохнуть с сознанием выполненного долга.

Наступает тишина. Но я слышу, как звучат ещё слова, летая по комнате, пока последнее слово не ускользает в раскрытую форточку.

Вдруг учитель открывает глаза.

– Вы знаете, – произносит Лев Семенович, – кем стал один из моих учеников? Он стал советником по вопросам культуры в нашем посольстве в одной крупной стране. И когда он говорит, его слушают. А если слушают его, значит, слушают всех нас.

Лев Семёнович вскидывает длинные худые руки и обводит ими комнату. Странное дело, но мне вдруг кажется, что его узкая комната расширяется и даже взлетает над земным шаром.

– А когда мой ученик замолкает, его спрашивают, кто его научил так прекрасно говорить по-английски.

Лев Семёнович глядит на меня, чуть сощурив глаза, спокойно и ласково. Но я уже разбираюсь в дипломатических взглядах и понимаю, что он хочет сказать. А он хочет спросить, будут ли слушать меня.

Тут Лев Семёнович спохватывается, что он должен учить меня английскому языку, и говорит:

– А теперь вы почитайте, молодой человек…

Во мне ещё звучат слова, которые он произносил, и я начинаю их воспроизводить по памяти. Я увлекаюсь, и мне самому кажется, что я никогда ещё так здорово не читал.

Дипломатическая выдержка помогает Льву Семёновичу вытерпеть на сей раз две страницы. К концу второй страницы я замечаю, что он начинает ёрзать в своём кресле.

– Маленький перерыв, молодой человек, вы его заслужили, – останавливает Лев Семёнович меня, когда я переворачиваю вторую страницу. – И послушайте, как это звучит по-английски.

И всё начинается сначала. Снова слышится беспрерывное чмоканье, снова мой учитель упивается своим чтением, и снова во мне долго ещё звучат прекрасные слова…

Потом принимаюсь за чтение я. Но теперь я чувствую, как ужасно читаю, спотыкаясь на каждом слове, будто вижу его впервые. В общем, жую какую-то жвачку, вместо того чтобы пить божественный нектар или вкушать сладчайшую амброзию.

Для тех, кто не знает, что такое нектар и амброзия и с чем их едят, объясняю, что оба эти блюда были самыми любимыми у древнегреческих богов, которые жили на горе Олимп, высотой примерно с мой 20-этажный дом.

И в третий раз всё повторяется. Учитель снова показывает мне, как это звучит по-английски. Я совершаю третью попытку подняться на высоту моего учителя, но безуспешно.

Наконец время урока истекает. Лев Семёнович, дав мне задание на дом, провожает меня до двери, галантно раскланивается, наказывает, чтобы я непременно передал привет бабушке и дедушке, маме и папе.

В прихожей он долго трясёт мою руку:

– Мне очень приятно было сегодня с вами заниматься. Вы делаете несомненные успехи, молодой человек. Жду вас послезавтра.

Ошеломлённый, я спускаюсь во двор. Какие успехи?! Мне кажется, что никогда так скверно я ещё не читал. Но тут во мне начинают звучать слова, произнесённые Львом Семёновичем, и у меня появляется надежда, что когда-нибудь я прочту их так, как старый дипломат.

Во дворе меня встречает дедушка. Я передаю ему большой привет от Льва Семёновича. Дедушка бурчит в ответ нечто невразумительное. Я ни капельки не удивляюсь этому. Сказать про моего дедушку, что он неразговорчив, это значит ничего не сказать. Как говорит бабушка, дедушка открывает рот раз в год, и то по большим праздникам.

Дедушка берёт меня за руку и ведёт через парк к бассейну. Следующий мой урок – плавание.

КИТ В БАССЕЙНЕ

– Не отвлекайся, Сева! – напоминает мне с бортика Янина Станиславовна. – Работай руками…

Если ты скажешь в бассейне слово шёпотом, то получится, будто ты крикнул. А если ты крикнешь, то раздастся такой вопль, что могут вылететь окна. Огромные окна, которые заполнили всю стену – от пола до потолка.

Вот почему я услышал Янину Станиславовну и вовсю заработал руками, а также ногами.

А вначале мы замерли на тумбах. Мы ждали, когда Янина Станиславовна свистнет в свисток, и тогда мы поплывём наперегонки.

И дождались. Я плюхнулся плашмя, вода обожгла мне живот. Я ойкнул, но поплыл.

Сегодня были тренировочные соревнования – кто быстрее проплывёт вольным стилем 25 метров. Вольным стилем – это значит, что каждый плывёт, как хочет, как ему больше нравится.

Мне больше нравился кроль, потому что кроль – самый быстрый стиль в плавании, а мне хотелось быть первым.

Интересно, что бы сказал Лев Семёнович, увидав, как я плыву. Наверное, воскликнул бы: «Минуточку передохните, молодой человек, посмотрите, как плавают кролем по-английски».

Я представляю, как Лев Семёнович сбрасывает дипломатический костюм, прыгает с тумбы в воду и начинает демонстрировать настоящий кроль, разумеется, английский. Мне становится неудержимо весело. Рот у меня раскрывается, и я тут же захлёбываюсь водой.

Я совсем выпустил из виду, что плыву в бассейне.

Вот тогда и крикнула мне Янина Станиславовна, чтобы я не отвлекался, а работал руками. И ещё она добавила:

– Посмотри, где уже ребята…

Я наконец откашлялся и поглядел, где уже ребята. Они меня здорово обогнали. Тогда я стал изо всех сил работать руками, а также ногами, как мне советовала Янина Станиславовна.

Да, а на что понадобился Грише бинокль? Вообще-то ясно на что. Был бы у меня бинокль…

Да, что бы я сделал, если бы у меня был бинокль?

– Сева, снова задумался?

Янина Станиславовна опять мне напомнила, что я на соревнованиях по плаванию, а не сижу дома в кресле с книжкой в руках.

Все ребята уже финишировали, остался я один. Но вот и я заканчиваю дистанцию.

– Ну что мне с тобой делать? – встречает меня Янина Станиславовна. – Почему ты такой несобранный?

– Шёл первым, а пришёл последним, – улыбается Игорь, мальчишка из нашей группы.

– А кто выиграл? – спрашиваю я.

– Я, – произносит Игорь и снова улыбается.

– Ну и хорошо. – Я на Игоря совсем не обижаюсь, у него очень добрая улыбка – рот до ушей, хоть завязочки пришей.

– У тебя такие отличные данные для пловца, – сокрушается Янина Станиславовна.

– Ноги коротковаты.

К нам подошёл директор бассейна – широкоплечий мужчина с короткими седыми волосами и с глазами холодными, замёрзшими, как будто он целыми днями не вылазит из воды. А что? Если бы я был директором бассейна, я бы плескался в воде день и ночь.

– Нет, нормальные, – защищает мои ноги Янина Станиславовна.

– Коротковаты, – не сдаётся директор.