Два выстрела во втором антракте

– Ну, какие результаты? – нетерпеливо спросил он, когда они оказались на улице. – Нашел предателя?

– Рано еще говорить… – неуверенно ответил Ваня. – Вроде нет ничего… Но ведь сегодня не все пришли. Надо бы и с остальными поговорить.

– Нет ничего? – переспросил Романов; в его голосе звучало облегчение. – И хорошо, что нет! Я уверен, что и с теми двумя, что сегодня не пришли, все чисто. Я тут, пока шло собрание, еще раз обдумал эту ситуацию и решил: зря я на своих людей думаю! Не виноваты они в провалах. Я ведь каждого из них в деле видел! Скорее всего, это сбоку какая-нибудь тварь прицепилась и стучит. Например, сосед мой, приказчик. Вполне может разговор подслушать. Дрянь человек! Ты вот сегодня не заметил – за дверью вроде шаги слышались?

– Нет, не слышал. – Ваня покачал головой. – Ничего такого не было. А у меня слух хороший. Да и вообще… Я опасность могу чуять…

– Да? Ну, может, показалось. Но не меня, так другого из ребят могли подслушать. Или выследить. Или, допустим, с родными, с женой разговорился – и все, донесли.

– Жена? Это зачем же?

– А что, такие случаи бывали, – кивнул Романов. – Она, дура, думает: дай-ка я полиции скажу, с мужем побеседуют, дурь эту бунтарскую из него выгонят, я от тюрьмы его уберегу. А на деле, конечно, наоборот получается… Ты что так смотришь, словно у тебя гвоздь в сапоге вылез или зуб дергает?

– Да, зуб, – кивнул Ваня. И, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил:

– А куда мы идем?

– К хорошим людям, моим новым друзьям, – отвечал максималист. – Помнишь, я тебе рассказывал, что сошелся тут с руководителями питерской организации эсдеков-большевиков? И что у них такие же проблемы, как у нас? Так вот, я веду тебя в редакцию «Правды», знакомить с товарищем Кобой.

– С Кобой? – Ваня чуть не поперхнулся, хотя ничего в данный момент не ел.

– Ну да, а что ты так удивляешься?

– Я? Нет, ничего, – ответил Ваня. А про себя подумал, что в один день пережить два таких испытания – одно, которое было на собрании, и второе, которое еще предстояло, – это, пожалуй, многовато.

Они сели на трамвай (причем Ваня признался Романову, что еще никогда не пользовался таким видом транспорта и потому все так внимательно оглядывает) и поехали в сторону от Путиловского завода, на Варшавскую улицу. Здесь вышли и, попетляв немного по переулкам, подошли к приземистому зданию, явно служившему складом. Об этом говорили и маленькие грязные окна, и железная дверь, на которой висел пудовый амбарный замок. Романов повел Ваню вокруг лабаза, в тупик между домами. Там в стене обнаружилась незаметная маленькая дверка. Руководитель максималистов постучался, и когда с той стороны спросили, кто пришел, ответил фразой, явно условной: «Мы за партией бланков для господина Цедербаума». Дверь приоткрылась, и они вошли.

Внутри все было совсем не так, как снаружи. Пространство «склада» было разгорожено перегородками на одно отделение побольше и несколько других, маленьких. В последних стояли столы, за которыми сидели несколько человек, что-то сосредоточенно писавших. Из другой комнаты доносился стук пишущей машинки «Ремингтон». Но его перекрывал мерный шум печатного станка, который стоял в большом помещении. Железная лапа ротапринта поднималась и опускалась и каждый раз несла в себе свежий оттиск газеты, где на заглавном листе выделялось знакомое Ване слово «Правда». И шрифт был тот же, который он видел на фотографии в школьном учебнике.

– А где товарищ Коба? – спросил Романов у человека, который их впустил.

– Вон там, у машинки, обсуждает что-то с товарищем Аллилуевым, – ответил тот.

Гости прошли в указанном направлении. В маленькой комнатке Ваня увидел двух человек, с разных сторон склонившихся над работавшей на «Ремингтоне» машинисткой. Один был постарше, с черной густой бородой; тыкая заскорузлым пальцем в текст, лежавший перед машинисткой, он говорил:

– Нет, Надя, не Краснов, а Красин, – ты же его знаешь.

Второй – он в первую очередь привлек внимание Вани – был чуть моложе своего товарища, чуть ниже ростом. На лице, изрытом оспой, выделялись густые усы, а еще – глаза, следившие, казалось, сразу за всем и отмечавшие все происходившее вокруг. Во всяком случае, он первым заметил вошедших и повернулся к ним.

– А, товарищ Всеволод! – сказал он; в голосе слышался кавказский акцент. – Здравствуй, здравствуй! А кто с тобой?

– Это товарищ из Киева, я тебе о нем говорил, – ответил Романов и, понизив голос, добавил: – Он вам может помочь в одном деле – помнишь, ты просил? Его Ваня зовут, Ваня Полушкин.

– Как же, помню, – ответил Сталин. – Ты иди, Всеволод, иди. А Ваня пусть останется. Ты посиди пока здесь, – сказал он, повернувшись к приезжему. – Я скоро освобожусь, и мы с тобой побеседуем.

Ваня сел, где сказали, и стал ждать. Он испытывал сложные, противоречивые чувства – в жизни он никогда не был поклонником знаменитого «отца народов». Сейчас, находясь вблизи, слыша, как тот на ходу правит заметку рабочего корреспондента, он отметил, что все поправки были разумными и улучшали текст.

Наконец заметка была отредактирована, рабочий, автор заметки, ушел, и Сталин подошел к Ване.

– Ну, давай знакомиться, товарищ, – сказал он, протянув Ване маленькую жесткую ладонь. – Ваня, говоришь? А я Иосиф. Вот, давай туда пройдем, там нас никто слышать не будет. Наше с тобой дело такое – лишних ушей не надо.

Они прошли еще за одну перегородку, в самый дальний угол склада. Гул печатной машины доносился сюда глухо.

– Всеволод сказал, ты можешь предателей отличать, – сказал Сталин, доставая трубку и кисет с табаком. – Правда?

– Да, могу, – кивнул Ваня. – И не только предателей. Могу сказать, когда человек врет или что-то скрывает.

– Да, я слышал о таких людях, – кивнул его собеседник. – Ты не куришь? А я привык. Да, слышал. Моя бабушка по линии матери такая была. Ложь чувствовала, черные замыслы чувствовала. Конечно, мы, марксисты, отвергаем всякую мистику. Но всегда ли за такими необычными способностями человека надо искать мистику? Нет, отвечу я, не всегда. Ведь мы еще не полностью раскрыли все, на что способен человек. Значит, можешь шпиона выявить?

– Да, – вновь кивнул Полушкин.

– Нам твои способности нужны, – сказал Сталин. – Кто-то среди наших на полицию работает. Когда ты сможешь его найти?

– Надо, чтобы человек как-то себя проявил, – объяснил Ваня. – Например, на собрании выступил, спорил. Вот товарищ Всеволод сегодня у своих собрание устроил, чтобы я «крота» нашел…

– Крота? Интересное сравнение. Значит, собрание… Что ж, завтра… нет, послезавтра, 16-го, у нас в редакции будет летучка. Приходи в восемь вечера, посидишь, послушаешь. Если что обнаружишь – мне скажешь. Больше никому, понял? О предателе только я должен знать!

– Хорошо, – ответил Ваня и направился к выходу. Он остро чувствовал свое одиночество. Как он сейчас нуждался в совете старших членов группы! И не только в совете, но и в душевной поддержке. Он понял, что пора идти на Главпочтамт. Тут он вспомнил, что ему говорил тогда в Киеве Углов. Кажется, он назначил свидание на 15-е число, в 12 часов дня. Значит, завтра…

Глава 15

Начальник охраны Зимнего дворца генерал Александр Иванович Спиридович дошел до конца аллеи и повернул назад. Ах, какой замечательный нынче выдался денек! В столице империи редко такие выпадают. Солнце уже склонилось к зиме, уже не печет, но воздух еще теплый. И листья, листья! Экая красота! За это он и любил свою нынешнюю должность – за то, что она позволяла вот так, утром, прогуляться по Летнему саду, понежиться в солнечных лучах, посидеть на скамейке.

Генерал дошел до скамьи и сел. Почему не отдохнуть еще четверть часика? Тем более что в Летнем саду, по утреннему времени, почти никого нет. Только-только первые нянечки с детьми появились, да двое спортсменов в полосатых трико – новомодное увлечение чудаков – бегали по дорожкам взад-вперед. Можно, можно отдохнуть. Террористов, бомбистов всяких генерал не боялся: верный «браунинг» всегда лежал у него в кармане шинели, рука была твердой, в цель попадал за сто шагов… Да и потом – кому он нужен? Чай, не глава правительства, хе-хе…

Генерал откинулся на спинку скамейки, вдохнул полную грудь бодрящего осеннего воздуха, закрыл от удовольствия глаза… А когда снова открыл, обнаружил рядом с собой неизвестно откуда взявшегося субъекта в клетчатом заграничном пальто и такой же кепке. И откуда он взялся? Только что не было – и вот он!

– Извините, Александр Иваныч, что нарушил ваше уединение, – сладко произнес клетчатый субъект. – Никогда бы не осмелился на такой дерзкий поступок, но уж больно дело у меня важное. А во дворце к вам с таким делом обращаться неудобно, вот я и решился…

– Кто вы такой, черт побери, и что вам от меня нужно? – внезапно охрипшим голосом произнес Спиридович. Всю расслабленность с него словно волной смыло; рука сама собой, без команды мозга, уже нашаривала в кармане рукоятку «браунинга».

– Вы только, Александр Иваныч, пожалуйста, без глупостей, – попросил клетчатый. – Вам оружие еще взять нужно, а мой револьвер у меня уже в руке, и нацелен он вам прямо в живот; мне его и доставать не надо, прямо из кармана могу стрелять, опыт есть. Так что давайте поговорим спокойно, как культурные люди.

– Да уж, как культурные люди! – саркастически заметил Спиридович. – Видел я таких «культурных людей»; у них еще такое украшение на шее было, удавка называется. А видел я их на эшафоте. Кто вы такой, повторяю, и что вам нужно?

– Фамилия моя вам ничего не скажет, а зовут… ну, допустим, Игорь Сергеевич, – сказал неизвестный. – И прибыл я из славного города Женевы – знаете такой? Занимаюсь я там делом, с точки зрения закона весьма предосудительным, а именно составлением разного рода прокламаций; и вообще помогаю старику Чернову руководить Центральным комитетом партии эсеров. Однако не все ж бумажки писать! Хочется совершить что-то стоящее, что-то горяченькое. Вроде того поступка, которым прославил себя в веках Митя Богров. Вот с этим я и прибыл.

Сказав это, человек, назвавший себя Игорем Сергеевичем, остановился – вроде как откашляться. А сам при этом внимательно смотрел на начальника дворцовой охраны – ждал, что тот скажет. И генерал не замедлил высказаться:

– Интересно, к чему вы это все мне рассказываете, господин революционер? Напугать, что ли, хотите? Не дождетесь: я человек боевой, смерти не боюсь. Или просто покуражиться перед выстрелом хотите, помучить жертву? Я знаю, среди вашего брата такие любители «горяченького», как вы выражаетесь, имеются. Но страха моего не дождетесь, о пощаде молить не буду!

– Господь с вами, Александр Иванович, какие мольбы, о чем вы говорите? – всплеснул рукой Игорь Сергеевич – но только одной рукой; другая, левая, так и осталась в кармане его клетчатого пальто. – А к чему я вам все это излагаю и к чему покойного Митю упомянул – его же позавчера казнили, я правильно понял? – это я вам сейчас объясню. Дело в том, что мы с Митей были давние друзья. И жили в Киеве рядом, и учились вместе. И в последние годы переписывались. И вот Митя сообщил мне в письме такую интересную вещь. Оказывается, к нему в Киеве явился некий господин, по фамилии Стрекало…

– Вот как? Странно! – воскликнул генерал. Воскликнул – и тут же прикусил язык; не стоило ему это говорить.

Впрочем, приезжий словно не заметил прокола, который допустил начальник дворцовой охраны, и продолжал, словно его не перебивали:

– Да, действительно, тут я ошибся: Мите приезжий представился как Степан. Однако чуть позже он явился к начальнику Киевского охранного отделения Кулябко и там уже представлялся как Стрекало. Так мы его впредь и будем называть. Так вот, этот господин Стрекало поставил перед Богровым ультиматум: или Митя должен убить премьера Столыпина, или он, Стрекало, разоблачит Митино сотрудничество с охранкой (а покойный, будем честны, сведения передавал). Митя попробовал сопротивляться, заявил было, что пожалуется в охранку, самому тамошнему повелителю Кулябке. И знаете, что ему на это ответил приезжий? Что жаловаться бесполезно, потому что он, Стрекало, прибыл не от ЦК партии эсеров, а от начальства. Точнее – от вас, Александр Иванович. Каково?

Генерал Спиридович глянул на незваного гостя внимательнее.

– А вы, я смотрю, неплохо осведомлены, господин провокатор, – сказал. – Просто прекрасно осведомлены! Хотя и выдумки в ваших рассказах достаточно. Я знать не знаю никакого Степана, и никакого Стрекало, и, разумеется, никогда его в Киев не посылал. Да еще с таким преступным заданием…

– Ну, уж так и преступным! – воскликнул Игорь Сергеевич. – Давайте будем честны, Александр Иванович: в глубине души вы это задание преступным вовсе не считаете. Напротив: преступной и глубоко вредной вы считали деятельность покойного премьера, пусть земля будет ему пухом. И что интересно: я и мои друзья считали точно так же. Только по разным причинам. В разбор этих причин мы сейчас вдаваться не будем – время не позволяет, да и задачи такой нет. Просто констатируем факт: на данном этапе наши с вами интересы совпадают.

– В чем же они совпадают, любопытно узнать? – спросил Спиридович.

– Ну, как же, Александр Иванович? Разве непонятно? Столыпин убит, туда ему и дорога, но ведь остались его единомышленники. Соратники, так сказать. И они, насколько я знаю, полны решимости продолжить дело покойного: довести до конца земельную реформу, расширить права земств и городских дум, ослабить черту оседлости… В общем, сделать все, чтобы предотвратить будущую народную революцию. Естественно, мы, будучи революционерами, одобрить такое их намерение никак не можем. Но и вы, Александр Иванович, его тоже не одобряете, это мне доподлинно известно! Вы тоже против завершения земельной реформы, расширения думских полномочий и всего прочего. Потому что считаете, что это подорвет устои, основы… Да неважно, почему. Важно, что вы тоже против. Вот оно, совпадение.

– Ну, и что из того? – спросил генерал. – Даже если я соглашусь с этим вашим странным заключением, все равно непонятно, что же дальше?

– А дальше, Александр Иванович, – произнес приезжий самым сладким голосом, на какой был способен, – можно договориться о сотрудничестве. Вы спросите, наверное, в чем оно может выражаться? Извольте, отвечу. Вы мне поможете выйти на таких господ, как известный помощник Столыпина, главноуправляющий землеустройством империи Александр Кривошеин, а также учредитель Русского окраинного общества Владимир Гурко… Можно и другие имена вспомнить… Сообщите нам их распорядок дня, поможете нашим людям с документами… А мы возьмем на себя все остальное, то есть собственно работу. Ну как, идет?

– Провокация, батенька, самая настоящая провокация! – покачал головой начальник дворцовой охраны. – И вы думаете, я проглочу эту простенькую наживку? За кого вы меня держите – за дурачка? У меня, собственно, возникает только один вопрос: кто вас ко мне подослал? Уж, конечно, вы явились вовсе не из Женевы и не от господина Чернова, хорошо нам известного. Это какая-то наша, местная интрига. Вот только чья?

– Значит, в мое революционное происхождение вы не верите? – спросил Игорь Сергеевич, усмехаясь. – Что ж… Могу предложить такую версию: меня к вам послал сенатор Максимилиан Трусевич. Слыхали про такого? Вижу, что слыхали. Расследуя убийство главы правительства, сенатор заинтересовался странным поведением охранных служб. Так он вышел на господина Стрекало, а от него – прямо на вас. И если вы не хотите верить в «революционную» версию, то я представлюсь иначе – как сотрудник сенатской комиссии. И уже в таком качестве, совершенно официально, вновь задам вам тот же вопрос: это вы послали в Киев своего доверенного человека, Стрекало? Вы дали ему задание организовать убийство премьера?

– Однако! – с чувством произнес генерал. – Эта сказочка еще почудесней будет, чем байка насчет Женевы. Нет, господин Игорь Сергеевич, или как вас там, эта ваша история тоже никуда не годится, и на нее я тоже не клюну. Никакая сенатская комиссия меня не тронет, и я ее не боюсь. Потому как пользуюсь давним доверием самого государя! Однако я вижу, что человек вы действительно интересный. А потому давайте покамест закончим нашу приятную беседу. И продолжим ее в другом месте, а именно во дворце, у меня в кабинете. Там вы мне изложите свои соображения, а я вам свои резоны. Сегодня у нас ведь 15-е? Вот давайте, заходите завтра, 16-го.

– Значит, мое предложение насчет господ Кривошеина и Гурко вас заинтересовало? – спросил Игорь Сергеевич. – Имейте в виду – я не шутил, предложение остается в силе. А насчет вашего приглашения зайти к вам в кабинет, так сказать, на огонек – я подумаю. И найду способ вам сообщить. А пока…

Тут выражение лица у Игоря Сергеевича внезапно изменилось: он выпучил глаза, словно увидел привидение, и, указывая рукой куда-то в сторону, воскликнул:

– Глядите, вон же он, вон! Сам Александр Блок!

Генерал Спиридович невольно обернулся в ту сторону, куда указывал клетчатый нахал, но ничего примечательно там не обнаружил. А когда повернулся назад, то не обнаружил на скамейке и самого клетчатого: тот исчез так же незаметно, как и появился.

Глава 16

– Что, правда со Сталиным разговаривал?

– Ну да, у них в редакции. Молодой еще, лет тридцать, я такого на портретах никогда не видел. А завтра мне к ним на летучку в редакцию идти надо, возможного провокатора разоблачать. Но меня, если честно, не это волнует. Меня Настя Романова волнует. Просто не знаю, что делать!

– А что такое?

– Дело в том… а можно еще чашку чаю? В этой ночлежке, куда меня Романов устроил, чаю вообще не дают, и в трактирах, куда я заходил, какой-то жидкий… Вот спасибо!

Ваня принял из рук Дружинина очередную чашку свежезаваренного чая, сделал глоток и даже зажмурился от удовольствия.

Встреча членов оперативной группы, собравшихся в полном составе, проходила в номере гостиницы «Астория», где уже третий день проживали Углов и Дружинин, после того как приехали в Петербург. Ваня в своем кургузом пиджачке и стоптанных башмаках диковато смотрелся среди богатой гостиничной обстановки. Недаром портье с некоторым удивлением смотрел, как господа из 202-го номера проследовали через вестибюль в обществе какого-то оборвыша. Углов отметил этот взгляд, но решил им пренебречь: пусть портье думает, что хочет.

Встреча Углова и Вани в Гостином дворе прошла, что называется, штатно: они сразу нашли друг друга. И теперь сыщикам предстояло обсудить полученные результаты и наметить план дальнейшего расследования.

– Так что такого с этой Настей? – напомнил Углов. – Ты что, влюбился в нее? И теперь не знаешь, застрелить ли ревнивого мужа или застрелиться самому?

– Если бы так! – воскликнул Ваня. – Нет, здесь все гораздо хуже. Речь идет не о любви, а о предательстве! Точнее, и о том, и о другом вместе.

– Ну-ка, скажи яснее, я не понимаю, – признался Дружинин.

– Это она всех выдает! Она с охранкой сотрудничает! И делает это из-за ребенка. Думает, что если большую часть организации пересажают, ее муж бросит всю эту революцию и они заживут как обычные люди. Это любовь ее на предательство толкнула!

Углов и Дружинин переглянулись. Оба не знали, что сказать. Потом Углов спросил:

– Ты уверен, что угадал правильно? Может, это все твои… галлюцинации, что ли?

– Нет, все сходится! Романов мне говорил, что провалы в организации начались полгода назад. А Настя на шестом месяце. И потом, какие галлюцинации? Нет у меня галлюцинаций! Она это, она! Вопрос в том, что теперь делать? Сказать Романову или не говорить? Если не сказать, она и остальных членов организации полиции сдаст, а там такие мужики классные есть! А если сказать – что он тогда с женой сделает?

Сказав это, Ваня вопросительно посмотрел на старших товарищей.

– Мне кажется, надо сказать, – посоветовал Дружинин. – Надо это предательство прекратить! А уж что потом Романов сделает – это будет на его совести.

– А я думаю, ничего говорить не следует, – заявил Углов. – Во-первых, ребенка еще не родившегося жалко. Во-вторых, чем меньше мы будем вмешиваться в историю, тем лучше. А в-третьих, это вообще не наша задача – спасать революционеров от полиции. У нас своя цель – может, забыл? Нам прежде всего о ней надо думать. Там, в том, что ты рассказал, было что-то важное, относящееся к нашему делу. Но ты со своей Настей совсем меня сбил, я забыл – что… А, вспомнил! Кажется, твой Романов тебе рассказал про двух людей, которые у них появлялись, искали помощников для убийства Столыпина?

– Да, верно, – кивнул Ваня. – Один, Емельян Пугачев, по описанию похож на этого самого Степана, он же Стрекало, про которого мы слышали в Киеве. А второй, который появлялся не здесь, а за границей и назвался Кулаковым, видимо, другой человек.

– Это очень важное сведение! – заявил Углов. – Точнее, даже два сведения. Во-первых, Романов подтвердил, что организатор убийства Столыпина существует; прежде чем выйти на Богрова, он искал убийцу в других местах. А кроме того, был и другой загонщик – он искал исполнителя убийства за рубежом.

– Как ты его назвал – загонщиком? – оживился Дружинин. – Интересное сравнение…

– Ну да. Эти двое ходили по всем русским революционным организациям, здесь и за границей, подыскивали исполнителей и гнали их на премьера, словно на матерого волка, которого надо завалить. А может, их и не двое было, может, существовали и другие загонщики… Так, с Ваней мы более-менее разобрались. Теперь давай тебя послушаем. Расскажи, как прошло твое свидание с генералом.

Когда Дружинин подробно пересказал свою беседу со Спиридовичем, Углов спросил:

– Значит, упоминание о Стрекало не вызвало у него удивления?

– Абсолютно никакого! Больше того – когда я рассказал, что Стрекало явился к Богрову, генерал произнес что-то вроде «Странно!» И действительно странно – ведь Богрову организатор убийства представлялся другим именем, тут я ошибся. Он эту ошибку заметил – и этим себя выдал.

– Да, интересная деталь, – согласился Углов.

– И когда я называл фамилии соратников Столыпина, которых предлагал ему ликвидировать, я видел по его глазам, что этот список ему тоже знаком. Об этом же говорит и его приглашение к себе в кабинет на беседу.

– Приглашение, разумеется, принимать не надо, это ловушка. Но учесть его надо – значит, он принял тебя всерьез. Наши услуги по устранению соратников Столыпина ему, как видно, не нужны – сами справятся. Но задачу такую они перед собой ставят…

– Нам осталось определить, кто такие эти «они», – заметил Дружинин. – Когда мы выясним, кто еще, кроме самого Спиридовича, был причастен к отправке в Киев Стрекало, наше задание будет выполнено.

– Ты, Игорь, как всегда, спешишь, – поморщился Углов. – Во-первых, ты делаешь слишком поспешный вывод, что это Спиридович отправил Стрекало в Киев. Да, он знает этого человека, слышал о нем – но это еще не доказывает, что Стрекало – его агент. А теперь о нашем задании. Я уже говорил и еще повторю: выполнено оно будет тогда, когда мы узнаем все детали заговора, как он формировался, механизм его функционирования. Именно этого ждет от нас руководство. Мы должны совершенно точно знать: кто все задумал, кто позже согласился и вступил, кто все организовал. Итак, у нас имеется первое имя – Спиридович. Остается проверить остальных, кого называл Кривошеин. Как там выглядел этот список?

– Я всех помню, – заявил Дружинин и, загибая пальцы, стал перечислять: – Начальник императорской канцелярии Мосолов, адмирал Нилов, комендант Зимнего дворца Воейков, министр двора Фредерикс, генерал Богданович и граф Бенкендорф. Итого шестеро. С кого начнем?

– Я бы начал с Мосолова – его Кривошеин назвал первым, – сказал Углов. – Ну, и Фредерикс подозрителен – ведь это он беседовал тогда со Столыпиным.

– Да, Мосолов должен стоять в нашем списке первым, – сказал Дружинин. – Я еще там, в нашем времени, когда мы готовились к заброске, изучил его биографию. Ну, не только его, я много чего читал…

– Ты, я вижу, решил заменить в нашей группе Катю, – мягко улыбнулся Углов.

– Заменить, конечно, нельзя, – довольно сухо отозвался капитан, – но накопить достаточно знаний хотелось. Так вот, я узнал, что Александр Мосолов был одним из самых приближенных к императору людей. Недаром он 16 лет возглавлял царскую канцелярию. Причем у них с царем были не только служебные отношения – Николай часто приглашал Мосолова на обед, гулял вместе с ним. Но это не все. Это человек храбрый, решительный, участник Русско-турецкой войны. Известно, что в 1916 году он пытался подкупить Распутина – хотел дать ему денег, чтобы «святой старец» не лез в государственные дела, но тот отказался. Такой вполне мог решиться на убийство, если бы счел, что премьер ведет страну не туда. И, как человек волевой, мог подчинить себе остальных.

– А как подобраться к этому служаке, уже придумал? Тут ведь такой же ход, как со Спиридовичем, не годится…