Помоги проекту - поделись книгой:
«Хорошо, что я не убил тебя, а то бы угодил в Сибирь. Ха-ха-ха! Теперь Ханифа горько заплачет, но уже поздно. Не хотела выходить за хромого, пусть ждет своего любимого... Э, да за убийство Сафара ему дадут не меньше двадцати лет. За это время он сгниет в Сибири». Кудаберд отвернулся.
— Почему ты не умер в утробе матери? — плакала Фарда, она царапала лицо, колотила кулаками колени.— Ты хотел уехать в Грозный, почему я тебя не отпустила? О, лучше бы у меня тогда отсох язык!
На площади остались старики и отъезжающие в полк, остальные же пошли за арестованным. За околицей стражник загородил путь сельчанам.
— Остановитесь! — сказал он.— Не ходите, нельзя...
Развернув коня, он погнал Знаура по пыльной дороге. За сыном, вытянув перед собой руки, бежала мать, загребая носками чувяк рыжую пыль, а за ее спиной на дороге распластался черный платок, напоминая людям подбитую птицу.
— Сын! Ох-хо!
Старуху бросало из стороны в сторону. Народ стоял в суровом молчании. И даже когда Фарда споткнулась и упала навзничь, никто не сдвинулся с места. Собравшись с последними силами, женщина подняла голову, но слабые руки не удержали ее, и она снова ткнулась лицом в землю...
42
С первыми лучами солнца стражники въехали в аул Одола. Никто в то утро не выгнал скот на пастьбу. Только Царай не нарушил заведенного дедами порядка: Поручил брату овец с ягнятами. Они мирно паслись на зеленом склоне.
Царай стоял во дворе и наблюдал за стражниками. На боку у него висел пистолет, купленный в городе у знакомого грузина. Царай заметил, что брат стал тревожно посматривать в его сторону. Вот он сорвался с места и погнал овец к развесистой дичке. Из аула выехал пристав, а за ним — пеший писарь. Кубатиев направил коня к тому месту, где паслись овцы Царая. «Что он задумал?» — Царай машинально нашел кинжал, судорожно сжал рукоятку. Над Одола, затерявшемся у подножья ледников, раздался звонкий голос. Кричал сельский курьер Бидзеу:
— О, стур-дигорцы! Если вы верны своей клятве, то собирайтесь!
И сразу же народ высыпал в узкие и кривые улочки, двинулся туда, где паслись овцы Царая. Тем временем прапорщик спешился и приказал писарю гнать овец в приход. И Царай, и Хаджи-Мусса знали, что в этой встрече одному из них не жить. Мужчины были готовы к поединку и даже сделали все, чтобы он состоялся. Иначе и не могло быть: на оскорбление Кубатиева Царай должен был ответить так, как того требует честь горца.
— Мы же тебе ничего не должны, Хаджи-Мусса... Разве ты не слышал моих слов вчера? Ради отца твоего...— проговорил Царай в спину пристава.
— Эй, писарь! Прогони подальше этого щенка! — не оглядываясь, приказал Хаджи-Мусса.
Царай, не торопясь, вынул пистолет и, прежде чем выстрелить в Кубатиева, крикнул:
— Собака!
Пуля сбила папаху с головы Хаджи-Муссы. Писарь ошалело понесся к аулу. Ему навстречу скакали стражники. Их остановили новые выстрелы: пристав разрядил пистолет в Царая, но тоже промахнулся. Подоспевший народ не вмешивался в поединок мужчин.
В руках Царая сверкнул клинок, и Хаджи-Мусса отступил. Он отходил, не спуская глаз с Царая. А тому понадобилось сделать лишь один прыжок...
Царай посмотрел презрительно на корчившегося под ногами пристава:
— Он нашел то, что давно искал!
43
— Христо, где же вы! . Перестаньте прятаться от меня, слышите?
Петр озирался вокруг, но лес был безмолвен. Старик готов был идти в обратный путь, когда над его ухом раздался свист. Из рук Петра выпала палка, а сам он шарахнулся в сторону.
— Что, испугался, дед?
С дерева спрыгнул гайдук, поднял палку и протянул старику.
— Тьфу! — выругался тот.— Зови скорей людей, чего ты стоишь, как истукан? Война!
Гайдук и не думал никого звать. Поджав губы, он раскачивался из стороны в сторону на длинных журавлиных ногах. В его глазах дрожала смешинка, и Петр рассердился.
— Чего ты смеешься, осел? Дед Иван идет войной на турок! Понял, дурень?
Старик кричал на весь лес, а гайдук, разинув от удивления рот, хлопал глазами.
— Да ты никак обалдел, юнак? Тебе же говорят, братушки уж воюют с турками, а вы здесь ни черта не знаете,— Петр ударил согнутым пальцем гайдука по лбу.
— Война?
— Ну да!
Гайдук ответил коротким странным смехом и кинулся в глубину леса. Петр потряс в воздухе палкой и припустил за ним, боясь, что гайдук прежде него принесет радостную весть в отряд. Но тот скрылся за деревьями, и Петр, потеряв его из виду, в отчаянии стучал палкой по стволу бука.
— Эй, люди! — кричал он на весь лес.
Но тут же из чащи вышел тот же долговязый гайдук. Лицо бледное, мушкет перекосился под мышкой, толстым стволом вниз.
— Слушай, дядя Петр, я тебя в лагерь не пущу,— решительно заявил он и встал на пути Петра.
— Меня?! Посмотрите на этого юнака. Да я тебя на части разорву. Уйди!
— Ты посмеялся надо мной. Возвращайся к себе домой, а то... Я не посмотрю, что воевода — твой сын.
— Дурень, да когда же я обманывал тебя? — не нй шутку испугался Петр такой решительности гайдука.
— Вот только что ты сказал о войне, и я побежал, как дурак, в лагерь,— выпалил гайдук.— Хорошо, я спохватился...
— Да ты, видать, в самом деле спятил,— начал горячиться старик.— Разве же этим шутят? Да за такое я сам, кого хочешь, отправлю на тот свет. Видно, у тебя в голове не все в порядке.
— Ты сам выжил из ума, дядя Петр. Разве можно так шутить,— видя, с какой горячностью говорил Петр, смягчился гайдук.—Ты сказал, что дед Иван воюет с турками.
— Ну конечно! Скоро войне конец. Пока мы с тобой препираемся, уж русские, наверное, в Софии. Веди меня к воеводе!
— Так это правда? Поклянись перед богом!
— Пусть мои глаза никогда более не увидят Христо, если я вру.— Петр перекрестился.— Послушай, не хочешь ли ты рассердить меня по-настоящему? Смотри, я быстро пройдусь по тебе палкой!
Гайдук ошалело бросился обнимать старика, и тот взмолился:
— Ой, задушил!
В отряде весть произвела настоящий переполох. От радости люди целовались, кричали, на все лады пели... Петр узнал в запевале сына.
Товарищи сошлись к Христо, и лес наполнился мощным гимном.
Уж песня смолкла, а эхо все еще несло ее в глубь леса. В который уж раз Христо спрашивал отца:
— Скажи, ты своими ушами это слышал, или тебе твой вездесущий Рашид передал?
— Ой, боже, да я слышал сам, понимаешь, сам! Квой-векил1 шептался со старостой, а я стоял за их спиной. Русские заявили туркам:.идём на вас войной.
Христо поднял руки над головой:
— Братья! Радость... Живио1 2 Петр! Чарку моему отцу!
Гайдуки снова обнимались, раздались выстрелы салюта. Кто-то вынул круглую деревянную бутылку с вином.
— Гей, Вельо, гайду! Рученицу! — крикнул Христо. И тут же гайдук с длинными усами надул меха, а пальцы быстро заскользили по трубе.
— Кто сможет танцевать дольше меня? — спросил воевода.
— Я! Бьюсь об заклад! — крикнул кто-то из гайдуков.
— Ладно! На что заклад?
— На кинжал!
— Сердце отдам, а кинжал нет! — тряхнул головой Христо и пустился в пляс.
На поляне поднялось невообразимое. Танцоры то семенили на одном месте, то стремительно летели по кругу, то танцевали «на коленях», лихо и громко крича: «И-га! Гоп!»
Не раз гайдуки пускались в этот вихревой танец. Иногда в состязании плясали по двое суток. Но такой рученицы никто не помнил!
Держись, земля! «И-га-га! Гоп!»
44
Рано утром Фарда вошла в узкий проулок и остановилась, не зная, куда идти дальше. Прохожая удивленно оглядела старуху:
— Что с тобой? У тебя горе?
— Сын... Иду к Знауру,— ответила Фарда.
— А где он? Почему у тебя обнажена голова? Надень платок!
Взглянув на незнакомую женщину, Фарда заплакала:
— Убил он... Алдара убил,—прошептали ее посиневшие губы.—Арестовали его вчера.
— Ну, это ничего... Мужчина должен кого-то убивать в жизни. А я думала, у тебя сгорел дом. Сестра, гордись, что у тебя такой сын. Эх, а у меня дочери, три дочери... О, горе! Пойдем, я тебе покажу участок,— женщина взяла Фарду за руку, и та поплелась за ней.— И раньше убивали, и теперь обиду не прощают. Вот мы и пришли...
Перед входом на гауптвахту прохаживался стражник. Несчастная Фарда приблизилась к нему и с затаенной надеждой спросила:
— Знаура отпустили? Сына моего... Разве ты его не знаешь?
Но стражник сделал вид, будто не слышал ее вопроса.
— Куда ты дел моего сына? — вдруг отчаянно закричала Фарда.— Отдай мне сына! Слышишь! Пусть сгорит твой дом...
Стражник засуетился, оглядываясь на дверь:
— Ты, наверное, с ума сошла? Какой сын?
— Зачем ты его арестовал?
Но тут распахнулись двери гауптвахты, Фарда увидела Знаура и бросилась к нему. Однако стражник опередил женщину и оттолкнул ее в сторону. Но мать догнала сына и припала к его спине. С трудом стражник и конвоир оторвали ее от арестованного.
Знаур уходил все дальше и дальше. Теперь уже в окружении конвоиров. Солдаты сменили стражников. На их плечах застыли ружья, в патронташах комплект боевых патронов. Два шага отделяют Знаура от впереди идущего солдата. Всего один прыжок и... Один прыжок. Но конвоиров двое! Два штыка блестят под лучами раннего солнца.
Ветерок легонько подталкивал Знаура в спину. На липовой аллее шелестела густая листва. Не останавливаясь, Знаур оглянулся на горы и почувствовал, как сжалось сердце.
— Иди, не задерживай, а то враз огрею,—пригрозил солдат, тот, что шел позади.
Шагали через железнодорожные пути к вагону с решетками он стоял особняком. Вдоль него расхаживал солдат. Увидев конвой с арестованным, он приподнялся на широких растоптанных носках казенных сапог и забарабанил кулаком в зеленый бок вагона. Не сразу в дверях показался солдат. Появившись, покрутил загнутый кверху ус и, не взглянув на арестованного. потребовал:
— Реестр!
Знаур с надеждой смотрел на него снизу вверх. Ему казалось, что это самый главный начальник и сейчас он отпустит его домой. Но тот гаркнул:
— А ну. давай, поднимайся!
Арестованный все еще ждал чего-то.
Поделиться книгой: