Помоги проекту - поделись книгой:
— Да десятков до семи наберется.
— Нет?..
— Ей-богу, так! Ведь у меня, что год, то бегут. Народ-то больно прожорлив, от праздности завел привычку трескать, а у меня и самому есть нечего... А уж я бы за них что ни дай бы взял.
— Что ж, я готов их взять, коли так, — небрежно сказал Чичиков.
— А сколько бы вы дали? — спросил Плюшкин, руки его задрожали, как ртуть.
— По двадцати пяти копеек за душу.
— А как вы покупаете, за чистые?
— Да, сейчас же деньги.
— Батюшка! Благодетель вы мой, ради нищеты моей дали бы уж по сорок копеек.
— Почтеннейший! — воскликнул Чичиков, приложив руки к сердцу. — Не только по сорока копеек, по пятьсот рублей заплатил бы, но... состояния нет. По пяти копеек, извольте, готов прибавить.
— Ну хоть по две копеечки еще пристегните.
— По две копеечки пристегну, извольте. Сколько их у вас?
— Всего наберется семьдесят восемь...
— Семьдесят восемь, семьдесят восемь по тридцати за душу, это будет... — быстро подсчитал Чичиков, — это будет двадцать четыре рубля девяносто шесть копеек!
И, достав бумажник, он стал отсчитывать деньги…
«— ...Неожиданно приобретя у Плюшкина около двухсот душ, — говорит автор, — герой наш в приятном расположении возвращался в город, но по дороге решил подкрепиться и завернул в придорожный трактир. Здесь должно заметить, что многие господа большой руки пожертвовали бы половину своих имений, чтобы иметь такой желудок и такой аппетит, какой изволил иметь наш Павел Иванович Чичиков...»
На этих словах: трактир. Он стоит на пригорке, почти у самой столбовой дороги. По виду своему это что-то вроде русской деревенской избы, несколько в большем размере. У трактира, около длинной коновязи, полураспряженная чичиковская тройка. Чубарый, гнедой и каурая пристяжная с удовольствием едят в деревянной кормушке овес; кучер Селифан, устроившись в бричке, закусывает луком, солью и черным хлебом, а хозяин их сидит за столом в трактире и с завидным аппетитом, о котором именно в этот момент будет говорить автор, доедает поросенка с хреном и сметаной. Стук колес подъехавшего экипажа отвлек его от поросенка, и, выглянув окно, он увидел подъехавший к трактиру старый тарантас, запряженный какой-то длинношерстной четверней с порванными хомутами и веревочной упряжкой.
Из тарантаса первым выскочил (знакомый уже нам) Ноздрев в архалуке, за ним вылез высокий белокурый господин в венгерке с трубкой...
— Водка сеть? — войдя в трактир, громко спросил Ноздрев.
— Есть, барин. Как не быть, — ответила старуха-хозяйка.
— Какая у тебя?
— Анисовая.
— Ну, давай рюмку анисовой.
— И мне рюмочку, — вежливо попросил белокурый спутник.
Вдруг Ноздрев заметил сидящего у стола Чичикова.
— Ба! Ба! Ба! — вскричал он и, расставив широко руки, двинулся к нему.
— Какими судьбами? Куда ездил? — бесцеремонно обнимая Чичикова, спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал:
— А я, брат, с ярмарки? Поздравь! Продулся в прах! Вон на обывательских приехал. Такая дрянь, что насилу дотащился! А это зять мой, Мижуев, — обернувшись, показал Ноздрев на белокурого... Чичиков вежливо поклонился, на что Мижуев ответил тем же.
— Мы с ним все утро говорили о тебе, — не останавливаясь, продолжал между тем Ноздрев. — Смотри, говорю, если мы не встретим Чичикова... Эх, брат, если бы ты знал, как я продулся. Ведь на мне нет ни часов, ни цепочки, все спустил...
Взглянув, Чичиков точно увидел, что на нем не было ни цепочки, ни часов.
— Но зато как покутили! Ох и кутили! — воскликнул Ноздрев. — Веришь ли, что я один в продолжении обеда семнадцать бутылок клико-шампанского выпил.
— Ну, семнадцать ты не выпил, — заметил ему Мижуев.
— А я говорю, что выпил!
— Ты что хочешь можешь говорить, но ты и десяти не выпьешь.
— Хочешь об заклад, что выпью!
— К чему же об заклад?
— Ну, поставь свое новое ружье.
— Не хочу.
— Да ты поставь, попробуй!
— И пробовать не хочу...
— Да был бы ты без ружья, как без шапки... — захохотал Ноздрев.
В этот момент хозяйка поднесла на подносике две рюмки анисовой. Выпив их залпом одну за другой, Ноздрев крякнул и спросил Чичикова:
— Ты куда ездил?
— Да тут, к человеку одному.
— Едем ко мне.
— Нс могу, дела в городе.
— Врешь! Пари держу, врешь! Едем! — настаивал Ноздрев. — Тут всего верст пять, духом домчимся!
— Ну что ж, изволь... — немного подумав, согласился Чичиков. — Но, чур, не задерживать, — добавил он.
— Эх, Чичиков! — обнимая его, радостно вскричал Ноздрев. — Люблю тебя, скотовод ты этакий, свинтус!.. Ну, поцелуй меня!..
Столовая. У Ноздрева. Вечер, но еще светло. В столовой хаос. Полупустынно. Одна стена выбелена, другие грязные, пол забрызган известью и краской. В стороне у раскрытого окна высокие деревянные козлы, около козел ведра с краской, кисти. Столовую соединяет с гостиной широкая арка, за аркой на стенах видны сабли, ружья, кинжалы.
У одной стены столовой стоит дешевая уличная шарманка, горка, шкап, у другой — большой диван, около дивана круглый стол с остатками еды и большим количеством бутылок. Под столом и около стола ползают и бегают щенки всевозможных пород. Действие начинается тем, что Ноздрев (он в одном халате с раскрытой грудью, на которой видна черная борода) наливает бокалы и поет двусмысленный куплет какого-то водевиля... Чичиков, мурлыча, ему подпевает... Налив вино, Ноздрев поднимает бокал, чокается и залпом выпивает. Чичиков свой незаметно выплескивает и ставит на стол.
— Вот какая у меня к тебе просьба, — начинает он. — У тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизий?
— Ну, есть, а что?
Чичиков небрежно:
— Переведи их на мое имя.
Ноздрев, с величайшим любопытством:
— А на что они тебе?
— Да просто так, фантазия...
— Пока не скажешь, не переведу.
— Ну хорошо, — сказал Чичиков и, подойдя к Ноздреву, объяснил: — Мне это нужно для приобретения весу в обществе...
— Врешь... Врешь... — захохотал Ноздрев.
Чичиков и сам заметил, что придумал не очень ловко.
— Ну, так я скажу тебе по секрету, — поправившись, тихо начал он, — задумал жениться...
— Врешь! Врешь! — перебил его Ноздрев.
— Однако ж это обидно! — рассердился Чичиков. — Почему я непременно лгу?
— Да ведь ты большой мошенник, — спокойно сказал Ноздрев. — Если бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил.
— Ну, брат, всему есть граница... — обидевшись, произнес Чичиков и отошел к окну.
Внизу, во дворе, Селифан запрягал тройку в бричку.
— Ну, не хочешь подарить, так продай, — обернувшись к Ноздреву, примиряюще сказал Чичиков.
— Чтобы доказать тебе, что я не какой-нибудь скалдырник, я не возьму за них ничего, — великодушно заявил Ноздрев, протягивая Чичикову руку. Тот обрадованно пожимает ее.
— Купи у меня жеребца, — продолжал Ноздрев, — а души я тебе дам в придачу.
— Помилуй, на что мне жеребец?.. — удивился Чичиков.
— Ну, купи каурую кобылу, — предлагает Ноздрев. — За кобылу и жеребца я возьму с тебя только две тысячи.
— И кобыла мне не нужна...
— Ну, так купи собак, я тебе продам вот эту пару. — Ноздрев хватает с полу двух щенят и подносит их к Чичикову. — Вот! Брудастые, с усами, шерсть вверх, лапа в комке!
— Да зачем мне собаки! — воскликнул, отступая, Чичиков.
— Тогда купи шарманку, — войдя в азарт, не унимался Ноздрев. — Чудная шарманка! — вскричал он и, отбросив щенят, подскочил к шарманке и завертел ручку. Шарманка зашипела, заиграла, щенки вдруг заскулили, а откуда-то послышался многоголосый собачий вой...
— Я тебе шарманку и мертвых душ, — покрывая музыку и вой, кричал Ноздрев, накручивая ручку, — ты мне твою бричку и триста рублей...
— Тьфу! какой ты неугомонный! — досадливо махнул рукой Чичиков и, явно расстроенный, уселся в угол дивана. А Ноздрев, прекратив играть, взял с шарманки колоду карт и, ловко вразрез тасуя ее, продолжал:
— Ну, метнем банчик... Ставлю на карту всех умерших! — вдохновенно объявляет он и, подсев к Чичикову, начинает примерно метать на диван.
— Вон она! Экое счастье! Так и колотит, так и колотит!
Чичиков, отвернувшись, даже не смотрит.
— Не хочешь играть?
— Не хочу.
— Отчего же?
— Не хочу, и полно!
— Экий ты, право, двуличный человек... — обидевшись, сказал Ноздрев и встал. — Дрянь ты... Ракалия! Фетюк!
— За что же ты ругаешься... — несколько испугавшись, спросил Чичиков. — Разве я виноват, что не играю в карты. Продай мне души, и все тут...
— Продавать я не хочу... это будет не по-приятельски, — ответил ему Ноздрев. — Э, слушай! — воскликнул он, осененный новой идеей. — Может, в шашки сыграем? Выиграешь — все души твои. А?
Чичиков внимательно посмотрел на него и, что-то обдумав, улыбнувшись, сказал:
— Ну, изволь, в шашки я сыграю...
— Душа моя! — радостно вскрикнул Ноздрев и, поцеловав Чичикова, бросился в гостиную и через мгновенье возвратился с шашечным столиком и трубкой.
— Души идут в ста рублях, — усаживаясь за столик, заявил он.
— Довольно, если пойдут в пятьдесят... — сухо ответил Чичиков, вынимая бумажник.
— Ну что за куш пятьдесят... — презрительно сказал Ноздрев, — лучше я тебе в эту сумму включу щенка... — нагнувшись, он схватил с полу щенка и посадил его рядом с шашечной доской.
— Ну, изволь, — согласился Чичиков.
— А сколько ты мне дашь вперед? — спросил Ноздрев, закуривая трубку.
— Это с какой же стати?
Поделиться книгой: