Помоги проекту - поделись книгой:
Евгений Примаков
Мир без России? К чему ведет политическая близорукость
Предисловие
После окончания холодной войны на Западе, особенно в Соединенных Штатах, начал падать интерес к России как к одному из главных игроков на международной арене. Россия, конечно, не Советский Союз, который, несомненно, играл ведущую роль в мировой политике. Сказывается и динамичное выдвижение Китая, которому, понятно, уделяется возрастающее внимание, но нередко за счет принижения значения «российского фактора». Имеет место и невыгодное для России сравнение ее нынешнего вклада в мировую экономику с целым рядом других постиндустриальных стран.
Недооценке места и искажению роли России в современном мире, несомненно, способствует тот факт, что живы и еще активно действуют поколения людей, которые были либо вовлечены в конфронтацию западного мира с Советским Союзом, либо впечатлены ею. Такой психологический фактор приводит к тому, что нынешние подозрения, а подчас и враждебные чувства в отношении России накладываются на оценки, сформировавшиеся во время холодной войны. Это, кстати, происходит и в российском общественном мнении в отношении США и их европейских союзников.
Южноосетинский кризис августа 2008 года прибавил еще больше негативизма в США, на Западе в целом, в отношении России. Вместе с тем значительно поубавилось тех, кто считал, что можно игнорировать Россию, не считаться с ее интересами. Один из американских экспертов по России, Майкл Спектер, обычно выступающий на страницах журнала «Нью-Йоркер», после событий в Южной Осетии писал, что закончился тот период, когда США относились к России как к Ямайке. «Теперь придется воспринимать их как взрослых, у которых больше ядерных боеголовок, чем у кого-либо, кроме нас самих».
Неужели такое прозрение могло наступить только в связи с тем, что Россия оказалась вынужденной и, что не менее важно, готовой применить силу для защиты своих интересов?
Я убежден, что Россия далека от того, чтобы утверждать свое значение в мировых делах через конфронтацию с кем бы то ни было. Ошибаются те политики на Западе, которые исходят из такого видения. Вместе с тем лишь политической близорукостью можно объяснить готовность списать Россию из числа великих держав, недооценивать ее потенциал, динамику, перспективы развития. Даже после распада СССР Россия остается самой большой в мире по территории страной. В ее недрах – до 50 процентов всех извлекаемых природных ресурсов планеты. Россия обладает, несомненно, высоким интеллектуальным потенциалом. Наконец, по ядерному оружию и возможности его доставки Россия соизмерима с Соединенными Штатами. Уже все перечисленное говорит само за себя. К этому следует добавить тот внутренний курс, которым пошла Россия в XXI веке, – он при всех своих сложностях и отдельных просчетах способствует высокому месту нашей страны в мировой экономике и международных отношениях.
В этой книге осуществлена попытка проанализировать острые проблемы, разделяющие Россию и США, показать, как видится из Москвы американская внешнеполитическая стратегия, кому в действительности принадлежит ее авторство. Читатель найдет здесь и ряд критических замечаний в адрес нашей практики. Но основная идея книги – существование обширных полей объективно совпадающих интересов в образующемся многополярном мире.
Неоценимую техническую помощь в подготовке рукописи к изданию оказали мои помощники Елена Вячеславовна Попова и Дмитрий Вячеславович Шиманский. Большое спасибо им, а также тем специалистам, особенно Владимиру Георгиевичу Барановскому и Георгию Георгиевичу Петрову, которые взяли на себя труд прочесть рукопись. За их замечания и комментарии премного благодарен.
Глава 1
Мироустройство после окончания холодной войны
Как относятся к проблеме нынешнего мироустройства США и Россия? Это, как представляется, имеет основополагающее значение в понимании принципиальных различий их идеологических подходов к современному этапу развития человечества.
Конец биполярности
Сначала немного истории. Государства впервые возникли в Древнем мире, образовывались и существовали в Средневековье. Однако в единую глобальную систему они объединились только в результате развития капитализма – через интернационализацию производства, создание всемирного рынка, складывание мирового хозяйства. Начиная с этого времени можно вообще говорить о мироустройстве. Исторически оно уже проявилось в двух типах: многополярном и двухполярном[1]. Теоретически к этому можно добавить и однополярную структуру. Однополярного мира никогда не было. Однако были на этот счет иллюзии. Более того, цель создания однополярного мироустройства лежала в основе ряда идеологических построений, ей были подчинены стратегические расчеты, политические и военные акции. Обобщая, можно сказать: стремление, а не объективные предпосылки к образованию однополярного мира существовали и существуют. Но они никогда не воплощались в историческую реальность.
Особенно ярко проявилось стремление к однополярному миру после Первой мировой войны. Эпицентрами такого стремления были Германия и Советский Союз. Я не хотел бы быть заподозренным в том, что ставлю знак равенства между этими государствами – далек от этого. Но и в первом, и во втором случае речь шла о распространении идеологии на другие страны, проявлялась тяга к однополярному мироустройству. Фашистская Германия пыталась силой распространить свое господство над миром. Советский Союз делал ставку на победу социализма «изнутри» в каждой стране, уповая на преимущество социализма над капитализмом.
Вплоть до Второй мировой войны мироустройство оставалось многополярным. После победы над фашизмом, в которой особая роль принадлежала СССР, и при неизмеримо возросшем его могуществе и влиянии международные отношения начали развиваться под воздействием раздела мира на две части по идеологическому принципу. Образовались два конгломерата государств – социалистических и капиталистических[2]. Двухполярное мироустройство возникло на основе политико-идеологического размежевания мира. Лидерами противоположных, находящихся в конфронтации государственных объединений стали две сверхдержавы – Соединенные Штаты и Советский Союз.
Таким мир был во время холодной войны. Сразу после ее окончания возникла тенденция создания однополярного мира, но при этом идеологическая составляющая международных отношений уже перестала быть определяющей. Мир становился формационно однородным, так как рыночная система стала всеобщей мировой моделью развития. Тенденция к однополярному мироустройству, порожденная политикой США, базировалась на том, что после распада СССР США оставались самой могучей мировой державой. В стремлении превратить мироустройство в однополярное с центром в США Вашингтон опирался на силу, на свой военный и экономический потенциал. Исходя из этого, сторонники такого вывода пошли еще дальше, утверждая, что в создавшихся после холодной войны условиях на однополярном устройстве мог быть установлен мировой порядок, обеспечивающий стабильность и безопасность всех государств. Однополярность противопоставлялась не только опасной двухполярности, подводившей человечество к черте самоуничтожения, но и «взрывной» многополярности. Кондолиза Райс, в ту пору помощник президента США по национальной безопасности, в июне 2003 года, то есть тогда, когда Вашингтон решил утвердить на практике однополярное мироустройство через доктрину унилатерализма, заявила: «…многополярность – это теория соперничества, конкуренции, а в своем худшем проявлении – конкуренция ценностей»[3]. По ее словам, многополярность ведет к новому противоборству между великими державами, подобно холодной войне.
Вывод о том, что сложился или, во всяком случае, складывается однополярный мир, однозначно опирался на представления о победе Запада в холодной войне, сокрушительном поражении Востока. Однако эти представления были далеко не точными в изображении действительности. Ликвидация Советского Союза была вызвана главным образом внутренними причинами – развитием противоречий и субъективными решениями глав РСФСР, Украины и Белоруссии. Противоречия развились в экономической области – советская командно-административная система оказалась абсолютно неадекватной происходящей в мире научно-технической революции.
Экономика стала главным плацдармом развития противоречий, но не единственным. Серьезный импульс в перестроечный период при М.С. Горбачеве получила давно назревающая демократизация советского общества. Утвердилась столь долгожданная гласность, произошло раскрепощение людей. Вместе с тем демократизация сопровождалась расшатыванием Советского Союза. Во многом такое расшатывание осуществлялось и использовалось националистическими силами. Сказалось практическое отсутствие федерализма, хотя СССР и назывался союзом республик.
Понимание необходимости серьезных изменений в государственном устройстве СССР присутствовало. Горбачев осознавал это. Но идти на заключение вначале экономического договора с союзными республиками, отложив политический договор до того времени, пока не будет обеспечено единое экономическое пространство, отказывался. А это был реальный путь к сохранению общего государства, в пользу чего высказалось на референдуме преобладающее большинство населения страны. Характерно, что на том этапе было реальным присоединение к договору о едином экономическом пространстве и ставших суверенными Литвы, Латвии и Эстонии. Мне об этом говорили в то время люди, состоявшие в их руководстве. Но ставка Горбачевым была сделана на уже подготовленный к подписанию политический договор. Объясняя свою позицию, Горбачев в близком окружении сказал: подпишут экономический договор, и на этом дело застопорится – подписывать договор политический многие не согласятся.
Горбачев, как мне кажется, надеялся, что с помощью нового, учитывающего особенности перестроечного периода политического договора удастся сохранить СССР. Однако Ельцин, Кравчук и Шушкевич с необычной легкостью и, как выяснилось, подбадривая себя неимоверным количеством выпитого, подписали в Беловежской Пуще документ о ликвидации Советского Союза. Это было неожиданно для всей страны, даже для руководителей других советских республик. Нурсултан Абишевич Назарбаев рассказал мне, что Ельцин перед поездкой в Белоруссию обрисовал ему цель своей миссии в словах: привезти в Москву Кравчука и Шушкевича для «подписания договора о сохранении общего государства».
Сказалась и нерешительность Горбачева. Уверен, что команда Белорусскому военному округу окружить Беловежскую Пущу была бы выполнена. Людей, совершавших государственный переворот, можно было даже не арестовывать, а принудить отказаться от впопыхах составленного документа. Как выяснилось из воспоминаний тех, кто присутствовал в Беловежской Пуще, заговорщики опасались именно такого развития событий. Возможно, в сознании Горбачева – а от его воли в тот момент зависело развитие событий – еще свежи были воспоминания о ГКЧП и надежда на воплощение в жизнь идеи Содружества Независимых Государств. Но народ поддержал Ельцина в его борьбе с ГКЧП отнюдь не потому, что он вел дело к распаду Советского Союза, а потому, что большинство населения уже не хотело возвращаться к тоталитарному прошлому.
Участвовали ли в этом процессе иностранные силы? Напрямую – не думаю, хотя в США и странах Западной Европы было немало людей, мечтающих о крахе СССР. Одновременно многие там, возможно, даже большинство политических деятелей, несомненно стремясь к ослаблению СССР, опасались, что его распад приведет к хаосу страну, в различных частях которой, более того, в различных отделявшихся частях в огромных количествах находилось ядерное оружие.
О том, что распад СССР нельзя отнести к категории его поражения в холодной войне, несомненно, свидетельствует и тот факт, что постсоветское пространство не погрузилось в хаос, а ракетно-ядерный потенциал Советского Союза полностью сохранился и был перебазирован на территорию России, признанной правопреемницы ликвидированного государства. Между тем, именно опираясь на представление об асимметричности, сложившейся после окончания холодной войны, иными словами, на ложный вывод о победе в ней США и поражении СССР, Вашингтон исходил из «неправомерности» равноправия Соединенных Штатов с Россией в мировых делах.
Деградация России в 90-х годах, но и США не остаются супердержавой
То, что случилось уже после распада Советского Союза, действительно отодвинуло Россию с позиции державы мирового класса.
Кульминацией стал дефолт – объявленный 17 августа 1998 года односторонний мораторий на выплату долгов по государственным бумагам. К сентябрю, то есть к тому времени, когда я возглавил правительство России, в полную силу развились процессы, которые толкали страну в пропасть. Резко сократился объем ВВП, произошел небывалый спад промышленного производства, перестала функционировать банковская система, практически прекратились платежи. Стране грозила гиперинфляция. Неуправляемая девальвация рубля взорвала потребительские цены. В результате реальные доходы населения понизились в сентябре 1998 года на 25 процентов (то есть на четверть!) по сравнению с 1997 годом. Обесценились рублевые сбережения граждан. Многие вообще потеряли свои сбережения в обанкротившихся банках. Резкое сокращение импорта продовольствия, медикаментов обернулось для страны острым дефицитом товаров первой необходимости.
Есть все основания считать, что все это было закономерным результатом курса экономического развития страны, заложенного в 1992 году. Лица, принявшие тогда на себя ответственность за экономическую политику России, как правило, величали себя «либералами», подчеркивали свою связь с «чикагской школой». И что имело немаловажное для них значение – они пользовались полной поддержкой на Западе. Современный либерализм проповедовал и проповедует свободную конкуренцию при минимальном вмешательстве государства в деятельность хозяйствующих субъектов. Но у либерального подхода к экономике – так показывает международный опыт – не может быть универсальной матрицы, подходящей ко всем странам и на всех этапах их развития. Это было проигнорировано в России. Параллельно с разрушением существовавшего хозяйственного механизма доморощенные «либералы» провели шоковую либерализацию цен, приватизацию ради приватизации, так как во главу угла были поставлены ее масштабы, а не связь с ростом эффективности производства. Внутренний рынок был распахнут перед жесточайшей мировой конкуренцией.
Стало очевидным: те, кто в 1990-е годы начал формулировать и проводить в жизнь экономический курс России, преследовали совершенно несвойственные либеральному подходу цели. Не обошлись они и без государственного вмешательства, но прямо противоположного решению задачи создания равных условий конкуренции для всех хозяйствующих субъектов. Власть выборочно поддерживала отдельные предприятия путем установления эксклюзивных экспортных квот, особенно на нефть, освобождения от уплаты таможенных пошлин, предоставления налоговых льгот, целевых кредитов и т. д.
Знал ли президент Б.Н. Ельцин о плане правительства и Центрального банка объявить дефолт? Позже я узнал, что к нему пришли несколько человек и в общих чертах сказали о готовившейся акции. Но при этом успокоили: казна получит дополнительно свыше 80 млрд рублей, чуть-чуть упадет рубль и чуть-чуть может увеличиться инфляция, но через короткий срок негативные результаты уйдут, все станет на свои места, в то время как бюджет получит столь необходимые средства. О подготовке совместных решений правительства и Центробанка был осведомлен и МВФ.
В 1990-е годы официальные круги в США явно поддерживали проводившуюся в России экономическую линию. Отсутствие критики руководителями западных стран экономических реформ в России 90-х годов было связано и с политическими мотивами. Трудно представить, что западные лидеры случайно вывели эту тему из разговоров с теми, кто стоял у руля власти в нашей стране. На Западе, очевидно, опасались, что такая критика может объективно усилить позиции так называемых государственников в России, даже тех, кто является твердым сторонником рыночных реформ, приватизации, но осуществляемой продуманно, в интересах роста эффективности производства. Опасались, так как проецировали рост влияния государственников на внешнюю политику, которая в таком случае неизбежно усиливала бы функцию защиты российских интересов.
Все это так, но думать, что трагедия 90-х годов была просто-напросто осуществлена по американскому сценарию, было бы неточно. Главную роль сыграли наши экономисты, никогда ранее на практике не занимавшиеся проблемами народного хозяйства, да и в науке не поднимавшиеся выше заведования лабораториями в ряде исследовательских институтов. За экономические реформы взялись в основном те, кто знал жизнь лишь по книжкам, написанным большей частью либеральными западными экономистами, далекими и от специфики российских проблем, и от решения труднейшей задачи перевода такой огромной страны, как Россия, на рыночные рельсы.
Запад явно устраивало бедственное положение России. Тем более что социально-экономическая деградация нашей страны была подкреплена ее абсолютно беззубой в первой половине 90-х годов внешней политикой, провозглашенной целью которой было вхождение в «цивилизованный мир» при полном пренебрежении национальными российскими интересами. Россия становилась «ведомой», следуя в фарватере политики Соединенных Штатов. И к этому в Вашингтоне, очевидно, начинали привыкать.
Однако уже в конце 90-х годов положение начало меняться. О трудном процессе экономического и социально-политического восстановления России говорится в последующем изложении. Это возрождение, при сохраняющихся все еще нерешенных проблемах, должно послужить серьезным предупреждением нашим оппонентам: не следует делать политику на основе сиюминутного соотношения сил, без учета вероятной динамики.
Что касается США, то после крушения Советского Союза они действительно остались на мировой арене в качестве самой сильной в экономическом, военном отношении и по своему политическому влиянию страной в мире. Но дело в том, что титул сверхдержавы был неправомерен уже и для Соединенных Штатов. Сторонники однополярного мироустройства, вдохновленные российской трагедией 90-х годов, не учитывали той истины, что категория сверхдержав, появившаяся во время холодной войны, определялась не только количественными, но и качественными показателями. Такими были две державы – США и СССР, которые объединяли своих союзников, обеспечивая им безопасность в происходившей конфронтации, и, именно исходя из этой своей функции, диктовали союзникам правила поведения. После окончания холодной войны и прекращения американо-советской конфронтации исчезли такие качественные характеристики сверхдержав. Восточная Европа вообще ушла из-под опеки СССР. А Западной Европе больше не был нужен американский ядерный зонт. В итоге ослабла военно-политическая зависимость западноевропейских союзников США от своего лидера, что неизбежно понизило «блоковую дисциплину».
Инерция мышления, подкрепленная трагическим развитием событий в 90-х годах в России, привязала многих западных политиков и политологов к идее однополярного мироустройства. Ряд российских исследователей тоже склонялись к этой идее. Между тем вывод об однополярном мироустройстве стал размываться все более ощутимым процессом неравномерности развития различных стран. Как представляется, смертельный удар по этому выводу нанес разразившийся в 2008 году мировой экономический кризис, перечеркнувший роль США в качестве «однополярного» финансового центра.
Объективная реальность – становление ряда мировых центров
Не только сам процесс неравномерности, но и скорость, которую он набирает, демонстрируют следующие показатели: по годовым темпам прироста национальных ВВП в 2007 году Европейский союз обгонял США в полтора раза раза; Китай обгонял США в шесть раз; Индия – в четыре с лишним раза. Это привело к увеличению их доли в приросте мирового ВВП по сравнению с долей США. Особенно быстро к мировому экономическому лидерству движется Китайская Народная Республика. Начиная с 1970 года Китай в четыре раза увеличил ВВП, опередив по его объему все государства, кроме Японии и США. За этот же период внешнеторговый оборот Китая увеличился в сто раз, что позволило КНР по доле в мировой торговле обойти Японию. Можно считать, что после «экономического чуда» в Японии, занявшей передовые позиции в мировой экономике, и экономического рывка «четырех азиатских драконов» – Сингапура, Гонконга, Южной Кореи и Тайваня – вперед вырвался Китай, умело используя унаследованную от этих стран модель «просвещенного авторитаризма». По прогнозу американской исследовательской организации Global Insight, Китай уже в 2009 году, а не в 2013-м, как предполагалось ранее, выйдет на первое место в мире, обойдя США, в производстве промышленных товаров.
Характерны и обобщающие показатели. Если в 1990 году доля развитых стран в мировом ВВП составляла более 60 процентов, то в 2007 году уже около половины мирового ВВП принадлежало странам развивающимся и с переходной экономикой. Такая динамика весьма важна для вывода о том, что не только США, но и развитые страны в целом теряют позиции в мировой экономике.
Изменилось место развивающихся стран в системе общемировых финансовых потоков. Раньше они полностью зависели от финансовых вложений из западных стран. Теперь сами превратились в инвесторов, вкладывающих средства по всему миру. Компании из этих стран создают и приобретают зарубежные филиалы и дочерние предприятия. Характерен пример Индии. В 2008 году индийская транснациональная компания «Тата моторе» купила у американской корпорации «Форд» две известные английские компании «Лендровер» и «Ягуар». Британская пресса расценила это как смену лидеров в мировой экономике в пользу новых центров.
Представляется неправомерным достаточно распространенный вывод, что глобализация в обязательном порядке увеличивает разрыв между развитыми и развивающимися странами. Глобализация – не одноразовое явление, а процесс. Будучи связанным с прорывами в научно-технической области, на отдельных этапах своего развития процесс глобализации может оказать позитивное воздействие на весь развивающийся мир. Он вместе с тем усиливает дифференциацию в развивающемся мире и даже выталкивает из него ряд стран в группу развитых государств. Естественно, что среди развивающихся стран также существует группа, которая далека от наращивания своего «присутствия» в мировом ВВП, она постепенно опускается на «дно» мировой экономики. Но хочу подчеркнуть, что, несмотря на это, развитые государства постепенно оттесняются более быстро развивающимися странами.
Сторонники однополярного мироустройства используют в виде аргумента тот факт, что Соединенные Штаты дают импульс развитию глобализации, являясь лидером разработок и освоения новых технологий. Это – бесспорная истина. Но наряду с ней следует сделать и другой вывод – США уже далеко не единоличный лидер.
В опубликованном в США в феврале 2008 года исследовании американского Технологического института Джорджии (GIT) говорится, что Китай начинает обгонять США в научных разработках, превращаемых в конкретные продукты, которые выводятся на мировой рынок. В исследовании утверждается, что США придется принять доминирующую позицию китайского конкурента сначала в технологическом новаторстве, а затем в глобальной экономике. GIT уже 20 лет занимается оценкой технологических показателей различных стран мира. Возможно, несколько преувеличен уровень китайских достижений, но тенденция отмечается правильно.
К тому же выводы GIT подкрепляются оценками и других солидных американских источников. Компания «Джонсон сайентифик» (Jhonson Scientific), анализирующая тенденции в сфере академической науки, пришла к выводу, что вес США в мировой науке постепенно снижается, а вес стран Европейского союза и Азиатско-Тихоокеанского региона, наоборот, возрастает. Известно, что Китай вышел на передовые позиции по скорости освоения одного из наиболее значимых в настоящее время научно-технических направлений – нанотехнологий. В 2006 году китайскими специалистами было опубликовано больше материалов по нанотехнологиям, чем американцами, и в два раза больше, чем японцами.
В ускорении инновационных процессов в мировой экономике сегодня значительная роль, наряду с США, принадлежит странам ЕС, особенно Германии и Франции, а также Китаю, Японии, Южной Корее. И эта тенденция, очевидно, необратима. Показательно, что, по имеющимся прогнозным оценкам, доля США в мировых затратах на научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки (НИОКР) постепенно падает, а Китая – резко увеличивается.
Россия и по финансированию НИОКР, и по вкладу в мировое инновационное развитие отстала от стран, занимающих лидирующие позиции в этих областях. Однако предпринимаются серьезные меры с целью развития научно-технического прогресса. Эти усилия, безусловно, дадут свои плоды, особенно с учетом высокого интеллектуального потенциала, которым продолжает обладать Россия.
Естественно, нельзя недооценивать позиции США в мировом научно-техническом прогрессе, но динамика в этой области явно не свидетельствует об однополярном мироустройстве. Важно подчеркнуть, что результаты мирового финансового кризиса конца первой декады XXI столетия действуют и будут действовать не в противовес развитию многополярного мира, а в целом углубляют процесс многополярности.
Характер нынешней многополярности
Один из наиболее талантливых политиков второй половины XX века Генри Киссинджер беспредельно предан идее главенства Соединенных Штатов в мире. Однако это не идентично тому, что он игнорирует существование других центров силы. Я мог в этом убедиться во время многочисленных встреч и бесед с ним на различные международные темы. В своей книге «Нужна ли Америке внешняя политика?» Киссинджер пишет, что Корал Белл, социолог из Австралии, «…прекрасно выразила стоящую перед Америкой проблему: ей надо осознавать свое превосходство, но при этом вести политику так, будто в мире существует много иных центров силы»[4]. Слово «будто» – дань американоцентризму. Но, будучи политиком-реалистом, Киссинджер не мог, по существу, не замечать многополярного мироустройства, которое, как он уверен, Вашингтону следует учитывать в своей внешней политике.
Конечно, чертой нынешней многополярности в мире следует считать специфическую ранжировку полюсов, при которой США, во всяком случае в первых двух десятилетиях XXI века, очевидно, сохранятся в качестве самой сильной в экономическом и военном плане страны. Это характеризует нынешнюю многополярную систему, а не идентично признанию однополярного мироустройства. Однако создается впечатление, что различие между особой ролью Соединенных Штатов в многополярной системе и однополярным мироустройством, единственным центром в котором якобы являются США, не учитывается теми, кто вырабатывает американскую внешнюю политику. Тем более что сама многополярность изменяется в своей конфигурации. Несомненно, что число полюсов не законсервируется на нынешнем уровне, будут формироваться новые. Например, все чаще говорят о быстром экономическом росте Бразилии, Южной Африки. Будут развиваться интеграционные процессы в Латинской Америке, Азии, Африке и на Ближнем Востоке, образуя новые «групповые» центры мировой экономики и политики.
Причем при происходящем неравномерном развитии мировых центров сама система многополярности надежно устойчивая. Характерная для нынешнего мира многополярность возводится на фундаменте определенной фазы глобализации, не просто усиливающей взаимозависимость различных центров, но и делающей невозможность их существования в условиях экономической и научно-технической изоляции.
Сильная сторона марксизма в том, что он органично выводит развитие человеческого общества из развития производительных сил. Можно рассматривать этот вывод в применении и к такому явлению, как процессы глобализации. Они тоже непосредственно связаны с поступательным, а во второй половине XX века прорывным развитием в области информации, связи, транспорта. Именно в этот период глобализация привлекла к себе особое внимание научной общественности, политиков. Я принадлежу к тем, кто считает, что глобализация началась значительно раньше, но, главное, проходит через ряд этапов, разных по своему качественному влиянию на международные отношения и в конечном итоге на мироустройство.
Устойчивость многополярному мироустройству придает и формационное единство нынешнего мира. Это отнюдь не исключает разных форм и разной степени развития капитализма в различных странах, но во всех движение происходит по рыночным рельсам.
Известно положение В.И. Ленина, безоговорочно принятое и сохраненное в течение всех лет советской идеологией, об империализме как высшей и последней стадии капитализма. В том, что монополистический капитализм следует выделить в качестве одной из стадий его развития, нет сомнений. Но жизнь отвергла тезис, что на этом заканчивается век капитализма. Сказалась недооценка дальнейшего развития производительных сил при капитализме, который решительно изменил свой первоначальный облик. Это нашло отражение, в частности, в радикальном изменении социально-классового состава капиталистического общества. Капитализм обрел ряд совершенно чуждых ему в прошлом черт – элементы экономического планирования, улучшение условий труда, подъем уровня жизни населения. Это произошло в годы соперничества с мировым социализмом, когда наметилось движение двух сторон к конвергенции.
Сказалась несостоятельность и провозглашенной марксизмом ставки на мировую революцию, так как не происходило и не произошло абсолютное обнищание трудящихся при капитализме, на чем настаивал Ленин, считая это одним из марксистских постулатов, который предначертал неизбежность революции во всемирном масштабе.
Капитализм уже на монополистической стадии стремился к ломке национальных перегородок, интернационализации производства. Но в целостную систему, состоящую из взаимосвязанных, взаимозависимых элементов и охватывающую весь земной шар, мировая экономика превратилась на нынешней, условно говоря, транснациональной стадии развития капитализма. Отличительной чертой мировой экономики стал упор на такую форму развития производительных сил, как транснациональные компании (ТНК), и такую форму межгосударственных отношений, как региональные интеграционные процессы. ТНК образовали систему хозяйственных связей, в определенном плане регулирующую инвестиционные, финансовые и торговые потоки в мире. В границах именно этой системы находятся все уже существующие и складывающиеся мировые центры.
И если интеграционные процессы на межгосударственном уровне способствуют увеличению числа центров в современном мире, его многополярности, то транснационализация предпринимательской деятельности привязывает эти центры друг к другу.
Таким образом, полюса современного мира оказываются взаимозависимыми не только в результате качественно-прорывного развития наукоемкого производства, но и новых форм производственных отношений. В таких условиях ныне складывающаяся многополярность как таковая не несет в себе ядро раздора, противостояния, конфронтации. Это не снимает возможности несовпадения национальных интересов различных государств, образующих мировые полюса, но нынешняя многополярность сама по себе не предопределяет столкновения между ними.
Итак, реальную картину сегодняшнего мира создает диалектика между складывающейся многополярностью и взаимозависимостью образующихся центров мировой системы. Взаимозависимость этих центров усиливается в результате потребности вовлечения всех мировых полюсов в противодействие новым опасностям и вызовам, в первую очередь распространению ядерного оружия, международному терроризму, региональным конфликтам. Это тоже немаловажная черта современной многополярности, которую нельзя игнорировать.
Глава 2
Корни и «разветвления» доктрины унилатерализма
К чему приводит политика, не считающаяся с многополярным устройством современного мира, показали события начала XXI века. Но как пришли Соединенные Штаты к политике унилатерализма?
Свидетельствует бывший вице-президент США
На меня глубокое впечатление произвело участие в мае 2007 года в Вене в 25-м заседании Совета взаимодействия – организации, в состав которой входят бывшие главы государств и правительств 30 стран. На этот раз заседание было посвящено роли США в современном мире. Основным выступавшим на эту тему был У. Мондейл – вице-президент США в администрации Дж. Картера. Не удержусь от того, чтобы привести пространные выдержки из стенограммы его доклада. Тем более что читатель навряд ли знаком с выступлением У. Мондейла.
«После Второй мировой войны Америка стала ведущей нацией в мире не только благодаря своей мощи, но и потому, что граждане и лидеры других стран верили в добрую волю Америки и ее благоразумие, – так начал Мондейл изложение своего доклада. – Наши лидеры видели, что обеспечение долгого и надежного мира потребует создания новых институтов, в которых могли бы участвовать другие великие нации, и весь мир решал эту общую задачу. ООН, МВФ, ГАТТ, Всемирный банк, Договор о безопасности между Японией и США появились для того, чтобы помочь нам продвинуться по пути к процветающей мировой экономике. Эти начинания были успешны и привели к долгосрочному миру, окончанию холодной войны, самому впечатляющему росту процветания в мире за всю нашу историю.
Это – история огромного успеха, но в настоящее время ситуация изменилась. Катастрофические последствия радикальной неоконсервативной революции нанесли ущерб американскому подходу на основе партнерства во внешней политике. Это было странным явлением, если учесть, что при нас начиналось самое прекрасное время в мировой политике, связанное с окончанием холодной войны и завершением противостояния сверхдержав. Впервые у мира появился шанс заняться действительно настоящими проблемами и продвигаться по пути прогресса. Но вместо этого неоконсерваторы восприняли военную мощь нашей страны как возможность для усиления влияния… Мы также много слышали фраз вроде: либо вы с нами, либо вы против нас – добро против зла. Они хотели уничтожить зло, и часто подобные доводы несли в себе религиозные нотки. Если вы их критиковали и не соглашались с их выводами, вас зачастую упрекали в том, что вам недостает четких моральных принципов».
Остановившись на военной операции США в Ираке, У. Мондейл подчеркнул: «Мы проигнорировали Старую Европу и ее мнение, а Совет Безопасности ООН был нами дезинформирован с целью заручиться поддержкой его членов. При этом, каково бы ни было его решение, мы не собирались отказываться от намеченных планов. Мнение инспекторов ООН, экспертов Госдепартамента, равно как предостережения ЦРУ и других служб безопасности, были проигнорированы. В докладе одного из британских агентов своему правительству говорилось, что Америка подтасовывает факты, чтобы подстроить их под свою политику».
«Американское общественное мнение настроено против политики, проводимой администрацией Буша в Ираке, – продолжал У. Мондейл. – Доверие к ней ослабло, и теперь многие представители американских вооруженных сил, некоторые из них уже в отставке, а некоторые еще служат, выражают несогласие с этой политикой. Растет число увольняющихся, существуют проблемы с набором в армию, моральный дух падает… Приходится констатировать, что иракская кампания высасывает все ресурсы, необходимые для решения других проблем. Сейчас Америка не может заниматься другими серьезными вопросами из-за этой продолжающейся войны, влияние которой постоянно сказывается».
Один из экспертов Совета, профессор университета Торонто Т. Эксуорси, задал вопрос У. Мондейлу: «Роль неоконсерваторов можно воспринимать как роль заговорщиков. Скажите, пожалуйста, как такой заговор мог произойти в Соединенных Штатах при наличии конституции и разделения властей?»
Отвечая на этот вопрос, У. Мондейл сказал: «В течение многих лет неоконсерваторы занимали ключевые позиции в американской администрации и вели себя очень агрессивно. Их политика привела к отставке Колина Пауэлла. Конгресс принадлежал республиканцам.
Практически все меры администрации поддерживались конгрессом без обсуждения. Слушания не проводились. Одна из причин того, что ситуация изменилась после выборов (имеются в виду выборы в конгресс в 2006 году, когда Демократическая партия получила большинство в двух палатах конгресса. –
«Сегодня я критиковал свою страну, – добавил Мондейл, – она сделала большую ошибку, но я люблю свою страну, я думаю, что это хорошая страна. Я думаю, мы сильная нация, и мы хотим поступать правильно. Мы сделали ошибку – мы ее исправим».
Об «исправлении» «иракской ошибки» – в последующем изложении. А теперь посмотрим, что представляют собой неоконсерваторы, кто есть кто в этом сообществе.
Неоконсерваторы США: идея глобальной гегемонии
С приходом к власти Дж. Буша-младшего голову подняли американские «ястребы». Ряд из них заняли видные места в администрации Белого дома и правительстве. После трагических событий 11 сентября 2001 года крайне правые республиканцы стали оказывать преимущественное влияние на выработку внутренней и главным образом внешней политики США. Особенно активной силой в тот период стали неоконсерваторы. Можно считать, они заложили теоретический фундамент под идею «глобальной гегемонии» Соединенных Штатов после окончания холодной войны.
Неоконсерваторы в США имеют длинную историю. Некоторые из них в середине XX века принадлежали к левым кругам, были даже заражены идеями троцкизма, но уже в 80-х годах сблизились с правыми республиканцами. Есть смысл подробнее остановиться на деятельности тех, кто готовил, а при Буше-младшем осуществил поворот американской внешней политики в сторону одностороннего использования силы.
К наиболее видным неоконсерваторам обычно относят:
Пол Вулфовиц. Впервые попал в Пентагон в 1977 году, став помощником министра обороны. В военном ведомстве занимался Ираном, после исламской революции – ситуацией на Ближнем Востоке. В 80-х годах Вулфовиц перешел на работу в Государственный департамент. При президентстве Никсона работал в созданной Дж. Бушем-старшим, тогдашним директором ЦРУ, группе «Б», которая готовила независимые от официальных докладов американской разведки аналитические материалы о «советской угрозе» и снискала репутацию резких критиков ЦРУ за «недооценку опасности», исходящей от СССР. В 1999 году снова оказался в Пентагоне, став заместителем министра обороны в то время, когда министром был Д. Чейни. Готовил вместе с Чейни операцию «Буря в пустыне». Ушел в отставку с приходом к власти президента Клинтона, а при Буше-младшем с 2001 по 2005 год опять был заместителем министра обороны.
Дуглас Фейс. В начале 80-х годов работал в качестве эксперта-ближневосточника в Совете национальной безопасности США. Вышел из совета в результате расследования ФБР по фактам передачи рядом сотрудников секретной информации Израилю, но с 1984 по 1986 год был штатным юристом другого видного неоконсерватора, помощника министра обороны Ричарда Перла. С приходом Буша-младшего был приглашен в военное ведомство США, теперь уже на должность заместителя министра обороны, отвечающего за выработку политического курса. ЦРУ неоднократно обращало внимание на то, что в своих докладах о связях Ирака с «Аль-Каидой» Фейс пользуется ненадежными источниками. В 2004 году разразился новый скандал. ФБР представило данные об утечке секретных материалов Израилю из окружения Фейса.
Льюис Либби. Пол Вулфовиц, преподававший Л. Либби в Йельском университете, в 1981 году пригласил его на работу в Госдепартамент в качестве специалиста по Ближнему Востоку и Юго-Западной Азии. Вулфовиц и в дальнейшем не оставлял Либби без своего внимания. Он позвал Либби в администрацию Буша-старшего, сделав его своим заместителем. С 2001 по 2005 год Либби занимал важную должность начальника аппарата вице-президента Чейни и одновременно был советником президента. Его карьера была прервана скандалом. Началось все с того, что бывший посол США Джозеф Уилсон раскритиковал администрацию Буша за сознательное искажение разведданных по Ираку. В ответ на это Либби предал гласности, что жена Уилсона – сотрудница ЦРУ. Тогдашний директор Центрального разведывательного управления США Тенет замял это дело. Но ненадолго. Покровителей Либби все же ждала неудача. Суд приговорил его к двум с половиной годам тюремного заключения.
Буш своим специальным указом заменил ему наказание на штраф и два года тюремного заключения условно.
Элиот Абрамс. Будучи заместителем госсекретаря США, лжесвидетельствовал перед конгрессом, когда в 1986 году поднялся скандал в связи с «ирангейтом» – тайными поставками оружия Ирану с последующим финансированием «контрас» в Никарагуа, добивающихся смены существовавшего там режима. За ложные показания чуть не попал в тюрьму. (Неоконсерваторы нередко считали морально оправданной ложь во благо борьбы за свои идеалы. Так было, например, когда, вопреки данным Спецкомиссии ООН, была сфабрикована информация, что Ирак, дескать, владеет ядерным оружием. Но об этом далее.) В 2002–2004 годах Э. Абрамс служил помощником Кондолизы Райс в Совете национальной безопасности США. В его ведении были вопросы Ближнего Востока и Африки. Он непосредственно занимался арабо-израильскими отношениями.
Абрамс проявил себя в то время и как ярый противник палестино-израильских переговоров в Осло и даже создал в США ряд комитетов против ближневосточного урегулирования. Делал все, чтобы отодвинуть в сторону несогласных с ним ведущих экспертов-ближневосточников из Совета национальной безопасности, Госдепа и ЦРУ. После перехода К. Райс в Госдепартамент Э. Абрамс стал заместителем главы Совета национальной безопасности Стивена Хэдли по Ближнему Востоку.
Ричард Перл. Начал свою политическую карьеру в 1969 году, когда вместе с Вулфовицем стал помощником сенатора-демократа Генри Джексона. Он и его босс в 1974 году провели через конгресс закон, известный как поправка Джексона – Вэника[5], по которой Советский Союз лишался режима наибольшего благоприятствования на постоянной основе на американском рынке, так как препятствовал эмиграции своего населения.
Эта поправка не имела ничего общего с защитой прав человека – она сохраняется по сей день для России, то есть уже в то время, когда сняты все ограничения для выезда наших граждан за рубеж.
С избранием Рейгана президентом США Перл переметнулся к республиканцам и был назначен помощником министра обороны по международной безопасности. В Пентагоне проработал с 1981 по 1987 год, где стал знаменит своей оппозицией заключению любых договоренностей с СССР по сокращению вооружений. Одним из самых драматических эпизодов, который мог коренным образом изменить обстановку в области сокращения вооружений, была встреча в 1986 году М.С. Горбачева и Р. Рейгана в Рейкьявике. Мне довелось принимать участие в переговорах в комиссии по международным конфликтам. И в нашей, и в других комиссиях мы были близки к позитивным результатам, но все зависело от того, договорятся ли главы двух государств по вопросам контроля над вооружениями. Не договорились, хотя все располагало к согласию.
Помню, как Горбачев, уже провожая Рейгана, при открытой дверце его лимузина предложил вернуться и все-таки подписать подготовленный экспертами документ. Рейган отказался. Очевидцы были поражены драматизмом этой сцены.
Подноготную того, что произошло, раскрыл в статье, опубликованной в журнале «Нэшнл ревю», неоконсерватор Дэвид Фрам: «Горбачев изумил американскую делегацию своим предложением в обмен на отказ Рейгана от СОИ (противоракетной обороны с выводом оружия в космос. –
После окончания холодной войны в эпицентре интересов Перла стал Ближний Восток, где он занимал серьезные позиции в бизнесе. В 90-х годах вел мощную кампанию в поддержку Израиля. Перл вернулся в Пентагон с приходом в Белый дом Буша-младшего в качестве советника министра Рамсфельда и главы Совета по оборонной политике. Ричарда Перла считают одним из главных идеологов неоконсерваторов США.
Бросаются в глаза такие характерные черты лидеров американских неоконсерваторов, как их «переплетение» на рабочем уровне, плотное сосредоточение в Министерстве обороны и Государственном департаменте. Несомненно, их объединяет и связь с ближневосточной тематикой с явно произраильским уклоном. Ричард Перл, например, на «пересменке» между двумя периодами работы в Пентагоне даже возглавлял газету «Джерусалем пост». Он же был членом консультативного совета Еврейского центра по вопросам национальной безопасности – одной из главных в Вашингтоне лоббирующих структур в пользу правой израильской партии «Ликуд». Еще в 1996 году Перл, Фейс и Уермсер опубликовали совместное обращение к новому, только что избранному израильскому правительству, сформированному партией «Ликуд», призывая его отказаться от переговоров с палестинцами. Вместо этого они рекомендовали «сдерживание и даже отбрасывание назад Сирии», а также «сфокусироваться на отстранении от власти в Ираке Саддама Хусейна». Бывший посол Ливана в Соединенных Штатах Рияд Табара утверждал, что в августе 2002 года Перл, излагая коллегам в Пентагоне свои взгляды на американскую стратегию на Ближнем Востоке, использовал географическую карту, на которой вся Палестина была названа Израилем, Иордания – Палестиной, Ирак – Хашимитским королевством.
Неоконсерваторы сыграли особенно видную роль в выработке внешнеполитического и военного курса страны при президентстве Рейгана. Их влияние уменьшилось при Дж. Буше-старшем. После того как президентские выборы выиграл демократ Б. Клинтон, большинство неоконсерваторов ушли из структуры власти, разойдясь по исследовательским институтам и центрам. Однако нельзя считать, что произошел спад их активности. Пол Вулфовиц вместе со своим аппаратом, в котором выделялся Льюис Либби, в 1992 году выработал «Руководство по оборонной политике». В этом документе было представлено кредо неоконсерваторов: США не должны допустить появления глобального противника, такого как СССР; для защиты своих интересов следует применять силу, не обращая внимания ни на ООН, ни даже на постоянных союзников, которые обязаны следовать за Соединенными Штатами («не коалиция определяет миссию, а миссия определяет коалицию»). Акцент в документе делался на превентивном характере единоличного применения силы Соединенными Штатами, в том числе с целью изменения не устраивающих США режимов в других государствах.
«Руководство по оборонной политике» утратило секретность после утечки в прессу и вызвало буквально шок в американском политическом классе. Ближайшее окружение президента Буша-старшего (секретарь Госдепартамента Дж. Бейкер, помощник по национальной безопасности Б. Скоукрофт и глава Пентагона Д. Чейни, да, тот самый Чейни, который, став вице-президентом у Буша-младшего, превратился в одного из отъявленных «ястребов», возродивших идеи «Руководства») выхолостило этот документ, убрав из него самые одиозные места.
Это не остановило неоконсерваторов. В 1997 году они основали проект «Новый американский век». В 2000 году ими была издана новая работа – «Перестройка американской системы обороны», в которой были воспроизведены основные идеи «Руководства по оборонной политике». Приход к власти республиканца Буша-младшего снова выдвинул неоконсерваторов на американскую политическую авансцену. Но главным импульсом, придавшим им беспрецедентную активность, стали события 11 сентября 2001 года.
В результате террористического акта, повергнувшего в ужас все американское общество, да что говорить, далеко не только американцев, президент США объявил войну международному терроризму. Этот шаг был широко поддержан, в том числе и Россией. Однако обстановка была использована неоконсерваторами для возрождения планов глобальной гегемонии США и превращения доселе теоретических установок в практические дела. Большую роль при этом сыграл тот факт, что неоконсервативные идеи взяли на вооружение правые республиканцы, не примыкавшие в прошлом к неоконсерваторам. Важную роль в консолидации правых сил в Республиканской партии сыграл Р. Перл, который вплоть до отставки в марте 2003 года[7]возглавлял Совет по оборонной политике при Министерстве обороны США. При министре обороны Рамсфельде (правый республиканец) этот совет приобрел серьезное влияние на выработку политических аспектов военной политики США. Конечно, в этот совет входят и умеренные республиканцы, например Г. Киссинджер. Но совет прочно завоевал репутацию правоконсервативного центра.
Опираясь на идеи неоконсерваторов, правой группировке в американском руководстве (Чейни – Рамсфельд) удалось вытеснить из администрации госсекретаря Пауэлла – сторонника продолжения политики президентов Буша-старшего и Клинтона. Его заменила Кондолиза Райс. Она не примыкала к группировке Чейни – Рамсфельда, и ее назначение, очевидно, было связано с тем, что Буш-младший не мог позволить себе однозначно правое окружение – это не воспринял бы американский избиратель.
Экспорт демократии
Перевес сил в пользу группировки Чейни – Рамсфельда после 11 сентября 2001 года нашел отражение в подготовке, а затем и осуществлении доктрины унилатерализма. Она базировалась на ряде принципов: построение нового миропорядка, основывающегося на однополярном мироустройстве; масштабная борьба за изменение расстановки сил в различных регионах; применение при необходимости превентивных мер; возможность действий США в одностороннем порядке. Президент Буш-младший назвал при этом три режима, представляющие, по его словам, «ось зла» (по некоторым сведениям, автором этого термина был неоконсерватор Дэвид Фрам, готовивший в то время речи президента), – Ирак, Иран и КНДР.
Правому окружению президента Буша все больше импонировала идея неоконсерваторов, считавших исторической миссией Соединенных Штатов силовое навязывание устоявшейся на Западе модели демократии всем странам, которые, как они полагали, в этом испытывают нужду.
В сегодняшнем понимании демократия – это определенное состояние общества, при котором власть (государство) осуществляет и гарантирует равенство всех граждан, верховенство Закона, наделение всех членов общества политическими и социальными правами и свободами, подчинение меньшинства большинству. Это отражается не только в выборности основных органов государства, но и в их подконтрольности и подотчетности избирателям – не на бумаге, а на деле.
Этими общими положениями должны характеризоваться различные типы демократии. Должны, но не всегда и не в равной степени общие демократические принципы господствуют в жизни общества, в том числе и в ряде западных стран. Торжество или степень торжества этих общечеловеческих принципов, формы, в которых они осуществляются, непосредственно зависят от особенностей внутреннего развития того или иного государства – от истории, традиций, степени религиозности общества, политической культуры, национального самосознания, соотношения сил и т. д. При этом национальные культуры, менталитет, традиции нельзя рассматривать в статике – они видоизменяются.
Неоконсерваторы игнорируют, не принимают в расчет все эти объективные реальности. И в этом они напоминают… троцкистов, которые провозглашали идею экспорта пролетарской революции в другие страны независимо от того, сложилась ли в них революционная ситуация или не сложилась. А теперь неоконсерваторы решили тоже силой экспортировать демократию и тоже не считаясь с историческими особенностями тех стран, которым, по их мнению, следовало навязать ее западную модель.
Исходя из своей специфики, неоконы сочли в первую очередь объектом такого силового навязывания арабские государства и Иран. П. Вулфовиц, призвав к свержению существовавшего в Ираке режима, подчеркивал, что следует превратить Ирак в «первую арабскую демократию». Его единомышленники не скрывали, что процесс силовой «демократизации» на Ираке не закончится и, как было официально признано президентом Бушем уже после свержения иракского режима, распространится на другие страны. Именно в связи с этим и появилось новое географическое определение – Большой Ближний Восток. Только путем силового распространения демократии на Большой Ближний Восток, утверждали неоконсерваторы, можно обезопасить Соединенные Штаты и другие страны от террористических вылазок.
Поделиться книгой: