Алиенора Аквитанская. Непокорная королева

Историки не придают значения и этому свидетельству, считая его крайне недоброжелательным. Гервазий, утверждают они в подобных случаях (но не при других обстоятельствах, когда его свидетельства оказываются для них ценными), составил «De instructione» примерно в 1216 г., когда ему было отказано в церковной кафедре в Сент-Дэвидсе, которую он надеялся получить. Разочарованный таким решением, исходившим от двора Иоанна Безземельного, он перешел в другой лагерь, на сторону французов, и поддерживал династию Капетингов, вплоть до того, что побуждал Людовика VIII высадиться на английский берег[134]. Конечно, недоброжелательная позиция этого автора, как и Вальтера Мапа, очевидна, но Гервазий изливает свое недовольство не только на Алиенору: тень падает на все семейство Плантагенетов. «Легенда» об Алиеноре уже начала свой путь — так говорят те, кто не желает принимать это свидетельство в расчет, считая его чистой клеветой. На мой взгляд, лучше было бы сказать, что репутация королевы, уже закрепившаяся в умах ее современников, подпитывала и рассказы историков, и литературные произведения того времени, о чем мы подробнее поговорим во второй части книги. Дурная или нет, эта репутация базируется на интерпретации (тенденциозной, разумеется) событий, произошедших при французском дворе в сентябре 1151 г. Мы не знаем всех подробностей, но вполне вероятно, что при дворе в это время действительно что-то произошло. И это «что-то» имело два следствия: первое — окончательное решение Людовика аннулировать брак с Алиенорой, второе — стремление Генриха жениться на ней.

Действительно, тотчас же после визита Плантагенетов Людовик отправляется с Алиенорой в поездку по Аквитании, чтобы, в преддверии будущего «развода», увести своих чиновников и заменить их людьми герцогини. Турский хронист, упоминавший об этом событии, уточняет, что король затеял эту поездку, «воспламененный ревностью»[135]. Можно ли предположить, что Алиенора, желая склонить короля к решению о «разводе», нарочно возбуждала его ревность, стремясь убедить супруга в своей легкомысленности и даже заставить его сомневаться в своем отцовстве относительно тех детей, которые могли бы у нее появиться в будущем? Стыдливый, благочестивый Людовик желал продолжить династию Капетингов, получив, в конце концов, от королевы сына. Но законное рождение этого сына должно было быть неоспоримым. Чересчур «куртуазное» поведение Алиеноры, внезапно открывшееся после инцидента в Антиохии — вне зависимости от того, что там произошло в реальности, — положило конец этим чаяниям. Следовательно, королю необходимо расстаться с той, которую он, несомненно, все еще любил, и найти себе другую супругу — с безупречной репутацией, ради столь желанного наследника.

Вдобавок ко всему, слишком поспешный брак Алиеноры и многочисленные свидетельства, подтверждающие его предумышленный характер, позволяют допустить существование, по крайней мере, уединенных бесед и даже близких отношений между Генрихом и Алиенорой при французском дворе. Разумеется, мы не знаем, до какой степени эти отношения были близкими, но это не столь важно. Так или иначе, не стоит исключать из рассмотрения рассказы, пусть даже недоброжелательные, которые наводят на мысль о подобном типе отношений, способных шокировать церковнослужителей.

Иван Гобри предлагает несколько иной сценарий. В отличие от большинства историков, он с трудом представляет, как Генрих (в котором Гобри ошибочно видит «молодого и, вероятно, робкого анжуйца») мог ухаживать за Алиенорой. Но королева в тот момент хотела «разонравиться» своему мужу, чтобы побудить его расторгнуть брак. Именно она взяла на себя инициативу вызвать ревность короля, кокетничая с молодым Генрихом:

«Она дарила ему улыбки, бросала на него взгляды, словно героиня любовных кансон, занимала его мысли, возбуждала его чувственность. В этот момент у нее не было никакого намерения, и тем более желания, выходить замуж за этого простофилю, который был младше ее на одиннадцать лет. Но, желая заставить своего нелюбезного мужа уступить ей, она вела себя так кокетливо, что, как только эти знатные гости прибыли в ее дворец, королева поспешила вскружить им голову, причем столь усердно, что современники-хронисты обвинили ее в том, что она даже разделила ложе с Жоффруа Анжуйским. С отцом Генриха! Но дело в том, что инцидент, произошедший в Антиохии, был известен всем, а потому все считали королеву плутовкой, очаровывающей мужчин. И, надо сказать, их мнение было не столь уж и ошибочным. Она стремилась разорвать брачные узы. Папа Римский исключил такую возможность — тогда она решила спровоцировать разрыв. Что стоило ей репутации»[136].

Это опять же чистая гипотеза, но она, во всяком случае, достойна уважения за то, что ее автор принимает во внимание тексты, не отказываясь от них a priori. Однако в ней (по крайней мере, в таком ее виде) ничего не говорится о второй цели Алиеноры, еще более очевидной, чем первая: о ее желании заставить Генриха рассмотреть вопрос о браке, который впоследствии действительно состоялся. Если со стороны королевы и было «кокетство», нацеленное на то, чтобы побудить Людовика расторгнуть брак, то оно ни в коем случае не должно было пробудить его подозрений насчет Генриха — они должны были пасть скорее на Жоффруа. Отношения с Генрихом, напротив, нужно было скрывать, чтобы не заострять внимания короля на возможном браке Алиеноры с молодым герцогом, которого Людовик в тот момент не учитывал вовсе. Все это возможно, но мы никогда не узнаем истинного положения вещей. Определенно можно сказать лишь одно: о вольном и легкомысленном поведении королевы, осуждаемом церковной моралью, начали говорить очень рано, еще задолго до конца столетия.

Выбор Алиеноры явно вызвал гнев короля. Анжуец был не только соперником, но и потенциальным противником, опасным и могущественным. Волею своего отца Жоффруа Красивого он уже стал герцогом Нормандским. После смерти отца в сентябре 1151 г., случившейся по его возвращении с парижского двора (это был тот самый визит, о котором только что шла речь[137]), Генрих отстранил от дел своего брата Жоффруа Анжуйского и стал полновластным хозяином всех наследных земель Плантагенетов (Анжу, Мена). Алиенора принесла ему Аквитанию — правда, на правах личной унии. Таким образом, супружеская чета оказалась во главе огромного конгломерата континентальных владений и могла общаться с французским королем на равных. Тем более что Генрих добивался короны Англии от имени своей матери Матильды.

Вероятно, Людовик не предусматривал возможность такого выбора Алиеноры. То, какую опасность представляет этот брак, король осознал слишком поздно, оказавшись перед свершившимся фактом. Призвал ли он герцога Нормандского ответить за этот недозволенный брак перед лицом королевского правосудия, о чем полунамеками сообщает продолжатель Сугерия? Генрих на призыв короля не ответил, и тогда Людовик VII принялся создавать коалицию, направленную против герцога. В нее вошли различные союзники, связанные с королем узами упомянутых ранее брачных союзов: его брат Роберт Першский, Евстафий Булонский, которого король желал видеть на английском троне, Генрих Шампанский и Жоффруа Анжуйский, юный брат Генриха Плантагенета, раздраженный двойным крахом своих надежд на брак с Алиенорой и на отцовское наследство. В тот момент, когда Генрих собирался отплыть в Англию, чтобы поддержать там своих сторонников, король с союзниками начал наступление в Нормандии. Жоффруа со своей стороны изо всех сил старался взбунтовать Анжу. Перед лицом такой угрозы Генрих продемонстрировал свои качества выдающегося военачальника, которые он еще не раз проявит в дальнейшем: быстрота действий его войск застала врасплох противников — пораженные, они прекратили наступление. Генрих навел порядок в Анжу, наказал бунтовщиков и вернулся к Алиеноре в Аквитанию, где они вместе продолжили укреплять свою власть.

Диверсионные действия французского короля и его союзников в Нормандии и Анжу даже не помешали Генриху отправиться в Англию, куда он прибыл поддержать своих сторонников в борьбе против своего соперника Стефана Блуаского и его сына Евстафия Булонского, кандидатов французского короля. Оставив беременную Алиенору сначала в Анжере, а затем в Руане (где она присоединилась к Матильде), в январе 1153 г. Генрих взял курс на английское побережье. Вскоре он одолел Стефана, навязав ему унизительное перемирие. Сын английского короля Евстафий не принял подобных условий — он намеревался продолжить борьбу, но внезапно заболел и умер спустя несколько дней. Лишенный наследника, больной и уставший Стефан заключил договор (6 ноября 1153 г.), который положил конец восемнадцатилетней гражданской войне: согласно этому договору Стефан оставался королем Англии, но Генрих должен был унаследовать корону после его смерти. Герцогу Нормандскому не пришлось ждать долго: менее чем через год, 25 октября 1154 г., Стефан умер. Отныне Генрих стал английским королем.[138]

Что делала Алиенора, покуда ее супруг воевал по обе стороны Ла-Манша? Как она вела себя по отношению к новому мужу, который был гораздо моложе ее? Нашла ли она в нем партнера, соответствующего ее ожиданиям? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно знать, каковы были эти ожидания. Альфред Ричард, всецело разделявший идеи о господстве мужчин, полагал, что Алиенора в тот момент была вполне довольна: неохотно мирившаяся со своим слишком слабым мужем, она желала оказаться в сильных руках, мечтала стать подчиненной, покоренной и даже побежденной[139]. Лабанд, напротив, утверждает, что, выйдя замуж за Генриха, «еще совсем юного правителя, Алиенора думала без труда управлять им, чтобы быть правительницей»[140]. Вторая гипотеза кажется мне более вероятной, чем первая, но обе они в равной степени рискованны.

Сегодня много спорят об отношении Алиеноры к власти. Хронисты на этот счет могут сказать немногое, к тому же их свидетельства отрывочны и тенденциозны, поскольку взор их устремлен прежде всего на действия вооруженных правителей, на мужей, даже если они действуют от имени своих жен. Не станут ли лучшим проводником в этой области грамоты? Вплоть до сего времени они были обделены вниманием. Недавние работы, хорошим подспорьем для которых стало издание хартий Алиеноры, позволяют, как мы увидим далее[141], по-новому взглянуть на эту проблему. Отметим лишь, что утверждение о том, что Людовик VII был слабовольным правителем, подчинявшимся своей жене Алиеноре, а Генрих — тираном и владыкой, следует отбросить или, по крайней мере, внести в него сильные поправки. Оно не подтверждается актами. Нам известно о двадцати актах, к которым имеет отношение Алиенора: приходящиеся на период 1137–1152 гг., почти все они касаются Аквитании, чьей герцогиней она была. Все они составлены перед отправлением королевской четы в крестовый поход, что свидетельствует, на мой взгляд, о реальном недоверии короля, проявившемся после инцидента в Антиохии. Даже в «своих» наследных землях Алиенора чаще всего действовала вместе с Людовиком, который тоже носил герцогский титул, подобно тому, как сама Алиенора носила титул королевы Франции. Различие, однако, огромно, поскольку Людовик единолично правил в своем королевстве, а иногда и в Аквитании, тогда как Алиенора присутствует в актах лишь в качестве свидетеля и даже в своем герцогстве крайне редко действует по собственной инициативе. Это видно, например, из двух грамот, пожалованных церкви Нотр-Дам в Сенте: Алиенора, «милостью божьей королева Франции и герцогиня Аквитании», жалует их «с согласия своего супруга Людовика, короля Франции и герцога Аквитании», после чего подтверждает акт дарения, который ранее был одобрен королем, ее супругом[142].

Нечто подобное можно наблюдать с первых же лет ее брака с Генрихом. В хартии, датированной 26 мая 1152 г., то есть через восемь дней после ее второго брака, Алиенора подтверждает акт предыдущего дарения, сделанного тогда, когда она была королевой Франции:

«<…> Я, Алиенора, милостью Божьей герцогиня аквитанцев и нормандцев, объявляю всем живущим ныне и тем, кто будет жить после: когда я была королевой, супругой короля франков, король отдал и даровал Севрский лес со всем, что к нему относится, церкви святого Максентия, во владение аббата этой церкви Петра. Сей лес отдала и даровала ему и я, однако после расторжения брака с королем по велению Церкви я отменила сей дар и вновь взяла лес в свое владение. Впоследствии, по совету мудрых людей и по просьбе аббата Петра, я отдала и даровала церкви Святого Максентия, на сей раз по доброй воле, сей дар, который ранее я сделала наперекор собственному желанию <…>. Ныне, связанная с Генрихом, герцогом нормандцев и графом анжуйцев, в соответствии с моим правом, а именно по доверенности и распоряжению, я составила сей акт, признала сей дар и пожаловала его в присутствии герцога, который тоже даровал его по своей воле <…>[143]».

Итак, Алиенора признает: будучи супругой Людовика, она могла лишь следовать воле своего мужа наперекор собственной. Затем, после развода, вновь став «полноправной» герцогиней Аквитании, она решила вернуть себе дар, так сказать, силой. После чего, выйдя замуж за Генриха, согласившись с доводами окружения (своего или супружеского?), она добровольно возвратила предыдущий дар в присутствии второго мужа, вместе с ним и согласно своей воле.

Спустя несколько дней она посетила Фонтевро, где ее приняла мать-настоятельница Матильда, тетка Генриха Плантагенета. Последняя в 1120 г. стала супругой Вильгельма, сына английского короля Генриха I Боклерка. В тот же год ее муж погиб во время страшного крушения «Белого корабля» у берегов Барфлёра — кораблекрушение это унесло жизни многих членов королевской семьи. Став вдовой, Матильда ушла в монастырь Фонтевро, где в 1149 г. ее избрали аббатисой.

В монастыре Алиенора составила другую хартию, подтверждающую не только старые привилегии, дарованные ее аквитанскими предками, но и дар в пятьсот су, переданный аббатству Алиенорой и ее первым мужем:

«Пусть все сыновья нашей святой матери Церкви, ныне живущие и те, кто будет жить после, знают: я, Алиенора, милостью Божьей графиня пуатевинцев, после расторжения брака по причине кровного родства с моим господином Людовиком, светлейшим королем, связанная узами брака с моим господином Генрихом, знатнейшим графом анжуйцев, ведомая волей Божьей, пожелала посетить обитель святых дев в Фонтевро <…> и там, с сердцем, полным сокрушения, я дала согласие, даровала и утвердила все, что мой отец и мои предки даровали Богу и церкви Фонтевро, в частности, это подаяние в пятьсот су пуатевинской монетой, которое мой господин Людовик, король франков, бывший тогда моим мужем, и сама я когда-то даровали»[144].

На этот раз Алиенора действовала в одиночку; она заверила акт собственной печатью, а свидетелями сего стали исключительно пуатевинцы. Генриха меж ними нет. Подчеркнем, однако, что речь здесь идет только о подтверждении новой законной герцогиней древнего акта дарения, пожалованного ее предками, а затем ею и ее первым мужем, — дара аббатству, основанному когда-то герцогами Аквитанскими.

Итак, в отсутствие мужа Алиенора, вероятно, обладала некоторой властью. Однако чему был посвящен ее досуг? После нескольких недель, проведенных вместе в Пуату, Генриху вскоре пришлось покинуть Алиенору, чтобы противостоять — успехом, как мы знаем, — коалиции, созданной Людовиком VII, в Нормандии, а затем в Англии. Алиенора, беременная, осталась на континенте. 17 августа 1153 г., за два дня до смерти Бернарда Клервоского, она родила своего первого ребенка от Генриха: сына, названного Гильомом. Это имя было традиционным не только в ее собственной семье, как замечает Роберт де Ториньи[145], но и в семье ее супруга, вместе с Вильгельмом Завоевателем, первым нормандским королем Англии, право на наследство которого отстаивала мать Генриха Матильда. Выбор этого авторитетного имени может свидетельствовать и о влиянии Матильды, и о политических амбициях. «Императрица» Матильда, действительно, была сильной женщиной, дававшей своему сыну настоящие уроки власти. Вальтер Мап, по-прежнему не растерявший своего злословия (выдумывал ли он в этом случае?), в следующих выражениях писал об этом гибельном, на его взгляд, влиянии:

«Я слышал, что затягивать дела, долгое время сохранять у себя бенефиции, которые попадали в его руки, и извлекать из них доход, даруя надежду тем, кто страстно желал их, советовала ему мать. Она оправдывала такое ведение дел жестокой фразой: «Тот алчный сокол, у коего часто отнимают мясо или прячут от него лакомый кусок, более податлив и более склонен слушаться и подчиняться». Она советовала ему почаще оставаться в своих покоях и пореже появляться на людях, не предоставлять никому бенефициев через посредника, не видя или не зная, о каком бенефиции идет речь, а также множество других дурных советов. Я убежден, что в истоках всех причуд и капризов короля стоит видеть влияние его матери»[146].

Главным делом того времени являлся, без сомнения, династический конфликт, разгоревшийся в Англии между Генрихом и Стефаном Блуаским. После смерти Евстафия и соглашения в ноябре 1153 г., Генрих укрепил свою власть, назначил своих людей и в 1154 г., в преддверии Пасхи, возвратился в Нормандию — в Руане его ждали мать Матильда, супруга Алиенора и первенец Гильом. Спустя некоторое время он подавил бунт неуемных аквитанских баронов, а затем, в мае, снова появился в Руане, где встретил праздник Святого Иоанна Крестителя. В то время как он в очередной раз воевал в Вексене, ему сообщили о смерти короля Стефана, наступившей 25 октября 1154 г. Тотчас же Генрих собрал свиту и отправился в Барфлёр, где к нему присоединилась Алиенора, чтобы отплыть в свое новое королевство. Однако попутного ветра пришлось ждать более месяца[147]. Наконец, 7 декабря Генрих, сгорая от нетерпения, отдал приказ поднять паруса невзирая на непогоду. Он благополучно добрался до английского берега, где его встретили духовенство и бароны, пораженные его смелостью. В предрождественское воскресенье 1154 г., в Вестминстерском аббатстве, если верить Гервазию Кентерберийскому и Раулю Коггехолскому, Генрих и Алиенора были коронованы королем и королевой Англии[148]. Только эти два автора упоминают о королеве, которая, очевидно, мало что значила в глазах хронистов.

Генрих Хантингтонский, со своей стороны, описывает путешествие Генриха с его братьями и женой через Ла-Манш, но ничего не говорит о присутствии Алиеноры на его коронации[149]. Ни Рауль де Дицето, ни Рожер Ховденский, обычно очень точные в своих наблюдениях, не упоминают об Алиеноре ни в этом случае, ни в случае второй коронации (или торжественного собрания двора?), которая состоялась в Линкольне на Рождество 1157 г. О ее присутствии подле короля Рожер Ховден упоминает лишь один раз, описывая празднование Пасхи в 1158 г. в Ворчестере. Там, говорит он нам, король Генрих и королева Алиенора, подойдя к алтарю, возложили на него свою корону, после чего вновь взяли ее с алтаря[150]. Этим ритуалом, как и обрядом посвящения в рыцари, который распространяется в то же самое время, Церковь намеревалась показать, что король (как и рыцарь, принявший меч с алтаря) должен считать себя состоящим у нее на службе. Королевская власть ему делегирована. Королева в данном случае является соправительницей. Однако конфликт между Церковью и монархией не замедлит вспыхнуть в скором времени.

В то время как новый король Англии ожидал в Барфлёре попутного ветра, Людовик отправился в паломничество в Сантьяго-де-Компостела[151], попутно навестив Альфонса VII Кастильского, «императора Испаний», затем правителей Арагона и Барселоны и, наконец, графа Тулузского. Чтобы покаяться в «жизни во грехе» с Алиенорой, как утверждает А. Грабой[152]? В этом можно сомневаться: кровное родство было, как мы поняли, чистым предлогом, и папа безоговорочно благословил союз Людовика с Алиенорой, освободив короля от всякой вины. Некоторые кастильские хронисты XIII в., отбрасывая в сторону мысль о паломничестве, утверждают, что король желал прежде всего проверить, насколько верны слухи, касающиеся незаконного рождения его новой супруги Констанции Кастильской. Но это поздняя и не поддающаяся проверке гипотеза. Согласно Иву Сассье, король Франции скорее всего желал утвердить свое политическое и экономическое присутствие на юге Франции и укрепить свои связи с христианскими королевствами Испании[153]. Это более вероятно.

Однако упоминание о Сантьяго-де-Компостела не должно остаться незамеченным. Весть о рождении Гильома, безусловно, потрясла короля, безуспешно пытавшегося получить от Алиеноры сына. Почему бы не предположить, что набожный король попросту отправился просить святого покровителя Испании о том, чтобы небеса даровали его новой жене Констанции столь желанного сына? Мы знаем, что из этого ничего не вышло: Констанция тоже подарила королю двух дочерей, старшую Маргариту в 1158 г. и младшую Аэлису в 1160 г. И только в 1165 г., одиннадцать лет спустя, Адель Шампанская, третья супруга Людовика, на которой он женился через несколько дней после смерти второй жены, родила ему «богоданного» сына Филиппа, которого история наречет Августом.

В момент восшествия на английский трон Генрих одерживал победу «на всех фронтах». Его сын-первенец увидел свет через год после женитьбы, тогда как у Людовика в наличии были только дочери. Следовательно, аквитанским владениям было суждено стать наследством семейства Плантагенетов. Людовик смирился с этим, о чем свидетельствует отказ короля от титула «герцог Аквитании». От отца Генрих получил титулы герцога Нормандского, графа Анжу и Мена, а от супруги — титул герцога Аквитанского. Провозглашенный королем Англии, отныне он владел совокупностью земель, которые английские историки называют «Анжуйской империей», а французы предпочитают называть «империей Плантагенетов» — определение, о правильности которого спорят по сей день[154]. Теперь Генрих, несмотря на то, что по всем своим континентальным землям являлся вассалом короля Людовика, мог обращаться с ним как с равным.

Покинув французский трон ради того, чтобы выйти замуж за Генриха, Алиенора стала королевой Англии. Она могла полагать, что в политическом плане ее выбор был верен. Действительно, «вакансий» на королевский брак в эту эпоху оставалось крайне мало. О ее чувствах к новому супругу, как и о том, была ли удовлетворена ее чувственность, нам не суждено узнать. Самое большее, что можно допустить — исходя из того, сколь частыми были роды в этой королевской семье, — что ее супруг не пренебрегал супружеским ложем. Все остальное относится к области гипотез, воображения или фантазии.

4

Королева Англии

С 1152 г. по 1174 г., в период между браком и пленом, в течение более двадцати лет Алиенора вела насыщенную жизнь супруги, матери, королевы Англии и герцогини Аквитании. Каким образом проявлялось ее участие в этих различных областях?

Хорошей супругой, особенно для королей, в те времена являлась прежде всего женщина плодовитая. К великому сожалению первого мужа и к великой обоюдной радости второй пары, Алиенора в этом отношении превзошла все ожидания. Действительно, во время коронации в Вестминстере новая королева вновь была беременна. Первые годы ее второго брака отмечены регулярным рождением детей, происходившим в выдержанном ритме.

Судите сами: Гильом, старший сын, увидел свет 17 августа 1153 г. Спустя три года он умер — его погребли в Рединге, «у ног его деда Генриха», уточняет Роберт де Ториньи[155]. Жест, очевидно, политический: Плантагенет тем самым хотел вписать свое имя в династию нормандских королей Англии. Смерть маленького Гильома не оставила семейство без наследника мужского пола: 28 февраля 1155 г. в Лондоне Алиенора родила второго сына, названного Генрихом, как и его отец с дедом. Позднее, чтобы отличать его от отца, его будут называть «Генрихом, Молодым королем». Пятнадцать месяцев спустя, летом 1156 г., Алиенора дала жизнь дочери Матильде, названной в честь матери Генриха, которой тот был обязан английским престолом. Но Матильдой звали и жену Вильгельма Завоевателя, что вновь связывало Плантагенета с англо-нормандской династией. В сентябре 1157 г., в Оксфорде, на свет появился Ричард, а за ним, через год, Жоффруа. Таким образом, за шесть лет брака Алиенора родила пять детей: четырех сыновей (из которых выжили трое) и одну дочь.

Впоследствии этот ритм замедляется. В сентябре 1161 г., в Домфроне, была рождена вторая дочь, Алиенора; аббат Мон-Сен-Мишеля уточняет, что ее крестил папский легат[156]. Четыре года спустя, в октябре 1165 г., в Анжере на свет появилась еще одна дочь, Жанна. Наконец, Алиенора родила последнего сына, Иоанна — скорее всего, в Оксфорде. Роберт де Ториньи относит его рождение к декабрю 1167 г., но, вероятно, это ошибочные данные. Рауль де Дицето относит его к 1166 г.[157] одно современное исследование, кажется, подтверждает его сведения[158]. Согласно этой же работе, возможно и то, что у Алиеноры было не пять, а шесть сыновей, о чем свидетельствует Рауль де Дицето, человек в целом хорошо осведомленный и входивший в окружение Алиеноры[159]. Шестой сын, умерший «в детстве», мог появиться на свет в промежуток между рождением Жоффруа и Алиеноры (сентябрь 1158 г. — сентябрь 1161 г.), или между рождением Алиеноры и Иоанна (сентябрь 1161 г. — октябрь 1165 г.).

Плодовитость Алиеноры, по тем временам не исключительная, тем не менее обращает на себя внимание: историков поражает выносливость королевы — ведь множество женщин тогда умирали в родах. Такая смерть не обошла стороной и вторую супругу Людовика VII Констанцию Кастильскую, умершую 4 октября 1160 г. при родах второй дочери Аэлисы. Не пробыв вдовцом и двух недель, Людовик объявил о том, что он женится на Адели Шампанской. Их брак состоялся 13 ноября. Подобная спешка объясняется беспокойством «благочестивого капетингского короля» по поводу отсутствия у него наследника мужского пола, тогда как Алиенора к тому времени могла похвастаться четырьмя сыновьями.

Непрерывная череда родов не исчерпала ее энергии: войдя в свою роль королевы, она много путешествовала, наведываясь в различные области «империи Плантагенетов». Хронисты, не уделявшие ей особого внимания, тем не менее включают в свое повествование скромные упоминания о ее присутствии рядом со своим супругом или о ее поездках по приказу короля, который иногда посылал ее «управлять» теми землями, которыми не правил он сам, или, напротив, призывал занять место рядом с собой, чтобы принять участие в торжественном собрании двора по случаю Пасхи или Рождества.

Выбор мест, где по свидетельству хронистов, постоянно собирался двор на Рождество, свидетельствует о том политическом интересе, который проявлял Генрих к той или иной области своей «империи». Действительно, каждый такой двор давал королю возможность показать не только его пышность, гостеприимство и даже расточительность; то был удобный случай для того, чтобы продемонстрировать свою власть, свершить акты правосудия и управления. Только дважды королевский двор собирался в Аквитании: один раз в Бордо (1156), другой в Пуатье (1166). Шесть раз король держал двор в Анжу, двенадцать в Нормандии и тринадцать в Англии. Согласно Н. Винсенту, такое распределение говорит о том, что Генрих чувствовал себя чужеземцем во владениях Алиеноры, соединенных с империей Плантагенета очень слабыми узами[160]. Но можно найти и более простое объяснение, напрямую связанное с составом его империи и теми политическими и военными заботами, которые она порождала, — в частности, с вооруженной борьбой против Капетинга и его союзников, продолжавшейся на протяжении многих лет правления Генриха. Почти все эти военные операции велись в пограничных областях Нормандии и Мена. С другой стороны, нормандская административная и судебная модель, необходимость заручиться поддержкой ее баронов, центральное стратегическое положение Нормандии, ее морское побережье, позволявшее с легкостью добираться до Англии (в частности до Барфлёра) или при необходимости ехать наводить порядок в пуатевинских владениях, — все это объясняет, почему подавляющее количество дворов Плантагенет собирал именно в этих регионах.

Пребывание короля Генриха в Нормандии и проведение в ней королевских дворов чаще всего приходилось на тот период, о котором мы сейчас говорим. Анни Рену все подсчитала: 81 раз король останавливался в Руане, 45 — в Аржантане, 36 — в Кане, 28 — в Валони, 26 — в Бюр-ле-Руа (включая многочисленные рождественские дворы), 14 — в Донфроне (месте рождения дочери), 13 — в Шербуре (опять же включая множество дворов, собранных на Рождество) и так далее[161]. Столь частые переезды короля через Ла-Манш подтверждают политическое и стратегическое значение этого региона. Алиенора будет пересекать Ла-Манш не менее часто, одна или в сопровождении нескольких своих детей, иногда по срочному приказу короля — например, в сентябре 1160 г. или весной 1165 г.

Попутно заметим, что хронисты отмечают присутствие королевы рядом с супругом именно во время сбора дворов в Нормандии. Если подсчитать все упоминания о ее участии во дворах, собранных на Рождество, то можно заметить, что на период в двадцать лет приходится лишь семь таких упоминаний, пять из которых относятся ко дворам, проведенным с 1158 по 1162 г. исключительно на континенте, главным образом в Нормандии. Вызвано ли это причинами, указанными Робертом де Ториньи насчет данного региона? Нельзя ли увидеть в этом намек на охлаждение супружеских отношений или это вызвано политическими обстоятельствами? Какую роль в этих владениях могла играть Алиенора в период между ее вторым замужеством и разрывом отношений, наметившимся в 1172 г. и завершившимся ее пленением в 1174 г.? Чтобы узнать это, необходимо сделать обзор событий, тесно связанных с королевой.

Кажется, что в первые годы брака между супругами царило согласие. В то время как королева-мать, «императрица» Матильда, правила Нормандией, Генрих наводил порядок в Англии, сотрясаемой гражданской войной[162]. Он подчинил аристократию, усмирил бунтовщиков, повелел разрушить их замки и начал судебные расследования. Алиенора часто сопровождала его; в Англии она останавливалась не только в Вестминстере, но и в более удобном Бермондсее, в ожидании, когда будет произведена перестройка дворца, завершенная Фомой Бекетом спустя несколько месяцев.

Главной заботой того времени, несомненно, являлся тлеющий конфликт с королем Франции. Но, начиная с 1155 г., Людовик VII, желавший прослыть «благочестивым и миролюбивым королем», начал искать примирения со своим соперником Плантагенетом. Генрих, остро нуждающийся в передышке, ответил тем же, предложив принести французскому королю оммаж за Нормандию, Анжу, Мен и Аквитанию. В итоге наступил трехлетний период мира, которым Генрих воспользовался, чтобы вернуться в Англию, провести там ряд административных, судебных и финансовых реформ, укротить жителей Уэльса и вынудить короля Малкольма Шотландского принести ему оммаж.

Начиная с Рождества 1154 г., желая успешно завершить свою политическую линию в Англии, Генрих обратился за помощью к Фоме Бекету[163]. Этот тридцатипятилетний нормандец начинал свое обучение в Париже, когда Алиенора была королевой Франции, после чего продолжил изучать право в Болонье. Блестящий управленец, искусный дипломат, любящий роскошь и величественные творения не меньше Сугерия (с которым его часто сравнивали), Фома Бекет быстро становится другом и ближайшим помощником Генриха, который назначил его канцлером Англии. Его дом, если верить молве, ничем не уступал королевскому дворцу, соперничая с ним — а вскоре и превосходя его — в изобилии стола и высокородных гостях[164].

Раздражало ли Алиенору вечное присутствие Фомы Бекета, чье влияние на короля затмевало ее собственное, подобно тому, как влияние Сугерия на ее первого супруга когда-то оттесняло Алиенору в сторону, отводя ей второстепенную роль[165]? Или, напротив, она ценила влияние Фомы (которому вскоре доверили воспитание ее юного сына Генриха), как и влияние Иоанна Солсберийского, уже знакомого ей по встречам в Париже, а затем в Риме[166]? На этот счет сложно сказать что-либо определенно. Столь же сложно узнать, какой из дворов нравился Алиеноре больше — двор Плантагенета (гибельное, греховное место, средоточие придворной суеты и мелочности, как о нем отзывались Иоанн Солсберийский, Вальтер Мап и Гиральд Камбрийский) или французский двор, слывший слишком строгим. Еще более сложно согласиться с выводом, который делает Д. Д. Р. Оуэн, считавший, что Иоанн Солсберийский, изобличая придворные нравы, метил в Алиенору[167]. Самое большее, что можно сказать, изучив казначейские списки (Pipe Rolls) — в которых подробно расписаны расходы и доходы короны — так то, что Алиенора часто тратила крупные суммы денег, отдавая распоряжения об выплате от своего имени. С другой стороны, у нее были собственные доходы, которыми она могла пользоваться. Когда король находился на континенте, Алиенора, если можно так выразиться, исполняла роль регентши: порой она заседала вместе с королевскими юстициариями и скрепляла своей печатью королевские указы (writs).

С 1156 г. королева стала проявлять интерес к политике и управлению. После рождения Матильды она поехала к своему мужу в Руан и вместе с ним отправилась в Аквитанию: сначала супруги посетили Сомюр, где держали свой двор, а затем остановились в Пуату. На Рождество Генрих собрал двор в Бордо, где принял оммаж от аквитанских баронов. Признанию аквитанцами своей вассальной зависимости от Генриха помогли два обстоятельства: более чем вероятное присутствие подле него наследницы герцогства Алиеноры и оммаж, который Генрих в недавнем времени принес королю Франции. Эти два факта подкрепили законность притязаний Плантагенета на титул герцога Аквитании. Сама же Алиенора не осталась в своих землях надолго: в начале 1157 г. вместе с сыном Генрихом и дочерью Матильдой она возвратилась в Нормандию и отплыла в Саутгемптон, откуда отправилась в Лондона, где ей предстояло родить Ричарда. В Рождество Генрих повторяет церемонию своей коронации в Линкольне. О присутствии на ней Алиеноры не упоминается.

Год 1158 ознаменовался особо важными политическими событиями. На Пасху, в Ворчестере, имела место очередная торжественная коронация Генриха. На этот раз, вне всякого сомнения, рядом с ним находилась Алиенора[168]. С недавних пор ее супруг задумал заключить союз с императором Фридрихом Барбароссой и король Франции понимал, что вследствие этого маневра он может оказаться в изоляции. Семейное и династическое положение Людовика было крайне неустойчиво: его вторая жена Констанция только что родила дочь Маргариту, но, увы, не долгожданного сына. У короля по-прежнему не было наследника. Генрих посчитал, что такой своевременный момент нельзя упустить: он отправил в Париж своего канцлера Фому Бекета с пышной свитой, дивившей парижский люд[169], чтобы предложить королю Франции обручить его дочь Маргариту — совсем еще младенца — со своим сыном Генрихом. Затем английский король приехал лично, чтобы оговорить условия этого союза. Этот брак обещал Плантагенету двойную выгоду: в самом деле, Маргарита могла стать наследницей королевства Франции, как и две первые дочери Алиеноры. К тому же, по оговоренным условиям, приданым Маргариты должен был стать нормандский Вексен, которого так добивался Генрих: Плантагенет должен был получить Жизор, как только будет сыграна свадьба. Пока Маргарита не достигнет брачного возраста, она будет находиться на попечении своей будущей родни. Людовик VII, однако, потребовал, чтобы его дочь не воспитывали в окружении Алиеноры: поэтому Маргариту доверили сенешалу Нормандии, Роберту де Небуру.

Казалось, короли находились в прекрасных дружеских отношениях: в сентябре Генриха с ликованием принимали в Париже. Но Алиеноры там не было: она осталась в Лондоне — несомненно, в силу дипломатического такта, но также потому, что она вновь должна родить. Ее сын Жоффруа появится на свет в сентябре 1158 г.

Через несколько недель, оставив новорожденного младенца с кормилицей, как было принято в аристократических семьях, Алиенора вновь пересекла Ла-Манш, чтобы последовать за Генрихом. Эта поездка носила не только политический, но и военный характер. Покинув Нормандию, Генрих отправился в Авранш, а затем в Нант, где ему покорился бретонский герцог Конан IV. Сразу после этого Плантагенет сломил сопротивление нескольких анжуйских и пуатевинских заговорщиков, одним из которых был виконт Туарский, вассал Алиеноры. Хронист уточняет, что замок виконта, считавшийся неприступным, пал на третий день, и Генрих, «видя, что это доставило королеве удовольствие, велел снести его стены и изгнал виконта Жоффруа де Туара»[170].

Это упоминание подтверждает, что Алиенора в Пуату играла политическую роль подле своего мужа. Ее присутствие в качестве герцогини способствовало установлению власти герцога-короля в регионе, который относился к нему с некоторым безразличием (или даже с недоверием и осторожностью). Без сомнения, Алиенора осталась в Пуатье, тогда как король Генрих в середине ноября возвратился в Нормандию, чтобы принять короля Франции. Последний решил воспользоваться хорошими отношениями с Плантагенетом, чтобы отправиться в новое паломничество — на этот раз в Мон-Сен-Мишель, во владения Генриха, который сопровождал его к этому храму. 23 ноября обоих королей принял аббат Роберт де Ториньи. Возможно, именно в этот момент государи заключили своего рода «пакт о ненападении», и Генрих вновь поклялся Людовику VII в вассальной верности[171]. Месяцем позже Генрих и Алиенора находились в Шербуре, где на Рождество они держали двор.

Чуть позже они снова уехали в Аквитанию — и вновь по политическим соображениям. Сложно поверить, что Алиенора не принимала никакого участия во множестве замыслов, осуществленных как раз в то время. В начале 1159 г. она присутствовала в Блайе при встрече Генриха с графом Барселонским Раймундом-Беренгарием IV, правителем Арагона. Эта встреча скрепила союз между ними, который уже намечался в связи с проектом брака Ричарда, второго сына Алиеноры (ему тогда было два года), и Беренгарии, дочери каталонского государя. Союз этот должен был облегчить проведение военного похода, который английский король готовил против Тулузы в защиту прав Алиеноры. Для этого Генрих созвал воинов со всех краев своей «империи», от Шотландии до Аквитании. Сбор войска был назначен в Пуатье, в июне. Момент казался подходящим: разве Генрих все еще не поддерживал прекрасные отношения с королем Франции? К тому же всем было известно, что Раймунд V дурно обращается со своей женой Констанцией, сестрой Людовика VII, что могло побудить короля отказаться от поддержки своему родственнику; а немало вассалов Раймунда (например, Эрменгарда, знаменитая виконтесса Нарбоннская, воспетая трубадурами) жаждали сбросить его ярмо.

В марте Генрих встретился с Людовиком в Туре: он хотел убедить французского государя предоставить ему свободу действий в отношении Тулузы и позволить заявить ему о правах Алиеноры, которые король Франции сам отстаивал от ее имени, когда Алиенора была его супругой. Но Людовик ответил категоричным отказом. Злопамятство бывшего супруга? Как бы то ни было, Генрих, уже далеко зашедший в своих военных приготовлениях, решил обойтись без короля. Во главе своего войска, вместе с Фомой Бекетом он двинулся к Тулузе и осадил ее — с помощью короля Малкольма Шотландского, которого он посвятил в рыцари. Однако Генрих опоздал: Людовик успел примчатся на помощь к своему родственнику и затвориться в городе. Несмотря на советы Фомы Бекета, настаивавшего на штурме Тулузы, Генрих отступил. Он не хотел открыто нарушать свою клятву верности, нападая непосредственно на своего сеньора: это значило бы попрать феодальное право, на которое он сам опирался, чтобы образумить своих строптивых вассалов. В октябре английский король покинул тулузский край, доверив своему канцлеру заботу об укреплении Каора, единственного места, которое ему удалось захватить, и возвратился в Нормандию, откуда предпринял несколько карательных походов: он завладел несколькими крепостями королевского домена, в результате чего отношения между ним и Людовиком VII вновь обострились.

Следовала ли за ним в этих набегах Алиенора? Или она оставалась в Пуатье? Разочаровала ли ее военная неудача в Тулузе? Сведений на этот счет у нас нет. Во всяком случае, она вновь появилась рядом с королем в Фалезе, где на Рождество 1159 г. Генрих держал двор. В Нормандии она почти не задержалась: Генрих, слишком занятый делами на континенте, нуждался, чтобы она выступала от его имени в Англии. Король отправил туда Алиенору, поручив ей управлять страной вместо себя. Она часто разъезжала по стране, делала покупки для своих резиденций, выпустила несколько хартий, присматривала за шерифами — короче, была «соправительницей». Все это время на континенте продолжались военные столкновения.

В мае 1160 г. французский и английский короли встретились в Шиноне, где заключили мирный договор, выгодный для Плантагенета: его сын Генрих, благодаря разрешению нового папы Александра III, мог в очень скором времени жениться на Маргарите, не дожидаясь, когда она достигнет брачного возраста. Это разрешение — плата понтифика за поддержку короля Англии в борьбе против его соперника, антипапы Виктора IV. Официальную помолвку отпраздновали в Небуре, и Генрих тотчас же вступил во владение Жизором и нормандским Вексеном, даже не дожидаясь свадьбы, которую сыграют в Руане 13 ноября. Только ли в силу этой причины осенью 1160 г. Генрих вызвал к себе Алиенору вместе со старшим сыном Генрихом, «юным супругом» Маргариты, и с дочерью Матильдой? Генрих Младший приносит оммаж королю Франции за пожалованное ему герцогство Нормандское. Или же причиной вызова Алиеноры стала тяжелая болезнь королевы-матери? Послушавшись совета своего сына, Матильда начала распределять свои богатства между церквями, монастырями и бедняками[172].

Эта осень была богата семейными событиями для Плантагенетов и Капетингов. 4 октября умерла королева Франции Констанция, подарив жизнь второй дочери Аэлисе. Через две недели, в лихорадочной спешке, горя желанием заполучить наследника, Людовик объявил о своем намерении жениться на Адели Шампанской. Теперь, когда вопрос о наследовании Аквитании был улажен благодаря рождению у Алиеноры сыновей, все выглядело так, будто оба королевских дома путем заключенных ими брачных союзов оспаривают друг у друга возможность унаследовать Францию. По мнению Д. Д. Р. Оуэна, эти союзы, особенно брак сына Алиеноры с дочерью ее первого мужа, создавали у королевы нужду в эмоциональном отстранении от этой политической стратегии. Подобное безразличие, распространившееся и на ее мужа, заставило королеву искать новую цель или человека, который мог бы направить ее энергию в новое русло[173]. Эта смелая, по меньшей мере, гипотеза, на мой взгляд, вобрала в себя все минусы безосновательных догадок и дешевой психологии. Ведь ничто не дает права сделать вывод о том, какой была реакция Алиеноры на этот политический брак; на наш взгляд, было бы вполне естественно предположить, что Алиенора, напротив, приняла активное участие в его заключении. В действительности же об этом ничего не известно, а потому для историка будет лучшим воздержаться от интерпретации, подсказанной его собственным воображением.

Алиенора не вернулась в Англию после свадьбы старшего сына. Преждевременный захват Вексена, наследства Маргариты, пришелся не по вкусу королю Франции, и отношения Плантагенета и Капетинга вновь стали натянутыми. Между войсками обоих королей происходят стычки — как в пограничных областях Нормандии и Франции, так и в долине Луары, где Генрих завладел Амбуазом. Затем он возвратился к Алиеноре в Мен, где они вместе провели Рождество.

В 1161 г. повторился все тот же сценарий: в то время как Генрих укреплял ряд замков в Нормандии, Анжу, Мене и Турени, а затем и Аквитании — где он осадил и взял Кастийон-сюр-Ажен, — Алиенора находилась в Нормандии. В сентябре, в Домфроне, она произвела на свет дочь Алиенору, а Рождество она отпраздновала в Байё. В течение двух лет супруги были заняты своими континентальными владениями, прежде всего Нормандией, Анжу и Пуату, проводя в жизнь амбициозную строительную программу в Бюре, Руане, Анжере (где по их приказу расширили замок) и Пуатье, в котором начались работы по перестройке герцогского дворца и возведению собора Святого Петра.

Весной 1162 г. Генрих повелел Фоме Бекету явиться в фалезский замок, в котором король и королева провели Рождество в окружении своего двора: канцлеру было поручено увезти Генриха Младшего из Фалеза в Англию, чтобы там, в Винчестере, его признали наследником короны. Там «юный король» принял клятву верности от английских баронов; однако ни его отца, ни его матери на этой церемонии не было. Быть может, чтобы не затмевать своим присутствием зарождающейся славы юного Генриха? Еще в Фалезе король сообщил Фоме Бекету о своем решении избрать его архиепископом Кентерберийским, примасом Англии. Генрих добился у папы Римского специального разрешения, поскольку Фома еще не был посвящен в священнический сан. 3 июня Фома стал архиепископом. Выбрав на это место своего вернейшего помощника и друга, Генрих надеялся связать монархию с английской Церковью и тем самым усилить свою власть над духовенством. Будущее покажет, как сильно он ошибался. Но в конце года, когда король решил вернуться в Англию вместе с Алиенорой, чтобы провести там праздники, он все еще был полон на этот счет радужных надежд. Плохая погода не позволила ему переправиться через Ла-Манш, и Рождество 1162 г. королевской чете с ее двором пришлось отмечать в Шербуре. В январе они отплыли из Барфлёра и прибыли в Саутгемптон, где их встретил Фома Бекет и юный Генрих.

Два года, 1163 и 1164, супруги провели в Англии. Генрих быстро понял, что новый архиепископ, до сего времени горячо защищавший интересы королевской власти, теперь яростно отстаивает интересы и привилегии Церкви, выступая против прав короля. Напряжение нарастало изо дня в день. К сожалению, мы ничего не знаем о том, какую позицию занимала Алиенора в конфликте, завершившемся убийством Фомы Бекета в его кафедральном соборе[174]. Все сказанное историками по этому поводу относится к области домыслов. Можно лишь удивляться тому, что такой скрупулезный исследователь, как Лабанд, принял во внимание случайные предположения Эми Келли о злопамятности Алиеноры, якобы не сумевшей смириться с растущим влиянием Фомы Бекета на ее мужа — это чувство и заставило ее встать на сторону короля в его борьбе против архиепископа и «ухаживать за супругом» вовсе не для того чтобы вернуть его супружескую верность, на которую она «уже и не надеялась», а для того чтобы он доверял ей, насколько это возможно, в политическом отношении[175]. Это двойное утверждение покоится на очень шатких основаниях.

Д. Д. Р. Оуэн выдвигает еще более рискованное предположение, утверждая, что Алиенора нашла в Бекете соперника, мешавшего ее чувствам к королю, но все же считала его достойным человеком. Вот почему, говорит он, «хотелось бы вообразить» (?!), что его убеждения вызывали у нее некоторую симпатию. Оуэн даже «вообразил», что этот конфликт мог сблизить Алиенору с ее детьми. «Нам не кажется чересчур фантастичной мысль, — добавляет Оуэн, словно желая исключить возражения, — о том, что Алиенора проводила ностальгические часы с юным Ричардом (тому было шесть лет), рассказывая ему истории о “солнечном крае, где он был зачат”». Но, заключает он справедливо, «мы никогда этого не узнаем»[176]. Однако, предпочтительнее было бы все же вообще ничего не утверждать по этому поводу.

В 1164 г. конфликт набирал силу. В то время как королева Алиенора путешествовала по Англии (она побывала в Винчестере, Солсбери, Мальборо и на острове Уайт), Фома Бекет отверг «Кларендонские постановления», в которых король утвердил свою власть над английской Церковью, лишив ее возможности апеллировать к Риму. Чтобы спастись от гнева короля, Фома нашел убежище при французском дворе. В ответ на просьбу послов английского короля не укрывать у себя Фому, «бывшего архиепископа Кентерберийского», низложенного королем, Людовик VII с нарочитой наивностью ответил:

«Как же так! Король судит прелата и низлагает его? Ужель возможно такое? Ведь я такой же король в своем королевстве, как английский король — в своем, и все же не в моей власти лишать сана даже самого мелкого клирика в моих землях»[177].

Между Плантагенетом и Капетингом вновь вспыхивает конфликт, тем более что в том же 1164 г. Людовик подкрепил свой союз с домами Блуа-Шампань посредством брачных союзов Марии и Алисы, двух дочерей Алиеноры. Женившись же на Адели Шампанской, король окончательно упрочил этот союз, в результате которого, кстати, он стал шурином своих собственных дочерей. В 1165 г. по ряду причин распря с Генрихом еще более осложнилась. Надо сказать, что Алиенора была косвенно замешана в этом деле. В начале мая Генрих II, находившийся в Нормандии, велел ей вместе с сыном Ричардом и дочерью Матильдой отправиться в Руан. Вскоре он покинул их, отправившись на войну с Уэльсом, после чего вернулся в Лондон и провел Рождество 1165 г. в Оксфорде. Алиенора осталась на континенте. В скором времени она обосновалась в Анжере, где в октябре на свет появилась ее последняя дочь Жанна. В это время ее первому супругу Людовику VII наконец-то повезло: двумя месяцами ранее, 22 августа, его третья жена Адель подарила ему сына, о котором он так долго молил небеса. Хронисты рассказали, с какой радостью воспринял эту весть парижский люд, а король дал выход своей радости и облегчению в следующей хартии:

«Я, Людовик, милостью Божьей король франков. С давнего времени единственным и сильным желанием всего королевства было, чтобы Господь в своей доброте и милосердии своем даровал нам наследника, способного принять скипетр и управлять королевством после нас; и сие горячее желание, заключавшееся в том, чтобы Бог пожаловал нам отпрыска лучшего пола, выражали и мы, устрашенные обилием имевшихся у нас дочерей. Поэтому, получив сего желанного наследника, мы, будучи преисполнены блаженства и радости, благодарим Бога. Поскольку неизбывное ликование проникло в самую глубь сердца нашего, когда узнали мы о сем событии, позаботились мы вознаградить гонца, принесшего нам эту новость. А посему говорим мы ныне живущим и всем, кто после нас останется, что Ожье, сержанту королевы, поспешившему объявить нам о рождении сына, в силу великой радости, вызванной столь желанной вестью, дали мы три мюи пшеницы[178], ему и его наследникам, <чтобы получал он их> ежегодно с нашего гумна Гонессы, в Сен-Реми. Дабы утвердить этот дар, приказали мы, чтобы он был подтвержден письменно, скреплен нашей печатью и подписан нашим именем»[179].

Это чуть ли не чудесное рождение наследника убедило Людовика сохранять твердую позицию в отношении своего соперника Плантагенета и не лишать поддержки Фому Бекета. Последний надеялся также на помощь или хотя бы посредничество Алиеноры, которая к этому времени, вероятно, уже начинала отдаляться от своего супруга — в силу разных причин, к которым еще вернемся. Французский король, архиепископ Руанский и папа Римский надеялись также уладить этот вопрос при посредничестве «императрицы Матильды», победившей свою болезнь[180]. В конце июля Иоанн Солсберийский сообщил Фоме Бекету о шагах, предпринятых в этом направлении графом Фландрским Филиппом Эльзасским, который делал это по просьбе Алиеноры и императрицы Матильды[181].

Но в Анжере Алиенору окружали ее пуатевинские советники, в том числе ее дядя Рауль де Фе, часто не ладивший с духовенством, чьи интересы хотел защитить Фома Бекет: действительно, десятью годами ранее Рауль был отлучен от церкви за то, что нарушил права монастыря Св. Радегунды в Пуатье, а три года назад ограбил приорство Олерон. В письме, отправленном Фоме Бекету в начале августа 1165 г., епископ Иоанн Пуатевинский лишил последнего всех иллюзий: Фома не добился от Алиеноры ни поддержки, ни совета, ни заступничества:

«<…> Но мы желаем уведомить вас о том, что от королевы вам не стоит ожидать ни помощи, ни совета, особенно с тех пор, как она полностью доверилась Раулю де Фе, который, по своему обыкновению, не дает нам покоя. Каждый день на свет является множество составляющих указаний, кои могут придать некоторый вес позорящим вещам, оставшимся в нашей памяти»[182].

Возможно, под «позорящими вещами» подразумевалось антиклерикальное поведение Рауля де Фе, но что имелось в виду под этими новыми «указаниями», добавившимися к оскорблениям? Некоторые историки не колеблясь предположили, что в этом кроется намек на предосудительные отношения Алиеноры со своим дядей Раулем, как ранее с другим дядей Раймундом, — или, по крайней мере, это намек на слухи об их отношениях. Д. Д. Р. Оуэн, например, говорит о том, что подобные слухи в те времена действительно существовали, но поверить в них сложно, «поскольку королева была тогда беременна»[183]. Правда, такой довод не кажется нам убедительным. В самом деле, Алиенора родила Жанну в октябре, но ничто не указывает на то, что слухи о ее предосудительных отношениях ходили именно в этот период времени. На наш взгляд, гораздо важнее установить их природу, нежели время их появления, но о них нам ничего не известно, и намек остается темным.

Алиенора оставалась в Анжере вплоть до весны 1166 г. Пасху Генрих и Алиенора провели там вместе. Укрепив границы Англии и Уэльса, Генрих II вернулся в Нормандию к началу поста. В Фалезе он собрал войско, намереваясь отправиться в поход против бретонцев и жителей Ле-Мана. Причины поспешного возвращения короля уточняет Роберт де Ториньи: приказы королевы не выполнялись, намечался бунт. Чтобы подавить сопротивление, Алиеноре пришлось позвать на помощь супруга. Это одно из редких упоминаний об одной из ее политических неудач в регионе, который, правда, не входил в ее наследные земли — она управляла им по поручению и от имени своего мужа. В силу этого замечание аббата Мон-Сен-Мишеля заслуживает внимания — к тому же он дает представление о том, как Генрих обращался с мятежниками: воспользовавшись мятежом, он вступил во владение Бретанью от имени своего сына Жоффруа, вынудив герцога Конана отдать ему в жены свою дочь. Так Бретань еще больше втягивается в орбиту влияния Плантагенетов:

«До этой переправы короля <через Ла-Манш> сеньоры Мана и Бретани почти не слушались приказов королевы; поговаривали, что они поклялись защищать друг друга, если кто-либо нападет на них. Король обошелся с ними, как и с их замками, в своей обычной манере: собрав почти все свои войска, он осадил замок Фужер, взял его и разрушил до основания, после чего устроил брак своего сына Жоффруа с Констанцией, дочерью Конана, графа Бретонского <…>. Граф Конан уступил королю, выступавшему, если можно так сказать, от имени своего сына, все свое герцогство Бретань, кроме графства Гингам <…>. В Туаре король принял оммаж, который принесли ему почти все бароны Бретани. Затем он отправился в Редон, столицу Бретани и, взяв его в свое владение, стал хозяином всего герцогства»[184].

Затем Генрих отправился помолиться в Мон-Сен-Мишель: там ему изъявил свою покорность Вильгельм I, король Шотландии, и епископ острова Мэн. Некоторые бретонские правители, графы Ваннский и Леонский, отказавшись подчиниться, уехали просить защиты у короля Франции, из-за чего напряженность в отношениях королей, уже разошедшихся в вопросе насчет Фомы Бекета, еще более возросла.

Именно в ходе этого пребывания короля подле Алиеноры, в Анжере, был зачат их последний ребенок. На этот раз Генрих остался на континенте, тогда как Алиенора — по неизвестным нам причинам — осенью вновь пустилась в плавание через Ла-Манш: Иоанн появился на свет в Англии, вероятно, в Оксфорде, вскоре после Рождества 1166 г. Генрих же провел большую часть своего времени в Нормандии, а затем в Пуатье, где он отметил Рождество с сыном Генрихом. Согласно Марион Мид-Фацингер, в Анжере Алиенора якобы узнала о продолжительной связи своего мужа с молодой и красивой Розамундой Клиффорд, которую король, ни от кого не таясь, поселил в своем дворце Вудстоке. Тогда, желая побольше разузнать о произошедшем, королева покинула Генриха и уехала в Оксфорд[185]. Однако это всего лишь домыслы.

К области домыслов, только еще более невероятных, следует отнести и мнение такого хорошего историка, как Э. Р. Лабанд. Согласно ему, Алиенора давно знала о неверности мужа, известного своими похождениями. Но открытая и даже демонстративная связь короля с Розамундой Клиффорд привела к тому, что Алиенора возненавидела супруга и захотела отомстить ему в сфере политики. Совершенно справедливо не принимая в расчет поздние легенды, превратившие Розамунду в невинную жертву сварливой мегеры или фурии Алиеноры, исследователь тем не менее делает поспешный вывод: «Месть Алиеноры состояла не в том, чтобы убить Розамунду. Она поступила лучше: подняла восстание в Пуату»[186]. Это утверждение базируется на двух неоспоримых фактах, между которыми, однако, может и не быть причинно-следственной связи. К тому же связь Генриха с Розамундой, если верить Гиральду Камбрийскому (правда, мы знаем, насколько он зол на язык), становится очевидной после мятежа и пленения Алиеноры[187]. Возможно — и даже вполне вероятно, — что королева на самом деле питала недобрые чувства к своему неверному супругу, однако ничто не позволяет нам утверждать (как, впрочем, и отрицать), что причиной, побудившей Алиенору подстрекать своих сыновей к бунту против их отца, оказалась очередное любовное похождение Генриха II. Конечно, мы можем констатировать, что с этого времени супруги охладевают друг к другу, но все же крайне сложно допустить то, что враждебное чувство Алиеноры, заставившее ее через несколько лет восстать вместе со своими сыновьями против супруга, базировалось исключительно на супружеской ревности.

1167 г. ознаменовался возобновлением военных действий из-за Оверни и графа Тулузского, который в конце концов расторг брак с сестрой Людовика VII Констанцией и сблизился с Генрихом II. В Вексене, предмете вечного раздора английского и французского королей, царил разбой, сменяющийся военными набегами. Нам ничего неизвестно об участии в этих событиях Алиеноры, как нет у нас и четких указаний на ее личное вмешательство в дело Фомы Бекета, еще более отравившее отношения между Генрихом II и Людовиком VII. Некоторые историки, удивленные этим фактом, спрашивали себя, было ли решение Алиеноры оставаться в стороне ее собственным или же она устранилась по приказу короля[188]. Но были ли у нее веские причины для того, чтобы вмешиваться лично?

В то время как Алиенора в Англии присматривала за королевством своего мужа, Генрих II воевал в Аквитании, герцогстве своей жены. В очередной раз ему пришлось столкнуться с неповиновением некоторых баронов, в частности, Гильома Тайефера, которого поддерживал король Франции, и, вскоре после Пасхи, графа Оверньского. Несколько военных операций, перемежающихся короткими перемириями, проходят и в Вексене. В августе Генрих подавил очередной мятеж бретонцев, возглавленный графом Ваннским: он разрушил Жослен и завладел Ванном, Оре и Динаном. Военному успеху сопутствует успех дипломатический: под давлением Плантагенета папа Римский, к великому огорчению Людовика VII, признал брак Жоффруа с Констанцией Бретонской действительным, хотя дети и состояли в родстве, запрещенном Церковью для брака. Единственное, что омрачило жизнь Плантагенету, — смерть «императрицы Матильды», наступившая в сентябре[189]. Король оставался на континенте до конца года. О присутствии Алиеноры на погребении не упоминается; вероятно, она присоединилась к королю в Аржантане, где на Рождество они собрали свой двор. Во время своего пребывания в Англии королева готовила приданое для своей дочери Матильды, которую она проводила до Дувра, где передала одиннадцатилетнюю невесту послам ее будущего мужа, герцога Саксонского Генриха Льва. Об этих «свадебных расходах» свидетельствуют казначейские списки.

1168 г. снова прошел под знаком новой волны мятежей в Пуату. Бароны, начиная с графа Ангулемского, не желали подчиняться королю, который намеревался установить в регионе централизованный феодальный режим по нормандскому образцу, не соответствующий законам и обычаям Аквитании. Возможно, мятежных баронов также раздражало то, что Генрих II разместил на местах своих людей из числа мирян и духовенства. Ответ короля последовал незамедлительно. Если верить автору «Истории Вильгельма Маршала», Генрих только что вернулся в Англию, как до него дошла новость о вспыхнувшем восстании. Он пересек Ла-Манш с Алиенорой и баронами, в числе которых был один из преданных ему людей, Патрик, граф Солсбери. Высадившись в Барфлёре, они побывали в Кане, Лизьё и Руане, прежде чем отправиться в Пуату. Во главе армии наемников Генрих разрушил множество замков мятежников (в том числе и замок Лузиньянов), огнем и мечом прошелся по их землям и, оставив свои гарнизоны в нескольких стратегически важных крепостях, возвратился в Пуатье. Затем, решив отправиться на переговоры с королем Франции, он оставил Алиенору управлять в его отсутствие, дав ей в помощь Патрика де Солсбери. Задача была нелегкой, поскольку бунтовщики не были побеждены и оставались на свободе.

В преддверии Пасхи Алиенора в сопровождении Патрика отправилась в Пуатье. В пути ее небольшой, плохо вооруженный эскорт попал в засаду, устроенную Жоффруа де Лузиньяном. Патрик сделал все, что было в его силах, защищая королеву, которой удалось бежать и укрыться в окрестном замке; в бою граф Солсбери погиб, приняв смерть от предательского — «на пуатевинский манер», как тогда говорили, — удара мечом в спину. Его юный племянник Вильгельм Маршал, желая отомстить за своего дядю, сражался, как лев, впервые явив образец рыцарской доблести, впоследствии принесшей ему славу и обеспечившую социальное продвижение. Окруженный, Вильгельм прижался спиной к изгороди, чтобы сражаться лицом к лицу со своими врагами; но, как и дядю, его ранили в спину, нанеся удар сквозь изгородь. Опасно раненного Вильгельма взяли в плен. Тем не менее, он выздоровел, и Алиенора (которую, по словам Д. Д. Р. Оуэна, «по-прежнему привлекали доблестные юноши»[190]) приказала освободить его, отдав за него выкуп. Чтобы вознаградить Вильгельма за отвагу, королева пожаловала ему коней, доспехи, деньги и красивое платье, «ибо она была бесстрашна и учтива», замечает биограф героя[191]. Вильгельм Маршал, известный сегодня благодаря произведению, которое посвятил ему Жорж Дюби[192], станет наставником Генриха Младшего: он будет обучать сына Алиеноры рыцарскому мастерству, сопровождая и защищая его на турнирах. Впоследствии его обвинят в обольщении королевы Маргариты Французской, супруги юного короля; но, восстановив свою репутацию благодаря отваге, позднее он станет регентом Англии подле Алиеноры. Легенда, появившаяся в позднее время, утверждает даже, что он был одним из любовников королевы — возможно, такое утверждение появилось на свет вследствие смешения двух образов, жены Генриха II и жены ее сына Генриха Младшего.

В этом году супругу Алиеноры пришлось столкнуться с целой вереницей восстаний, которые более или менее открыто поддерживал король Франции. Прежде всего это было восстание пуатевинцев; затем, мятеж бретонцев — в частности, виконта Одона де Пороэ, отказавшегося принести королю оммаж и обвинившего его в том, что тот обесчестил его дочь, когда годом ранее удерживал ее в заложницах. Сурово наказав бунтарей, Генрих выступил против Людовика: он организовал несколько нападений, которые, впрочем, не увенчались особым успехом. Несмотря на взаимную вражду, оба короля не желали решающего столкновения и намеревались закончить дело переговорами: было заключено перемирие; встречу для восстановления мира назначили на начало следующего года. Итак, Генрих и Алиенора могли спокойно отметить рождественские праздники, однако провели они их, вероятно, не вместе: Генрих собрал свой двор в Аржантане, но у нас нет уверенности в том, что к нему присоединилась и Алиенора. Возможно, она осталась в Пуатье.

Намеченная встреча двух королей состоялась в Монмирайе 6 февраля 1169 г. Генрих прибыл на нее с тремя сыновьями. Король Франции признал завоевания Плантагенета в Бретани и отказался поддерживать пуатевинских и бретонских баронов, которых Генрих пообещал простить. Данного слова он не сдержал: спустя несколько недель, добравшись до Аквитании, он подчинил себе нескольких бунтовщиков, в том числе графа Ангулемского Гильома Тайефера и Робера де Сейака; Робера король приказал заковать в кандалы и оставил умирать голодной смертью, если верить хронисту Жоффруа де Вижуа[193]. Своими карательными операциями в Аквитании Генрих ясно дал понять, что пока не намерен отдавать Ричарду (который, действительно, еще слишком молод) власть в герцогстве, за которое тот принес французскому королю оммаж. Генрих Младший получил в Монмирайе скорее почетный, нежели действенный титул сенешаля Франции; став вассалом Капетингов по Нормандии, он также принес оммаж за Анжу и Бретань, которую его брат Жоффруа в будущем должен был держать от него.

Итак, казалось, что по договору в Монмирайе Генрих Младший становился наследником всех континентальных владений Плантагенетов, кроме Аквитании — земель Алиеноры, пожалованных Ричарду, за которые он принес оммаж королю Франции. Договор был скреплен очередным брачным проектом между двумя королевскими домами: Ричард был помолвлен с Аэлисой, сестрой Маргариты. На этой встрече присутствовал и Фома Бекет, и какое-то время была надежда, что он помирится с королем Англии, своим бывшим другом, ставшим самым непримиримым его врагом. Но Фома согласился лишь принести королю клятву верности во всем, «за исключением чести, коей он обязан Господу». Такая ограничительная формулировка клятвы вывела Генриха из себя, и Фоме снова пришлось прибегнуть к покровительству короля Людовика. Отныне английскому королю все явственней грозило отлучение от церкви, а его королевству — интердикт.

Пока Алиенора, вероятно, оставалась в Пуатье (у нас нет никаких указаний на ее присутствие в другом месте), Генрих с мечом в руках отправился «умиротворять» Гасконь. В марте 1169 г., когда его десятилетний сын Жоффруа принял оммаж от бретонских вассалов, он все еще находился в Аквитании. Король так и не вернулся к Алиеноре в Пуатье: в августе он появился в Анжере, а затем уехал в Нормандии — в Домфроне он безуспешно встречался с послами папы Римского. Конфликт с Фомой Бекетом продолжался, но к концу года казалось, что он близок к разрешению. 18 ноября Генрих сделал первый шаг: он увиделся на Монмартре с французским королем, прибыв на встречу под предлогом паломничества к мощам Св. Дионисию в Сен-Дени. Короли вели переговоры в присутствии Фомы, и на этот раз примирение должно было состояться, поскольку Генрих не стал требовать от Бекета клятвы безоговорочной верности. Но когда архиепископ попросил короля обменяться с ним поцелуем мира, жестом ярко символическим, тот отказался — под предлогом того, что он когда-то публично поклялся никогда не делать этого. Фома настаивал и конфликт возобновился — к великому сожалению Плантагенета, желающего миропомазать и короновать на трон Англии своего сына Генриха Младшего. Ведь миропомазание и коронование, согласно обычаю, были прерогативой архиепископа Кентерберийского, примаса Англии. К тому же Генрих II должен был действовать как можно скорее, пока интердикт не был наложен на королевство. Тогда король попытался изолировать Бекета от его сторонников в Англии и добиться того, чтобы Генриха Младшего короновал соперник Фомы, архиепископ Йоркский. На Рождество 1169 г. король вместе с сыном Жоффруа собирал свой двор в Нанте. Присутствовала ли на празднестве Алиенора? Возможно, но ничто этого не доказывает.

Действительно, о деятельности Алиеноры на протяжении всего этого года почти ничего не известно. Считается, что именно в это время она обзавелась собственным двором в Пуатье, окружила себя трубадурами, поэтами и просвещенными людьми, чтобы вокруг нее царили «куртуазные нравы», и покровительствовала искусствам и словесности; она учредила «суды любви», на которых она вместе с дочерью Марией, опираясь на свою власть и свой опыт, выносила приговоры, основываясь на правилах куртуазной любви, о которой столько говорилось в кансонах, лэ и романах того времени. Если верить Андрею Капеллану, поведавшему нам о них (или их выдумавшему?), один из таких приговоров основан на следующем постулате: любовь в супружеском союзе невозможна, ибо брак — это принуждение. Следовательно, любовь может быть только прелюбодеянием. Легенда об Алиеноре во многом основывается на рассказах об этом пуатевинском дворе, хозяйка которого, опираясь на любовный опыт прошлого — личный и своего деда Гильома Трубадура, — способствовала проникновению куртуазных нравов в литературу, нравы и психологию. Сегодня мало кто верит в существование «судов любви»: присутствие в то время при пуатевинском дворе Марии Шампанской считается крайне маловероятным[194], а само свидетельство Андрея Капеллана — очень спорным. Не менее спорным, как мы увидим далее[195], оказывается и покровительство Алиеноры в области искусств и литературы. Эту гипотезу необходимо было «демифологизировать», однако возможно и то, что некоторые исследователи зашли в этом стремлении слишком далеко. Остается лишь тщательно изучить связи Алиеноры с куртуазной и рыцарской литературой, в которой можно найти немало аналогий с королевой, и сложно считать их случайными. Во второй части книги мы еще вернемся к этому вопросу.

Помимо этого, историков интересует поведение Алиеноры в роли матери. Находились ли ее дети, особенно младшие, вместе с ней при дворе Пуатье? Не забросила ли их Алиенора в угоду собственным политическим амбициям? Период 1169–1173 гг., по общему мнению, был решающим временем в ее взаимоотношениях со своими детьми, особенно с сыновьями. До сего времени Генрих II и Алиенора вели отнюдь не оседлый образ жизни: они постоянно находились в движении, перемещаясь от замка к замку, не раз пересекая Ламанш. Алиенора отправлялась в путь с одним или двумя своими детьми, но никогда не брала с собой все семейство. Что же произошло после 1169 г.? Прежде всего отметим, что Алиенора не «осела» в Пуатье: она по-прежнему проводила много времени в поездках по Аквитании, Анжу или Нормандии[196]. Конечно, в этот период с ней чаще, чем когда-либо, были ее дети: так обстояло дело (по крайней мере, от случая к случаю) с Генрихом Младшим и Жоффруа с их женами и невестами. В период с 1168 по 1172 гг. Алиенора доверила воспитание своих младших детей, Иоанна и его сестры Жанны, монахиням Фонтевро. Какие «негативные» последствия могли проистекать из такого отношения этой супружеской четы к своим детям?

Напомним, что обычной практикой в аристократических семействах было доверять детей кормилицам, женить их в юном возрасте и отдавать их под охрану в семьи их будущих свойственников. Чаще всего в союзные семьи для воспитания отправлялись сыновья. Конечно, такое преждевременное удаление из семьи не соответствует современным нормам семейной и детской педагогики или психологии, но в то время оно было принято повсеместно, а потому не стоит ставить его в упрек Алиеноре. А. Р. Браун считает, что подобная эмоциональная изоляция, возникавшая чаще всего вследствие политических амбиций родителей, могло оказать гибельное воздействие на формирование личности Жанны и главным образом Иоанна. Именно этим и можно было бы объяснить его переменчивый нрав, склонность к паранойе, моральный оппортунизм и т. д.[197]

Наоборот, Р. В. Тернер полагает, что негативное воздействие оказала в этом случае вовсе не преждевременное расставание детей с родителями, считавшаяся нормой в ту эпоху, а напряженная атмосфера вражды и зависти, царившая в семействе Плантагенета[198]. Алиенора проявляла интерес к своим сыновьям исключительно в той мере, в какой они были способны проявить себя в политической сфере. Таким образом, она способствовала установлению вражды между отцом и сыновьями, стараясь упрочить их власть, особенно власть ее любимца Ричарда, а затем Иоанна. Заметим, однако, что подобная напряженная атмосфера царила, без сомнения, при дворе Генриха II или при пуатевинском дворе Алиеноры, но не в стенах монастыря Фонтевро; исходя из этого, следовало бы предположить, что королева сделала правильный выбор, держа своих младших детей в отдалении от двора. Уместен такой психологический анализ или нет, факт остается фактом: на протяжении всей своей жизни дети Плантагенета были в большей степени привязаны к матери, чем к отцу. Отнюдь не к ней они питали недобрые чувства.

В 1170 г. вражда между супругами еще не проявилась в полной мере, но теперь они редко бывали вместе. Кажется, что и он, и она целиком посвятили себя заботам об упрочении наследования, в чем, бесспорно, сыграла свою роль болезнь короля. Тем не менее Генрих по-прежнему придерживался своей политики матримониальных союзов: он отдал свою дочь Алиенору в жены кастильскому королю Альфонсу VIII и вел переговоры насчет брака Иоанна с дочерью графа де Морьена, а также насчет брака Жанны с Вильгельмом Сицилийским. Иными словами, его «европейские амбиции» простирались на юг. Чтобы упрочить династическую непрерывность, он хотел как можно скорее провести коронацию Генриха Младшего, давно отложенную из-за ссоры короля с архиепископом Кентерберийским. В конце концов Генрих решил обойтись без Бекета: в конце февраля он отплыл из Барфлёра и, чудом избежав шторма, в котором сгинул один из его кораблей, сошел на берег в Портсмуте[199]. Тотчас же он велел закрыть порты по обе стороны Ла-Манша, дабы ни один запрет, исходящий от Церкви, не достиг английского берега. В Нормандии те же меры приняла Алиенора.

Сам Генрих Младший по-прежнему оставался при матери, в Кане. На Пасху Алиенора и Ричард собрали пышный двор в Ньоре — там ее сын принял клятву верности у баронов Пуату. Затем вместе с Ричардом королева проехала по всей Аквитании, словно речь шла о передаче сыну власти над герцогством с согласия и поддержки матери. В это время Генрих занимался спешной подготовкой к коронованию и миропомазанию: эта торжественная церемония состоялась 14 июня в Вестминстере. Сначала король посвятил Генриха Младшего в рыцари, после чего последовало миропомазание и коронация, проведенные архиепископом Йоркским, который проводил церемонию за и вместо архиепископа Кентерберийского. Вместе с баронами Генриху удалось собрать также нескольких английских прелатов.

Какую роль играла Алиенора в деле, восстановившем друг против друга Генриха II и архиепископа Кентерберийского, который сделал все, чтобы помешать коронации Генриха Младшего? Если верить Вильгельму Маршалу, именно Алиенора посоветовала супругу короновать их старшего сына и добиться того, чтобы английские бароны принесли ему оммаж[200]. У нас нет никаких оснований полагать, что она не желала этого коронации, придавшей больший вес ее старшему сыну во вред мужу, от которого она явно отдалилась; к тому же коронация позволила бы одновременно действовать в том же направлении в Аквитании во имя Ричарда. Следовательно, для Алиеноры было бы логично устранить препятствия, которые могли бы встать на пути ее старшего сына к королевскому венцу.

Недавно изданная переписка Фомы Бекета позволяет нам более точно узнать о том, как королева действовала в сложившейся ситуации. В мае 1170 г. Бекет отправил послания всем английским епископам, запрещая им принимать участие в коронации[201]. В том же месяце он написал епископу Рожеру Ворчестерскому, готовому отправиться в Англию, повелев тому сделать все возможное, чтобы помешать этой церемонии: Бекет попросил его использовать для этой цели письменный запрет папы[202]. Но когда Рожер, добравшись до Дьеппа, собрался отплыть в Англию, его остановил приказ королевы и коннетабля Ричарда де Омма: ни одно судно не должно было покинуть порт[203]. Активное участие Алиеноры в проекте короля, как кажется, свидетельствует о ее согласии, по крайней мере, с таким политическим расчетом: она желала, чтобы ее сын Генрих Младший получил доступ к королевской власти, и, если возможно, к фактической власти в Англии, а Ричард был бы признан герцогом Аквитании.

О негласном согласии королевы и значимости той роли, которую она сыграла в этом деле, сообщает автор письма, отправленного Фоме Бекету за неделю до коронации. Его отправитель — друг архиепископа, находившийся в Нормандии; порой его отождествляют с мэтром Эрнульфом, который был хранителем его печати. Он сообщил Фоме об отплытии молодого Генриха в Англию. Вскоре его должны короновать, если только Бог не откроет пути по морю тем, кто пожелает его пересечь, и не парализует руку архиепископа Йоркского — или же если архиепископу не помешает каким-нибудь дипломатическим способом король Франции. Другого способа воспрепятствовать этому не существует, поскольку гонцы, которым надлежало доставить в Англию весть об отлучениях и запрете понтифика, так и не смогли переплыть Ла-Манш из-за приказа короля, приведенного в исполнение Алиенорой. Остается лишь один шанс на успех. Генрих Младший отправляется в Англию один. Его юная супруга Маргарита, «словно покинутая, если не сказать, разведенная», остается с Алиенорой в Кане и будет находиться там до тех пор, пока королева не получит «радостной вести» о короновании сына. Итак, дочь короля Франции коронована не будет. Разве не может такое пренебрежение к ней побудить короля Людовика действовать? Отменить эту церемонию может только посольство с протестом, отправленное к Алиеноре, пишет автор письма к Фоме Бекету[204]. Итак, королева принимала в этом деле самое активное, а отнюдь не незначительное участие.

Историки задаются вопросом, какие причины побудили Генриха оставить Маргариту под охраной королевы в Нормандии — ведь в таком случае коронование его сына наносило двойное оскорбление — как архиепископу Кентерберийскому, так и королю Франции. Ни одна из выдвинутых гипотез не кажется убедительной. Когда Генрих II возвратился после церемонии в Нормандию, на пути в Фалез он встретил своего кузена, епископа Рожера Ворчестерского — того самого епископа, который по просьбе Фомы Кентерберийского тщетно пытался пересечь Ла-Манш, чтобы доставить королю папское послание с запретом короновать сына. Знал ли Генрих о том, что было поручено епископу? Мог ли он не ведать о приказе королевы, запрещающем любому судну отправляться в Англию? Король осыпал Рожера Ворчестерского упреками за то, что тот не присутствовал на коронации, «как то велел ему королевский приказ»! Что это — двуличность или ирония?

Об этом диалоге поведал Вильгельм Фиц-Стефан, панегирист Фомы Бекета, которого, впрочем, нельзя считать беспристрастным свидетелем. Однако если эта беседа — не плод фантазии автора, то из нее можно понять, каков был характер Генриха и каково было отношение обоих собеседников к Алиеноре. Рожер начал оправдываться: он не появился на церемонии лишь потому, что королева и Ричард де Омм его остановили. Генрих вышел из себя, словно не веря тому, что королева могла отдать подобное приказание, столь противоречившее его воле: «Как же так! Королева сейчас в Фалезе, вместе с моим коннетаблем Ричардом де Оммом. Не осмелитесь ли вы утверждать, что они помешали вам отплыть в Англию вопреки моему приказу?» Епископ дал крайне учтивый ответ, чтобы отстоять свою точку зрения и в то же время выказать почтение Алиеноре; он не желал, чтобы из-за него она оказалась в затруднительном положении, и в то же время не хотел открыто ставить под сомнение слова короля:

«Я никоим образом не осуждаю королеву. Ежели она утаит от вас истину из уважения к вам или из-за страха пред вами, то ваш гнев, обращенный на меня, лишь возрастет. Но ежели она скажет вам правду, ваше негодование обратится на нее. А я предпочту скорее сломать ногу, нежели узнать, что из-за меня эта благородная дама услышала от вас хотя бы одно суровое слово»[205].

У короля Людовика не было времени (или желания) обращаться к Алиеноре, и коронация прошла без Маргариты. Но вражда между королями вспыхнула с новой силой, когда 20 июня они встретились в Фретевале, в присутствии Фомы, чтобы попытаться устранить затруднения. На следующий день Генрих проявил добрую волю: он вернул Фоме Бекету его имущество, конфискованное в Англии, и пообещал обеспечить ему свободу и безопасность на английской земле. Затем он пошел на новую уступку: архиепископ Кентерберийский сможет провести второе коронование Генриха Младшего, и на этот раз коронована будет и Маргарита. Тем не менее Генрих по-прежнему не даровал Фоме поцелуй мира, которого тот от него ждал. Поэтому архиепископ не спешил доверять Генриху: он вернется в Англию только в ноябре — и встретит там свою смерть.

В сентябре 1170 г. Генрих II, находясь у Байё, внезапно заболел. Если верить Роберту де Ториньи, болезнь была серьезной; король, считая, что его дни сочтены, приступил к своего рода «дарению-разделу», подтверждая предшествующие соглашения, о чем нам рассказывает Рожер Ховденский:

«Затем, после этой встречи <во Фретевале, неподалеку от Вандома>, Генрих-отец отправился в Нормандию. В Ламот де Жер <Мотам Жерни, рядом с Байё> он тяжело заболел и разделил свои земли между сыновьями: своему сыну Ричарду он отдал герцогство Аквитанское и все земли, полученные им от его матери Алиеноры; своему сыну Жоффруа он пожаловал Бретань, которую он получил от Констанции, дочери Конана, с согласия Людовика, короля Франции. Своему сыну Генриху он дал Нормандию и все земли, коими владел его отец Жоффруа, граф Анжуйский. И сделал он так, чтобы три сына его стали вассалами Людовика, короля Франции. А своему сыну Иоанну, который был еще слишком мал, он дал графство Мортен. По истечении долгого времени король Генрих-отец оправился от болезни и отправился в паломничество к храму Св. Марии в Рокамадуре.»[206].

Действительно, Генрих исцелился — благодаря молитвам монахов, согласно Роберту де Ториньи. Затем — либо для того, чтобы помолиться[207], либо, по мнению Рожера Ховденского, чтобы возблагодарить Бога за исцеление, — в конце сентября он отправился в паломничество в Рокамадур, хотя в книге о «чудесах Рокамадура» об этом не упоминается[208]:

«<…> Он поручил епископам, графам и баронам, находившимся рядом с ним во время его болезни, перевезти его останки для погребения в Гранмон, что поблизости от Сен-Леонара, в том случае, если он не сможет вылечиться. И он показал им хартию, которую составили монахи Гранмона насчет места его погребения, при выходе из зала капитула аббатства Гранмона, в ногах у гробницы основателя <…>. Но спустя некоторое время, как угодно было божественному провидению, он оправился от болезни и поспешил отправиться в окрестности Сен-Мишеля, к Св. Марии Рокамадурской. Завершив это паломничество, он вернулся в Анжер»[209].

Упомянутый акт о разделе, бесспорно, является следствием болезни Генриха. Его значение огромно, поскольку он свидетельствует о намерениях короля, совпадавшими в то время с пожеланиями Алиеноры. Он полностью соответствовал обычаям той эпохи о передаче наследства: Генриху, старшему сыну, доставалась английская корона и наследство с отцовской стороны; второй сын Ричард получал Аквитанию, наследство от матери; Жоффруа отходили бретонские земли, приобретенные путем брачного союза. Четырехлетний Иоанн был наделен куда хуже, чем его старшие братья, поскольку графство Мортен ему лишь обещали. Вот почему впоследствии Генрих попытается добавить к его наследству кельтские земли, завоеванные в Ирландии и Уэльсе. Пожелания Алиеноры были претворены в жизнь: ее любимец Ричард наследовал Аквитанию. Вскоре она решит упрочить этот акт передачи власти, отправившись вместе с Ричардом в очередную поездку.

В Рождество 1170 г. Генрих держал двор в Бюр-ле-Руа, неподалеку от Байё. Нельзя сказать точно, присутствовала ли там Алиенора. Ее сын Генрих Младший собрал свой собственный двор в Винчестере, Жоффруа тоже был в Англии; но где в этот момент находились королева и Ричард, неизвестно.

Конец года оказался бурным: Фома Бекет, поверив обещанию короля, вернулся в Англию и вновь приступил к обязанностям архиепископа Кентерберийского. Но его отношение к королевской власти ничуть не изменилось. Он даже отлучил от церкви архиепископа Йоркского и епископов, которые, выполняя приказ короля, приняли участие в коронации юного Генриха. «Старый король», не сумев сдержать свою ярость, произнес тогда слова, воспринятые несколькими рыцарями буквально: «Избавит ли меня кто-нибудь от этого попа?» Желая угодить королю, 29 декабря 1170 г. четыре рыцаря зверски умертвили архиепископа в его же соборе[210]. Фома тотчас же прослыл мучеником; на его могиле начали происходить чудеса, и не прошло и двух лет, как его канонизировали.

Ответственность за убийство была возложена на короля: несмотря на возражения Генриха и его скорбь, большинство хронистов считают его виновным. Генрих узнал о гибели архиепископа, будучи в Нормандии, неподалеку от Аржантана; он выглядел удрученным, в течение нескольких дней отказываясь встречаться с кем-либо. В своих письмах и через своих посланцев, он утверждал, что никогда не хотел смерти епископа. Со своей стороны французский король демонстрировал ужас от подобного убийства: он написал папе о том, насколько поразил его такой поступок, и уверял, что ждет неминуемой кары божьей; его родственник, архиепископ Сансский, тотчас же наложил интердикт на континентальные владения Плантагенета. И все же Людовик не разорвал мирного договора, заключенного в Монмирайе двумя годами ранее.

Со своей стороны Генрих сделал все, чтобы отсрочить папское отлучение: он много раз засвидетельствовал свое раскаяние, закончив, в результате, примирительным покаянием в Авранше. В начале 1171 г. король все еще находился в Бретани, укрепляя власть своего сына Жоффруа после смерти его зятя Конана. Затем Жоффруа последовал за отцом в Англию, откуда тот отправился в военную экспедицию в Ирландии и Уэльсе, ловко представив ее как «искупительный крестовый поход». Там король оставался по меньшей мере до конца года — на Рождество 1171 г. он собрал двор в Дублине.

Алиенора не имела никакого касательства к убийству Фомы Бекета и осталась от него в стороне. Ее отношения с Генрихом становились по меньшей мере сдержанными и эпизодическими. На протяжении этих двух лет королева ее более всего занималась передачей своего наследства Ричарду. В 1171 г. она вместе с сыном проехала по Аквитании в рамках своего рода «примирительного турне»; цель этой поездки также заключалась в том, чтобы приобрести реальную власть в регионе, отменив конфискации и карательные санкции, утвержденные Генрихом II. Затем, в Лиможе, мать и сын заложили первый камень монастыря, посвященного Св. Августину. В то время как молодой король Генрих праздновал Рождество в Бюре, собрав свой первый королевский двор (ему хотелось, чтобы это было помпезное событие и потому кроме прелатов и баронов он пригласил на общую трапезу всех рыцарей, которых звали Гильомами, — их было сто семнадцать!), Алиенора и Ричард пребывали в Лиможе, куда созвали своих аквитанских вассалов. В июне 1172 г. (правда, некоторые исследователи полагают, что эти события произошли годом ранее[211]) в Пуатье, в кафедральном соборе Св. Илария, Ричарду было официально пожаловано графство Пуату: архиепископ Бордо и епископ Пуатье вручили ему копье и стяг, символы герцогской власти. Чуть позже, в Лиможе, власть Ричарда над Аквитанией была закреплена при помощи еще одной церемонии, о которой рассказывает Жоффруа де Вижуа, бывший в те времена монахом аббатства Св. Марциала:

«В это время король Генрих Старый передал герцогство Аквитанское своему сыну Ричарду, согласно воле его матери. Таким образом, в Троицын день нового герцога, согласно обычаю, усадили на престол аббата в церкви Св. Илария в Пуатье. Бертран, архиепископ Бордоский, и Иоанн, епископ Пуатье, передали ему копье со стягом <…>. Позднее Ричард отправился в Лимож, где его встретили горожане, вышедшие крестным ходом. Ему вручили кольцо Св. Валерии и провозгласили новым герцогом»[212].