Командировка на дуэль

— Сто пятьдесят?! Мы тебе в июле подкинем еще полтора миллиона. Ну, берешься?

— Берусь.

— Молодец! — загремела трубка. — Значит, договорились: миллион твой! Но смотри, чтобы без обмана. Освоишь миллион — получишь премию, нет — строгача с занесением!

Не успел Евгений Васильевич осмыслить неожиданную перспективу, как телефон снова заверещал:

— Раствора сегодня не ждите!

— А я и не жду.

— Странно!.. Это кто — один шестьдесят девять?

— Один шестьдесят девять.

И Бызин повесил трубку.

Третий телефонный звонок (приятный женский голос!) выделил Евгению Васильевичу две бесплатные путевки в санаторий, четвертый умолял поприсутствовать на торжественном собрании, в президиуме… Это была какая-то праздничная, искрометная фантастика.

Но пятый звонок, на сей раз не телефонный, а дверной, рассеял иллюзии. Вошел мощный мужчина в измазанных известкой сапогах и с порога заявил:

— Вы еще ответите за свое вредительство! Почему отказались от трех тонн раствора?

— Мне позвонили и спросили…

— Нет, это мне позвонили!

— Нет, мне! По моему телефону номер один шестьдесят девять!

— Так это же я — один шестьдесят девять!

— Нет, я! И миллион мой!

— Какой миллион?

— Который я пообещал истратить за месяц. Или, как мне говорили, освоить.

— Миллион? — воскликнул мужчина, в отчаянии закрывая лицо ладонями. — Вы пообещали, что мы освоим целый миллион? Это конец!

Но это было лишь началом. Когда изумленный и разочарованный Евгений Васильевич обратился к начальнику Выксунского эксплуатационно-технического узла связи, тот спокойно разъяснил, что вся вверенная ему аппаратура работает нормально. Просто с сегодняшнего дня одним и тем же номером будут одновременно пользоваться и Евгений Васильевич, и строительная организация, о существовании которой он никогда не подозревал и к деятельности каковой никакого отношения не имел.

— Позвольте, но ведь это значит, что всякий раз, когда позвонят строителям, у меня в квартире затрезвонит телефон.

— Правильно. Но если звонки вам мешают, можете аппарат отключить.

— Как же мне позвонят?

— Если вам должны позвонить, включите.

— Но как догадаться, когда мне хотят позвонить?

— А вот это уже ваше личное дело. Кстати, если вы намерены жаловаться — не советую. Учтите, что строительная организация звонит для всех, а вы — для одного себя. Скажите спасибо, что мы вас вообще не отрезали, а только запараллелили.

Запараллеленная единица горестно вздохнула и удалилась к семейному очагу, чтобы ежеминутно вздрагивать от бойких строительных звонков. А начальник узла связи принялся за текущие дела с гордым ощущением праведно выполненного долга…

Нет, не о строительной организации пишу я этот фельетон. Она не строила никаких козней неведомому ей абоненту Бызину. Она просто обратилась на узел связи с понятной просьбой телефонизировать объект поскорее. Эти строки я посвящаю начальнику Выксунской связи и ему подобным, для которых справедливость и законность решения определяются исключительно вульгарной арифметикой: учреждение — это много граждан, один гражданин — это один гражданин. А это значит, что в любом сталкновении «учреждение — гражданин» последний должен автоматически потерпеть фиаско.

Я не знаю, как бы вел себя Евгений Васильевич Бызин, если бы его вежливо пригласили на узел связи, разъяснили сложность положения и попросили временно примириться с беспокойными соседями. Он мог согласиться, мог и отказаться — во всех случаях его слово 114 было бы решающим, хотя, конечно, морально мы могли бы и осудить его за отказ.

Но ничего подобного даже не намечалось! Бызина «запараллелили» с такой самоуверенной бесцеремонностью, будто возникновение рядом строительного объекта автоматически лишало абонента всяких прав в АТС.

Что тут скрывать — все мы чтим и уважаем коллектив. Почтение к общему делу заложено в нас если не с детства, то уж в крайнем случае с отрочества. И я прекрасно понимаю инженера М. Б. Холявочкина, который в трудную минуту пришел на помощь родимому институту «Гипросталь».

Ну, может, минута была не такая уж катастрофически невыносимая, но все же — не из легких. Служебный институтский «Москвич» стоял на приколе из-за отсутствия дисков сцепления, вызывая у всего коллектива определенные транспортные неудобства.

— У меня есть запасные диски — могу одолжить, — предложил инженер-автолюбитель руководству института.

— Вот это да! — восхитилось руководство. — Вот это сознательность! Спасибо, дорогой коллега! Вы нам — диски, мы вам — гарантийное письмо.

— Зачем письмо? Я и так верю.

— Нет уж, порядок есть порядок! Тут вам не какаянибудь частная лавочка: трах-бах, Петька, дай трешку взаймы. Нет, дорогой вы наш энтузиаст и альтруист, институт — это вам не Петька. Хотите помочь родному учреждению — пожалуйста, помогайте! Но не навязывайте своих правил.

— Да я и не навязываю!

— Вот так бы сразу…

И заместитель директора института А. Иковенко на служебном бланке торжественно поклялся в ближайшие дни возвратить комплект дисков сцепления для «Москвича-407».

С тех пор минуло три года. Уже давно, сносив несколько дисковых комплектов, пришел в ветхость служебный «Москвич», уже инженер Халявочкин успел перейти на работу в другое учреждение и уже давно руководство «Гипростали» далее не пытается выполнить свое торжественное обещание.

— Как вам не стыдно! — презрительно морщится А. Иковенко в ответ на просьбы возвратить должок. — Индивидуалист вы — вот вы кто такой! А с индивидуалистами у нас разговор простой: отказать!

— Да какой же я индивидуалист, если вы сами говорили, что я альтруист?

— Когда давал, был альтруистом, не спорю. А за три года стал перерожденцем.

— Нет, не стал, честное слово, не стал. И в конце концов, вы ведь сами настаивали на гарантийном письме.

— Мало ли на чем коллектив настаивал!

— Я буду жаловаться!

— Куда угодно! Но учтите: вы себя противопоставляете! Коллектив вас не поймет!

И представьте — все остается по-старому! Хотя, конечно, коллектив к этому не имеет никакого отношения. Вряд ли коллективу нравится такое обращение от его имени с одним из его членов.

Порой меня просто поражает фантастическая ловкость, с какой иные должностные граждане прячут свое неуважение к личности за словесной ширмой дорогого для каждого из нас понятия «интересы коллектива».

…Долго, изобретательно и зычно оскорбляла официантка одного симпатичного и интеллигентного инженера, специалиста, между прочим, по экспериментальной метеорологии. Но редко на какого метеоролога, даже попадавшего в эпицентр тайфунов и цунами, обрушивался удар такой крайней балльности. И все потому, что ей, официантке, показалось, что неделю назад «именно эта морда» улизнула из пивного бара не расплатившись.

Когда возмущенный инженер потребовал вызвать милицию и составить протокол, ибо неделю назад его, к счастью, не было ни в Москве, ни, тем самым, в баре на Можайском валу, официантка только утроила словесную активность.

— Вы бы извинились перед официанткой, — настоятельно порекомендовал метеорологу директор бара Шеребков. — Вы ведь отстаиваете только самого себя, а она болеет за наше общее дело.

…Одна симпатичная и отзывчивая женщина из поселка Нефтегорск Краснодарского края за многолетнюю благородную деятельность получила медаль «Почетный донор СССР». А вскоре к ней домой явилась представительница местной поликлиники и от имени администрации потребовала вернуть медаль.

— За что?

— Не за что, а почему! У нас сегодня торжественный вечер, хотим наградить другого донора, а медали нет.

— Но это моя медаль!

— Мало ли что! Не будем же мы из-за твоих личных интересов срывать общественное мероприятие.

И не сорвали!..

Тут бы можно было порассуждать о том, что наши советские общие интересы ничуть не противоречат правильно понятым личным интересам. Об уважении к правам каждого отдельно взятого гражданина, из которых складывается сумма, именуемая уважением к праву. О том, наконец, что, как отмечали классики сатиры, любовь есть продукт при обоюдном непротивлении сторон и нельзя воспитать почтение к коллективу, пренебрегая интересами каждого из его членов.

Да, можно бы порассуждать — но зачем? Разве и так не ясно, что манипулирование высокими понятиями требуется иным деятелям только для того, чтобы прикрыть свою лень и бездеятельность? Чтобы, к примеру, ничуть не беспокоясь о подвеске полусотни метров провода к новому объекту, одним росчерком пера заявить:

«Ты уже не один шестьдесят девять. Ты — тридцать четыре с половиной. Сиди тихо и жди, пока тебя распараллелят!»

ОСТАНОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ

Караван идет из Ферганы в Андижан. Как в сказке.

Нет, все вокруг сугубо реально: барханы, саксаул, арыки и белое солнце пустыни. Сказочным является лишь сам караван. Ибо не ишаки, не выносливые мулы и даже не корабли песков — двугорбые верблюды — составляют его.

Караван из десяти троллейбусов, змеясь, плывет из Ферганы в Андижан!

Захватывающее зрелище, а? Ослепительные блики сыплются с широких зеркальных стекол, с голубых боков и хромированной облицовки. Густой азиатский ветер обтекает грузные тела многоместных машин. Тишина. И лишь задорный блеск уходящих в бесконечность проводов свидетельствует о непреоборимости человеческого духа и всесилии…

Впрочем, извините, тут автор малость увлекся. Ни о какой непреоборимости провода между Ферганой и Андижаном не свидетельствуют, потому что их, проводов, там нет. Да и зачем, посудите сами, налаживать бесперебойную троллейбусную связь между двумя областными центрами, если там неплохо справляются обычные межгородские автобусы?

И тем не менее десять троллейбусов идут из Ферганы в Андижан. Примостив на спинах ненужные палки, они гуськом, на буксире, пробираются сквозь полуденный зной оттуда, где они оказались не нужны, туда, где они, возможно, понадобятся. А поскольку конечная остановка не слишком близка, мы успеем обсудить вопросы, которые сейчас, наверное, терзают читателей. И первый из них: как вообще оказались эти троллейбусы в Фергане?

Ах, это очень просто! Их заказали. Городским властям Ферганы надоело слушать нарекания на плохое транспортное обслуживание. И тогда было решено проложить троллейбусный маршрут: центр — поселок Киргили. Решение было надлежащим образом оформлено, и вскоре десять новеньких троллейбусов прибыли в город.

И вот тут-то совершенно внезапно выяснилось, что без троллей, то есть без проводов, несущих электроэнергию, троллейбусы в дело никак не годятся. А провода протянуть нельзя, потому что их нет и в ближайшее время не предвидится.

Но если бы вдруг свершилось чудо и провода дивным образом объявились, — все равно в Фергане нет материалов и рабочей силы для устройства линии.

Но если бы свершилось второе чудо, если материалы и рабочая сила волшебно изыскались бы, — все равно благая затея осталась бы в мечтах, поскольку линию центр — поселок Киргили пересекает железная дорога, и нужно строить мост, на который денег пока нет.

А если бы (это уже чудо № 3!) деньги, стройматериалы и рабочая сила имелись бы, то все равно нет смысла немедленно получать троллейбусы, ибо строительство моста вряд ли уложится даже в год.

Да, кто бы мог подумать! А ведь как азартно просили ферганские товарищи снизойти к нуждам города!

Впрочем, «просили», «ходатайствовали», «умоляли» — это в данном случае не те слова. В них слышится что-то униженное, жалкое, согбенное. Практика выколачивания ассигнований и фондов выработала куда более гордую формулировку: «Войти с предложением».

С предложением входят, как правило, после очередного отпуска или командировки в столицу. А зернышком, из которого проклевывается росток будущего «вхождения», служит фраза: «А мы что, в самом деле!..»

— Вот был я недавно в Москве (Киеве, Риге, Ташкенте), — задумчиво говорит возвратившийся товарищ, — и такой потрясающий видел Дворец спорта (Дом культуры, стадион, фуникулер). Люди вокруг строятся, достают, выколачивают, просто завидно. А мы-то что, в самом деле, лаптем щи (борщ капелюхом, бешбармак тюбетейкой) хлебаем?

И, разгоряченные, тут же входят с предложением в Госплан или Госстрой.

А следует заметить, что войти с предложением далеко не всегда означает — иметь его. Порою это предложение на все сто процентов состоит из желания. Из желания благородного, чистого, направленного на общее благо, но, увы, слишком мало увязанного с реальными возможностями.

И тогда, увлеченные своими розовыми видениями, солидные товарищи начинают действовать, как корыстолюбивая тетка, которая сначала занимает очередь, а потом уже интересуется, что в продаже. Они спешат забить заявочный кол, полагая, что главное — начать стройку, а уж потом, — шатко ли, валко — как-нибудь достроится… Лишь бы влезть строкою в план…

Для захвата строки проявляется вулканическая энергия. На перспективы розовых красок не жалеют. Если это бассейн — обещается десяток олимпийских чемпионов. Если предприятие — сулится какая-то дикая самоокупаемость — за неделю или даже сутки. А дальше, дескать, пойдут чистые миллионы.

И планирующим центрам, всем этим мудрым Госпланам и Госстроям, не всегда хватает мужества и силы воли, чтобы выдержать фронтальную атаку. Посопротивлявшись, они устало машут рукой — ладно, бог с вами, лезьте со своею строкою в план.

Но вот — влезли! Получили троллейбусы. (Впрочем, оставим их на время, пусть катятся своей дорогой.) Получили штаты, приобрели оборудование, укомплектовались кадрами для новой областной детской библиотеки в Орле. И даже подобрали премиленький участок, где предстоит в самое ближайшее время взметнуться корпусу очага детской культуры.

Остановка, сами понимаете, за малым: найти строительную организацию, готовую выполнить благородный заказ.

Все мы любим детей, орловские строители тоже. Но у них уже имеются напряженные планы жилищного и промышленного строительства, которые, скажем прямо, тоже имеют непосредственное отношение к детям. Конечно, монтажники-высотники готовы горячо взяться за корпуса областной библиотеки, но при том непременном условии, если им дозволят временно забыть о новостройках легкой, а равно и тяжелой индустрии. А такой забывчивости строителям дозволять, конечно, не могут. Поэтому от библиотеки на сегодняшний день имеются: бездействующее оборудование, горы книг, сиротливо пылящиеся в случайных коридорах, премиленький участок, огороженный дощатым забором, и штаты, чья активность полностью поглощается мольбами о предоставлении хоть какого-нибудь помещения.

Допускаю, что некоторые читатели, искренне убежденные, что они больше всех любят и ценят несовершеннолетнее поколение, выразят протест.

— Дети превыше всего! — горячо воскликнут они. — Надо бросать все стройки и удовлетворять их нужды.

Что ж, и такой подход известен практике. В Донецке и Макеевке, где наблюдался взрыв благородной заботы о подрастающем поколении, с фантастической стремительностью взялись сооружать детские железные дороги, каждая стоимостью в два миллиона рублей.

Понятно, никто из нас не пожалеет этих миллионов для юных паровозников. Но вот закавыка: не паровозом единым живет дитя. Время от времени ему еще нужны и колготки, и сосиски, и горячая вода в ванной. А когда монтажники вместе с прорабами отвлекаются от важных строек, пуска которых ждет вся страна, к прокладке игрушечных магистралей, — вряд ли нынешний умный ребенок оценит на пятерку такую безоглядную заботу.

Ибо даже дети, если они не отчаянные двоечники и шалопаи, понимают, что все сразу, одновременно, строить просто невозможно, как нельзя одновременно готовить арифметику и русский. Строить все сразу — значит ничего не достраивать.

Но эти такие простые, такие очевидные и легкоусвояемые истины почему-то с превеликим трудом внедряются в убеленные сединами головы тех, кто, не рассчитав своих сил, не подсчитав возможностей, стремится втиснуться в очередь и раньше других заложить фундамент. А уж потом с этого железобетонного пьедестала сетовать на бедность и просить дополнительных вложений.

И множатся на премиленьких участках покинутые, замороженные фундаменты, в которые вложены немалые деньги, силы и материалы. И мокнет, ржавея, оборудование, заказанное в сутолоке снисходительного планирования. И тащатся через пески и оазисы троллейбусные караваны, без толку простоявшие несколько сезонов.

И так хочется, чтобы в мудрых Госпланах и Госстроях научились веско и окончательно заявлять погонщикам подобных караванов:

— Стоп, достопочтенные, дальше троллейбус не идет! Приехали!

ПОЛУБЕСПРАВНЫЙ ВЛАСТЕЛИН

В далекий поселок Узун-агаш пришла радиограмма. В сухих канцелярских выражениях она настоятельно рекомендовала и даже строго предписывала всему окрестному населению в течение ближайшей декады не употреблять во внутрь организма воду из реки Тобол.

Если бы данное предложение касалось не хлеборобов, а верблюдов, в нем не было бы ничего странного. Для корабля пустыни пожевать всухомятку с неделькудругую — дело плевое. Но, к несчастью, труженики узунагашского совхоза в некотором смысле гораздо несовершеннее верблюдов. Так уж они, эти труженики, устроены, что им хоть литр жидкости в день — вынь да положь. А иначе сухость во рту, головная боль, общая вялость организма и прочие явления, крайне вредно отражающиеся на производительности труда.

Встревоженные руководители совхоза созвали летучее совещание актива.

— Товарищи и граждане! Мы пригласили вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее радиоизвестие. Кустанайские областные санорганы сообщают, что с завтрашнего дня воду из Тобола пить нельзя.