Помоги проекту - поделись книгой:
Конечно, на первый взгляд монетный клад — это большая или маленькая кучка монет. Но монеты можно датировать — и тогда становится известно, когда был спрятан клад. А «когда» — это значит заглянуть в совокупность исторических событий, на фоне которых существовал владелец клада со своей личной судьбой, это возможность увидеть, как пересеклась личная судьба человека с историей. Если удается точно установить место находки клада, создается возможность проверить, не являлось ли данное место ареной исторических событий. Можно попытаться решить вопрос — почему именно в этот год или месяц и именно здесь человек решил спрятать свои сбережения. Что послужило причиной тому? Но ведь клад — это определенная сумма денег, большая или маленькая. Изучая клад, мы пытаемся определить — кто был владельцем клада, каким было его имущественное и социальное положение. Мотивы захоронения клада у людей, относящихся к различным социальным группам, могли быть разными. Крестьянин, например, хранил собранные деньги для выплаты «пожилого» своему феодалу — суммы, равной 1–2 рублям, благодаря чему в Юрьев день осенний он мог переменить владельца; после отмены Юрьева дня он собирал и прятал деньги для выплаты денежного оброка. У ремесленника были другие заботы. Он должен был копить деньги для закупки сырья и оборудования, чтобы иметь возможность бесперебойно заниматься своим ремеслом. Купец, отправляющийся в дальний путь по торговым делам, мог зарыть часть своего денежного капитала в приметном месте по пути следования, чтобы не рисковать в дороге всеми деньгами. Дороги в средние века были неспокойны. Выражение «разбойник с большой дороги» выстрадано жертвами разбойных нападений, совершавшихся чаще всего вдоль сухопутных и водных торговых путей, по которым следовали торговые люди, послы, нагруженные богатыми подарками, знатные и богатые путешественники. Свои причины прятать деньги были у мелких дворян, получавших денежное жалованье за ратную службу. И, наконец, богатые феодалы — бояре-вотчинники, а также монастыри обладали денежными суммами, которые они иногда доверяли тайникам. Казенные деньги, например таможенная казна или податные сборы, тоже могли быть спрятаны в силу каких-то конкретных причин.
Изучая, сопоставляя и анализируя данные монетных кладов, мы проникаемся психологией человека прошлого, видим его как бы через объектив скрытой камеры, живо представляем себе время, место и обстоятельства захоронения клада.
Так что же рассказали нам клады — свидетели четырех лет правления царя Василия Шуйского?
Удалось собрать сведения о 117 находках. Разумеется, это только часть тех кладов, которые были обнаружены за последние два столетия (ранее сведения о находках монет не фиксировались вообще). Но и 117 кладов, в свою очередь, составляют только небольшую долю того, что попало в тайники в 1606–1610 годах. По законам статистики по части можно судить о целом, поэтому дошедшие до нас клады можно считать достаточно представительным количеством для изучения процессов, происходивших в денежном обращении при Шуйском.
Сравнивая количество известных кладов, относящихся ко времени Шуйского, с кладами других царствований, можно сделать вывод, что в 1606–1610 годах бурно шел процесс кладообразования. Однако шел он неравномерно. Две трети кладов были зарыты в первые два года правления (1607–1608), на два последних года (1609–1610) приходится ничтожная доля.
В январе 1969 года в Московском Кремле на месте древней Спасской улицы велись строительные работы. Под бутовым фундаментом старинной колонны, где были обнаружены остатки старинного здания, нашли клад. Здание было когда-то облицовано изразцами. В одном из изразцов и оказался клад.
Старинный изразец представлял собой прямоугольную коробку без одной стенки. Такого вместилища для кладов нумизматам встречать еще не приходилось, хотя случалось, что монеты прятали в совершенно неподходящие емкости — в стеклянные штофы, аптекарские бутылки, берестяные коробки, даже в дуло ружья или ручку долота. В кладе было 1239 копеек. Самыми поздними здесь были 35 монет с именем Василия Ивановича. Следовательно, клад был спрятан при Шуйском.
Среди копеек Шуйского были две новгородские, которые отмечались датами. Новгородские копейки имели дату РДI, то есть 114 год (7114). Он начинался 1 сентября 1605-го и заканчивался 31 августа 1606 года (в Древней Руси использовался не январский, как у нас, а сентябрьский годовой цикл). Поскольку царствование Василия Шуйского началось с июня 1606 года, датировка клада уточняется: он мог быть спрятан между июнем и сентябрем 1606 года. Но так как, кроме новгородских копеек, в кладе были еще и московские, не имеющие дат, но определенные стараниями ученых-нумизматов по времени их выпуска, датировка клада получает еще более точные контуры, ограниченные сентябрем. В кладе нашлась одна московская копейка, которую начали чеканить в самом начале следующего, 7115 года. Этот год начинался 1 сентября 1606-го и заканчивался 31 августа 1607 года. Однако ни одной новгородской копейки с датой PEI (7115 год) в кладе не было. Так как клад дошел до исследователей целиком, утрата такой копейки исключается. Следовательно, окончательная датировка клада приходится на сентябрь — октябрь 1606 года. Если бы он попал в тайник позже, в кладе непременно встретились бы новгородские копейки 115 года, но за такой короткий срок они вполне не могли успеть добраться до Москвы.
Таким образом, создалась редкостная возможность датировки клада с точностью до месяца.
А это очень важно! Ибо именно в осенние месяцы 1606 года в Москве и во всей России происходили события, определившие ход исторического развития на многие годы вперед. И «клад из изразца» смог рассказать много интересного.
Правда, сначала нужно было «прочитать» клад. Датировать его — лишь полдела. Важно определить: кто мог зарыть клад? Почему он был зарыт в таком шумном и людном месте, как Московский Кремль? И, наконец, почему был использован такой необычный сосуд для его сохранения — изразец?
Кто же мог зарыть клад? Сумма, его составлявшая, 12 рублей 3 гривны 3 алтына — достаточно велика для того времени. Как уже отмечалось, клады суммой 10–30 рублей составляли всего около 30 процентов от общего числа кладов 1533–1613 годов. Искать владельца «клада в изразце» следует, по всей видимости, среди городских жителей или тех категорий населения, для которых деньги в повседневном быту играли большую роль.
Из них следует исключить тех, кто стоял на вершине иерархической пирамиды русского общества — бояр, из числа которых формировалось ближайшее окружение царя, в том числе Боярская дума. Они получали денежное жалованье от 100 до 1200 рублей в год, или, если представить эту сумму в реальном выражении — от 10 тысяч до 120 тысяч копеек. Наш клад слишком мал на фоне таких сумм. К тому же, как уже говорилось, для этой социальной группы богатство измерялось на деньгами, а числом слуг и земельных владений, населенных крестьянами, измерялось домами и дворцами, наполненными различного рода «рухлядью» — драгоценными мехами и одеждой, изделиями из золота, серебра, украшениями.
Если спускаться сверху вниз по ступеням феодальной пирамиды, то наиболее многочисленную часть феодалов в то время составляли «служилые люди по отечеству». Это были дворяне, которые несли военную службу, получая за нее земельное владение и денежное жалованье. Самой обширной группой среди них были «дети боярские», как московские, так и «городовые» (иногородние) дворяне. У них были земельные оклады, и раз в шесть или семь лет они получали денежное жалованье, размеры которого колебались от 5 до 15 рублей. Когда царь объявлял военный поход, они являлись сами и приводили с собой вооруженных крестьян, количество которых зависело от размеров земельного надела, являлись «конно, людно и оружно». Многие иногородние дворяне — «городовые дети боярские» служили только «из денежного жалованья» — от 6 до 9 рублей в год, и не получали земельных поместий.
Ниже находились «служилые люди по прибору» — стрельцы, казаки, пушкари и затинщики (то есть обслуга больших пушек и малых затинных пищалей) — своего рода регулярные воинские силы. Московские стрельцы были в более привилегированном положении. Они часто привлекались к дворцовой и государственной службе и получали от 4 до 7 рублей в год, хлебное жалованье и «сукна на мундиры». «Городовые», то есть иногородние стрельцы имели 50–75 копеек в год и пахотные и огородные наделы, не превышавшие размеров обычного крестьянского владения. Стрелецкие начальники — десятники, пятидесятники, сотники и головы получали и жалованье, и земельные наделы бóльшие, чем рядовые.
Рядовые казаки получали денежное жалованье по 3–6 рублей год, а атаманы — по 11 рублей.
Пушкари имели по рублю в год, а также хлебное и соляное жалованье, земельные участки под дворы и огороды.
Все экономические неурядицы в стране неизменно сказывались как на размерах, так и на регулярности выплаты «за государеву службу». Впрочем, во время походов всем воинам, собранным под знамена, выдавалось единовременное денежное и хлебное жалованье.
Оставалась еще одна категория московского населения, в которой можно было бы искать владельца клада, — ремесленники. Но, думается, вряд ли они были среди них, во-первых, потому, что в Кремле отсутствовало сколько-нибудь крупное сосредоточение дворов ремесленников или торговцев, и, во-вторых, вместилище для клада все-таки необычно. В изразец мог спрятать деньги тот, кто очень спешил, или тот, кто был вынужден спрятать их на время, так как не имел постоянного места жительства в Москве.
В сентябре — октябре 1606 года Москва была полна ратных людей, призванных сюда из поместий «конными, людными и оружными». Помещики и вотчинники явились на военный призыв со своими лошадьми, полным конским убором, оружием и доспехами, запасом продовольствия и людьми. 23 октября князья Ф. И. Мстиславский и Д. И. Шуйский получили из казны 100 рублей. Эти деньги предназначались для снаряжения войск. В Кремле собрались дворяне московские, дворяне городовые и прочие московские ратные люди. Их срочно вооружали и отправляли в поход.
Причиной столь спешных военных приготовлений была грозная опасность, которая возникла в самом начале нового царствования. Василий Шуйский и поддерживавшая его боярская верхушка рассчитывали, что с уничтожением династии Годуновых и убийством самозванца жизнь в государстве пойдет «по старине». Однако не даром историки назвали царствование Шуйского «злополучным». Убийство Лжедмитрия не уничтожило народных утопий о «добром царе». Политика самозванца, в какой-то мере направленная на смягчение социального напряженности, всколыхнула надежды, и вера в «доброго царя» вызвала к жизни нового самозванца.
Им оказался на этот раз мелкопоместный верейский дворянин Михаил Молчанов, приближенный к Лжедмитрию в бытность его царем на Москве. Он объявил, что именно он «истинный» Дмитрий, который спасся во время майского восстания и убежал из Москвы. Вместо него был убит якобы другой человек. Молчанов действительно бежал из Москвы во время восстания 17 мая, предварительно захватив с собой личную печать самозванца. Голландский купец Исаак Масса в своих записках даже сообщил, что после бегства Михаила Молчанова пропали скипетр и корона и все «не сомневались, что он взял их с собою».
Молчанов появился в августе 1606 года в имении Мнишека, в Самборе (сам Мнишек и Марина с «двором» в то время содержались под арестом в Ярославле).
Возможно, новая самозванническая интрига заглохла бы, тем более что у нее не было поддержки извне, так как польский король тогда был поглощен собственными трудностями, а осмотрительные иезуиты не спешили на помощь новому претенденту на московский престол. Однако волна народного недовольства подхватила и понесла Михаила Молчанова в водоворот событий. Появился народный вождь — Иван Исаевич Болотников. На аудиенции в Самборе «Дмитрий» — Михаил Молчанов якобы сказал Болотникову: «Я не могу сейчас много дать тебе. Вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка. Довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль, к князю Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов. Ты вместо меня поедешь с ними дальше и, если Бог будет милостив к тебе, попытаешь счастья против моих клятвопреступных подданных» (свидетельство Конрада Буссова, «начальника немцов», служившего в России с 1601 по 1611 год).
Болотников возглавил народное движение, направленное против феодалов и нового боярского царя Василия Шуйского. Ядром восставших были вольные казаки, беглые крестьяне, а также южные помещики Истома Пашков и Прокопий Ляпунов со своими людьми. Восстание охватило города Северской Руси: Путивль, Чернигов, Рыльск, Кромы, Курск. В сентябре правительственные войска потерпели поражение под Кромами, затем восставшим сдалась Тула. На сторону Болотникова перешли заокские города. Соединенные силы восставших подошли к Москве и встали в районе Котлы — Коломенское. Их насчитывалось приблизительно 20 тысяч человек.
Восставшие широко оповещали население в «прелестных» письмах: «Государь наш царь и великий князь Дмитрий Иванович всея Руси нынче в Коломне». Это было неправдой. Михаил Молчанов не только не осмелился выбраться из Самбора, но и перестал вскоре играть роль царя Дмитрия Ивановича. Самозванническая интрига закончилась сама собой, а Молчанов впоследствии стал одним из сторонников другого самозванца, вошедшего в историю под именем «Тушинского вора». Но это будет позднее, а пока восставшие готовились к решающей битве за Москву.
25 октября в селе Троицком, в 50 верстах от Москвы, правительственные войска начали сражение с войском Болотникова и проиграли его. Москва была осаждена и осада длилась около двух месяцев, в течение которых Болотников посылал в Москву и другие города «листы» с призывами к расправе с феодалами и уничтожению «крепости» — крепостной неволи.
Видимо, «клад в изразце» был спрятан одним из служилых людей в конце октября, когда в Кремле собирались и вооружались ратные люди для отпора Болотникову.
Судя по выбору места, по оригинальному вместилищу, наконец по размеру составляющей клад суммы, владельцем клада был городовой служилый человек — иногородний дворянин, прибывший по призыву царя на службу в Москву. Рядовой «воинник» не мог быть обладателем такой крупной суммы, явно полученной в одночасье (об этом говорит очень хорошее состояние монет — видимо, значительная часть суммы состояла из копеек, хранившихся в казне и не стершихся в процессе обращения).
Социальный статут владельца кремлевского клада может быть подтвержден еще одной находкой. Она сделана в Латвии, в 92 километрах от Риги, на развалинах замка в Цесисе. Археологи копали развалины, образовавшиеся после разрушения замка в 1577 году, во время Ливонской войны. Войска Грозного после пятидневной осады заняли замок и взорвали его. Под развалинами рухнувшей стены археологи обнаружили скелет русского воина. Вместе со скелетом сохранилось несколько предметов, в том числе кожаный кошелек-мешок, висевший на поясе. В кошельке были деньги — 47 копеек с полушкой. Остатки одежды — позолоченные нашивки, перламутровый крестик на шее позволяли с уверенностью сказать, что убитый не был рядовым воином. Им был «служилый по отечеству», дворянин. Сумма в кошельке, составлявшая около полтины, немалая для того времени, тоже подтверждала такое предположение.
Кремлевский клад, насчитывавший 12 рублей 3 гривны 3 алтына, во много раз превосходивший сумму из кошелька, тем более должен был принадлежать не рядовому ратнику, а дворянину.
Итак, темной октябрьской ночью наш герой выбирает глухой уголок на Спасской улице Кремля, чтобы спрятать там полученное жалованье. Он — человек приезжий, Москва для него — чужой город, и знаком ему лишь Кремль, где собраны «воинники». В спешке военных приготовлений ему некогда, а может быть, и нельзя искать на городском торгу кубышку, которые в изобилии делают и продают гончары специально для длительного хранения денег. Земля уже смерзлась. Надежно и глубоко зарыть деньги не удается, да и времени на это нужно немало, чего доброго, кто-нибудь подглядит. Но вот он сумел нащупать слабо закрепленный изразец, приметил место и быстро спрятал там свое богатство.
Воспользоваться деньгами ни ему, ни кому-либо из его современников так и не пришлось. В битве под Троицким 25 октября 1606 года незадачливый городовой дворянин был убит. Тайна клада осталась нераскрытой. Деньги пролежали без движения триста шестьдесят три года, пока не попали в руки нумизматов.
Осада Москвы войсками Болотникова длилась до начала декабря 1606 года. Она усиливала социальные противоречия в городе, а «листы» Болотникова подливали масла в огонь. Современники писали о том времени: «На Москве был хлеб и дорог…, и государь не люб бояром и всей земли, и меж бояр и земли рознь великая, и… казны нет и людей служилых».
Хотя осада Москвы была снята 2 декабря, а войско Болотникова отошло к Калуге, победа правительственных войск оставалась еще очень проблематичной. Лишь в октябре 1607 года, спустя почти год, войскам Шуйского удалось взять Тулу, где укрепились восставшие, полонить Болотникова и отвезти его в Москву.
В это же время в Подмосковье и Поволжье возникло и стало шириться и набирать силу движение нового самозванца — «царевича Петра». Посадский человек города Мурома, Илейка Муромец, обстоятельствами своего рождения — он был внебрачным сыном — поставленный вне правовых норм, определявших положение посадского человека, стал «гулящим» человеком на Волге, а затем превратился в типичного представителя казацкой голытьбы. Во время зимовки на Тереке в 1605–1606 годах родилась новая самозванческая интрига — Илейка Муромец принял имя мифического сына царя Федора Ивановича, царевича Петра (на самом деле у царя Федора была единственная дочь, Феодосия, умершая во младенчестве).
Социальное брожение, охватившее территории к югу от Москвы после гибели Лжедмитрия, вовлекло чисто казачье движение «царевича Петра» в круговорот крестьянской войны. «Царевич Петр» занял Тулу, которая стала вторым центром бушующего восстания после Калуги, продолжавшего разрастаться вширь и вглубь. Дорога на Москву была открыта. Лишь тактическая ошибка болотниковцев, которые вместо похода на Москву предпочли объединиться с «царевичем» в Туле, дала возможность правительству Шуйского несколько собраться с силами.
21 мая 1607 года Василий Шуйский возглавил поход правительственных войск на Тулу. 12 июня началась осада города, которая длилась около четырех месяцев. 10 октября 1607 года Тула пала. Вероломно было нарушено обещание сохранить жизнь «царевичу Петру» и Болотникову, данное Василием Шуйским. «Царевича Петра» повесили под Даниловым монастырем на Серпуховской дороге, а Болотников был отправлен в Каргополь, там ослеплен, а затем утоплен.
Расправа с вождями восстания отнюдь не означала успокоения и установления классового мира в стране. Отряды «воюющих мужиков» разрозненно выступали против феодалов и правительственных войск. Восстанием были охвачены города Подмосковья: Волоколамск, Звенигород, Руза, Можайск, Верея, Боровск, Коломна, Серпухов, Зарайск; области Калужская, Тульская, Рязанская, Орловская, Курская, Брянская; города Северской Украины: Чернигов, Новгород-Северский, Стародуб, Почеп, Комарицкая волость с городами Кромы и Путивль, а также все среднее Поволжье.
Правительство Шуйского боролось с восставшими не только с помощью военных сил. Социальная политика правительства в первые два года правления Шуйского была очень целенаправленной. С одной стороны, он стремился добиться симпатий служилых людей. Если они оказывались в стане восставших, обученные «воинники» придавали стихийному бунту правильную военную организацию. Желая заручиться их поддержкой, Шуйский старался раздавать щедрые денежные и земельные оклады тем служилым людям, кто служил правительству, и сурово наказывал тех, кто уклонялся от службы. Армия вербовалась из помещиков-дворян и «даточных людей» — мобилизованных из числа посадского населения и государственных «казенных» крестьян, а также из крестьян, церковных и монастырских. В качестве одной из форм вознаграждения за участие в борьбе с восставшими правительство разрешало брать из тюрем «на поруки» участников восстания Болотникова, которые становились холопами своих поручителей. С другой стороны, правительство Шуйского старалось привлечь на свою сторону крестьянство. Тем холопам-болотниковцам, которые являлись с повинной, давалась отпускная. Но в целом политика Шуйского была крепостнической, и крестьянское население относилось к ней все с большим и большим недоверием.
9 марта 1606 года было принято Уложение о крестьянах, по которому устанавливался пятнадцатилетний срок сыска беглых крестьян. «Сысканные» крестьяне закреплялись за своими владельцами навсегда. Основанием для «сыска» были писцовые книги, составленные в конце XVI века, в которых были переписаны земли и жители с указанием границ владений дворян — помещиков и крупных вотчинников. Разумеется, крепостническая политика не способствовала установлению классового мира в стране.
Обо всех этих событиях сохранились многочисленные свидетельства. Записки иностранцев, купцов и военных наемников, прибывших в далекую Московию за военной добычей и жалованьем, летописи, различные грамоты: указы, челобитные, описи, сыскные (то есть судебные) дела и многие другие письменные источники рассказали историкам об этой суровой поре нашей истории. Много важных деталей в рассказ добавили монетные клады.
Самое большое количество известных кладов приходится на 1607 год. В 1606 году были зарыты 25 процентов от общего числа зафиксированных в настоящее время кладов времени Шуйского, в 1607 году — 50 процентов, в 1608-м — 21, в 1609-м — 3 и в 1610-м — 1 процент.
Большинство кладов дали 1606–1607 годы, когда в стране бушевала крестьянская война Болотникова. Но ведь и 1608–1610 годы были тоже очень неспокойными. Военные действия распространились на земли к северу и востоку от Москвы: на Новгородскую и Псковскую области, на Среднее и Верхнее Поволжье. Здесь хозяйничали не только казачьи и крестьянские бунтующие отряды, но и иноземные захватчики — поляки и шведы.
Следовательно, на количество спрятанных кладов и распределение их по годам влияла не обязательно военная обстановка. Важно и то, что места находок кладов встречаются не только на тех территориях, где бушевала народная война, но и там, где в эти годы было относительно спокойно. Клады зарывали и во Владимирской, Тверской, Ленинградской, Пермской, Ярославской областях, в северных районах Московской области. Следовательно, монеты прятались не всегда теми жителями, которые оказывались в эпицентре военных событий.
Обилие кладов, разбросанных более или менее равномерно по территории государства, свидетельствует по крайней мере о двух обстоятельствах. Во-первых, о том что на руках населения имелись деньги. Если бы их не было — не было бы и кладов. Когда после Ливонской войны 1558–1583 годов в конце царствования Грозного в стране наступило хозяйственное разорение и экономический упадок, массы крестьянского и посадского населения вымирали или бежали от голода в хлебные районы. Внешняя торговля была парализована лишением выхода на Балтику, в стране замерла торговля и сократился приток серебра на денежные дворы. Тогда и исчезли монетные клады. Было просто нечего прятать. В 1606–1607 годах в стране деньги были — были и клады. Не смотря на взрыв крестьянской войны Болотникова, хозяйственная жизнь в стране не нарушилась. Главные торговые пути, связывавшие денежные дворы с центрами внешней торговли, были свободны, и серебро беспрепятственно поступало через казну и частных лиц в тигли Московского, Псковского и Новгородского дворов. Собирались торговые пошлины, поступали в казну подати, и все это обусловливало нормальное функционирование денежного хозяйства. Обилие кладов в стране, как уже отмечалось выше, не обязательно следует связывать с военной опасностью.
В 1606–1607 годах кладов стало больше, потому что экономическое положение страны было еще относительно благополучным. В последующие годы кладов стало меньше, потому что начался длительный период хозяйственного разорения. Но все эти годы массовое захоронение кладов было вызвано прежде всего обострением классовой борьбы, той социальной напряженностью, которая ощущалась во всех слоях русского общества на всей территории страны.
Кладам рубежа первого-второго десятилетий XVII века присуща еще одна характерная черта. По сравнению с предшествующими годами они стали гораздо крупнее. Резко возросли суммы, составлявшие клады. В массе своей они выше тех обычных для второй половины XVI — начала XVII века сумм (от 3 до 10 рублей), которые принадлежали в основном крестьянам и посадским людям. Клады времени Шуйского составляют 10–20 рублей и более. Можно привести конкретные примеры таких находок.
В Москве были найдены два клада, один размером в 2545 экземпляров, другой — 3247 экземпляров (соответственно — 25 рублей 4 гривны 3 алтына 4 денги и 32 рубля 4 гривны 2 алтына 2 денги). Оба клада обнаружены на Пятницкой улице (современный район станции метро «Новокузнецкая»). В XVI веке сюда были выселены стрельцы, которые распространили свои дома и дворы в XVII веке на большой территории. В Новгороде, возле стены Новгородского кремля, был найден клад, насчитывающий 5157 экземпляров (51 рубль с полтиной 2 алтына 2 денги). Возле кремлевских стен в Новгороде жили представители феодальной верхушки.
Поскольку в 1606–1610 годах серебряная копейка — основной номинал русской денежной системы — оставалась еще почти неизменной и по весу, и по количеству чистого серебра, и ее ценность заметно не снизилась, как это произошло после 1611 года, остается сделать вывод об изменении социального состава кладовладельцев по сравнению со второй половиной XVI века. Видимо, при Шуйском ими стали в основной своей массе или служилые люди «по отечеству», или верхушка служилых людей «по прибору» (например, стрелецкие головы, сотники), которых правительство усиленно привлекало повышенными денежными окладами.
Восставшие крестьяне и горожане свой гнев в первую очередь как раз и обрушивали на их дома и дворы. Денежные суммы, как наиболее мобильный и удобный вид имущества, сохранить было легче, чем дом и служебные постройки. Думается, этим можно объяснить, в частности, природу большинства кладов времени Шуйского. Деньги выдавались на руки служилым людям чаще и в бóльших количествах, чем в предшествующие годы. Владельцы денег стремились спрятать их в своих поместьях или городских усадьбах. Но воспользоваться деньгами ни они сами, ни их семьи не смогли. Разгоравшаяся с каждым месяцем гражданская война, к которой в 1608 году присоединилась иностранная интервенция, охватила почти всю территорию Московского государства, и в огне Смуты гибли тысячи и сотни тысяч человеческих жизней. Служилые люди — воины — гибли больше других.
Так монетные клады, наряду с письменными источниками, смогли показать один из аспектов внутренней политики правительства Василия Шуйского, которое стремилось удержать феодальное воинство в подчинении денежными выплатами. Клады стали свидетелями того, насколько непрочно и неуверенно чувствовали себя жители Русского государства в годы, когда все шире и шире разрасталась гражданская война.
Глава 4
Тушинский вор
Откуда брал царь Василий Шуйский средства для многочисленных окладов служилым людям? Голландец Исаак Масса писал, что в марте 1607 года Василий Шуйский «повелел распродать из казны старое имущество, как то платья и другие вещи, чтобы получить деньги, а также занял деньги у монастырей и московских купцов, чтобы уплатить жалованье несшим службу».
В 1606–1607 годах, как уже говорилось, были еще свободны торговые пути, которые шли через Новгород и Псков, через города на Волге и Северной Двине — Ярославль, Кострому, Архангельск и Вологду. В Европу шли русские пушнина, лес, смола, поташ, пенька, лен, кожи, хлеб, воск, сало. Из Европы в Россию поступали серебро и золото, медь, железо, сукно, шелк, бумага, сахар, пряности, вино и оружие. Царская казна покупала «узорочье» — художественные ремесленные изделия, в том числе ювелирные, а также драгоценные камни и прочие предметы роскоши.
Пошлины, которыми облагалась внешняя торговля, взимались западноевропейскими монетами — «ефимками». «Ефимочную казну» привозили в Москву, где она распределялась между денежными дворами: из серебряных «ефимков» (талеров) делались русские серебряные копейки, денги и полушки.
В больших и малых русских городах, многочисленных торговых селах велась оживленная торговля. Приезжали крестьяне с сельскохозяйственной продукцией, ремесленники выносили свои изделия на рынок. Таможенные старосты собирали таможенные пошлины, которыми облагалась внутренняя торговля.
В казну также поступали денежные налоги с сельского и городского податного населения.
Государевы денежные дворы в Москве, Новгороде и Пскове получали заказы на чеканку монет из казенного серебра и от частных заказчиков. Денежный приказ усердно следил за работой денежных дворов. Государственная монета чеканилась по установленным типовым рисункам и надписям — это должно было способствовать выделению «прямых», то есть государственных монет из «воровских», фальшивых, до изготовления которых охотников находилось все больше и больше.
К осени 1607 года положение в стране стало меняться к худшему. В июле 1607 года в Стародубе объявился новый самозванец. Он вошел в историю под именем Лжедмитрия II, или Тушинского вора. В прошлом школьный учитель (в Шклове «дети грамоте учил, школу держал»), он, как полагают историки, был крещеным евреем. Новая самозванческая интрига полностью организовалась группой польских панов: неугомонным Юрием Мнишеком, Меховецким, Ружинским, Вишневецким, Лисовским, Сапегой. Они разыскали нового «Димитрия», по их наущению шкловский учитель объявил себя царем Дмитрием, чудесно спасшимся во время московского восстания 1605 года.
Теперь, летом 1607 года король Сигизмунд III имел возможность и желание поддержать нового самозванца. В июне 1607 года Польша заключила договор с Турцией, по которому крымский хан с санкции турецкого султана должен был оказывать Речи Посполитой вооруженную помощь. С 1607 года начались непрерывные вторжения татар на южные окраины Русского государства. После подавления «рокоша» — шляхетского мятежа против королевской власти, отряды разбитых «рокошан» стали стекаться в Самбор в надежде на военную добычу и славу. Это тоже устраивало Сигизмунда III, так как давало возможность направить энергию и людские ресурсы в нужном для него направлении.
Новая авантюра нашла также поддержку у римского папы: католическая церковь не оставила еще надежды ввести в России католическую религию. Надежды эти теперь связывались с Лжедмитрием II.
Римская церковь не сразу решилась принять участие в новой самозванческой интриге. Кардинал Боргезе писал: «О делах московских теперь нечего много говорить, потому что надежда обратить это государство к престолу апостольскому исчезла со смертию Димитрия, хотя и говорят теперь, что он жив». Но по мере успехов Тушинского вора акции его у католической церкви возрастали. В августе 1608 года тот же Боргезе заявлял: «Димитрий жив и здесь во мнении многих; даже самые неверующие теперь не противоречат решительно, как делали прежде…»
Внешняя поддержка самозванцу сомкнулась с народными волнениями и неутихшим еще пламенем крестьянской войны Болотникова. Участие восставших крестьян придало силу и внутреннюю энергию движению нового самозванца. Лжедмитрий отправился к Туле, где сидел в осаде Болотников с войском. Имя «царя Димитрия» привлекало народные массы, и они присоединялись к польским отрядам. Падение Тулы 10 октября 1607 года заставило Лжедмитрия II в панике повернуть обратно, а затем направиться в те районы, где народное движение приобрело наибольший размах. Зиму он провел в Орле. По всем городам рассылались грамоты от имени «царя Димитрия» с обещаниями вольности всем крестьянам и холопам.
Силы самозванца росли, и весной 1608 года ему удалось разбить правительственные войска. Однако Москву он так и не взял. В июне 1608 года он расположился лагерем в селении Тушино под Москвой. Началась планомерная осада столицы.
История пребывания Лжедмитрия II в Тушине — одна из самых трагических и в то же время анекдотических страниц Смутного времени. Поляки и вновь активизировавшиеся иезуиты постарались создать у русского населения полную иллюзию того, что именно в Тушине находится «истинный» русский царь с двором. Здесь была создана Боярская дума, в которую входили московские бояре: князья Д. Т. Трубецкой (запомним это имя!), Д. М. Черкасский, А. Ю. Сицкий, П. М. Шаховской и другие. Был патриарх — бывший знатный боярин Федор Никитич Романов, которого Борис Годунов, опасаясь соперничества, постриг в свое время в монахи; теперь он, ростовский митрополит Филарет, был наречен патриархом Московским и всея Руси. Были созданы приказы — словом, воссоздан полностью правительственный аппарат. И даже собственную монету чеканил Лжедмитрий II! Когда в сентябре 1608 года Псков присягнул «царю Димитрию Ивановичу», на Псковском денежном дворе началась чеканка монет с его именем. Для чеканки использовали старые штемпеля времени Лжедмитрия I. Монеты Лжедмитрия II отличаются от монеты Лжедмитрия I по весьма немаловажной детали — они значительно тяжелее монет 1605–1606 годов. Нормативный вес копеек трехрублевой стопы (чеканка 300 копеек из гривенки серебра весом в 204,756 грамма, при которой вес одной копейки составлял 0,68 грамма, или, по метрологии того времени, 4 почки) стал равным 0,72 грамма, или 4,25 почки.
В выпуске копеек повышенного веса тушинским правительством был не только экономический, но и политический расчет. Таким путем оно добивалось популярности у русского населения, смыкаясь с другими демагогическими действиями Лжедмитрия II — дарованием примкнувшим к нему крестьянам и казакам поместий, раньше принадлежавших служилым людям, оказавшимся в лагере Шуйского, а также отпуском на волю холопов и возведением в члены Боярской думы многих «худородных» людей.
Для полного соответствия тушинского лагеря царской резиденции сюда была доставлена, наконец, царица. Марина Мнишек признала в Шкловском учителе своего спасенного супруга. За такую услугу «царь» пообещал своему «тестю» Юрию Мнишеку 300 тысяч рублей и 14 северских городов (Лжедмитрий обещал Мнишеку только 6 городов). Получить дары Мнишек должен был в случае полной и окончательной победы над Шуйским. Для воскресшего «Димитрия» в Польше был составлен наказ. Главною целью этого документа было вовлечение русского государства в унию. В случае вступления в Москву и утверждения на русском престоле «царь Димитрий» должен был предоставить католикам доступ к государственным должностям; охрану собственной персоны формировать только из иностранцев и перенести столицу государства ближе к западным границам.
Получение императорского титула, чего так тщетно добивался покойный Григорий Отрепьев, в наказе обставлялось рядом условий. Вначале доказывалось, что требовать такой титул Дмитрий не может, так как он не достался ему в наследство от предков и его не признает ни один король христианский; для принятия титула необходимо новое венчание, которое патриарх совершить не может, нет и «курфирстов», требующихся при обряде. Но, заключали поляки, царь сможет достигнуть желанного императорского титула через унию.
Руководили всеми делами в Тушине поляки и иезуиты. Современники писали, что они «царем же играху яко детищем».
Так сложились две власти в Русском государстве: царь Василий Иванович Шуйский в Москве и «царь Димитрий Иванович» в Тушине. И тот и другой, стремясь заручиться поддержкой дворян и боярства, раздавали землю и денежные оклады, государственные должности. Многие дворяне и бояре старались получить подачки и в Москве, и в Тушине. Современники метко назвали их «перелетами».
Успехи самозванца и переход на его сторону значительной части русского правящего класса объяснялись прежде всего крайней непопулярностью царя Василия Шуйского. Во второй половине 1608-го — начале 1609 года целовали крест «царю Димитрию» почти все города к северу, востоку и западу от Москвы. 2 октября 1608 года отпал от Москвы Псков. Это была очень чувствительная потеря для московского правительства, тем более ощутимая, что вместе со Псковом присягнули Лжедмитрию II и псковские пригороды. Богатый город, через который шла торговля с Западом, город с налаженным денежным производством стал служить Тушинскому вору. В октябре — ноябре 1608 года к Лжедмитрию II перешли Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Кострома, Балахна, Устюг, Вологда, Тотьма, Владимир, Галич, Суздаль, Шуя, Гороховец, Муром, Арзамас. Москва была отрезана от крупных торговых центров Севера и Востока, от торговых путей, связывавших Москву с Западной Европой. Иностранные и русские купцы, получившие товары в Архангельске во время летней навигации 1608 года, оказались запертыми в Вологде, ставшей богатейшим складом зимой 1608/09 годов.
По всей территории тушинских владений рыскали отряды польских наемников и казачьи разъезды. Они выполняли военные планы тушинского командования, целью которого было окружение Москвы и прекращение допуска в столицу продовольствия и прочих товаров. Однако полностью окружить Москву им не удалось. На пути их встала сильнейшая крепость — Троице-Сергиев монастырь. Защитники его выдержали осаду, продлившуюся с сентября 1608-го по январь 1610 года. 16 месяцев монастырь сковывал значительные силы противника и не давал перерезать путь из Москвы на север. Пытаясь отрезать Москву от южных городов, тушинцы направились к Коломне и Рязани, но под Коломной встретили стойкое сопротивление.
Чтобы привлечь симпатии горожан, самозванец рассылал покорившимся ему городам грамоты, где хвалил их за присягу своей особе, обещал дворянам и всем служилым людям царское жалованье, деньги, сукна, поместья, освобождение от податей. Но польские сподвижники Лжедмитрия II добились того, чтобы в каждый такой город направились по поляку и русскому с новыми грамотами, согласно которым города облагались сильными поборами.
Жители Ярославля послали в Тушино 30 тысяч рублей, обязались содержать 1000 человек конницы. Несмотря на пожертвования, горожан грабили. Тушинцы врывались в дома знатных людей, в лавки богатых купцов, брали товары без денег, оскорбляли и грабили прохожих. Грабили и крестьян.
Тушинский «царь» получал слезные жалобы от своих подданных: «Царю государю и великому князю Димитрию Ивановичу всея Руси бьют челом и кланяются сироты твои, государевы, бедные, ограбленные и погорелые крестьянишки. Погибли мы, разорены от твоих ратных воинских людей, лошади, коровы и всякая животина побрана, а мы сами жжены и мучены, дворишки наши все выжжены, а что было хлебца ржаного, и тот сгорел, а достальный хлеб твои загонные люди вымолотили и развеяли: мы, сироты твои, теперь скитаемся между дворов, пить и есть нечего, помираем с женишками голодною смертью, да на нас же просят твои сотные деньги и панский корм, стоим в деньгах на правеже, а денег нам взять негде».
Если в течение осени и зимы 1608–1609 годов силы тушинского правительства значительно возросли, то положение Шуйского в осажденной столице стало отчаянным. Страшны были голод и нужда в продовольствии, но еще страшнее было то, что нечем было платить служилым людям. На денежных дворах не хватало серебра, так как весь летний запас «ефимочной казны» из Архангельска вместе с прочими товарами оказался блокированным в Вологде. В грамотах, направлявшихся городам, оставшимся верными Москве, говорилось: «Иноземцам, наемным людям найму дать нечего, в государевой казне денег мало, известно вам самим, что государь в Москве от врагов сидит в осаде больше году; что было казны, и та роздана ратным людям, которые сидели с государем в Москве».
Правительство Шуйского решилось искать выход в самом испытанном и безотказном средстве — порче монеты. Разумеется, этот способ был и наиболее опасным по последствиям, и руководители финансов понимали это. Поэтому, решившись на первое, очень незначительное ухудшение качества копейки, они рассматривали его как временную меру.
Изучение копеек 1608 года, чеканенных на Московском денежном дворе, показывает, что они стали чуть-чуть легче. Вместо весовой нормы, равной 0,68 грамма, копейка стала иметь вес 0,64 грамма. Вес копейки уменьшился ровно на одну четвертую часть почки (0,04 грамма). Почка, наиболее мелкая метрологическая весовая единица в Древней Руси, по весу была равна самой мелкой денежной единице — полушке (0,17 грамма). Конечно, снижение веса одной копейки на 0,04 грамма кажется мизерным. Но при очень больших масштабах чеканки ничтожная величина могла вырасти в довольно значительное количество сэкономленного монетного сырья — серебра.
На глаз такое незначительное понижение веса определить невозможно. Это было на руку инициаторам ухудшения монет — ведь в глазах населения монеты сохраняли стабильную ценность, хотя на самом деле копейки 1608 года содержали меньшее количество серебра. Но если с точки зрения правительства население не могло догадаться об ухудшении монет, то для чиновников финансовых ведомств, напротив, нужно было дать четкие критерии, по которым различались полноценные и ухудшенные монеты: ведь они строили государственный бюджет и исчисляли доходы с учетом истинной ценности всех монет, поступавших в обращение. Поэтому на Московском денежном дворе по решению Денежного приказа монеты с более легким весом стали получать едва различимые особенности в оформлении. Отличия эти мог заметить только очень опытный глаз. По-прежнему на копейке изображался всадник с копьем, а на другой стороне помещалась надпись: «Царь и великий князь Василий Иванович всея Руси». Но чуть-чуть стали крупнее буквы надписи, а мачты букв — чуть толще, чтобы выделить новые копейки с облегченным весом. Сборщики податей и таможенных сборов, ориентируясь на особенности надписей, могли различать старые и новые копейки. Такое выделение монет ухудшенного качества или пониженного веса едва заметными изменениями элементов оформления в средневековом денежном деле практиковалось чаще всего тогда, когда ухудшение монет считалось временной мерой и его старались скрыть от населения. Видимо, предполагалось также, что при более благоприятном стечении обстоятельств будет возобновлен выпуск полноценной монеты и ухудшенные монеты будут без труда выделены и изъяты из обращения.
Поделиться книгой: