За Дунаем

— Лучше быть абреком, чем ишаком у Сафара,— Бекмурза рассек воздух кулаком.

Понял Знаур, что Бекмурза не шутит, и слетела с его лица улыбка.

— Надумал ты страшное... Боюсь за тебя! Пойми, Бекмурза, не время сейчас, весна пришла. Если Тула-товы выгонят, останемся без хлеба.

Ничего не ответил Бекмурза. Они быстрым шагом стали нагонять остальных...

Уставший, но с хорошим настроением, в сумерки вернулся с работы Знаур. Еще бы, он нанялся к Тулатовым. А в ауле есть такие, что просились к ним, да Сафар отказал, и так, мол, наняли много людей, а чем платить станем, того и гляди сами разоримся.

Что и говорить, повезло Знауру. Правда, Сафар напомнил ему о Бабу, но тут же многозначительно сказал: «Смирная телка сосала молоко у двух коров». А Знаур и не думает ни с кем затевать ссору, ему бы только прокормить семью.

Утолив наспех голод, Знаур собрался идти к соседу, да пришли сверстники. Они понарядились на танцы. В конце аула жил однорукий Бицко, у которого родился сын. и молодежь спешила туда. Не часто выдавался им случай повеселиться, и упустить его было бы обидно.

— Ты прости нас, Знаур, что мы посмели пригласить тебя... Но ты уже давно не бываешь с нами,— проговорил один из пришедших.

— У меня много дел... Вы же знаете, один я в доме теперь.— отказался Знаур.

И товарищи поняли: Знаур не пойдет. Не может он веселиться, когда неизвестно, где Бабу. Слишком большое горе свалилось на Знаура. надо выждать.

Мять тоже не поддержала просьбу товарищей, и Знаур остался дома. Пока не стемнело, он бесцельно ходил по двору. Пробовал заняться чем-нибудь, да все валилось из рук. Встревожили душу сверстники, и не мог он успокоиться.

Он видел, как вышли из дому нарядная ХаниФа и Фаризат. Конечно, соседки отправились туда же. Иначе чего бы она надела красное атласное платье.

Девушка показалась ему красивее прежнего, и вселилось в него беспокойство: «Не опередил бы меня кто-то другой. Э, пока соберутся Кониевы, ее сосватают... Вот только что подумают обо мне люди? Старший брат не женат, а я поспешил...»

Вспомнил Знаур, что собирался к Бекмурзе, и, застегивая на ходу высокий воротник бешмета, он покинул двор. Соседа он застал за работой: Бекмурза вбивал в землю колья покосившегося плетня.

— Добрый вечер, Бекмурза!

— Здравствуй, Знаур!

— Отдохнул бы...

Бекмурза как будто ждал повода: забросил топор и, присев на корточки у канавы, засучил рукава черкески, стал мыть руки.

— Эх, уйти бы в лес, построить шалаш под деревом и выспаться один раз в жизни,— Бекмурза, не вставая, провел мокрыми руками по ноговицам.

— А мне хочется выпить... Послушай, Бекмурза, пойдем к нам.

И друзья заспорили:

— Ну как я пойду к вам, если мы стоим напротив нашей калитки?

— Но об араке первый вспомнил я! — Бекмурза, ни слова более не говоря, увлек друга за собой...

— Зачем ты говоришь мне это? — сощурив правый глаз, Петр водил кончиками узловатых пальцев по морщинистой щеке и поминутно дергал обвислые усы; он смотрел в задумчивое лицо турка.— Ты же знаешь, что я живу с Иванной тихо и мирно. Никого в гости не зову и сам не хожу... Откуда ты взял, что у меня был кто-то, да еще в поздний час?

В эту минуту, конечно, Петр говорил неправду, сам не зная почему. Все село знало, что полицейские уже навестили его. И все же Петр боялся открыть тайну лаже Рашиду, хотя они были давнишними друзьями. Рашид жил в том же селе, только на турецкой половине, что не мешало ему тайком, под покровом ночи приходить к Петру.

Рашид понимал, что рискует многим. В семье росли два мальчика и девочка. Прознай турки о его симпатиях к Петру — дети Рашида могли остаться сиротами и заслужить презрение правоверных. Но Рашид умел, как никто, пробираться незамеченным к другу и час-другой побыть в его обществе. Поговорить же им было о чем.

Собеседники сидели друг против друга. Гость молча посасывал глиняную трубку и ожидал, когда выскажется хозяин. Но Петр неожиданно умолк. Ему показалось, что Рашид рассматривает прожженную дырку на его рубахе: «Проклятая девчонка, не успела заштопать. А Рашид тоже хорош — уставился, как индюк на муху... Но откуда он прознал о моем ночном госте? Нет, не случайно Рашид завел разговор о юнаке». Хозяин придвинулся к турку и с горечью заговорил:

— У меня, Рашид, твои братья отняли счастье. Ты помнишь нашу мать? Ты можешь сказать всем: мое сердце ненавидит их! И муллу, и... Я знаю, кто убил мою гордую Марию. Но я несчастный человек, Рашид, силы давно покинули меня. Эх, если бы моя рука могла удержать саблю,— Петр поднял свою маленькую сухую руку, исполосованную вздувшимися венами.

Рашид стянул с головы феску, почесал ею красный нос и снова водрузил на место.

— Я не хотел обидеть тебя, Петр. Мое сердце не желает тебе ничего плохого,— турок посмотрел на хозяина открытым взглядом.— Мои уши слышали, как грозился Али найти какого-то человека. Люди говорили, будто чужой прошел ночью на вашу половину, Петр. В мечети собралось много народа, и Али именем Аллаха заклинал узнать, у кого мог остановиться незнакомец. Он думает, что комит1 пришел не с пустыми руками и не для того, чтобы набить брюхо... Так думает Али, а я, Петр, ему не зять и. не шурин. В тот вечер я боялся за тебя... Меня к тебе тогда привело мое сердце. Разве я плохо поступил? Не таись, скажи мне, и я уйду туда, откуда пришел. А может, ты не знаешь меня?

«Вот и обидел я человека. Мы с Рашидом знаемся с тех пор, как мой отец спас от смерти его брата... Э, у меня от Рашида никогда не было тайн»,—Петр легонько ударил ладонью по плечу друга и вкрадчиво сказал:

— Сейчас такое время, когда сын не доверяет отцу, а мы с тобой разной веры...

Потрескавшиеся губы Рашида дернулись, и улыбка расползлась по худому лицу.

— Подвинься ко мне ближе, не могу же я кричать. У меня на сердце есть такое, что не должен слышать никто,— проговорил сердито Петр и первым придвинулся к Рашиду.

Он губами касался большого оттопыренного уха гостя:

— Гайдук был у меня.

Турок не изменил позы, на лице по-прежнему было равнодушие.

— Ты слышал мои слова или тебе их повторить?— повысил голос старик.

Рашид кивнул головой, мол, зачем так кричать, если я хорошо слышу даже шорохи за дверью.

— Он тут же ушел. Но потом ворвались полицейские... Будь они прокляты! Перевернули весь дом: искали его. Понял?

— Я все это знаю,— буркнул турок.—Трактирщик рассказывал в мечети, а сам я видел твоего гостя.

Старик окинул турка удивленным взглядом: «Я всегда думал, что Рашид много знает, но мало говорит»,— а вслух произнес:

— Почему ты молчал? Где ты видел моего гостя?

Турок поднял на друга глаза: они у него всегда были полузакрыты, и оттого казалось, будто Рашид дремлет.

— У тебя во дворе.

— Ты его спутал с кем-то! А может, рассказываешь прошлогодний сон? — слабо возразил Петр.

Турок безразлично пожал плечами, что означало: «Думай, как тебе угодно, но я видел твоего ночного гостя».

Встревожился Петр:

— Слушай, а может, о нем знает еще кто-нибудь?

Но Рашид на это не ответил, и старик вскипел:

— Проснись или, клянусь твоим Аллахом, я не ручаюсь за себя. Открой рот, я хочу услышать, что у тебя на душе!

Флегматичный Рашид потянул воздух мясистым носом, задержал дыхание, а затем шумно выдохнул.

— Я был в мечети на вечерней молитве и слышал, как мулла шептал старосте...

— Пусть бог покарает того и другого или превратит их в ишаков, — перебил Петр.

Утвердительно кивнув головой, Рашид усмехнулся и поспешил сказать:

— Тогда ты одолжишь мне хоть одного ишака дня на три.

— Гм! Э нет, ты его замучаешь, и что я буду делать потом без ишаков? — Болгарин усмехнулся в усы.— Еще что слышали твои большие уши?

— Мулла сказал старосте, чтобы он на ночь устраивал засады на всех дорогах.

— И все?

— Да.

— А при чем здесь мой гость?

— Я сразу же после молитвы направился к тебе и увидел, как чья-то тень выскользнула из калитки й удалилась в сторону ущелья. Тогда я вернулся домой и лег спокойно спать.

Болгарин положил руку на плечо Рашиду:

— Спасибо! Мое сердце всегда верило тебе, даже больше, чем брату. А теперь слушай: ои пришел оттуда. Понял?

— Я так и знал...

— Их там очень много. С ними русские... Христо передал, что им нужны деньги, оружие хотят купить.

— А где взять столько денег? — удивился Рашид.

— Я оторву от себя один флорин1, ты, знаю, не откажешь.

— Я дам два флорина. Но это так мало, что на них не купишь и одного ружья.

— Болгары дадут, никто не пожалеет.

— Среди моих братьев тоже найдутся такие,— проговорил уверенно Рашид и встал.— Ну, ладно, пойду, а то скоро начнет рассветать, и если мулла застанет меня у тебя, то мои дети не дождутся своего отца.

Друзья пожали друг другу руки, и один из них ушел...

Обычно овец стригли в конце весны, и шерсть попадала к хозяйке. Прикинув, сколько ее, она прежде всего заботилась о старшем из мужчин, о главе семейства. Вдруг оказывалось, что ему нужен новый башлык, теплые носки, сукно на бешмет. А потом уж хозяйка думала о других членах большого семейства. Но тогда шерсти оставалось совсем немного, и хозяйка неизменно говорила: «Вот придет весна и обязательно вам сотку тонкое сукно». Но шел за годом год, а младшие домочадцы продолжали носить одежонку с чужого плеча, заплатанную, хорошо, если перешитую.

У Бекмурзы было десятка полтора овец да штук шесть ягнят весеннего приплода. Много ли настрижешь с них! И все же мать ухитрялась распорядиться шерстью: часть сукна отправляла на базар, а что оставалось — сыну.

Она с утра засела за починку чувяк, а девушкам поручила перебрать шерсть. Подруги сидели на корточках и разговаривали вполголоса. Между ними ощетинилась тонкими стальными иглами чесалка. В комнате стоял запах свежей глины: Ханифа часто смазывала пол.

В окно заглядывала распустившаяся вишня. Так сильно она зацвела в первый раз. Сквозь ветви пробивались лучи солнца, разбросав на полу причудливые узоры.

— Гляжу на дерево, а мне кажется, это девушка... Высокая, тонкая, боюсь, не переломилась бы. На ее белом лице блестят черные глаза. Коса толстая, до самых ног. — Ханифа перестала работать и, не отрываясь, смотрела на веселую, нарядную вишню.

— Так ты же сама такая,— отозвалась подруга.

— Нет, Фаризат, мою девушку еще никто не встречал в жизни. Ты знаешь, и в сказке нет такой красавицы... Я ее вижу и во сне. Она в длинном платье, серебряные крючки сверкают на груди, подобно звездам на небе,— Ханифа встала и приблизилась к окну.

Ей было лет шестнадцать. Еще недавно девочка играла в куклы, которые сама же искусно шила из тряпок. К. ней приходили девчонки со всей улицы, и Ханифа охотно учила подружек нехитрому мастерству. А то убегала с ними за село и собирала цветы. Так шли дни, пока однажды мать не сказала, что ей пора оставить свои забавы, мол, взрослая уже стала.

С тех пор Ханифа редко, да и то тайком, встречалась со своими куклами; не могла расстаться девочка с детством. Мать же стала особенно придирчива к ней и даже на улицу запретила бегать босоногой да простоволосой.

С некоторых пор и сама Ханифа стала застенчивой при чужих, особенно в присутствии мужчин. Бывало, раньше соберется с девчонками и пойдет без спросу на свадьбу посмотреть, как веселятся молодые люди. До чего Ханифа любила танцы, особенно симд1. Так заглядится, что и о доме забудет.

Теперь же Ханифа, отправляясь к кому-нибудь с поручением матери, наряжалась, подолгу заплетала косу. Брат купил ей в городе малиновую бархатную кофту и красные сафьяновые чувяки. Мать, прежде чем выпустить дочь за порог, оглядывала ее, наставляла, как вести себя. А уж возвращалась дочь, так расспросам не было конца, обязательно ей хотелось узнать, с кем встречалась Ханифа и что ей говорили. Ну, конечно, Ханифа в последнее время не все рассказывала матери. У девушки появились свои тайны.

Как-то к ним пришли мужчины и долго разговаривали о чем-то с братом. А когда гости ушли, Бекмурза сказал матери, что сватают Ханифу. Девушка услышала об этом и поняла: теперь ей недолго оставаться дома.

С тех пор к ним зачастили гости, и каждый раз Ханифа с трепетом ждала, что вот сейчас позовет браг и объявит: «Собирайся, тебя берут замуж». Но время шло, сваты уходили ни с чем...

Усевшись на подоконник, Ханифа притянула к себе веточку и припала к ней губами. Фаризат тоже бросила работу. Она была младше подруги и не могла заметить перемены в Ханифе, ее взволнованности. «Все девушки с нашей улицы завидуют Ханифе, а она говорит о ком-то... Эх, будь у меня брат, уговорила бы его

украсть тебя»,— Фаризат снова принялась за свое занятие: упругим прутиком короткими ударами взбивала шерсть. И вдруг неожиданно даже для самой себя сказала:

— А ты знаешь, Знаур скоро женится...

Веточка выскользнула из рук Ханифы, и она поспешно оглянулась, переспросила:

— Знаур женится? Наш сосед? А кто тебе сказал?

— Его мать рассказывала у нас,— теперь уже рассеянно проговорила Фаризат, помолчала, а потом засмеялась: — Вот бы Знаур женился на тебе... Ты не хочешь стать женой соседа? Он такой красивый. Скажи, Ханифа, нравится тебе наш сосед?

Фаризат вопросительно посмотрела на подругу, но та ничего не ответила. Зажмурив глаза, Ханифа перепрыгнула через подоконник в сад. Пораженная ее поступком, Фаризат растерялась. «Она, кажется, сошла с ума. Да разве девушка может себя так вести? А если увидит кто-нибудь? Тогда от нее отвернутся все женихи, и она останется старой девой».— Фаризат заправила волосы под шапочку и подбежала к окну: Ханифа ласкала рябого теленка. Над окном прожужжала пчела, и Фаризат испуганно вскрикнула.

— Ой, что с тобой? — всплеснула руками Ханифа.

— Пчела чуть не села мне на нос! — воскликнула Фаризат.— Ох, узнает мать, как ты выпрыгнула в окно, достанется тебе.

Оголив колени, Ханифа влезла в комнату, запрокинула руки за голову, приподнялась на носках и пробежала на цыпочках. «Что с ней? Она не такая, как всегда»,— встревожилась Фаризат. Но такое настроение у Ханифы продолжалось недолго. Опустившись на колени, она взяла клок шерсти, нанизала на иглы чесалки и тихо запела. Фаризат подкралась к ней и обхватила за плечи.

— Скажи, Ханифа, ты видела хороший сон? Ты чему-то радуешься. Ведь правда? — Фаризат горячо дышала подруге в лицо.

— Тебе показалось, будто мне весело.

— Неправда, сестра моя, ты скрываешь от меня какую-то тайну,— Фаризат надула губы и умолкла.

Ханифа, запрокинув назад голову, погладила Фаризат по щеке.

— Да разве есть на свете такое, что бы я скрыла от тебя? У меня же ты единственная подруга. Ты веришь мне?