Держи марку!

– Хм, нет. Не совсем. Вовсе нет, – ответил юный жрец, который знал правильный ответ. – Непосвященному может так казаться со стороны, но, как ты и сказал, истинная сосисочность попадает напрямую к Оффлеру. Он, естественно, съедает дух сосисок. Мы же съедаем лишь их земную оболочку, которая, уж можешь мне поверить, обратится в пыль и прах в наших ртах.

– Тогда понятно, почему запах у сосисок всегда лучше, чем вкус, – сказал Мокриц. – Не раз это замечал.

Жрец был впечатлен.

– Ты богослов, господин? – спросил он.

– Я… работаю в смежной сфере, – ответил Мокриц. – Но веду я вот к чему. Если ты прочтешь это письмо, это будет равносильно тому, что сам Оффлер читает его, верно? Твоими глазницами дух письма вознесется к Оффлеру. А потом я отдам тебе сосиски.

Юный жрец в отчаянии огляделся. Час был слишком ранний. Когда твой бог, образно выражаясь, бездельничает, пока песочек у воды не прогреется, старшие жрецы тоже отсыпаются.

– Наверное, – сказал он нехотя. – Но лучше тебе дождаться дьякона Джонса…

– У меня времени в обрез, – сказал Мокриц. Повисла пауза. – Я принес медовую горчицу, – добавил он. – Идеально сочетается с сосисками.

Жрец внезапно оживился.

– Какой сорт?

– «Премиум Класс» госпожи Эдит Тараторкс, – Мокриц показал ему банку.

Глаза юноши загорелись. Он был низкого ранга и сосисок получал примерно столько же, сколько и Оффлер.

– Боже, это же дорого! – выдохнул он.

– Потому что тут есть нотки дикого чеснока, – сказал Мокриц. – Но, видимо, лучше мне дождаться…

Жрец выхватил у него банку и письмо.

– Нет, нет, я же вижу, что ты торопишься, – сказал он. – Сию же минуту все сделаю. Там, наверное, просьба о помощи?

– Да, я бы хотел, чтобы свет очей Оффлера и блеск зубов его просияли на моего сотрудника Толливера Гроша, который лежит в больнице леди Сибиллы, – сказал Мокриц.

– О да, – сказал служитель с облегчением. – Мы часто этим занимаемся…

– Также я бы хотел попросить сто пятьдесят тысяч долларов, – продолжил Мокриц. – Анк-морпоркские доллары, конечно, предпочтительнее, но и другие относительно твердые валюты тоже приемлемы.

Пружинистым шагом Мокриц возвращался на развалины Почтамта. Он отправил письма всем главным божествам: Оффлеру, Ому и Слепому Ио – и еще Анунайе, мелкой богине Вещей, Застрявших В Ящиках[9]. У нее не было своего храма, и ее дела вела внештатная жрица с Цепной улицы, но что-то подсказывало Мокрицу, что к концу дня Анунайе были уготованы великие дела. Он выбрал ее потому, что ему понравилось имя.

Примерно через час будет пора. Боги же работают оперативно, верно?

В сером утреннем свете Почтамт выглядел ничуть не лучше. Примерно половина здания осталась стоять. Крытый брезентом участок был небольшим и мокрым. Люди слонялись, не понимая, что теперь делать.

Сейчас он им расскажет.

Первым на глаза ему попался Джордж Агги, который бросился к нему, торопливо прихрамывая.

– Ужас-то какой, сэр, я примчался, как только… – начал он.

– Рад тебя видеть, Джордж. Как нога?

– Что? А, да все ничего, сэр. Светится в темноте, зато такая экономия на свечках. Что нам…

– Будешь моим заместителем, пока господин Грош в больнице, – сказал Мокриц. – Сколько почтальонов мы сможем собрать?

– Человек двенадцать, сэр, но что мы будем…

– Будем разносить почту, господин Агги! Вот что мы будем делать. Передай всем, что сегодняшнее специальное предложение – это гарантированная доставка в Псевдополис за десять пенсов! Остальные пусть помогают разбирать завалы. Вот и крыши немного осталось. Открываемся, как обычно. Даже лучше, чем обычно.

– Но… – слова подвели господина Агги, и он махнул рукой в сторону развалин. – Все это?

– Ни дождь, ни пламя, господин Агги! – отчеканил Мокриц.

– Этого в девизе не сказано, – сказал Агги.

– Завтра будет. А, Джим…

Возница устремился к Мокрицу, хлопая при ходьбе своим необъятным дорожным плащом.

– Это все чертов Позолот! – прорычал он. – Поджигать он удумал! Что мы можем для тебя сделать, господин фон Липвиг?

– Все еще готов везти почту в Псевдополис? – спросил Мокриц.

– Да, – сказал Джим. – Гарри с парнями вывели всех лошадей, как только учуяли гарь, так что всего одну карету потеряли. Мы поможем, не сомневайся, но Магистраль-то работает бесперебойно. Потратишь время впустую.

– Джим, с тебя – колеса, с меня – груз, – сказал Мокриц. – К десяти будет вам мешок.

– Ты как-то слишком уверен, господин фон Липвиг, – склонил голову набок Джим.

– Ангел явился ко мне во сне и говорил со мной, – сказал Мокриц.

Джим ухмыльнулся.

– Ангел, говоришь? Ну, тогда все понятно. Своевременная помощь в трудные времена, как мне тут рассказывали.

– И я того же мнения, – сказал Мокриц и поднялся в промозглую, закопченную дымом трехстенную нору, которой стал его кабинет. Он стряхнул со стула пепел, залез в карман и разложил на столе письмо от Дымящихся Гну.

Кто может знать наверняка, когда сломается та или иная башня? Только сотрудники компании, так? Или – скорее всего – бывшие сотрудники. Гм. Так это обычно и бывает.

Взять к примеру тот банк в Сто Лате. Ему бы никогда не удалось подделать их векселя, если бы жадный до денег сотрудник не продал ему старый банковский гроссбух со всеми нужными подписями. Хороший был день.

«Гранд Магистраль» не просто наживает себе врагов, а производит их массово. А теперь эти Дымящиеся Гну хотят помочь ему. Семафорные пираты. Подумать только, сколько секретов им известно…

Он прислушивался к бою часов: было уже без четверти девять. Что они придумали? Взорвать башню? Но там работают люди. Не будут же они…

– О, господин фон Липвиг!

Нечасто женщина прибегает к тебе в слезах и вешается на шею. С Мокрицем такого не было никогда. Теперь, когда это произошло, казалось обидным, что женщиной была госпожа Макалариат.

Она покачнулась и вцепилась в ошарашенного Мокрица, рыдая горькими слезами.

– О, господин фон Липвиг! – выла она. – О, господин фон Липвиг!

Мокриц просел под ее весом. Она с такой силой тянула его за воротничок, что Мокриц боялся не удержаться на ногах, а мысль оказаться застуканным на полу с госпожой Макалариат была… мыслью, которая не могла прийти в голову. Голова скорее взорвется, чем позволит себе такое.

В ее седых волосах была розовая заколка. На ней были нарисованы маленькие фиалки. Вид этой заколки в нескольких дюймах от лица Мокрица не на шутку беспокоил его.

– Ну, ну, госпожа Макалариат, успокойтесь, – пробормотал он, пытаясь сохранять равновесие за двоих.

– О, господин фон Липвиг!

– Да, госпожа Макалариат, – произнес он в отчаянии. – Что я могу…

– Господин Агги сказал, что Почтамт больше никогда не восстановят! Он сказал, лорд Витинари не даст денег! О, господин фон Липвиг! Я всю жизнь мечтала работать за прилавком Почтамта! Моя бабушка всему меня обучила, нас даже кормили лимонами, чтобы натренировать выражение лица! Я и дочку свою всему научила, у нее такой голос, что краска со стен слезает! О, господин фон Липвиг!

Мокриц лихорадочно искал, по чему бы ее похлопать, что бы не было промокшим от слез или вне рамок приличий. Он нашел плечо. Ему очень сильно не хватало Гроша. Грош знал, как справляться с такими вещами.

– Все будет хорошо, госпожа Макалариат, – успокоил он.

– А господин Грош, бедняжка! – прорыдала женщина.

– С ним все будет в порядке, госпожа Макалариат. Ты же знаешь, что говорят о больнице леди Сибиллы? Некоторые не умирают.

Как я надеюсь, что Грош в их числе, добавил он мысленно. Я без него пропаду.

– Все это так чудовищно, господин фон Липвиг! – сказала госпожа Макалариат, твердо вознамерившись осушить чашу отчаяния до последней капли. – Мы все окажемся на улице!

Мокриц взял ее за плечи и мягко оттолкнул от себя, пытаясь изгнать из воображения госпожу Макалариат, оказавшуюся на улице.

– А теперь послушай меня, госпожа Ма… как тебя по имени?

– Йодина, – всхлипнула госпожа Макалариат в платочек. – Отцу нравилось, как это звучит.

– Значит, так… Йодина, я твердо верю, что уже к вечеру у меня будут деньги на строительство, – сказал Мокриц. Вот она высморкалась и – да-да-да, фу-у – она кладет платок обратно в рукав кофты, боги мои…

– Да, господин Агги мне сказал, и люди говорят, сэр. Говорят, вы пишете письма богам и просите у них денег! Ох, господин фон Липвиг, не мне вам говорить, что боги не посылают людям денег!

– Вера моя крепка, госпожа Макалариат, – сказал Мокриц, выпрямляясь в полный рост.

– Моя семья поклоняется Анунайе на протяжении пяти поколений, сэр, – сказала госпожа Макалариат. – Мы ежедневно гремим ящиками и ни разу не получили ни одного железного, как говорится, доказательства – не считая моей бабули, которая нашла взбивалку там, куда якобы ее не клала, но мы считаем, что это чистая случайность…

– Господин фон Липвиг! Господин фон Липвиг! – закричал кто-то. – Говорят, клик-башни… ох, извиняюсь…

Последние слова прозвучали патокой.

Мокриц вздохнул и повернулся к ухмыляющемуся гостю, вставшему в обугленном дверном проеме.

– Да, господин Агги?

– Говорят, клик-башни снова не работают, сэр! На линии в Псевдополис! – сказал Агги.

– Какое несчастье, – сказал Мокриц. – Госпожа Макалариат, господин Агги, пойдемте, пора разносить почту!

В разрушенном зале собралась толпа. Как успел заметить Мокриц, горожане с энтузиазмом принимали все новое. Почта, конечно, была старой – такой старой, что волшебным образом она стала опять новой.

Мокриц спустился по лестнице под бурные приветствия толпы. Зрелище, всегда подавай им зрелище. И Анк-Морпорк будет аплодировать.

Мокриц потребовал стул, встал на него и сложил ладони лодочкой.

– Дамы и господа! Специальное предложение! Почтовые отправления в Псевдополис со скидкой! Всего три пенса! Три пенса! Карета выезжает в десять. А если чьи-то клики застряли у наших многострадальных коллег на «Гранд Магистрали» и вы хотите получить их обратно, доставим бесплатно!

Это вызвало еще большее оживление, и часть людей отделилась от толпы и убежала.

– Почтамт, дамы и господа! – проорал Мокриц. – Мы доставляем!

Последовало бурное одобрение.

– Хотите узнать кое-что интересное, господин фон Липвиг? – подбежал к нему Стэнли.

– Что же именно, Стэнли? – спросил Мокриц, слезая со стула.

– Сегодня утром мы продали много новых долларовых марок! И вы представляете? Люди отправляют письма сами себе!

– Что? – спросил Мокриц заинтригованно.

– Это чтобы марка прошла через почту. Тогда они становятся настоящими! Как бы доказательство того, что они были использованы. И люди коллекционируют их, сэр! Дальше – лучше, сэр!

– Что может быть еще лучше, Стэнли? – спросил Мокриц. Он опустил взгляд. Да, на юноше была новая рубашка с изображением однопенсовой марки и знакомыми словами: «СПРОСИ МЕНЯ О МАРКАХ».

– Сто Лат хочет, чтобы Цимер и Шпулькс сделали им собственный комплект! И другие города тоже интересуются!

Мокриц сделал мысленную пометку: Будем почаще обновлять марки. И предлагать эскизы каждому городу и каждой стране, кого только вспомним. Все захотят иметь свои собственные марки, чтобы не «лизать зад Витинари», и мы окажем им эту честь, если они займутся доставкой нашей почты, а господин Шпулькс самым недвусмысленным способом выразит нам свою благодарность, уж я об этом позабочусь.

– Жаль, что так вышло с твоими булавками.

– Булавки? – сказал юноша. – Ах, булавки. Булавки – это просто острые металлические палочки, сэр. Булавки в прошлом.

Вот мы и продвинулись вперед, подумал Мокриц. Всегда нужно двигаться вперед. Никогда не знаешь, что следует по пятам.

Все, что нам нужно сейчас, – это благосклонность богов.

Гм. Думается мне, на свежем воздухе они будут более благосклонны.

Мокриц вышел на улицу. Граница между Почтамтом и улицей была теперь не так очевидна, но людей снаружи все равно было больше. Была даже пара стражников. Вот и хорошо. Они уже косились на него с подозрением.

Ну что ж, пора. Это будет чудо. Это и вправду будет самое настоящее чудо!