Держи марку!

Мокриц сказал:

– Потому что я едва тебя знаю.

– Я в общем-то тоже едва тебя знаю, – ответила госпожа Ласска.

– Очень на это надеюсь, – сказал Мокриц, и она даже улыбнулась.

– Хороший ответ, складный. Где мы все-таки будем ужинать?

– В «Счастливой Печенке», естественно, – ответил Мокриц.

Она искренне удивилась.

– Ты заказал столик?

– О да.

– У тебя там родственник работает? Ты шантажируешь метрдотеля?

– Нет. Но я зарезервировал место, – ответил Мокриц.

– Тут точно какая-то хитрость, – сказала госпожа Ласска. – Я впечатлена. Но должна тебя предупредить. Наслаждайся ужином. Он может стать последним.

– Что?

– Компания «Гранд Магистраль» убивает людей, господин фон Липвиг. Разными способами. А ты путаешься у Хвата Позолота под ногами.

– Да ладно тебе! Я им мешаю не больше, чем оса на пикнике!

– И что, по-твоему, люди делают с осами? – спросила госпожа Ласска. – У «Гранд Магистрали» проблемы, господин фон Липвиг. Руководство использует компанию в качестве машины для зарабатывания денег. Они думают, чинить дешевле, чем содержать в порядке. Они экономят на всем, на всем. Эти люди не понимают шуток. Хват Позолот прихлопнет тебя – и глазом не моргнет.

– Но я очень… – попытался Мокриц.

– Думаешь, это игра? Позвонил в дверь и убежал? Позолот метит в кресло патриция, все так говорят. И тут вдруг появляется этот… идиот в золотой шляпе, напоминает всем, какой бардак происходит с семафорами, смеется над этим, открывает Почтамт…

– Секунду, секунду, – встрял Мокриц. – Это большой город, а не какое-нибудь захолустье. Люди не избавляются от конкурентов вот так запросто.

– Это в Анк-Морпорке-то? Ты правда так считаешь? О, он тебя не убьет. Он даже не станет утруждать себя официальным обращением в Гильдию Убийц. Ты просто умрешь. Как мой брат. А он будет за этим стоять.

– Твой брат? – спросил Мокриц. В стороне вечерняя кабацкая драка началась виртуозно исполненным приемом Ты-На-Меня-Не-Так-Посмотрел, принесшим драчунам два очка и выбитый зуб.

– Они – мой брат и те, кто работал на Магистрали до того, как ее захватили – захватили, господин фон Липвиг, – они собирались открывать новую Магистраль, – сказала госпожа Ласска и наклонилась к нему. – Кое-как они наскребли на постройку нескольких демонстрационных башен. Новая система обещала быть в четыре раза быстрее прежней, у ребят было много разных умных идей для кодировки… это было бы замечательно. Многие из тех, кто работал еще на моего отца, отдавали им свои сбережения. Понимаешь, большинство талантливых инженеров ушли из компании, когда отец потерял Магистраль. Они ненавидели Позолота и его шайку мародеров. Мой брат хотел вернуть нам все наши деньги.

– Я запутался, – сказал Мокриц. В столешницу вонзился топор и завибрировал.

Госпожа Ласска посмотрела на Мокрица и выдула струю дыма мимо его уха.

– Моего отца звали Роберт Ласска, – сказала она отрешенным голосом. – Он был главой первой «Гранд Магистрали». Все его мысли были о клик-башнях. Он собственноручно спроектировал половину механизмов. Он нашел других инженеров, серьезных, с логарифмическими линейками, они взяли в долг денег, заложили свои дома и построили местную систему сообщения, а всю прибыль пустили на строительство Магистрали. В Магистраль вкладывали очень много денег, каждый город хотел быть частью сети, все хотели разбогатеть. У нас тогда была своя конюшня. А у меня лошадь. Да, я не очень ее любила. Но я кормила ее и смотрела, как она бегает или что там делают лошади. Все шло хорошо, а потом отец вдруг получил письмо, они собрали совещание, и ему сказали, что, мол, повезло, что его не посадили в тюрьму за, ох, не знаю, что-то сложное и юридическое. Но клик-башни приносили огромный доход. Ты понимаешь? А Хват Позолот вел себя с нами по-дружески, о да, но он выкупил закладные, взял контроль над банковскими расчетами, подтасовал цифры и выдернул «Гранд Магистраль» у нас из-под носа как самый настоящий вор. Ему нужны только деньги. Ему плевать на Магистраль. Он разрушит ее до основания, а потом продаст и получит еще больше денег. Когда делом заправлял отец, люди гордились своей работой. И они были инженерами, так что они все делали для того, чтобы башни работали как часы. Они даже придумали так называемые «ходячие башни»: заранее собранные блоки грузили на пару больших повозок, и если где-то башня испытывала серьезные неполадки, рядом с ней можно было возвести временную, чтобы не пропало ни одного сигнала. Они гордились своим делом, все до единого, они гордились быть частью этого!

«Вы бы только видели», – сказал Мокриц сам себе. Он не собирался делать этого вслух.

В другом конце кабака один человек ударил другого его собственной ногой и заработал семь очков.

– Да, – сказала госпожа Ласска, – вы бы видели. А три месяца назад мой брат Джон накопил достаточную сумму, чтобы начать конкурировать с Магистралью. Пришлось попотеть. Позолот всюду запустил свои щупальца. В общем, Джона нашли в поле мертвым. Сказали, он не пристегнул страховочный трос. Он всегда пристегивался. И отец теперь просто сидит, уставившись в стену. Он потерял даже свою мастерскую, у нас все конфисковали. Мы потеряли дом, естественно. Теперь живем у моей тети в Сестричках Долли. Вот чем все закончилось. Когда Хват Позолот говорит о свободе, он имеет в виду свою свободу, и больше ничью. И вот откуда ни возьмись появляешься ты, господин Мокриц фон Липвиг, весь новенький и блестящий, бегаешь как заведенный и делаешь все и сразу. Почему?

– Витинари предложил мне пост, вот и вся история, – сказал Мокриц.

– Почему ты согласился?

– Это было предложение, от которого нельзя отказаться.

Она посмотрела на Мокрица так пристально, что тому стало не по себе.

– Ну, столик в «Счастливой Печенке» тебе удалось заказать, – заключила она, а за спиной у нее в балку вонзился нож. – Соврешь, если я спрошу тебя, как?

– Скорее всего.

– Хорошо. Тогда пойдем?

Небольшая лампа горела в душной тесноте гардероба, и свет от нее расходился лучами удивительной яркости. В центре сияния с увеличительным стеклом в руке сидел Стэнли, разглядывая марки.

Это… был… рай. Горошины известны своей педантичностью, и скрупулезность Стэнли тоже не знала границ. Господин Шпулькс так разнервничался от его улыбки, что отдал ему все пробные листы и все неудачные страницы, и теперь Стэнли тщательно их каталогизировал: сколько штук, какие ошибки, все до мелочей.

Ему стало чуточку совестно. Это было лучше булавок, правда же, лучше. Марки не знали конца. На них можно было сделать любой рисунок. Они были восхитительны. Сначала они отправляли письма в путешествия, а потом их можно было аккуратно наклеить в альбом. И от марок у тебя никогда не будет «мозоли булавочника».

Он читал об этом чувстве в булавочных журналах. Там писали, что человек может разбулавиться. Женщины и брак нередко упоминались в этом контексте. Иногда бывшие булавочники целиком продавали свои коллекции, вот так просто брали – и продавали. Или на очередной булавочной встрече кто-то вдруг швырял все свои булавки в воздух и убегал с криком: «А-а-а, да это же просто булавки!» Вплоть до этого момента такое казалось Стэнли немыслимым.

Он взял маленький мешочек с разномастными булавками и уставился на него. Несколько дней назад простая мысль о том, чтобы провести вечерок с булавками, вселяла в него теплое, приятное ощущение. Но теперь настало время оставить детские забавы.

Что-то закричало.

Это был хриплый гортанный звук – порок и голод, обретшие голос. Мелкие, съежившиеся зверьки, похожие на землероек, некогда слышали подобные звуки, разносившиеся над болотами.

Когда момент первобытного ужаса отступил, Стэнли пробрался к двери и вышел в коридор.

– Э-эй? – крикнул он в кромешную тьму коридора. – Кто здесь?

Ответа, к счастью, не последовало, но под крышей послышалась какая-то возня.

– Мы вообще-то закрыты, – сказал он дрожащим голосом. – Мы откроемся в семь утра, и вы сможете приобрести разнообразные марки и отправить письмо в Псевдополис по выгодной цене, – его голос выровнялся, и он нахмурился, пытаясь вспомнить все, что ранее сказал господин фон Липвиг. – Помните, даже если мы не самые быстрые, мы всегда доберемся, куда нужно. Почему бы не написать письмо вашей бабушке?

– Я съел свою бабушку, – прорычал голос сверху, из темноты. – И обглодал косточки.

Стэнли закашлялся. Таким тонкостям торговли его не обучали.

– Гм, – протянул он. – Тогда тетушке?

Он сморщил нос. Почему в воздухе пахло ламповым маслом?

– Эй? – позвал он снова.

Что-то упало с высоты, отскочило от его плеча и приземлилось на пол с влажным шлепком. Стэнли наклонился, пошарил рукой и нащупал голубя. Половину голубя. Он был еще теплым и очень липким.

Господин Грайль сидел на балке высоко над холлом. В животе у него полыхало пламя.

Плохо, когда старые привычки слишком тяжело искоренить. Это было у него в крови. Что-то теплое и пернатое порхнет перед тобой – и естественно, ты срываешься. В Анк-Морпорке голуби гнездились на каждом желобе, карнизе и памятнике. Даже местные горгульи не могли на это повлиять. Он съел шестерых, прежде чем пробрался сквозь дыру в куполе, и оттуда вырвалось огромное и теплое пернатое облако, и красная пелена застлала ему глаза.

До чего же они вкусные. Невозможно остановиться! Но проходит пять минут – и ты вспоминаешь, почему нужно было ограничиться одной штукой.

Это были дикие городские птицы, которые питались тем, что находили на улицах – анк-морпоркских улицах, на минуточку. Голуби представляли собой курлычущие, кивающие рассадники заразы. С тем же успехом можно было съесть сэндвич с собачьими экскрементами и запить его большой кружкой помоев.

Господин Грайль застонал. Надо сделать дело, убраться отсюда и протошниться где-нибудь на людной улице. Он сбросил во тьму бутылку с маслом и нашарил спички. Его сородичи поздно открыли для себя огонь, потому что гнезда слишком легко горят, но у огня были свои преимущества…

Пламя вспыхнуло под потолком в дальнем конце холла. Огонек упал со стропил и приземлился на груду писем. Со свистом масло воспламенилось. Синие языки стали карабкаться по стенам.

Стэнли посмотрел вниз. В нескольких шагах, в свете пламени, ползущего по письмам, на полу лежала скрюченная фигура. Рядом с ней валялась золотая фуражка с крыльями.

Стэнли посмотрел вверх. Существо с горящими в свете костра красными глазами спланировало со стропил и полетело на него с распахнутым ртом.

В этот самый момент все для господина Грайля пошло наперекосяк, потому что со Стэнли приключился очередной эпизод.

Апломб – вот что было нужно. Мокриц разбирался в апломбе. Им обладали, например, представители старой знати. Это значило абсолютную и несомненную уверенность в том, что все будет идти именно так, как они ожидают.

Метрдотель проводил их к столику, ни секунды не колеблясь.

– Ты точно можешь себе это позволить на государственное жалованье, господин фон Липвиг? – спросила госпожа Ласска, когда их усадили. – Или мы уйдем задним ходом?

– Я думаю, что располагаю достаточными средствами, – сказал Мокриц.

Он знал, что скорее всего нет. В ресторане, где даже горчицу подносит отдельный официант, и цены соответствующие. Но Мокриц пока не думал о счете. Со счетами всегда можно разобраться, и делать это лучше на сытый желудок.

Они заказали закуски, которые, наверное, стоили дороже недельного рациона нормального человека. Не было даже смысла искать самое дешевое блюдо в меню. Оно, теоретически, должно было существовать, но, как бы ты ни старался, оно никак не отыскивалось. С другой стороны, самые дорогие блюда были представлены в изобилии.

– Мальчики пообвыклись на новом месте? – спросила госпожа Ласска.

Мальчики, подумал Мокриц.

– О да. Ангхаммарад очень доволен. Прирожденный почтальон, – сказал он.

– У него есть опыт.

– А что за коробочка у него на руке?

– Это? Послание, которое ему нужно доставить. Это не оригинал, конечно, – оригинал представлял собой глиняную табличку. Пару-тройку раз ему пришлось делать копии, а бронза по меркам големов очень недолговечный материал. Это послание для Короля Хета из Тата от его астрологов со священной горы, с известием, что Богиня Морская разгневалась, и какие нужно провести церемонии для ее ублаготворения.

– Я думал, все это уже затонуло. Он, кажется, говорил…

– Да, да, Ангхаммарад опоздал, и его смыло приливной волной, а сам остров затонул.

– И… – сказал Мокриц.

– И что?

– И не думает ли он, что на сегодняшний день это уже немного не актуально?

– Нет. Не думает. Ты не понимаешь, как видят это големы. Они верят, что вселенная имеет форму пончика.

– Пончика с дыркой или пончика с джемом? – спросил Мокриц.

– С дыркой, разумеется, и не задавай больше вопросов о кулинарных тонкостях, я же вижу, что ты пытаешься обратить это в шутку. Они считают, что у вселенной нет ни начала, ни конца. Мы ходим по кругу, но нам необязательно принимать каждый раз одни и те же решения.

– Например, можно встретить своего ангела более приятным путем, – сказал Мокриц.

– О чем ты?

– Кхм… значит, он ждет, пока история с приливом не повторится снова, чтобы в этот раз оказаться там вовремя и все исправить?

– Да. И не надо мне указывать на дыры в этой теории. Его это устраивает.

– Он готов ждать миллионы лет?

– Это не проблема для голема. Это вопрос времени. Им не бывает скучно. Они чинят себя сами, их очень сложно разбить. Они выживают и под водой, и в вулканической лаве. Может, у него и получится, кто знает? До тех пор он найдет чем себя занять. Совсем как ты, господин фон Липвиг. Ты очень занят…

Госпожа Ласска застыла, уставившись поверх его плеча. Лихорадочно пошарив среди столовых приборов, она схватилась за нож.

– Этот мерзавец только что вошел в ресторан! – прошипела она. – Хват Позолот! Сейчас пойду убью его и вернусь к десерту…

– Так нельзя! – прошипел в ответ Мокриц.

– Это почему еще?

– У тебя неправильный нож! Он для рыбы! У тебя будут неприятности!

Госпожа Ласска сверкнула на него глазами, но разжала пальцы, и на ее лице промелькнуло подобие улыбки.

– У них нет ножей для закалывания убийц и подлецов? – спросила она.

– Их подают по отдельному требованию, – ответил Мокриц поспешно. – Слушай, здесь не «Залатанный Барабан», тут не избавляются от тел, просто свалив их в реку! Тут зовут Стражу! Возьми себя в руки. Себя, а не нож! И готовься бежать.

– Зачем?