Помоги проекту - поделись книгой:
Оставшиеся силы Первого ополчения (около 3–4 тысяч ратников) и князь Д. Т. Трубецкой примкнули ко Второму ополчению.
На выручку осажденным в Москве полякам с запада шла армия гетмана Ходкевича. Тревожные вести о продвижении польских отрядов заставили руководителей ополчения выступить из Ярославля.
Путь Второго ополчения к Москве отмечают монетные клады, в которых были новые копейки с буквами с/ЯР и именем Федора Ивановича. Один большой клад с такими монетами был найден неподалеку от Троице-Сергиевой лавры, второй — в Тамбовской области, третий — в Вологодской области.
Клады из Тамбовской и Вологодской областей свидетельствуют о широком распространении новых полноценных монет, жадно впитывавшихся истощенным денежным обращением.
Ярославский денежный двор продолжал чеканку монет и после выхода из города основных военных сил. Руководители чеканки внимательно следили за состоянием денежного производства в других русских городах, где работали денежные дворы. Как только Московский двор перешел на чеканку копеек по четырехрублевой стопе (весовая норма 0,51 грамма — 3 почки), в Ярославле сразу переориентировались на новую весовую норму. Здесь тоже стали чеканить по стопе 400 копеек из гривенки. Это ставило ярославские монеты в равное положение с московскими. Более того, после ухода из Ярославля военных отрядов на ярославских монетах знак с/ЯР убрали вообще, а оборотную сторону сделали с именем… Владислава Жигимонтовича. Ярославские копейки с именем Владислава очень редки, как, впрочем, весьма немногочисленны и остальные поздние выпуски Ярославского двора.
Как объяснить появление на монетах Второго ополчения имени его политического врага? Видимо, ответ на этот вопрос следует искать в той политической конъюнктуре, которая образовалась в связи с поисками возможной кандидатуры на русский трон, а также в конкретной обстановке, сложившейся к моменту выхода войска ополчения из Ярославля.
Известно, что вопрос о кандидате в русские цари обсуждался с момента прихода сил ополчения в Ярославль. В апреле по городам рассылались грамоты с призывом «в нынешнее конечное разорение быти не безгосударными, чтоб нам по совету всего государства выбрати общим советом государя».
Выбор кандидатур был довольно широким. Существовали «воровские» претенденты. Как уже говорилось, со 2 марта по июль 1612 года власти Первого ополчения признавали царем псковского вора «Сидорку». Сын Марины Мнишек, «воренок» Иван, за которым стоял атаман Заруцкий со своими казаками, тоже был достаточно популярной фигурой у некоторой части русского населения. Имелись и царственные кандидаты. Сам Сигизмунд III хотел заполучить русский трон, и это обстоятельство стало одной из причин того, что он не отпускал отрока королевича в Москву, заочно коронованного и официально признанного русского царя. В июне 1611 года шведское командование заняло Новгород и между Новгородскими властями и шведским королем Густавом-Адольфом был заключен договор. Согласно договору Новгород предусматривал избрание «великим князем Новгородского государства, а также Московского и Владимирского государств…», если они захотят присоединиться к Новгороду, одного из сыновей шведского короля, принца Карла-Филиппа. 23 июня 1611 года правительство Первого ополчения утвердило кандидатуру шведского королевича на Земском соборе. В Ярославле не могли не считаться с этим решением. В мае и июне 1612 года между новгородско-шведскими властями и Вторым ополчением велись долгие дипломатические переговоры, направленные на поиски решения, которое не связывало бы русскую сторону обязательствами, но в то же время и не рассорило бы со шведами. В тот момент русские и шведы имели общего врага — поляков, и это соображение следовало учитывать в первую очередь. Поэтому правительство Второго ополчения уклончиво отвечало, что Русская земля готова принять Карла-Филиппа, но прежде он должен прибыть в Новгород и принять православие. Истинные свои намерения правительство Второго ополчения скрывало. Позже руководители ополчения признавались: «Тово у нас и на уме нет, чтоб нам взяти иноземца на Московское государство; а что мы с вами (новгородскими посланниками. —
Возникала и еще одна кандидатура — эрцгерцога Максимилиана, брата австрийского императора.
Среди всех кандидатур формальной властью обладал только Владислав. От его имени чеканилась монета и писались указы, его именем осуществлялась власть в части государства, остававшейся под управлением «семибоярщины». Не следует забывать, что в лагере под Смоленском представительное «Великое посольство» во главе с наиболее авторитетными полномочными делегатами Боярской думы вели переговоры с Сигизмундом III об условиях оформления династической унии. Фактически единственным, хотя и очень серьезным, препятствием на пути осуществления унии стало упорное нежелание польской стороны дать согласие на крещение королевича в православную веру и отпустить в Москву.
Можно предположить, что, выпуская монеты с именем Владислава, ярославское правительство в известной мере декларировало свою готовность разрешить династический кризис мирным путем. Но скорее всего выпуск монет с именем Владислава следует рассматривать как дипломатическую хитрость. По внешнему виду ярославские и московские копейки Владислава были похожи — на лицевой стороне у тех и других не помещалось никакого знака, надписи на оборотных сторонах стилистически мало различались. Поскольку выпуск московских копеек с именем Владислава летом 1612 года был очень незначителен, к тому же вес их неуклонно понижался, подражавшие им ярославские копейки, имевшие стабильный вес четырехрублевой стопы, могли использоваться как аргумент для привлечения в свой лагерь сторонников из пропольского лагеря. Хорошее качество ярославских копеек с именем Владислава Жигимонтовича служило дополнительным доводом в пользу Второго ополчения, которое сумело обеспечить более качественный выпуск монет от имени царствующего лица.
Воинские силы Второго ополчения были довольно внушительны. Приблизительно десять тысяч составляли дворяне и дети боярские, служилые татары касимовские, казанские, сибирские и другие. Около трех тысяч — казаки и стрельцы. Значительную часть ратных людей составляли даточные — крестьяне и посадские люди, собранные по посошной разверстке. Всего войско насчитывало двадцать-тридцать тысяч человек. По составу своему это было, пожалуй, наиболее демократическое войско, объединенное общей национально-патриотической идеей. Недаром сидящие в Кремле шляхтичи с насмешкой советовали Пожарскому отпустить своих ратников «к сохам». По представлениям того времени, военное дело являлось привилегией господствующего класса. Крестьянам и горожанам, из которых в значительной степени состояло Второе ополчение, места среди них не было.
Войско Второго ополчения строилось не столько по социальному признаку, сколько в зависимости от состояния военной подготовки и боевых заслуг ратников. Принцип, предложенный К. Мининым, предусматривал деление всех ратных людей на четыре категории. Все категории получали разные денежные оклады. Поверстанные по первому разряду получали денежное жалованье 50 рублей в год, по второму — 45, по третьему — 40 и по четвертому — 30 рублей. Когда под Москвой Второе ополчение встретилось с остатками Первого ополчения, голодные и полураздетые ратники Трубецкого сказали о пришедших с завистью: «Они богатии пришли из Ярославля!»
Войско Минина и Пожарского подходило к столице с 3 по 20 августа. Свои укрепленные острожки и окопы они разместили «на-особицу» от казачьих отрядов, опасаясь дезорганизирующего влиянии стихии, царившей в казачьих таборах Первого ополчения.
22–24 августа 1612 года состоялась решающая битва за Москву с отрядом Ходкевича, который попытался прорваться на помощь к осажденному в Кремле гарнизону. Исход первого дня битвы решило вмешательство «самовольством» отрядов Трубецкого, в трудный момент переправившихся через реку Москву у Ново-Девичьего монастыря и поддержавших воинов Пожарского. Потерпев неудачу в прямой атаке, Ходкевич отвел свои силы, прикрывавшие обоз с продовольствием, к Донскому монастырю, чтобы пробиться к Кремлю через Замоскворечье. Бой возобновился 24 августа. Казаки Трубецкого ушли в свои таборы, и лишь агитация келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, не только воззвавшего к патриотическим чувствам казаков, но и пообещавшего жалованье из монастырской казны, вернула их в ряды сражавшихся. Окончательный успех принесла атака отряда ополчения под личным командованием К. Минина, который потеснил силы гетмана у Крымского моста. 25 августа Ходкевич отошел на Смоленскую дорогу через Воробьевы горы и оттуда — к Вязьме. Провиант в Кремль так и не был доставлен.
Польский гарнизон не мог больше обороняться. Голод и болезни сократили численность его с трех тысяч до полутора. Надвигалась осень, и осажденные понимали, что зиму им не перенести. 22 октября был взят Китай-город.
Перед победителями открылась страшная картина. Летопись рассказывает: «Сиденье ж их бяше в Москве таково жестоко: не токмо людей побиваху и едяху, но и сами друг друга побиваху и едяху. Да не токмо живых людей побиваху, но и мертвых из земли роскопываху: как убо взяли Китай, то сами видехом очима своима, что многия тчаны насолены быша человечины».
Начались переговоры с «кремлевскими сидельцами». Вначале были выпущены боярские жены «без позору», что вызвало возмущение воинства князя Трубецкого: «Казаки ж за то князь Дмитрия (Пожарского. —
1 ноября 1612 года в Москве состоялся торжественный крестный ход с благодарственным молебном в ознаменование освобождения от поляков.
В Москве образовалось временное правительство, во главе которого с сентября 1612 года встали «во единачестве» князья Д. М. Пожарский и Д. Т. Трубецкой. Оба воеводы соединили свои приказы и прочие административные учреждения и поставили их на нейтральном месте — «на Неглимне». Вся текущая административная работа велась от имени Пожарского и Трубецкого. Они представляли собой единственную реальную власть. Царь Василий Шуйский был умерщвлен 12 сентября 1612 года в Польше, в Гостынском замке. Эфемерная власть Владислава Жигимонтовича пала вместе с падением польского гарнизона.
Оставалось еще два претендента на русский престол — сам польский король Сигизмунд III и шведский королевич Карл-Филипп. Сигизмунд III, еще не ведая о катастрофе, постигшей польский гарнизон в Кремле, выступил в конце октября 1612 года в поход против Москвы. Он рассчитывал военной силой склонить Россию к признанию его власти. При подходе к Москве он послал главе Боярской думы Мстиславскому извещение, что отпустит Владислава в Москву, как только бояре пришлют ему послов для переговоров.
Победа Второго ополчения и освобождение Москвы от поляков свели на нет любую попытку польского короля возобновить возможность сговора. Династическая уния Речи Посполитой и России отошла в область преданий. На собственном опыте русские люди всех сословий убедились, что при помощи иноземцев, будь то поляки или шведы, порядок в стране установить нельзя, ибо иноземные помощники в первую очередь преследовали свои корыстные интересы. Рассчитывать следовало только на свои собственные силы.
Гонцы короля Сигизмунда III, явившиеся в Москву, были арестованы. Передовые отряды польского войска в то время стояли в Рузе, поэтому москвичи опять стали готовиться к обороне. Польские войска терпели неудачу за неудачей. Русское население отказывалось продавать провиант полякам, а войска ополчения наносили им сокрушительные удары. 27 ноября Сигизмунд III дал приказ об общем отступлении, и королевские войска отошли к Смоленску, который после падения стал для поляков основным опорным пунктом на русской территории.
Необходимость организовать военный отпор Сигизмунду III в ноябре 1612 года на короткий срок задержала организационную деятельность правительства Трубецкого и Пожарского. Главной задачей стало «устроение» земли — восстановление во всем объеме разрушенного государственного механизма и поиски достойной кандидатуры на русский трон. Но в этот момент перед правительством встала во весь рост иная, очень острая проблема: любыми средствами предотвратить взрыв недовольства вольных казаков, представлявших грозную социальную силу.
В Москве осенью 1612 года сосредоточивались воинские силы, состоявшие из земских дворян (около двух тысяч), стрельцов (около тысячи человек), казаков (четыре с половиной тысячи) и нескольких тысяч вооруженных стрельцов — москвичей. Надвигалась зима. Ополченцев нужно было обеспечить провиантом, теплой одеждой и зимними квартирами. Распустить ратных людей в тот момент было бы преждевременно. Поход Сигизмунда III в ноябре показал, насколько реальной оставалась военная угроза для столицы. Наибольшие опасения внушали казаки. В сущности, от их позиции зависела тогда судьба «устроения» земли.
Современники рассказывали: «И хожаше казаки в Москве толпами, где ни двинутся гулять в базар — человек по 20 или 30, а все вооружены, самовластны, а меньши человек 15 или десяти никако ж и не двинутся. От боярска же чина никто ж с ними въпреки глаголете не смеюще и на пути встретеиюще и бояр же в сторону воротяще от них, но токмо им главы свои поклоняюще».
Выплата жалованья всем «воинского чину» людям стала первоочередной заботой правительства ополчения. Но денег в казне и в кремлевских сокровищницах не было, а «которые деньги были в привозе, и те розданы ратным людем на жалованье». Казаки стали требовать «у начальников» жалованье, не считаясь с тем, что они уже, по выражению летописи, «всю казну Московскую взяша». Между «начальниками» и казаками произошло вооруженное столкновение, в результате которого у «казаков немного государевой казны отняша».
Обстоятельства вынуждали земское правительство бросить все силы на разрешение финансовых вопросов. Путей для этого оказалось немного. Во-первых, начались энергичные розыски государственной казны, спрятанной во время пребывания поляков в Москве. О кремлевских сокровищах рассказывал польский посол Маскевич. Он писал, что казну эту бояре тщательно сохраняли в тайне от поляков, требующих выплаты жалованья: «Было чем заплатить из казны, но бояре не хотели трогать сокровища, необходимые для торжественного венчания королевича, коего с часу на час ожидали. Там хранились всякие вещи, употребляемые для коронации: царские одежды, утварь золотая и серебряная, драгоценные каменья, сверх того дорогие столы, осыпанные каменьями стулья, золотые обои, шитые ковры, жемчуг и многое тому подобное. Все это я видел собственными главами».
Осенью 1612 года «возлюбленные друзья великого короля» — доверенные лица, стоявшие «у царской казны», казначей Федор Андронов, дьяки Тимофей Савинов, Степан Соловецкий, Иван Безобразов, Ефим Телепнев и другие — были арестованы и «под пытками» указали правительству ополчения место хранения всех драгоценностей: «драгоценного скипетра царя и великого князя Ивана Васильевича и двух драгоценных ожерелий… княгини Анастасии, матери благочестивейшего царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси… Указали они и многие другие драгоценнейшие предметы… Итак, открытые посредством пытки деньги и сосуды положили в царскую ризницу и из этих денег много раздали воинам, и весь народ успокоился». (Не этот ли эпизод в конечном итоге спас жизнь и карьеру Ефиму Телепневу? Ведь его очень быстро освободили из-под «пристава», в то время как другие «друзья великого короля» почти все погибли от рук правительства ополчения. Не исключено, что именно Ефим Телепнев был главным осведомителем о местонахождении сокровищ, за что и был помилован. Во всяком случае, источники сообщают, что он сидел «за приставом» осенью 120 года, а в 121 году, «после Московского очищения, много казны у него было описано».)
Другой путь успокоения ратных людей правительство видело в «разборе» казаков, служивших в ополчении. «Разбор» заключался в составлении «реестров» — списков, включавших всех казаков, участвовавших в воинских действиях. Благодаря этому регулярное казачье войско образовывалось и отделялось от «беспорядочных отрядов», то есть грабительских казачьих шаек, бродивших по стране. «Старым казакам» выдавалось жалованье: по 8 рублей деньгами и «сукнами» на человека. Получение жалованья юридически закрепляло казаков на государственной службе и давало право на казенное обеспечение. В число казаков вошли и те участники крестьянской войны и освободительного движения, которые были беглыми крестьянами. Тем самым они попадали в новое сословие, получали разрешение строить себе дома и жить в Москве или других городах с правом не платить в течение двух лет долгов и других податей. Исключалась возможность возвращения их в крепостную зависимость от прежних владельцев.
Единовременная выдача жалованья дворянам и казакам потребовала всех запасов наличных денег. Деньги следовало получать с денежных дворов государства. Из них в конце 1612 года реально действующим являлся только Ярославский. Московский двор после «московского освобожденья» работать не мог. Все деревянные строения, а также лавки, столы, перегородки были сожжены в печах и на кострах осажденными, спасавшимися таким образом от холода. В таком же состоянии были помещения других приказов, располагавшихся на территории Кремля. Даже спустя полгода после освобождения Москвы в Кремле, по словам бояр, «палаты и хоромы все без крова, мостов, лавок, дверей и окошек нет, надобно делать все новое, а лесу пригодного скоро не добыть». Все силы направились в первую очередь на восстановление того приказа, который в тот момент казался правительству наиболее важным. Это была Серебряная палата, где должны были готовиться предметы царского облачения и царского достоинства к предстоящему царскому венчанию. Туда доставляли «лес на мосты и на скамейки и на лавки…, на чем делати серебряным мастерам золотые и серебряные дела, что старые места и чюланы из Серебряной палаты выношены, а также для воротов волочильных».
Разумеется, восстановление Московского денежного двора тоже относилось к числу первоочередных задач. По всей видимости, его реанимация началась в те же осенние месяцы 1612 года. Но судя по монетам Михаила Федоровича, чеканка которых началась либо в конце 1613 года, либо в начале 1614-го (речь идет о чекане Московского двора), восстановление двора было одновременно и его реконструкцией. Монетная продукция 1613–1614 годов качественно отличалась от предыдущих выпусков. За этим стояли и расширение территории двора, и увеличение его производственных мощностей, и усовершенствование орудий чеканки, и какие-то улучшения технологии. Для столь обширного объема работ по восстановлению и реконструкции двора нужно было время, а деньги требовались немедленно.
Выход был найден в создании временного денежного двора в Москве. Пока нам неизвестно место его расположения, но знаком, которым временный Московский двор метил свою продукцию, стала монограмма М/о — традиционный московский знак.
Опять перед организаторами чеканки встал вопрос — какое имя помещать на монетах, на чье царское имя выпускать копейки? Так как вопрос с царской кандидатурой по-прежнему не был еще решен, пришлось оставить в силе принцип оформления монет, принятый в Ярославле — на монетах временного двора ставить имя Федора Ивановича, последнего Рюриковича.
Видимо, с октября или ноября 1612 года начался выпуск копеек временного Московского двора с именем Федора Ивановича и со знаком М/о на лицевой стороне. Эти монеты очень непрезентабельны на вид, хотя следует признать, что маточники, изготовленные для их чеканки, отличались завидной прочностью. До марта 1613 года на денежном дворе обходились одной парой маточников. Первый выпуск монет Московского временного двора — копеек со знаком М/о и с именем Федора Ивановича — продолжался около четырех-пяти месяцев. От этого времени дошло довольно значительное количество копеек, что говорит об интенсивности чеканки. Но если технические качества маточника были на высоком уровне, то художественное его оформление оставляло желать лучшего. Неумелый, неряшливый рисунок, небрежная размашистая надпись выдает руку непрофессионала. Надо полагать, если маточники готовили профессиональные мастера, в обязанность которых входила отливка и закалка металла, то рисунок и изображение резал какой-то дилетант. Оформление первой пары маточников временного Московского денежного двора было, видимо, его «пробой пера».
Очень интересно проследить колебания весовой нормы самого раннего выпуска копеек временного двора. По первому впечатлению она кажется совершенно хаотической, однако, если внимательно к ней приглядеться, можно убедиться, что временный двор в Москве начал с попытки вернуться к чеканке по 340 копеек из гривенки (весовая норма 0,60, или 3,5 почки), с чего начал свой выпуск Ярославский денежный двор весной 1612 года. Но попытка не удалась, и пришлось вернуться к четырехрублевой стопе (0,51 грамма — 3 почки). По этой стопе временный Московский денежный двор чеканил копейки вплоть до конца своего существования.
Ярославский денежный двор продолжал работать после выхода из Ярославля военных сил и освобождения Москвы от поляков. Здесь чеканили копейки с именем Федора Ивановича, тоже по четырехрублевой стопе. Чеканка монет от имени Владислава Жигимонтовича оказалась кратковременным эпизодом. Но новые обстоятельства наложили свой отпечаток на ярославскую чеканку. Ярославские копейки лишились знака с/ЯР. Вместо него на одной из немногих сохранившихся копеек этого периода просматривается буква М; на другой монете, известной пока в единственном экземпляре, букв не видно, и можно различить только своеобразную скобку, которая помещалась в тех случаях, когда обозначалось или сокращенное слово, или дата. На двух других копейках нет никакого знака под конем, что было характерно для монет московского чекана. Таким образом, можно констатировать, что приблизительно с лета 1612 года на Ярославском денежном дворе знак с/ЯР был заменен знаком Московского денежного двора (буква М или отсутствие знака достоверно свидетельствуют об этом).
Осенью 1612 года после перерыва заработал и Псковский денежный двор. Псков полностью поддержал Второе ополчение и включился в общенациональное освободительное движение. Однако положение города оставалось очень неустойчивым, так как шведы не оставляли надежды захватить Псков и летом 1615 года осадили его. Чеканка монет в Пскове была недолгой — до нас дошли всего четыре экземпляра. Эти монеты чеканились лицевым штемпелем времени Бориса Годунова, с буквами ПС на лицевой стороне; для оборотной стороны взяли оборотные маточники времени Федора Ивановича. Псковские монеты ополчения чеканены по стопе 340 копеек из гривенки.
Одновременная и слаженная работа трех денежных дворов — в Ярославле, во Пскове и временного двора в Москве — предполагает, что дворами, согласно практике предшествующего времени, должен был управлять единый центр. Видимо, после «московского очищенья» возобновил свою деятельность Денежный приказ. Это он организовал временный денежный двор в Москве, пока Кремлевский денежный двор восстанавливался и реконструировался, а лучшие «матошного дела резцы», среди которых находился и тот безвестный герой, вырезавший ярославские маточники, трудились над новыми совершенными маточниками, предназначенными открыть работу обновленного денежного двора. Судя по оформлению новых маточников, администрация Денежного приказа уже в 1612 году имела четкий план действий на ближайшие годы: маточники резко отличались от всех когда-либо готовившихся на Московском дворе. Это нужно было для того, чтобы облегчить процесс обмена старых копеек трехрублевой стопы на новые, четырехрублевой стопы. Денежный приказ принял в качестве постоянно действующей и законной новую четырехрублевую стопу осенью 1612 года.
Денежный приказ дал указание на Псковский денежный двор возобновить работу, определил выбор весовой нормы и тип оформления маточника.
По велению Денежного приказа на Ярославском дворе заменили знак с/ЯР на московский, что могло означать лишь то, что Денежный приказ рассматривал Ярославский двор как своего рода временный филиал Московского двора.
7 января 1613 года собрался Земский собор в Москве. На соборе должны были утвердить кандидатуру русского царя. Выбирали из большого числа претендентов. Уже знакомые имена польского и шведского королевичей дополнились новыми, выдвинутыми различными боярскими и дворянскими группировками. Называли Д. М. Пожарского, Д. Т. Трубецкого — руководителей ополчения, князя И. И. Шуйского — брата покойного царя, князей И. В. Голицына, Д. М. Черкасского, П. И. Пронского, М. Ф. Романова и других деятелей московского боярства, в том числе и сотрудничавших с интервентами. Ожесточенная борьба между конкурентами велась все те полтора месяца, пока заседал Земский собор. Особенно отличился князь Д. Т. Трубецкой. Он искал поддержки среди казачества, совершенно справедливо видя в них наиболее действенную силу, способную повлиять на решение государственных дел. Он устраивал щедрые застолья для казаков, «моля их, чтоб быти ему на Руси царем».
Но выбор пал на юного представителя фамилии Романовых Михаила Федоровича. Его поддержала влиятельная часть боярства и определенная часть дворянства. Не последнюю роль сыграло то обстоятельство, что отцом Михаила был патриарх Филарет (в миру Федор Никитич Романов), активный деятель времен Смуты. В момент выборов он томился в плену у Сигизмунда III, куда попал как член «Великого посольства». Именно Филарет по возвращении своем из Польши в 1619 году фактически возглавил правительство, ибо это был человек государственного ума, общественного темперамента и сильной воли. Но основным фактором, повлиявшим на выбор Михаила Романова, явилась поддержка казачества. По-видимому, сторонники Михаила Романова вели успешную агитацию среди казаков и посадского населения Москвы. На Лобном месте в Москве казачье войско принесло присягу новому царю. Возможно, здесь помогло и то, что отец Михаила, патриарх Филарет, был хорошо знаком казакам по Тушинскому лагерю.
Торжественное избрание Михаила Романова состоялось 21 февраля. 25 февраля 1613 года считается днем окончания истории Нижегородского ополчения и концом правления Трубецкого и Пожарского. Начиная с 26 февраля все делопроизводство велось уже «по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всеа Руси указу». Грамоты и монеты, чеканенные «на государево имя», должны были возвестить стране, что у нее наконец появился законный русский православный царь с родословной, удовлетворяющей ревнителей чистоты «царского корени».
Михаил Федорович с матерью добрались до столицы к лету 1613 года. «Царь же государь и великий князь Михайло Федорович всеа Руси и прииде под Москву. Людие же Московского государства встречаша ево с хлебами за городом со крестами. И прииде же государь к Москве на свой царский престол в лето 7121 году после Велика дня на другое воскресение Святых жен мироносиц». 11 июля по старому стилю состоялось венчание на царство в Успенском соборе Кремля.
Между Земским собором, остановившимся на кандидатуре Михаила Романова, и венчанием его на царство прошло около пяти месяцев. По существующей практике денежного дела, массовый выпуск монет с именем нового царя должен был начаться после коронации. Но обстоятельства, сложившиеся в государстве в 1613 году, вряд ли давали возможность строго следовать всем правилам. На первое место, видимо, в тот период надо было поставить выполнение задачи психологического воздействия на население государства. Возникала срочная необходимость оповестить жителей Московского государства о долгожданном и выстраданном ими событии: появлении на русском престоле законного государя.
Но как осуществить эту сложную тогда задачу на обширной территории России, где давно перестал нормально функционировать государственный аппарат, нарушились административные связи, а по дорогам безнаказанно рыскали шайки грабителей и насильников? Пожалуй, единственным верным способом здесь могли стать только монеты с именем нового государя всея Руси. Торговля, которая не замирала в государстве даже в самые трудные времена, разносила бы с монетами весть по всей стране в самые отдаленные уголки, куда не могли дойти царские грамоты. Жалованье, выплаченное новыми копейками, вселяло бы надежды служилым людям на обеспеченное будущее и отвращало бы их от разбоя. И опять, говоря современным языком, в этот переломный, решающий момент монеты выступали в роли пропагандистов и организаторов.
Исходя из подобных соображений, невозможно было бы дожидаться наступления дня венчания на царство, чтобы начать чеканку монет с именем Михаила Федоровича. Использование имени Федора Ивановича, столь успешно послужившего ярославскому чекану, в новых условиях, видимо, представлялось неэффективным. После Земского собора, провозгласившего в феврале 1613 года имя избранника, следовало исключить всякие разночтения в выборе царского имени. Поэтому чеканка монет с именем Михаила Федоровича началась задолго до царского венчания, вскоре после февральского события, на двух временных дворах — Московском и Ярославском.
Эти денежные дворы обязывались оперативно выполнить заказ на изготовление оборотных маточников с именем царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси. Такой же приказ был дан и на Псковский двор. Приказ этот выполнялся со всей скоростью, на какую была способна тогдашняя технология денежного производства.
В Ярославле вырезали два маточника с именем Михаила Федоровича. На изготовление лицевых уже не было времени, и для чеканки использовали старый маточник без букв, лишь слегка подправили стершиеся детали. А на штемпелях, снятых с этого маточника, поместили или слово «Москва», разбитое на две части, или букву М. На многих штемпелях перед изображением государя-ездеца поместили букву О — осподарь.
В Москве те же не слишком умелые мастера (или мастер) вырезали два новых оборотных и два новых лицевых маточника, один из которых имел под конем букву М и О перед всадником. Видимо, сочетание знака денежного двора со словом «осподарь» в его сокращенном написании (буква О) соответствовало канонам парадного, торжественного оформления монеты, утвердившегося еще в 1600 году при Борисе Годунове.
Не исключено, что именно эти копейки предназначались для чина царского венчания в июле 1613 года. По обычаю, царя должны были осыпать золотыми. При венчании на царство Михаила такая миссия возлагалась на боярина князя Мстиславского. Но где было взять золотые в разоренной Москве летом 1613 года? Не заменили ли их специально отчеканенные коронационные копейки (с сокращенным написанием слова «осподарь»)?
Оборотный маточник с именем Михаила в Пскове был вырезан в единственном числе. Когда-то маточники для Новгородского и Псковского дворов или готовили в Москве и присылали их, чтобы уже на месте снять с них чеканы и чеканить ими монеты, или, оставив маточник в Москве, высылали чеканы. Теперь, по всей видимости, псковичам самим пришлось резать маточники. Сделали они это не слишком искусно, но сам маточник оказался прочным — он использовался еще около десяти лет. Для изготовления лицевого маточника в Пскове не оставалось уже ни времени, ни мастера. Поэтому первая псковская копейка Михаила имеет довольно курьезный вид — для лицевой ее стороны использовали наиболее широко известный маточник времени Бориса Годунова с буквами ПСРЗ (1599 года). Но времени на выпуск и этих копеек Псковскому двору не было отпущено. Военное положение Пскова ухудшалось с каждым днем. Москва оказалась еще не в силах защитить город. Чеканку пришлось прекратить. До нас дошла единственная копейка, чеканенная в Пскове весной 1613 года, вскоре после провозглашения царем Михаила Федоровича Романова.
Ярославские, московские и псковские копейки чеканились по четырехрублевой стопе.
Новые копейки снабжали русское денежное обращение вплоть до конца 1613 года. Этими монетами заплатили жалованье казакам и дворянам. Внутренняя торговля разнесла новые монеты по стране. Клады с монетами Михаила Федоровича, чеканенными на временных дворах в Ярославле и в Москве, встречены в Вологодской и Архангельской областях, в Костроме и Подмосковье. Выпуски их были довольно обильны, хотя они, конечно, не идут ни в какое сравнение с той массой копеек, которую выпустил Московский денежный двор после его восстановления.
Московский временный двор работал вплоть до самого открытия восстановленного и реконструированного денежного двора в Кремле. «Снасти» — маточники и чеканы с временного двора — использовались в работе Кремлевского двора в 1614 году довольно интенсивно, несмотря на их внешнюю неказистость. Копейки, чеканенные при помощи «снастей» временного Московского двора, резко отличаются от нарядных, четких, безупречно отчеканенных первых выпусков Московского двора 1613–1617 годов.
Судьба Ярославского денежного двора при Михаиле Федоровиче очень загадочна. Сохранилась челобитная одного из мастеров этого двора — «бойца» (мастера, готовящего заготовки из проволоки) Максимки Юрьева. В мае 1613 года он написал жалобу в Москву: «По твоему государеву указу велено из Ерославля Денежный двор перевести к Москве и мы, холопи твои, прибрели сюда же к Москве з женишком и детишками и волочюся меж двор и помираю голодной смертью. Милостивый государь царь… смилуйся, государь, пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, мне быти у своево государева дела на Денежном дворе в бойцех по прежнему, штоб я, холоп твой, волочася меж двор, вконец не погиб и голодною смертью не умер и твоей б царской службы не отбыл». Прошение было подано в Челобитный приказ — место, куда поступали различные жалобы и просьбы. Дьяк Челобитного приказа передал челобитную руководителю Печатного приказа Ефиму Телепневу и дьяку И. Мизинову: «Государь… пожаловал, будет надобен, велел ему быть». Из пометы следовало, что в мае еще не возникла надобность в дополнительных рабочих на Московском дворе. Но в ноябре того же года Кремлевский двор уже работал. Значит, между маем и ноябрем 1613 года Ярославский двор закрыли. Собственно, он был не закрыт, а переведен в Москву — лишнее доказательство, что с осени 1612 года этот двор стал рассматриваться как филиал Московского. Однако никаких следов использования «снастей» Ярославского двора в чекане последующих лет не сохранилось. «Перевод», видимо, заключался в передаче Московскому двору запасов серебра и, возможно, какого-то количества денежных мастеров.
Временные денежные дворы в Ярославле и Москве выполнили свое целевое назначение. Они обеспечили массовый выпуск монет для выплаты жалованья в 1612–1613 годах, способствовали успокоению мятежных элементов русского общества, создали возможность для созыва и проведения Земского собора. Деятельность временных дворов дала возможность полностью восстановить Московский денежный двор в Кремле, с более совершенными, чем в предшествующие годы, организацией и оснащением. Но особо следует отметить ту огромную роль, которую сыграл Ярославский двор в деле организации национально-освободительной борьбы против интервентов.
Хотя с 1613 года в стране правил законный царь Михаил Федорович Романов и положение новой династии укреплялось, восстанавливалась систематическая деятельность государственных институтов, взбаламученное гражданской войной население постепенно возвращалось на прежние места жительства, хотя в стране налаживалась внутренняя и внешняя торговля, полной стабилизации не было до 1618 года. Этот год принято считать завершающей датой Смутного времени. А пока в руках шведов оставались Новгородско-Псковский край, Заонежские и Лопские погосты. Новгород стал центром шведской оккупированной территории, а с 1615 года шведы окружили Псков, и началась долговременная осада города. В 1614 году шведы захватили Олонец, расположенный на пути в Швецию и имевший важное стратегическое значение. Освободительное движение заставило шведов оставить Олонец и южные заонежские погосты.
Во время осады Москвы и после ее освобождения отряды поляков и бывших тушинцев устремились на север, в Поморье, где они принялись грабить местное население. В 1612 году они захватили и разграбили Белозерск, бесчинствовали в окрестностях Кирилло-Белозерского монастыря. В сентябре жестоко разгромили Вологду. Затем польско-казацкие отряды грабили в Чарондском округе и штурмовали Каргополь. 22 января 1613 года был взят и разграблен Солигалич. От Устюга Великого их удалось отбросить и оттеснить к Галичу. В 1613 году отряды «шишей» оказались на юге Заонежья, где особенно пострадали Вытегорский и Андомский округа. В конце концов под угрозой оказался Архангельск. Польско-казачьи отряды осадили Холмогоры. Не взяв города, часть отрядов отправилась грабить на Вагу, а другая часть разорила Николо-Корельский монастырь неподалеку от Архангельска, посады Неноксу, Луду, Уну. Потерпев поражение под Сумским острогом, они ушли в Заонежские погосты.
Бесчинства польско-казачьих отрядов на Севере оставили след не только в письменных источниках. Об этих горестных страницах истории края рассказывают также нумизматические памятники. Клады из Костромской, Вологодской, Архангельской областей, датированные 1612–1614 годами, зарыты в большинстве случаев местными жителями ввиду приближения разбойничьих отрядов. Клады были так и не востребованы, ибо владельцы их погибли от рук грабителей. Большой клад, насчитывающий около 40 рублей, нашли на окраине Солигалича, и подборка монет этого клада позволяет связать его захоронение с взятием и разграблением города 22 января 1613 года. Другой клад, размером более 10 рублей, найденный под Вологдой, несомненно имеет связь с захватом Вологды в сентябре 1612 года. Огромный клад, около 10–12 тысяч монет, был найден в южной части Архангельской области, по пути к Вологде (до нас дошла только часть клада), два клада (17 с лишним и 22 рубля) — в Костроме. Из известных нам 19 кладов, зарытых в 1612–1614 годах, на долю Поморья приходится пять; три клада происходят из Новгородской земли. Остальные 11 кладов сосредоточены вокруг Москвы (в городах Звенигороде, Загорске, Бронницах, окрестностях Коломны и ближнем Подмосковье). Клады встречены также в Калужской, Тульский, Рязанской и Тамбовской областях.
Сохранившиеся клады относительно невелики по размерам — в среднем суммы их составляют 10–20 рублей. Есть и клады-гиганты — уже упомянутый клад из-южной части Архангельской области в 10–12 тысяч экземпляров и клады из 4058 экземпляров (Солигалич), из 6684 экземпляров (Новгород). Видимо, те клады, которые насчитывали 10–20 рублей, оставили в большинстве своем ратные люди, получившие жалованье от новой династии. Размещение находок показывает, что это могли быть дворяне городовые из областей, расположенных главным образом к югу от Москвы и в районе Костромы. Самые же крупные по размеру клады, наверное, следует определить как казенные суммы. Восстановленный в 1613–1614 годах фискальный аппарат усиленно собирал с населения различные сборы — и недоимки за прошлые годы, и новые, чрезвычайные налоги — так называемые пятинные и запросные деньги. Скорее всего суммы, составлявшие несколько десятков или сотен рублей, были деньгами, собранными, но не довезенными до Москвы. Спрятав деньги в минуту военной опасности, сборщики погибали от рук насильников, а казна так и недосчитывалась денежных сборов с ряда дальних волостей и погостов. За каждым из этих кладов угадывается трагическая судьба государева служилого человека, который верой и правдой служил своему делу и погибал, охраняя царскую казну.
Помимо шведов, на русском Севере пытались утвердиться также англичане и датчане. Рассказ о них заслуживает отдельной главы.
Глава 9
Иноземцы на русском Севере
Английское купечество, связанное с русским рынком еще со времен Ивана Грозного, когда под его покровительством возникла Московская компания английских купцов, действовало во время Смуты очень осторожно. Московская компания до 80-х годов XVI века занимала монопольное положение в русской внешней торговле. Пользуясь личным покровительством Ивана Грозного, она имела такие привилегии, о которых не могли и мечтать другие западноевропейские купцы. Англичане были единственными, допущенными к русскому денежному делу. Они получили право чеканить монету — русские копейки — из собственного серебра на всех русских денежных дворах (1569 год). Другие купцы, включая и русских, сдавали на денежные дворы ефимки из расчета 36–37 копеек за ефимок, в то время как при перечеканке из каждого ефимка выходило несколько большее количество. Англичане получали на руки эту сумму почти полностью; привилегия освобождала их от уплаты пошлин. Они платили лишь ничтожную сумму «за уголье и мастером за дело». Лишенные привилегии на чеканку из своего серебра после Ливонской войны, англичане отважились чеканить «воровские» копейки, подражающие русским копейкам Ивана IV и Федора Ивановича.
Этой рискованной операцией англичане занимались до Тявзинского мира 1595 года. После него условия русской внешней торговли несколько улучшились и необходимость чеканки «воровских» копеек отпала. Однако монопольное положение англичан на русском рынке было нарушено. Их стали теснить голландцы, французы и купцы стран Балтийского региона.
Смутное время в России показалось предприимчивым английским купцам удачным сплетением обстоятельств, благодаря которым можно было бы не только восстановить прежнее положение Англии на внешнем рынке России, но и пойти значительно дальше — захватить русский Север и овладеть Волжским путем на Каспий.
В 1609 году Томас Чемберлен представил проект английской интервенции в России. Он писал королю Якобу I: «Довольно известно, в каком жалком и бедственном положении находится народ Московии последние 8 или 9 лет… Большая часть страны, прилегающая к Польше, разорена, выжжена и занята поляками. Другую часть со стороны Швеции захватили и удерживают шведы под предлогом оказания помощи». Поэтому, писал далее автор проекта, следует воспользоваться сложившейся ситуацией и захватить русский Север: «Эта часть России, которая еще более всех отдалена от опасности как поляков, так и шведов, есть также самая выгодная для нас и самая удобная для торговли… Россия… должна стать складом восточных товаров Англии». Обсуждались также планы захвата «богатейшего в мире места» — Соловецкого монастыря на Белом море.
Англичане предложили русскому правительству помощь вооруженными силами, чтобы под удобным предлогом вмешаться в русские дела. 24 июня 1612 года в Архангельск прибыла группа английских наемников. Их представитель Яков Шав отправился в лагерь Д. М. Пожарского, чтобы договориться об условиях оказания помощи. Однако после свидания с Пожарским, состоявшегося в августе того же года, Яков Шав вернулся ни с чем. Правительство ополчения решительно отказалось от английской военной помощи и, более того, приказало прибывшим наемникам покинуть русскую территорию.
В течение 1612–1613 годов английский король через представителей Московской английской компании предпринимал осторожные шаги с целью вмешательства в русские дела под любым предлогом. Но фактически английским представителям предоставилась возможность вмешательства тогда, когда самые тяжелые для России времена были уже позади. Англичане выступили посредниками, своего рода третейскими судьями, в переговорах между шведами и новым правительством Михаила Федоровича об условиях возвращения Новгорода России (1615–1617 годы).
За посредничество при переговорах английский посол получил от русских богатые подарки; современники перечисляют их: «золотой кафтан, обшитый лучшим собольим мехом, ценою в пятьсот рублей, к нему высокую черную шапку лисьего меха, пятьдесят прекрасных собольих шкурок, пять тысяч беличьих шкурок, золотую цепь в шестьсот крон и чашу из золота, украшенную рубинами и сапфирами».
Шведы вошли в Новгород 16 июня 1611 года. Опираясь на поддержку новгородской верхушки и прямую помощь воеводы Василия Бутурлина, присланного в Новгород правительством Первого ополчения, они заняли город без сопротивления. В 1611 году шведы казались единственной силой, способной противостоять полякам, практически подчинившим Русское государство.
Вскоре после оккупации Новгорода между шведским военным командованием, представлявшим короля Густава-Адольфа, и новгородскими властями был заключен договор. По этому договору Швеция устанавливала протекторат над Новгородом. Власть в городе передавалась шведским военачальникам Якову Делагарди («боярину большому и ратному воеводе Якову Пунтосовичу Делагарди»), Эверту Горну («боярину и ратному воеводе Эверт Карлусовичу Горну»), а также боярину и воеводе Ивану Никитичу Большому-Одоевскому и дьяку («секретарю») Монше Мартыновичу. В число городских властей входил также митрополит Исидор. Договор предусматривал приглашение на русский престол одного из сыновей короля — королевича Карла-Филиппа. До момента венчания удерживался военный протекторат Швеции над Новгородом с сохранением всех особенностей внутриполитического устройства города. Договор шведов с Новгородом предоставлял возможность присоединиться к нему «Владимирского и Московского государства всякого звания людям». В случае их отказа Новгород оставлял за собой право решать свою судьбу самостоятельно. Это был договор о мире и союзе, направленный против Польши.
Правительство Первого ополчения утвердило договор на Земском соборе, состоявшемся 23 июня 1611 года, тем самым приняв обязательство признать шведского претендента на русский престол. Спустя некоторое время русская и шведская стороны обязывались начать совместные действия против поляков и Псковского вора «Сидорки», а Делагарди должен был очистить оккупированные к 1611 году города Ям, Копорье, Гдов, Иван-город и вернуть их в состав Русского государства. В качестве компенсации шведы получали Корелу с уездом и несколько Заневских погостов. В договоре специально оговаривалось, что шведы не должны вступать в Новгородскую землю («в Новгородской земле не стояти и пустошити ратным людям не велети»).
Руководители Второго ополчения были вынуждены подтвердить договор, ибо они тоже видели в шведах единственного и естественного союзника в борьбе против главного врага — Речи Посполитой. Князь Д. М. Пожарский выигрывал время, «чтоб не помешали немецкие люди (то есть шведы. —
После июня 1611 года на северо-западе Русского государства образовались две противоборствующие силы. Новгородцы стремились внести свою лепту в устроение расшатанного смутой Русского государства, опираясь на военную силу шведов, которых они рассматривали не как завоевателей, а как союзников. Им противостояли шведские власти, считавшие Новгород своей военной добычей и плацдармом для освоения и захвата всего северо-запада России. Шведы мечтали о передаче Швеции коренных русских земель — Пскова, Гдова, Ижорской земли, южного Приладожья, Колы и всего Кольского полуострова, Сумы и Соловецкого монастыря, северной Карелии. В случае отказа принять на русский трон Карла-Филиппа в качестве компенсации шведы требовали уступки перечисленных территорий и сверх того — Архангельска, Холмогор, Порхова.
Весть об избрании на русский трон Михаила Романова изменила планы шведов. Начиная с 1613 года они стали склонять правящие круги Новгорода согласиться на унию «Новгородского государства» со Швецией и присягнуть не королевичу, а самому королю.
Поделиться книгой: