Француз

Часть I. Глава IV.

Но вот мы у дверей московской шоколадницы. Внутри чисто и уютно.  Кондиционер работает бесшумно, и ветра от него почти не ощущается. Несколько застывших в полусонных позах посетителей примостились за столиками. Они скорее отдыхают, чем насыщают свои желудки. Ирван заказывает двойной «американо». Через минуту официант приносит увесистую чашку, над которой струится парок. Запах свежесваренного кофе ударяет мне в нос. Француз обхватывает чашку обеими руками и делает первый глоток. Блаженная улыбка появляется на его лице.

«Вкусно»? - спрашиваю я.

«Очень, - отвечает повеселевший Ирван, - предыдущую ночь я почти не спал.  В хостеле, где я поселился, были только двухэтажные кровати, и спали на них одни русские. Они храпели так, что выспаться не было никакой возможности. Поэтому сейчас мне необходимо немного взбодриться».

Но вот кофе выпит, и француз отправляется за стойку расплачиваться. Я следую за ним. Краем глаза поглядываю за оставленными вещами.

«Сколько с меня»? – спрашивает Ирван  почти без акцента.

«У вас есть наша бонусная карта»? – интересуется бармен. Француз вопросительно смотрит на меня.

«Есть, - отвечаю я  за него, - только он её в Париже забыл. В следующий раз обязательно возьмёт».

«Что он у меня спрашивал»? – интересуется у меня Ирван уже на улице.

«Ничего, - отвечаю я, - он принял тебя за русского, да ещё, по всей видимости, за москвича. Только у них всегда с собой всякие карты с дисконтами и бонусами».

«Это хороший знак, - радуется француз, - и он уже второй. Первый был вчера, когда прохожий спросил меня, как ему куда-то пройти.  И знаешь, - Ирван улыбается, - я смог правильно ему объяснить. По-русски, - прибавляет он, - и он меня понял»…

В электричке сначала было жарко и душно. Моя рубашка  прилипла к телу. Пассажиры открыли все окна, но это не слишком добавило прохлады.  Через час появился проводник, тот самый, который перед посадкой в вагон долго изучал наши билеты. Нет, всё же не зря я купил Ирвану ещё один билет. Проводник врубил кондиционер на полную мощность.  Холодный ветер засвистел между сидениями. Приснувший было француз, очнулся и полез в рюкзак за тёплыми вещами. Он что-то сказал мне хриплым голосом, но я его не понял. К тому же, он зашмыгал носом. Жара снаружи и кондиционеры внутри – что может быть хуже для здоровья?

Вечером  Ирван начнёт кашлять. Мать моя из-за этого переполошится. Она приготовит французу отвар из дубовой коры, настоит его в течение часа, и потом заставит выпить его этот настой на ночь.  Я тоже приму участие в лечении гостя. Нагрею на плите молоко, достану мёд, сам буду его пить для профилактики и Ирвана угощать. Но мне тоже придётся похлебать бабушкиного зелья, без этого она не пустит меня спать.

«Молочко белорусское, - буду объяснять я Ирвану, - от «батьки», так мы называем Лукашенко, а душистый мёдик из Кемера. Я приобрёл его в магазине «Карфур», французском, как ты понимаешь. И расположен он был рядом с мечетью».

На следующий день, чтобы окончательно вылечиться, мы пойдём с ним в аптеку за лекарствами от простуды.

«Аллёон зи а апотек», - скажу я, желая блеснуть своими познаниями в языке.

«Не апотек, а фармаси», - поправит он меня.

«Вот тебе и знания», - подумаю я...

И потом вспомню, что «Апотек» - это никак не по-французски, а скорее по-турецки. Это была вывеска такая в фильме «Бриллиантовая рука», которая якобы висела в Стамбуле, а на самом деле находилась на одной из улочек Ичери-шехера в Баку. Там в основном и снимался этот замечательный фильм. Я рассмеюсь от этих своих воспоминаний, но говорить французу ничего не буду…

Но вот и Брянск на подходе. Остаётся каких-нибудь полчаса.  За окном мелькают деревья. Мы проезжаем знаменитые брянские леса. Где-то в их глубине всё ещё водится воспетый Высоцким «серый брянский волк». Тут даже сотовый телефон не ловит, хотя до города не больше  двадцати километров.

Ирван спрашивает, не знаю ли я, что за деревья растут за окном. Что я могу ответить, если мои познания в местной флоре и фауне не слишком отличаются от моих познаний во французском языке.  Однако же, руками, мимикой и жестами я объясняю ему, что это за  деревья. Ирван, как ни странно, понимает.

«Блянш», - говорю я

«Берёза, - говорит он и прибавляет, - «булон» по-французски».

«А-а-а, - вспоминаю я, - Булонский лес».

«Эриссон  (ёжики)» – продолжаю я.

«Сосна и ель - подхватывает он, - по-французски это звучит просто:  «пан» - сосна, а сапан - ель».

«Осина, - говорю я, - это под которой подосиновики, грибы с красной шляпкой. Шяпо руж».

«Понятно, - отвечает он, - осина по-нашему «трамбль».

«Трёмблян, дрожащий, - снова припоминаю я, - у нас есть поговорка такая, дрожит как осиновый лист»…

А сам думаю:

«Как же много общего даже в наших языках».

«Лё шэн – дуб», - прибавляю я, вспоминая, что у меня дома пол настелен из лёшенового паркета…

К концу моих объяснений, француз уже почти теряет голос. Он совершенно охрип. Работающий на полную мощность кондиционер довершил своё пагубное дело. А я ничего, даже напеваю песню «Шумел сурово брянский лес». Потом окажется, что Ирван двадцать лет поёт в хоре, и в музыке, и в верно взятых  нотах разбирается. Ну а я, по глупости и чтобы похвастать,  на рыбалке буду петь ему песню  «Я умею мечтать» Юрия Лозы.

Часть I. Глава V.

День первый. Продолжение.

Знакомство с городом.

За окном показались пригороды Брянска. Через десять минут поезд останавливается. На вокзале нас встречает Павел, мой компаньон по работе.

«Это Поль, - говорю я, представляя его французу, - а это Ирван». Француз и русский секунду смотрят вопросительно друг на друга, а потом крепко пожимают друг другу руки. После этого мы укладываем наши вещи в  багажник и садимся в машину. Форд  Фокус уверенно везёт нас ко мне домой.

Дома нас уже ждут жена и мать. Мы весёлые с рюкзаками и сумками вваливаемся в прихожую. Ирван сразу замечает на стене около боксёрской груши медали и ордена. Они висят на коврике на самом видном месте.

«Это моя жена сделала, - говорю я, - она у меня рукодельница. Видишь, как красиво и коврик вышила, и медали к  нему прикрепила. А награды это моего тестя, участника Великой Отечественной войны».  Француз достаёт фотоаппарат и делает снимки. В объектив  попадает также  мой сэнсэй,  запечатлённый на фотографии чуть выше. Он  делает ката на берегу Чёрного моря в спортивном лагере в Абхазии. Потом мы проходим на кухню.

Стол там давно накрыт и ждёт нас. Чего только на нём нет: холодный красный борщ, горячие котлеты, которые жена только сняла со сковородки, она их потрясающе научилась готовить ещё на Севере, толчёная картошка, малосольные огурчики, помидорчики, всевозможная зелень. Тут и петрушка, и шпинат, и кинза с укропом, зелёный лучок, сельдерей и прочее. Еды столько, словно мы собрались отпраздновать свадьбу, а не принять единственного гостя, да ещё такого поджарого.

Хотя нет. На столе отсутствует сливочное масло. Жена его не поставила.  Может, забыла, а может, подумала, что это вредный продукт для европейцев.  Как потом окажется – зря она так подумала.

Ирван фотографирует стол. Всё на нём сервировано красиво и смотрится аппетитно. Но есть ещё одна необычность в сервировке стола  – это полное отсутствие на нём спиртного. Про него мы тоже забываем, сами то мы давно не пьём, поэтому я даже не спрашиваю у Ирвана,  хочет ли он с дороги выпить стаканчик вина...

Мама моя, конечно, помнит о таких вещах, она пятьдесят лет прожила с пьющим человеком, моим отцом, но подсказывать нам в таких вещах не спешит.

После ужина я предлагаю Ирвану прогуляться по вечернему Брянску. Моя мать опять против:

«Дай человеку с дороги отдохнуть, - говорит она, - нагуляетесь ещё».

Но француз спортивный парень. Ему 53 года (на три меньше чем мне), а он до сих пор бегает марафон. Поэтому он не хочет показать мне свою слабину и сразу после ужина рвётся в бой.  У себя в Морле  он и своих учеников приучает к спорту. Они у него в основном выходцы с Ближнего Востока и Южной Азии.  Потом он мне покажет их фотографии, сделанные на пикнике. Сплошь одни смуглые и раскосые лица: тайцы, вьетнамцы, пакистанцы, алжирцы, марокканцы и прочее.

«У тебя тут одни нерусские», - скажу я.

Но Ирван не поймёт моего юмора.

«Да, - скажет он, - русских у меня только двое учеников».

И потом расскажет, что работает он учителем уже давно, что

отпуск у него шесть недель, четыре из которых он путешествует по миру, иногда на велосипеде, но чаще на своих двоих. Часто ночует, где придётся. Бывает, приютят незнакомые люди, а бывает, приходится ночевать в палатке под открытым небом. Но это даже романтичнее. Он очень спортивный мужик и очень целеустремлённый.

Поэтому маму мою он слушать не стал. Для крепкого мужика это было бы неловко, тем более передо мной. Я ведь тоже ему разные свои каратистские фортели показывал. Хотя нашу поговорку, «То, что русскому хорошо, то иностранному человеку не очень»… и даже, как бы крепко он ни выглядел, ещё никто не отменял, Но мы вернёмся к этой поговорке в дальнейшем моём повествовании…

На улице было тихо и тепло.  Фонтаны поднимали к небу свои разноцветные струи и, падая, рассыпались на тысячи брызг. Вечером они у нас ярко подсвечены.  Я живу в центре города, на площади Партизан.  Наш город единственный в своём роде. Он имеет статус города Партизанской Славы. Городов-Героев много, а наш такой один.

Лет пять назад на нашей площади провели реконструкцию. Подлатали памятники, почистили их, заново покрасили. Вечный огонь сделали побольше и поярче, благоустроили прилегающую территорию. Замостили всё  плиткой, поставили на площади скамейки, на которых теперь сидят пенсионеры и кормят голубей, сделали цветочные клумбы и посадили берёзки. Их сажали ещё депутаты трёх граничащих между собой областей: Брянской, Черниговской и Гомельской. Тогда мы ещё все дружили: русские, украинцы, белорусы…

Как-то потом, я угощу Ирвана  конфетами,  карамелью, вкусными и не очень дорогими, и спрошу его:

«Знаешь, чьи они? –  и сам же за него отвечу, - Порошенковские.

Его наша Липецкая фабрика у нас до сих пор работает»…

«И ты можешь их есть»? – удивится он.

«Не только могу, но и тебя угощаю».

Мы оба посмеёмся.

«У нас о таких вещах не пишут», - признается он.

«А ты им там расскажи у себя, особенно своим  ученикам, как у нас всё обстоит на самом деле», - попрошу я его.

Француз утвердительно кивнёт головой, а я подумаю:

«Посмотрим».

Часть I. Глава VI.

Мы выходим из ворот нашего дома и сразу встречаемся лицом к лицу с волком.    Не с настоящим брянским серым хищником, а с его собратом из мультика «Жил-был пёс». Какие-то умельцы сварганили его из арматуры, покрасили серой краской и поставили в сквере у моего дома. Мне он виден из окна. Памятник очень похож на оригинал из мультика, так что, кажется, тронь за его сытое пузо, а он скажет голосом Джигарханяна:

«Щ-щ-ас спою…».

Горожанам приглянулся этот железный серый хищник, и возле него теперь всегда толпа. Фотографируются целыми семьями.  Особенно он полюбился  детишкам, их от серого волка за уши не оттянешь.

«Наш лё лу (волк)», - говорю я Ирвану и предлагаю ему сфотографироваться рядом с достопримечательностью.

Француз подходит к железному зверю, и я щёлкаю фотоаппаратом.

Только вывеска над волком почему-то не попадает в кадр, а она красноречива:

«Я люблю Брянск».

И вместо слова люблю,  конечно же, красное сердечко… Пора мне уже мои плюсовые очки брать с собой.

Отщёлкав положенные снимки, мы направляемся в парк. Он у нас имени Толстого. Писателей Толстых в России трое. Один, основной и всемирно известный – Лев Николаевич, и два вспомогательных: Алексей Николаевич и Алексей Константинович. Наш земляк, Алексей Константинович, первый по старшинству. Он родился раньше других Толстых. В середине девятнадцатого века он был известным писателем и поэтом, моим земляком, кстати.

«Средь шумного бала, случайно…», или

«Колокольчики мои, цветики степные…»,  -

это всё его.

Со школьной скамьи мне нравится его стих «История государства Российского»:

«…Ходить бывает склизко

 По камешкам иным,

 Итак, о том, что близко

 Мы лучше умолчим…» -

Умолчать и тогда и теперь  -  это милое дело в России.

Третий Толстой, Алексей Николаевич, наш будущий красный граф, в своё время обласканный Сталиным. Это он  написал  «Петра Первого», «Аэлиту», а также выстругал из итальянского Пиноккио  нашего русского Буратино.

Парк Толстого тоже был недавно реконструирован. Нам он известен, как парк деревянных скульптур. Но при реконструкции некоторые его скульптуры, стоявшие со времён оных, убрали, и на их место поставили новые. Года три назад на мельничное колесо в фонтане  лили воду чёртики, теперь это делают  пузатенького вида мужички. Нам это объяснили тем, что, мол, необходимо бороться с нечистой силой… Ладно, будем надеяться, что мы её, в конечном счёте, победим, а парку это принесёт одну только пользу.

Проходя мимо скульптур, я думаю, что француз бросится их сразу фотографировать, но он не проявляет к ним никакого интереса. Он даже не смотрит на них. Потом он и  на экспозицию репродукций картин Марка Шагала не соизволит пойти.

«А зачем это мне? – скажет он, - вот если пойдёт дождь, то я с превеликим удовольствием, а в такую прекрасную погоду это делать грех».

У фонтана с мужичками, льющими воду на бывшую чёртову мельницу, он всё же останавливается. Дело в том, что от прежней экспозиции  всё же кое-что осталось. Например, деревянная мышь, сидящая на столбе. Отдыхающие бросают к её ногам монетки. Если денежка не срывается вниз и остаётся возле  мышки, значит быть тебе богатым. На дне фонтана монет всяческого достоинства валяется навалом. О чём это говорит? А лишь о том, что цыган в отреставрированный парк вот уже два года, как не пускают. Я слышал, что такая договорённость есть с местным цыганским бароном.  Думаю, что и по поводу автовокзала она тоже есть.

Я показываю Ирвану на пять или шесть монеток, застрявших в руках мыши.  Как таковое  возможно, представить нельзя. Видать, и в Брянске есть очень богатые люди, хотя их и немного…

Бросаем и мы несколько монеток к ногам мыши, две из которых застревают.  Это хороший знак.

После этого мы продолжаем путь к аттракционам. Их уже Ирван разглядывает с неподдельным интересом. Пока он это делает, к нам подходит местный сторож Витька. Витьке уже 58-мь, и он мой хороший друг. Выглядит он так, будто он не местный сторож, а, по меньшей мере, директор парка. Я знаю, он много читает и одевается всегда по моде. Местные девчонки иногда не прочь продежурить с ним вместе до самого утра.

Я знакомлю его с французом, и он сходу предлагает нам прокатиться на карусели.