Помоги проекту - поделись книгой:
Спустя месяц после смерти отца скончалась и невеста императора – Мария. По легенде, в Березов к ней приехал влюбленный в нее молодой человек из рода Долгоруких и обвенчался с княжной. Она была беременна и умерла при родах. Возможно, это и правда, так как в ее могиле были найдены еще два гробика с костями младенцев.
После смерти Меншикова оставшиеся в живых его дети были возвращены из ссылки Анной Иоанновной, и девушки выданы замуж за не очень родовитых дворян. Как сложилась их жизнь – неизвестно, но род Меншиковых прервался только в XIX веке.
Император Петр II Алексеевич наконец-то почувствовал себя свободным. Теперь ему наконец-то принадлежала реальная власть! Или по крайней мере так ему казалось.
Конечно, не было никакой реальной власти у глупого двенадцатилетнего мальчика. А вот ощущение власти пришло, и желание ей пользоваться – тоже.
«Монарх говорит со всеми в тоне властелина и делает, что захочет. Он не терпит пререканий, постоянно занят беготнею; все кавалеры, окружающие его, утомлены до крайности». «Царь похож на своего деда в том отношении, что он стоит на своем, не терпит возражений и делает, что хочет», – писал Лефорт, саксонский посол в России.
«…Государь знает свою неограниченную власть и не желает исправляться. Он действует исключительно по своему усмотрению, следуя лишь советам своих фаворитов», – замечал Гогенгольц, австрийский посол в России.
«Хотя и трудно сказать что-либо решительное о характере 14-летного государя, но можно догадываться, что он будет вспыльчив, решителен и жесток», – писал Герцог де Лирия, испанский посол в России.
Теперь Петру больше не нужно было жениться на скучной и нелюбимой невесте, учиться он не хотел, зато с удовольствием ударился в разгул, чему охотно способствовали его приятели Долгорукие.
Долгоруковы, или Долгорукие[7] – это старинный княжеский род. Их предки некогда правили в Чернигове, а потом занимали почетное положение при дворе. Вот и теперь Алексей Григорьевич Долгорукий был назначен одним из воспитателей юного императора. У него был сын Иван, «красивый молодой человек и живого характера». Ему часто случалось беседовать с молодым государем, который полюбил его и наконец так к нему привязался, что не мог ни минуты оставаться без его общества. «Долгорукие не упустили возможности воспользоваться этою привязанностью и стали во главе всех дел.» – замечал Манштейн.
Петр обожал охоту. Увлечение вполне царское: прадед его даже трактат об охоте написал. Но беда заключалась в том, что Петр был некрепкого телосложения. Ему явно не по силам было рыскать по полям и лесам по нескольку дней кряду. В феврале 1728 года он переболел корью, в августе – горячкой, и эти болезни, следовавшие одна за другой, встревожили многих.
К тому же юный император явно позабыл правило, сформулированное в «Трактате об охоте» Алексеем Михайловичем: «Делу время, потехе – час». Учение было забыто.
Его воспитатель, Андрей Иванович Остерман, говаривал со слезами на глазах: «Государю точно умышленно хотят расстроить здоровье и привести его к смерти!» Остерман был известен своей способностью плакать по желанию, но в этом случае он был более чем прав и говорил как умный и преданный человек. Обычно этот придворный предпочитал не входить в открытый конфликт с временщиками, но тут изменил этому своему правилу и пытался воздействовать на императора. Тот сердился, топал ногами, потом винился и плакал, садился за книги… но затем снова и снова возвращался к своему беспутному другу.
Единственным человеком, который мог противостоять Ивану Долгорукому, была сестра Петра – Наталья, по общему мнению, девочка редкого ума и способностей, к тому же отличавшаяся необыкновенными душевными качествами. Они с Остерманом образовали своеобразную коалицию, поставив себе целью отвадить юного монарха от гульбы с приятелями и усадить его если не за государственные дела, то хотя бы за парту. Остерманом для Петра было составлено «Начертание учений», которым бы восхитились даже современные педагоги: он составлял уроки в виде игр, ребусов, шарад, стараясь потрафить лени молодого царя.
Некоторое время этот метод действовал. Но, увы, у великой княжны Натальи было слабое здоровье: в декабре 1728 года она захворала и умерла в возрасте 14 лет и 4 месяцев. Окружающие были убеждены, что ее свели в могилу огорчения из-за беспутства брата.
Лишившись своего верного союзника, Остерман отошел в сторону, понимая, что не добьется ничего, кроме собственной опалы.
После смерти Натальи Долгорукие перешли в решительное наступление: как до этого Меншиков пытался женить Петра на своей дочери, Иван Долгорукий решил женить тринадцатилетнего императора на своей шестнадцатилетней сестре Екатерине. Как и в первом случае, эта девушка тоже уже была помолвлена с другим – но кого волновали ее чувства?
«Катерина Долгорукая, не будучи совершенной красавицей, была очень хорошенькая девушка; росту выше среднего, стройная; большие голубые глаза ее смотрели томно. Сверх того, она не была лишена ни ума, ни образования. В эту-то княжну страстно влюбился Петр II. Государь часто ездил в имения своего любимца и там охотился, и в одно из этих путешествий Долгорукий дал завтрак государю в своей подмосковной деревне, пригласив туда и сестру свою. Он представил ее императору, который тут же решился жениться на ней», – таково было семейное предание Долгоруких. Каковы были истинные чувства мальчика-царя теперь уже сложно представить, но он действительно объявил о своем намерении вступить в брак в присутствии всего двора, а вскоре приказал уведомить и иностранных послов, чтобы они явились с поздравлением. В конце ноября во дворце Лефорта, где жил в то время император, состоялось обручение. Во время этой церемонии произошло следующее: все по очереди подходили и целовали руку царской невесты. Когда к ее руке подошел Милезимо – секретарь австрийского посольства, ее бывший жених, – Екатерина вспыхнула, вырвала руку у императора и подала ее своему брошенному возлюбленному. По рядам гостей прошел шепот, Петр нахмурился… И все продолжилось своим чередом. Австрийский посол приказал Милезимо удалиться, а через две недели он был отправлен подальше от России – в Австрию.
Екатерина Долгорукая. Неизвестный художник. 1729 г.
Спустя несколько дней после обручения произошел еще один инцидент: карета, в которой ехала невеста императора, была очень пышно украшена, сверху установили императорскую корону. Однако высоту ее не рассчитали, и когда невеста проезжала в ворота Лефортовского дворца, то корона зацепилась за перекладину, упала и разбилась на множество кусков. «Свадьбе не бывать!» – закричали в народе.
Впрочем, случай скоро забылся: конец 1729-го и начало 1730 года были рядом праздников и увеселений. Долгорукие воображали, что преодолели все препятствия, и располагали через несколько дней сыграть свадьбу императора, после чего нечего было им опасаться врагов и их козней. Но они обманулись в своих надеждах.
17 января император заболел: сначала подозревали простуду, потом открылась оспа.
В принципе, и в этом не было ничего трагичного: врачи восемнадцатого столетия признавали оспу очень скверной болезнью, но умели ее лечить. Больных держали в жарком тепле, потчуя укрепляющими снадобьями, чтобы добиться скорейшего высыпания оспенной сыпи. Считалось, что через гнойники инфекция выходит наружу. Потом на лицо и открытые части тела ставили компрессы из жирного молока или сливок: это помогало предохранить кожу от уродливых рубцов. Согласно энциклопедии Брокгауза и Ефрона, смертность от этой болезни была ниже смертности от кори или скарлатины. Оспа представляла серьезную опасность для младенцев, но в подростковом возрасте обычно давала минимум осложнений: цесаревна Елизавета перенесла ее даже без вреда для своей красоты. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную трудность.
Поначалу врачи справились: 15 января стали высыпать оспины (т. е. болезнь перешла во вторую, менее опасную стадию), жар спал, и всем казалось, что юноша пошел на поправку.
Но затем, как сообщают биографы, молодой государь встал с постели и открыл у себя окно, чтобы подышать морозным воздухом. В результате он вторично простыл, оспины скрылись, последовали осложнения, и 29 января по старому стилю ребенок-император умер.
Современному человеку непонятно, как врачи могли допустить, чтобы столь важный больной так нелепо загубил свою жизнь. Ответом служит то, что Петр был императором, самодержцем Всероссийским: лекарь не имел права приказать ему оставаться в постели. Врачи и сиделки могли лишь уговаривать его – но не более. А Петр был своеволен и не привык слушаться старших. То есть повторилась ситуация, бывшая годом раньше с его теткой, Анной Петровной.
Когда стало ясно, что состояние Петра критическое, Долгорукие испугались не на шутку. Пытаясь спасти свое положение, они составили от имени царя завещание, в котором он передавал престол своей невесте Екатерине. Один из экземпляров подписал Иван, подделав почерк Петра, но, посовещавшись, Долгорукие признали это недостаточным.
Тогда был составлен второй экземпляр, с которым Иван Долгорукий отправился к умирающему царю, чтобы подписать документ его рукой. А хоть бы и не удалось – то фавориту достаточно было остаться с умирающим мальчиком наедине, чтобы потом поведать людям сказочку о том, как больной на миг пришел в себя и в трогательных выражениях передал власть своей обожаемой невесте…
Но не вышло! Воспрепятствовал этому Андрей Иванович Остерман. Этот человек не мог не чувствовать своей ответственности за то, что провалил возложенную на него миссию воспитателя императора. Он не смог помочь бедному ребенку в его жизни, но не бросил его в смерти. Хотя Остерман и болел подагрой настолько сильно, что даже не мог ходить, он приказал внести себя в спальню больного мальчика и, сидя в кресле, оставался рядом с ним все последние дни, до самой его кончины. Как ни старался Иван – не смог он получить вожделенную подпись.
«Царствование Петра II продолжалось только 2 года и девять месяцев; несмотря на то что государь этот умер в очень молодых летах, весь народ много жалел о нем. Русские старого времени находили в нем государя по душе, оттого что он, выехав из Петербурга, перевел их в Москву. Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со всеми соседями; служить в войсках никого не принуждали, так что каждый мог спокойно наслаждаться своим добром и даже умножать его. За исключением некоторых вельмож, завистливо смотревших на могущество Долгоруких, вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах; государственная казна обогащалась, и Москва начала поправляться от разорения, причиненного ей пристрастием Петра I к Петербургу. Только армия да флот приходили в упадок и погибли бы, вероятно, вконец, если бы царствование это продолжалось в этом виде еще несколько лет».
Основной пик деятельности Андрея Ивановича Остермана приходится на послепетровское время, которое историки прозвали периодом дворцовых переворотов. Императоры, регенты сменяли друг друга, а Остерман оставался, обеспечивая стабильность российской политике. Без него не могли обходиться ни Меншиков, ни Долгорукие, ни Бирон. Погруженный в работу трудоголик, он казался им неопасным, нечестолюбивым, зато был очень полезен: ему можно было поручить всю черную работу, он был способен изучить любое дело и принять правильное решение. Иностранные послы знали: показной блеск мало значит, решающий голос принадлежит неряшливому толстому подагрику Остерману.
Действительно Остерман был скуп и очень неопрятен, но любил хорошо поесть (отчего страдал несварением и был очень толст) и проедал 3/4 годового дохода, доходившего до 20 000, а обедая в гостях, брал с собой свое вино и ставил за стулом своего слугу.
Русские историки восхищались этим человеком, а вот советские приклеили ярлык – «ловкий интриган». Именно так его и называли во всех учебниках.
Да, безусловно, как опытный царедворец Остерман был интриганом: «Признающий цель признает и средства» – было его любимой поговоркой. Все современники отмечали его хитрость, лживость, коварство и вечную готовность к притворству. В 1730 году английский посол Клавдий Рондо писал: «Ума и ловкости в нем, конечно, отрицать нельзя, но он чрезвычайно хитер, изворотлив, лжив и плутоват; ведет себя покорно, вкрадчиво, низко сгибается и кланяется, что русскими признается высшей вежливостью. В этом искусстве Остерман, впрочем, превосходит всех природных русских. Он любит пожить, эпикуреец, иногда у него прорывается некоторое великодушие, но благодарность ему знакома мало: он не только покинул своего благодетеля и покровителя Шафирова, но еще соединился с его врагами… Остерман по представлению князя Меншикова… возведен в вице-канцлеры. Меншикова же Остерман отблагодарил, подготовив его падение в прошлое царствование, что хорошо известно всему свету…»
Эту достаточно неприятную характеристику подкрепляли и другие свидетельства: француз Шетарди: «Граф Остерман слывет за самого хитрого и двуличного человека в целой России, вся его жизнь есть не что иное, как постоянная комедия»; испанец де Лирия: «он лжив и готов сделать все, чтобы достичь своей цели; не имеет религии, потому что три раза уже менял ее, и чрезвычайно коварен.»
Да, Андрей Иванович умел «придавать лоск истины самой явной лжи», но разве это недостаток для дипломата?
«Граф Остерман был, бесспорно, одним из величайших министров своего времени. Он знал основательно интересы всех европейских дворов, был очень понятлив, умен, чрезвычайно трудолюбив, весьма ловок и неподкупной честности: он не принял никогда ни малейшего подарка от иностранных дворов иначе, как по приказанию своего правительства. С другой стороны, он был чрезвычайно недоверчив, заходя в подозрениях часто слишком далеко. Он не мог терпеть никого ни выше себя, ни равного себе, разве когда это лицо было гораздо ниже его по уму. Никогда товарищи его по кабинету не были довольны им, он хотел руководить всеми делами, а прочие должны были разделять его мнение и подписывать».
Именно Остерману принадлежала идея создания Кабинета министров, в котором вся инициатива принадлежала ему. По его идее была сокращена служба дворян, уменьшены подати, что способствовало укреплению экономики. Были приняты меры к развитию торговли и промышленности, произведены улучшения в области образования, финансов и судопроизводства. Им же были улажены многие вопросы внешней политики, окончена разорительная война с Турцией.
К сожалению, конец жизни этого выдающегося человека был печален. После переворота 1741 года Остерман был арестован и отправлен в ссылку. Впрочем, единственным обвинением, которое ему смогли предъявить, была «черная неблагодарность» по отношению к «потомству Петра». Обычного для того века «казнокрадства» ему вменить не смогли: Остерман не брал взяток. Да, он был хитер, изворотлив, двуличен – но все эти его качества служили не личному обогащению, а благу России. Обыск, проведенный в его доме, показал, что всесильный канцлер был не так уж и богат, даже беден, по сравнению с другими вельможами.
Умер Андрей Иванович в Березове в мае 1747 года. Над его могилой супругой его Марфой Ивановной была воздвигнута деревянная часовня, которая была найдена в 1846 году начальником уральской экспедиции полковником Гофманом. Он поставил над могилой усопшего канцлера крест с медной доской, на которой была изображена графская корона и буквы «H O».
Марфа Ивановна пережила мужа на много лет и умерла уже в царствование Екатерины II. Она родила Андрею Ивановичу двух сыновей, Федора и Ивана, и дочь Анну, выданную по изгнании отца Елизаветой замуж за подполковника Толстого с пожалованным ей приданым – 20 000 рублей.
Оба сына Андрея Ивановича были впоследствии действительными тайными советниками. Детей они не имели и фамилия и титул Остерманов перешел к детям их сестры Анны, впрочем, через несколько поколений и этот род пресекся.
Христофор-Герман Манштейн – чьи мемуары часто цитируются на страницах этой книги, был сыном коменданта Ревеля, приехавшего в Россию из Пруссии при Петре Великом. Сам Кристоф-Герман получил образование в Берлине, в одном из кадетских корпусов, затем участвовал в походах Миниха против турок, в войне против шведов. Не оставался он в стороне и от дворцовых интриг. После ареста Бирона был награжден поместьями и получил в командование Астраханский полк, но по вступлении на престол Елизаветы Петровны полк и поместья были отняты у него, а положение его стало столь непрочным, что, опасаясь худшего, Манштейн уехал в Берлин, где поступил на военную службу. За это в России он был заочно приговорен к смертной казни.
Манштейн до конца жизни оставался в Пруссии, на службе Фридриха II. На прусской службе он достиг чина генерала, участвовал в Семилетней войне и в 1757 году погиб в сражении.
Его остроумные и занимательные «Записки о России» вот уже двести пятьдесят лет служат материалом для историков. Они выдержали десятки переизданий.
Анна Иоанновна
Оболганная императрица
Выборами нового монарха занялся Верховный тайный совет, созданный еще Екатериной I для решения важнейших государственных вопросов. В просторечии его членов называли «верховниками».
Теперь эти «верховники» собрались, чтобы избрать нового монарха. В состав совета входило шестеро: канцлер Головкин, вице-канцлер Остерман, князь Дмитрий Голицын и трое Долгоруких.
Все были очень взволнованы, председатель не мог вести собрание от переполнявшего его горя: ведь только что прервалась прямая мужская линия дома Романовых, не забылось еще Смутное время… Словом, будущее страны преставлялось весьма неопределенным. К тому же осторожный Остерман в заседании отказался участвовать, заявив, что он как иностранец не считает себя вправе принимать решение о судьбе Российской короны.
Ведение собрания взял на себя сохранивший хладнокровие Дмитрий Михайлович Голицын. Смысл его речи был следующий: мужская линия императорской династии угасла, и законных наследников у императора Петра I больше нет.
Как же нет? А Елизавета Петровна?
Дело в том, что брак Петра с Екатериной смущал многих, и дело было не только в ее происхождении и в том, что она являлась второй женой при живой первой супруге. Проблема усугублялась еще и тем, что при ее крещении в православной церкви восприемником был сын Петра – Алексей. То есть по церковным законам Екатерина приходилась Петру внучкой, и они вообще не имели права венчаться. А ко всему прочему, Марта-Екатерина до брака с Петром уже была замужем за драгуном Иоганном, который считался пропавшим без вести – но не умершим. Да и дочь Марта родила еще до свадьбы… Иными словами, существовала масса причин для признания цесаревны Елизаветы незаконнорожденной.
Что касается завещания Екатерины, то и оно было признано недействительным: князь Голицын заявил, что Екатерина, как женщина низкого происхождения, не имела права занимать престол и тем менее располагать российской короной.
Тут Василий Лукич Долгорукий попытался было предъявить завещание покойного императора Петра II, но оно немедленно было признано фальшивкой. Сам фельдмаршал Долгорукий остановил брата, заявив, что завещание это действительно фальшиво. Он предложил кандидатуру престарелой царицы Евдокии, личным другом которой являлся, но и она была отвергнута.
Голицын вспомнил о дочерях царя Иоанна. Старшая, Екатерина Ивановна, формально была замужем за герцогом Мекленбургским, мерзкий нрав которого вынудил ее вернуться в Москву. Однако формально она считалась замужней, супруг ее был жив, а со злым и глупым герцогом никому не хотелось связываться, поэтому кандидатура Екатерины была отвергнута. Младшая сестра, Прасковья, вышла замуж за частное лицо, отказавшись от прав на престол. Зато средняя сестра, вдовая Анна, устраивала всех, и Совет согласился на ее избрание.
Тогда Голицын заявил, что на ком бы выбор ни остановился, «надобно себе полегчить – чтобы воли прибавить». Как же это? И тогда Голицын изложил проект «Кондиций» – условий, ограничивавших самодержавную власть.
Осторожный Василий Лукич усомнился: «Хоть и зачнем это, но не удержим». – «Неправда, удержим!» – воскликнул Голицын. На том и порешили: постановив избрать герцогиню Курляндскую, ограничив императорскую власть.
Когда решение было объявлено придворным, все приняли его как должное, лишь епископ Феофан Прокопович решился напомнить о завещании Екатерины в пользу малолетнего герцога Голштинского и его тетки, великой княгини Елизаветы Петровны, и тут же был резко оборван Дмитрием Голицыным, открыто назвавшим обеих цесаревен – и Елизавету, и покойную Анну – «незаконнорожденными».
История любви царевны Прасковьи Ивановны и Ивана Ильича Дмитриева-Мамонова мало кому известна.
Она родилась в 1694 году и была младшей дочерью царя Иоанна Алексеевича и царицы Прасковьи Федоровны. По отзывам всех современников, девочка была очень болезненна. Что касается ее наружности, то встречается странное противоречие. Если верить испанскому послу, герцогу де Лирия, царевна была «очень дурна лицом»; в дневнике камер-юнкера Берхгольца читаем: «Она брюнетка и недурна собой», а леди Рондо, видевшая ее незадолго до смерти, нашла, что, несмотря на сильное нездоровье, она «все-таки еще красива». С портрета кисти Ивана Никитина на нас глядит очаровательная смуглянка.
Прасковья Романова. Иван Никитин. 1714 г.
Ее сестры вышли замуж, а слабая здоровьем Прасковья долгие годы неотлучно оставалась при своей суровой матери, часто болела, мало-помалу привыкая к рабскому подчинению воле вздорной старухи. В те годы она познакомилась с овдовевшим Иваном Ильичом Дмитриевым-Мамоновым, который был старше ее на четырнадцать лет. Он происходил из старинного русского дворянского и графского рода. Двадцатилетним юношей в 1700 году начал службу солдатом Семеновского полка, а через восемь лет он уже командовал этим полком и в этом качестве участвовал в Полтавском сражении.
Даже не симпатизировавший Ивану Ильичу испанский посол де Лирия признавал, что тот был «человек храбрый, умный, решительный, служил хорошо и был хороший офицер». Известно, что Петр полностью доверял Ивану Ильичу и часто поручал ему расследование дел о злоупотреблениях служебным положением и взяточничестве.
Когда умерла ее мать, царевне Прасковье Иоанновне шел уже 30-й год, и на нее пали все хлопоты по разделу имущества и имений царицы, а затем по управлению ими. Она была совершенно не готова к этим трудностям. Ей, царской дочери, приходилось писать умоляющие письма Александру Меншикову и даже давать ему взятки.
Впрочем, это ее положение длилось недолго: практически сразу после смерти старой царицы Иван Ильич и Прасковья Ивановна поженились – с личного согласия Петра I. Это был первый в истории России случай вступления в брак женщины царской крови с обычным дворянином.
Они прожили в любви и согласии десять лет. Детей у них не было. Дмитриев-Мамонов скоропостижно скончался 24 мая 1730 года, в то время, как сопровождал в село Измайлово будущую императрицу Анну Иоанновну. О его смерти ходило много слухов: возможно его отравили. Прасковья Иоанновна пережила мужа всего на несколько месяцев, не вынеся утраты.
Анна Иоанновна была второй дочерью царя Ивана V, единокровного брата и соправителя Петра I. Ее воспитывали еще по понятиям допетровской Руси: обучили грамоте и заставили вызубрить церковные книги. Вот и все.
Затем она затвердила светский этикет и танцевальные па. Юст Юль отзывался о ней как об «очень красивой, умной девушке, отличавшейся кротостью и благожелательностью».
Семнадцати лет Анну выдали замуж за герцога Курляндского Фридриха Вильгельма, Петр подарил ей на свадьбу «на самару и юппку» (то есть на платье и верхнюю долгополую одежду) материи золотой по белой или алой земле и соболей «на одеяло» всего на 700 руб.
Молодая женщина овдовела через четыре месяца после свадьбы: муж скончался от чрезмерного количества выпитого вина. Но четыре месяца семейной жизни запомнились на всю жизнь бедной Анне: с тех пор она на дух не выносила пьяных.
Она тихо и незаметно жила в Курляндии, в Митаве, научилась понимать немецкую речь, но не могла говорить на этом языке. Митава (нынешняя Елгава), была столицей Курляндии – крошечного герцогства, располагавшегося на территории современной Латвии к западу и юго-западу от Рижского залива.
Чувствовала Анна себя крайне одиноко, друзей не имела, но что совершенно естественно для столь молодой женщины – она влюбилась. Избранником ее стал Эрнст-Иоганн Бирен или Бирон – курляндский дворянин. Злопыхатели утверждали, что он был внуком придворного конюха. В своей фамилии Бирен он специально изменил одну букву, чтобы она звучала так же, как фамилия старинного герцогского рода.
Эрнст Иоганн фон Бирон. Неизвестный художник. XVIII в.
Некоторое время он учился в Кенигсбергском университете, но не окончил курс: из-за какого-то нехорошего происшествия – то ли мошенничества в карты, то ли даже убийства – Бирону пришлось бежать и вернуться в Митаву. Там он сумел втереться в доверие к Петру Михайловичу Бестужеву-Рюмину, гофмаршалу, и стал появляться при дворе вдовствующей герцогини Анны Иоанновны. Даже много лет спустя самые ярые недоброжелатели Бирона признавали, что внешне он был очень хорош: стройный, великолепно сложенный, с эффектным гордым профилем. Этим он и привлек внимание Анны, получил звание камер-юнкера ее двора и стал ее любовником. Они прожили вместе, как муж и жена, семнадцать лет, до самой смерти Анны. По ее настоянию Бирон женился на девице Бенигне Готлибе – горбатой и рябой, к тому же, по выражению современников, «неспособной к супружеской жизни». У Анны с Эрнстом-Иоганном было несколько детей – все они официально считались детьми Бенигны, но кто их настоящая мать, ни для кого не было секретом.
Избрание российской императрицей круто меняло до того скучную жизнь Анны. Она сразу согласилась на все условия.
Однако, многих не устроило предложение Верховного тайного совета ограничить самодержавие. Все привыкли интриговать, желая выслужиться перед одним государем, а теперь задача осложнялась: пришлось бы угождать сразу нескольким верховникам.
Ягужинский, не мешкая, отправил Анне доверенного человека, который разъяснил герцогине, что после можно от Кондиций и отказаться. Эта поездка не осталась незамеченной: на обратом пути курьера схватили, кинули в тюрьму, били кнутом, подвешивали на дыбе… Вслед за ним был арестован и сам Ягужинский, с которым обошлись мягче, просто кинув в тюрьму.
Испуганная Анна тут же заверила верховников, что не желает знаться с заговорщиками и всем довольна, подписала «Кондиции» и поспешно выехала в подмосковное село Измайлово. Здесь ее встретили сестры – Екатерина и Прасковья. Правда, радость встречи вскоре была омрачена смертью Прасковьи и ее мужа.
В первые же дни в России с Анной сблизилась Марфа Ивановна Остерман. Андрей Иванович при дворе не показывался, ссылаясь на болезнь, но через свою умную и деловитую супругу давал будущей государыне весьма ценные советы. Состоялась коронация, подданных привели к присяге.
Скоро императрица почувствовала себя увереннее и решила избавиться от верховников. Для этого она устроила целое представление.
В тронном зале она собрала всех придворных. Из толпы выступил граф Матвеев, заявив, что имеет поручение открыть императрице глаза на то, что верховники ввели ее в заблуждение. Федор Андреевич Матвеев имел личные причины для такого выступления: несколько лет назад он повздорил с герцогом де Лирия, испанским послом и вызвал того на дуэль. Матвеев воспитывался за границей и имел некоторое представление о тамошних обычаях. Это был первый вызов на дуэль в России, до этого споры решались кулачным боем. Одного не учел граф: де Лирия был послом и, следовательно, мог рассчитывать на неприкосновенность. Испанец не стал рисковать: он пожаловался канцлеру, тот довел дело до Верховного тайного совета. По распоряжению последнего Матвеева посадили под арест и заставили извиниться перед герцогом де Лирия. Верховный тайный совет не мог действовать иначе, но обер-камергер Иван Долгорукий, друг герцога, позволил себе послать сказать графу Матвееву, что тот заслужил несколько добрых ударов кнута. Так Матвеев стал заклятым врагом Долгоруких. Теперь он намеревался свести счеты. Матвеев громко заявил, что Россия в продолжение веков была управляема царями, а не каким-либо Советом, вот и теперь русские дворяне умоляют ее взять в свои руки бразды правления. На эту речь императрица отвечала притворным удивлением.
– Как, – спросила она, – разве не по желанию всего народа я подписала поднесенный мне в Митаве акт?
– Нет! – отвечало собрание единодушно.
Тогда она обратилась к князю Долгорукому со словами:
– Так ты меня обманул, князь Василий Лукич? – Затем она приказала великому канцлеру принести подписанные ею «Кондиции», заставив его прочесть содержание вслух. Она останавливала его после каждого пункта, спрашивая присутствующих, удовлетворяет ли это условие нацию. Каждый раз собрание отвечало отрицательно. В заключение императрица взяла документ из рук канцлера и, разорвав его пополам, сказала:
– Следовательно, эти бумаги лишние!
Поделиться книгой: