Алексей Слаповский
Шнурок,
или
Любил, люблю, буду любить…
Действующие лица:
Владимир (26 лет)
Володик (он же, на 10 лет младше)
Вера, одноклассница Володика
Мать Веры, мать Веры
Дмитрий, студент
Вторник, хулиган
Отец Кирилл, отчим Володика
Просьба в программках спектакля печатать следующий текст:
Владимир стоит на авансцене, сунув руки в карманы, покачиваясь с каблуков на носки. Вот увидел кого-то, просиял улыбкой.
Владимир
Привет… Напомни, где мы… Девушка, я на улице не знакомлюсь! В другой раз. В школу опоздаешь! Ты сообрази, мне глубоко за двадцать и… Что?… Да… Ранние девочки пошли… Активные девочки…
В последнее время у меня что-то вроде лирического сумасшествия: я постоянно встречаю ее, то есть не ее, а похожих на нее. И его — то есть себя самого в шестнадцать лет. Вон они бродят кучками — и каждый вылитый я. А чаще — идут вдвоем. Она и я. Только не она и не я — но как будто она и я. Мельтешат перед глазами. Под ногами путаются. Мешают. Мне хочется все окончательно вспомнить, чтобы все окончательно забыть. Вот именно, вспомнить, чтобы забыть… Господа, прошу внимания! Начнем вечер тихих воспоминаний. Заранее говорю: это будет скучно, потому что история личная и частная, такие истории интересны лишь участникам, но с другой стороны, она похожа на десятки и сотни тысяч других личных и частных историй, поэтому…
Вот он, я сам в пятнадцать лет!
С тем же именем — Владимир. Но все почему-то называли Володиком. Володик, почему тебя все зовут Володиком?
Володик. Черт его знает. Зовут и зовут.
Владимир. А где твой шнурок?
Володик. Какой шнурок?
Владимир. Шнурок от ботинка. Вот же он, у тебя на шее! Ботиночный шнурок!
Володик. Не твое дело!
Владимир. Почему же не мое? Очень даже мое. А вот — Вера.
Володик, куда ты смотришь? Вот — Вера.
Володик. Ну и что?
Владимир. Действительно, ну и что? Вот она, вот ты, школьник и школьница, мальчик и девочка, одноклассники. Одноклассник пришел к однокласснице домой. Заметим: впервые пришел домой. Зачем пришел?
Володик. Ну, книгу взять.
Владимир. Допустим.
Володик. Не допустим, а книгу взять.
Владимир. Я и говорю: допустим. Главное — ты пришел.
Вера. Проходи, Володик. На улице грязь, ты уж обуй тапочки. Вот тапочки. Белые тапочки. Тапочки отца. Единственное, что от него осталось.
Володик. Я не знал…
Вера. Ты что подумал? Ты подумал, он умер, да? Он не умер, он ушел. Давно. И так торопился, что даже тапочки забыл.
Владимир. И я почему-то этому обстоятельству страшно обрадовался. Я весь засветился. Я сказал:
Володик. А мой тоже ушел! Тоже давно. Такой козел был. Отчим теперь. Тоже козел.
Владимир. Сразу две неправды! И отец козлом не был, да и отчим тоже не такой уж козел.
Володик. Не говорил я ни про каких козлов вообще!
Владимир. Может, и не говорил. Может, только подумал. Главное не это. Главное — я нагнулся и стал развязывать шнурки.
И увидел, что у меня ужасные, грязные, черные ботинки с ужасными черными, грязными шнурками. До этого не замечал как-то — и вдруг заметил. До этого я жил нематериальной самоуглубленной жизнью.
Володик. Слушай, я долго так буду стоять?
Владимир. Ты стоял еще дольше! У тебя намертво завязался узел! Ты цеплял его ногтями! Ты зубами готов был его рвать! А узел затягивался все туже! Целая вечность прошла!.. А она стояла перед тобой, над тобой, надо мной. Она была в домашнем халатике — и как-то странно было видеть ее в этом халатике. Странный он какой-то был у этой девочки, он женский какой-то был, вот именно — женский… До этого я видел ее в обычной одежде, а тут халатик, домашний халатик, в котором ходят только наедине или перед близкими людьми… А шнурок все не развязывался! Я чуть не умер!.. Постой. Завяжи-ка обратно. Давай вспомним, а как ты ее вообще заметил?
Вера. А я тут что — не при чем вообще? Мне что делать?
Владимир. Стой и позволяй собой любоваться.
Вера. Некогда мне.
Владимир
Володик. Но что-то есть. И все одна почему-то. Без подруг. Никто ничего о ней не знает. Пришла в нашу школу недавно. Села впереди меня. Но ничего особенного.
Владимир. Но что-то есть. Пару раз я к ней обращался.
Володик. Так, поговорили о пустяках. Узнал, что живет в новом доме.
Владимир. И стал думать: как бы к ней заглянуть. И почему-то эта мысль мне не давала покоя. С какой стати? — ведь ничего в ней нет особенного.
Володик. Но что-то есть. Здравствуй, Вера. Я книгу хотел…
Вера
Владимир. Но сначала — шнурки!
Один ты развязал сразу. А второй намертво спутался. Ты развязывал его целую вечность! Ты готов был грызть его зубами! Ты сдох от смущения!
Володик. Прямо уж и сдох…
Владимир. Ты сдох от смущения! А она помогла тебе сдохнуть окончательно!
Володик
Вера. У тебя красивые волосы.
Володик. А у тебя красивые ноги. Мы подружимся. (Владимиру.) Я этого не говорил.
Владимир. Еще бы ты сказал! Ты со шнурком ковырялся! Ты проклинал шнурок, и ботинки свои — и все на свете! А она стояла с ангельским терпением, но наконец устала.
Вера. Хочешь чаю?
Володик. Да, спасибо.
Вера. Ты проходи, проходи.
Володик. Слушай, хватит! Я порвал этот шнурок — и все дела!
Владимир. Нет, ты постой! Нет, ты не рви пока шнурок! Ты вспомни, кто тебе подарил, кто купил тебе эти дурацкие ботинки?
Володик. Ну, они.
Владимир. Кто они?