Земля предков

– Что он говорит? – спросил Хавгрим Палица. – Хвастает?

– Говорит, что среди здешних конунгов – он самый сильный, – перевел речь Водимира Вихорёк. – Скоро он всех убьет и останется единственным конунгом.

– Вождь, – Гуннар Гагара коснулся моего плеча. – Хватит болтать. Я жрать хочу. Скажи ему, что мы с дороги и проголодались.

– Может, сам скажешь? – предложил я, тоже по-скандинавски.

– Могу и я, – согласился Гуннар и прорычал на русском: – Мы есть гость, конунг. Обычай наш: гость кормить надо. У вас так?

– Это мой воин, – пояснил я. – Гуннар по прозвищу Гагара. Он не слишком учтив, зато в бою ему нет равных.

Гуннар скорее угадал, чем понял, но приосанился, покосился на Палицу, но тот по-словенски не понимал, потому мои слова не оценил.

– Скажи своему воину, что у нас тот же обычай. Прошу! Вы – мои гости, храбрые нурманы!

От улыбки князя сердце нетренированного человека прихватывало ледяной корочкой, но я – тренированный. Мне Ивар Бескостный улыбался.

Трапезная у Водимира – на вырост. Человек на триста-четыреста. Но и сейчас в ней – никак не меньше двух сотен. Гостей, разумеется, обслуга – не в счет.

Князь – на возвышении, с боярами и прочими ближниками. Добромысл – по левую руку. Значит, в табели о рангах он здесь третий. Второго, мордастого плечистого дядю в золоченой броне, расположившегося справа от князя, я не знал. Но уже догадывался. Наслышан, кто у Водимира воевода номер один.

Меня за княжий стол не пригласили. Но посадили от «верха» недалеко. И кучно с нашими. Я взял с собой троих: Хавгрима, Гуннара и Вихорька. У последнего было особое задание.

«Ты знаешь язык, и ты молодой, – пояснил я сыну. – Твоя задача: слушать, наблюдать, запоминать. Пьяные дружинники болтливы и хвастливы. То, что нужно. Однако будь осторожен: если кто-нибудь заподозрит, будет нехорошо. Так что прикидывайся простачком. Можешь рассказать, как мы ходили в вик на англов. Здешним понравится. Но не хвастай. Пусть они думают, что ты лишь недавно из детских[11]. И дренгом, отроком по-здешнему, стал совсем недавно. И сам ни к кому не задирайся. Мы гости, но нас тут не слишком любят, так что будь начеку!»

Ну да, мы были гостями, но гостями, которым не рады. Мы – нурманы, а нурманов здесь не любят по определению. С другой стороны, а кто их, то есть нас, – любит?

Да пес с ней, с любовью наших сотрапезников, тем более что женщин за столом не наблюдалось. Лишь бы уважали.

А нас, похоже, уважали не слишком.

Мы и часа за столом не провели, как к сидевшему с края нашей компании Вихорьку уже начал задираться какой-то хмырь. Причем далеко не юноша – здоровенный дядька лет тридцати. Это было чревато нехорошим. Трогать моего сына лапами я никому не рекомендую. Тем более что у здешних, в отличие от викингов, не было принято перед пиром оставлять оружие у стеночки.

Вихорёк, повинуясь моему приказу, терпел. Но взгляды посылал умоляющие и понятные: «Отец, можно я его убью?»

Надо было срочно решать проблему, так что я махнул рукой возвращавшемуся с «отлить» Палице.

Хавгрим понял с лету: плюхнулся между Вихорьком и хмырем, попутно успев возложить на загривок хмыря лапу и давануть мозолистыми клещами. Очень больно, если умеючи. Палица умел. Задира аж зашипел…

Но примолк. А я перехватил быстрый обмен взглядами между ним и мордастым справа от князя. Ну-ну.

Общество выпивало и закусывало. Нахваливало князя и себя. Были тосты и за Добромысла, и за мордастого в золотой броне, которого, как я и предполагал, звали Турбоем.

А вот нас будто не замечали: хоть бы один тост в честь славных гостей! Или мы покуда недостаточно славные? Да ну, не верю! Судя по взглядам, кои метали в меня некоторые княжьи дружинники, слава у меня точно была. Бесславных обычно презирают, а не ненавидят.

Хотелось бы знать, что это? Общее отношение к скандинавам? Или это из-за сначала опозоренного, а потом без вести пропавшего Задорея?

Хуже, если пришла инфа о нашей причастности к разгрому городка и крепости на озере. Я вполне допускал, что тому же Добромыслу (а значит, и князю) наши подвиги известны. И это не помешало им пригласить нас на службу.

Но что будет, когда информация дойдет до рядовых дружинников? Тогда это будет уже личное. Мы особо не зверствовали, но кровь пролилась. А за кровь в этом обществе принято спрашивать. Рискнут или нет?

Вряд ли, если князь будет на нашей стороне. Уточним: до тех пор, пока князь на нашей стороне. А какой правитель откажется от качественного боевого подразделения, которое целиком зависит от его благорасположения? Которое без высшей поддержки разберут на запчасти…

Политика, блин. Но достаточно ли у Водимира авторитета, чтобы удержать своих от кровной мести? Вот я, например, не знал никого, кто смог бы удержать Медвежонка, случись со мной что-то нехорошее. И меня – в аналогичной ситуации.

В общем, руку надо держать поближе к мечу.

Не то чтобы я особо опасался. Сейчас мы – официальные гости и потенциальные соратники. А если Водимир примет нас в дружину, то, как говорится, кто прошлое помянет, тому глаз вон. И любой из нас, если понадобится, охотно поработает хирургом-окулистом. Хотя если бы речь шла о каком-нибудь скандинавском конунге, я бы не был так уверен. У наших есть такая практика: перед приемом новичка вождь обязан поинтересоваться, нет ли у кого к новичку претензий? И если оные есть – тогда по обстоятельствам. И прием в хирдманы может запросто окончиться вызовом в суд.

– Ты, нурман! – На плечо легла шаловливая ручонка под перчатки размером три икса. – Тебя воевода Турбой зовет!

– Не слыхал, – я сбросил ручонку, ухватил за кость кус печеной свинятины…

– Сказано тебе…

Второй раз ухватить себя я не дал. С пьяненьким: «Чего тебе, раб, я не понял?» – начал разворот на лавке, действуя свинятиной, аки небольшой дубинкой. С опережением.

Хорошо пришло. Попал не глядя, но точно. Веса в куске – за килограмм. Дружинник где стоял, там и лег. Хлипкий, однако. Будь на его месте, допустим, мой братец – даже не шелохнулся бы. Или зубами поймал. Доброе мясо, как-никак.

Обрушение кореша заметили не все. Но мордастый воевода заметил наверняка. Открыл пасть, чтобы высказать свое авторитетное мнение.

Но я опередил:

– Эй, Водимир-конунг, я, кажется, твоего раба убил! – заорал я так, что не услышать меня было трудно. – Вот этим вот! – Я взмахнул куском свинины, сделал паузу (уже в относительной тишине), откусил свининки, ухмыльнулся и похвалил: – Хорошее мясцо. А раб – хлипкий. Верегельд назначишь, учти это.

– Э! Да это не раб! – воскликнул сидевший неподалеку дружинник. – Это ж Лосенок, отрок воеводин!

– Отрок? – я демонстративно удивился. – А! Точно. Он же оружный. – И совсем растерянно: – Чё ж за воин такой, что его куском свинины убить можно?

И тут отрок заворочался. Очень вовремя. Прям подыграл.

– Да он живой! – заорал я еще громче. Отшвырнул свинину, ухватил сраженного бойца за волосы и рубашоночки, поднатужился, бросил наблюдательному дружиннику: – А ну, подтеснись! – И водрузил подшибленного свининой на скамью, незаметно сунув ему локтем в живот, отчего отрока немедленно вырвало всем съеденным на все того же наблюдательного. Кушал отрок изрядно, пир всё-таки, и наблюдательного окатило тоже изрядно. Да и другим досталось.

Пострадавшие возмущенно завопили, окружая отрока (я предусмотрительно отодвинулся), и посланец воеводы сметнул на общество еще одну порцию.

Теперь всем стало очень весело. Всем, кроме облеванных, отрока и свекольно-красного воеводы. Даже князь развеселился. Интересно, как бы он выкручивался, если бы я действительно убил парня? Верегельд с меня взял бы? С другой стороны, это ж какой позор, когда твоего бойца случайно убивают на пиру куском свинины.

И что теперь? Подошлет ли ко мне воевода еще одного гонца?

Нет, не рискнул. И предъявы не сделал. Стерпел.

Отрока вывели. Блевотину и пострадавшие блюда «прибрали» собаки, пострадавшие же люди кое-как оттерлись, и пир покатился дальше. Появились музыканты, закувыркались скоморохи. Часть девок из обслуги приземлили по лавкам. С дальней стороны стола затянули что-то мощными басами, враз перекрыв бряканье и звяканье музыкантов.

И тут наконец свершилось: поднялся из-за стола Доброслав, рявкнул:

– Тихо всем!

И изрек тост в нашу честь. Мол, лучшие воины ладожского князя, узрев мощь и доблесть князя Водимира, возжелали перейти на сторону сильнейшего. Ура!

Хотя почему я решил, что это в нашу честь? Скорее – в честь Водимира. Мы-то всего лишь перебежчики.

Но выпили все. Кто еще был в состоянии. Потому что выпил князь. Точнее, пригубил. Я уже давно обратил внимание, что славный князь в течение всего пира слюнявит один и тот же кубок. Без долива.

Глава 28

Знать не положено

Подсматривать и подсушивать по моим планам должен был Вихорёк. Но так вышло, что ключевой разговор подслушал я сам.

Захотел умыться перед сном, не нашел умывальника и решил спуститься к речке. Мои уже дрыхли, так что будить я никого не стал, отправился в одиночку.

Никто мне не препятствовал. Присмотра за нами не было, полупьяного народу на княжьем дворе шаталось изрядно. Кто есть кто в безлунную ночь не разобрать.

Дежуривший отрок-привратник глянул на меня, на меч на поясе и, приняв за своего, без вопросов открыл калиточку метрах в четырех от главных ворот. Напутствовал:

– Назад пойдешь, постучи вот так, не забыл?

И выдал довольно заковыристый ритм. Впрочем, память у меня хорошая, с первого раза запомнил.

Калиточку снаружи не вдруг разглядишь, но я ее тоже запомнил.

Выйдя из крепости, я спустился по широкой прямой улице к городским воротам.

Ворота и вовсе оказались нараспашку.

Однако обнаглел Водимир.

Я глянул на улицу, ведущую к крепости… Да уж! И в фортификации зодчий Водимира – не очень. Тут даже конница галопом пройдет. Хотя…

Нет, не прав я. С крепостной стены, что на полтора метра выше городской, вся улица – под прицелом. До самых городских ворот. И дома по обе стороны – будь здоров. В два этажа, из толстенных бревен, в которых только на уровне второго этажа прорезаны узкие окошки.

Такое рукотворное ущелье тянется до самой площади перед крепостными воротами. А на площади верховые вообще станут идеальными мишенями – и со стен крепостных, и с крыш городских. Нет, не стоит сюда коннице соваться.

А вот пехоте было бы очень удобно просочиться. Кабы у меня была сейчас пехота, сотни полторы бойцов…

Мечтать не вредно.

До Волхова – рукой подать. Я выбрал местечко потемнее, разделся и поплавал. Водичка – как парное молоко. Благодать. А к комарам я привык.

Возвращался тем же маршрутом. Из караулки у городских ворот доносилось нестройное пьяное пение. Дальше по улице какой-то хмырь задрал бабе подол и лупил ее ремнем по голым белым ягодицам. Баба тихонько повизгивала.

В нескольких шагах от парочки тощая свинья шумно что-то выжирала из забытой корзинки.

Я отыскал калиточку, пнул ее пару раз, привлекая внимание, потом отбарабанил хитрый ритм.

Давешний отрок впустил меня без вопросов, и я двинулся к нашему бараку, уверенный, что ничего интересного сегодня больше не узнаю. Ан нет!

Самое интересное началось, когда я был уже почти у дверей отведенного нам помещения.

Их было двое. Один – басистый, другой – тенорок. Подробностей я разглядеть не мог, но по силуэтам понятно, что ребятки не из мелких. Басистый – пошире, тенорок – повыше.

– Не понимаю, чего князь с ними цацкается? – проворчал бас. – Зря он Добромысла слушает. Вот Турбой – правильный боярин, а этот сам себя перехитрит когда-нибудь. Добрый князь на чужих серебро не тратит – своим отдает. Ну зачем нам нурманы эти? Глотки им перерезать, да и всё. Все одно ладожских скоро бить пойдем. Вот прямо сейчас зайти и кончить, пока они пьяные дрыхнут.

– Гости же – нельзя! – запротестовал молодой звонкий голос. – Богов обидеть!

– А с чего бы нашим богам обижаться за чужаков? – возразил бас. – Пусть за них ихние боги обижаются.

– А про Ладогу ты откуда знаешь? – поинтересовался голос помоложе.

– Сотник вчера сказал. Время уже назначено. Варяги к своим уйдут Солнцеворот праздновать, а тут и мы нагрянем.

– Вот это любо! – обрадовался молодой. – Ладога богатая, и бабы там справные! Хотя… И дружинники у Гостомысла тоже не худые. Даже и без варягов.

– Да сколько их! – пренебрежительно хмыкнул басистый. – Наш князь единым словом четыре больших сотни гриди поднимет! Кто на пути встанет…

– …Тот ляжет, – подхватил молодой и хохотнул.

– Вот. А про нурманов сотник так сказал: гостей трогать нельзя, но если сами гости порядок нарушат, тогда – можно.

– А с чего бы им порядок нарушать? – удивился молодой.

– А с того, что мы им поможем, – пророкотал бас. – Вот ты и поможешь. Считай, что это тебе наказ от самого воеводы Турбоя. Сделаешь – быть тебе, Клёст, не отроком, а гриднем.

– Ах… Да я… Да мне… – молодого захлестнули эмоции. – Ты сейчас такое мне сказал…

– Не мои слова, – уточнил басовитый, – сотника. А сделать надо вот что. Есть среди нурманов юнак. По виду – отрок, только что из детских. По-нашему хорошо понимает и говорит тоже хорошо, хотя и слышно, что чужинец. Яхха его на пиру задрать хотел, да не получилось. Большой нурман меж ними влез. Понятное дело. Яхха – гридень матерый. А пред тобой за того отрока заступаться не станут. Справишься?

– Ну! А когда?

– Да хоть завтра. Только уж ты постарайся, чтоб он первым начал.

– Начнет! – радостно заверил молодой. – Я слова хулительные знаю. Ни один из нурманов таких не стерпит!

– Вот и порешили, – свернул разговор бас, и я услышал бодрое журчание. Басовитая сволочь помочилась на нашу дверь.

Будить своих я не стал. Поделился информацией утром.

Вихорёк оживился, а вот мои скандинавы – нет.

Выяснилось, что они уже получили от варягов приглашение на праздник этого самого Солнцеворота. Да еще и расписали его варяги как, блин, Валхаллу на земле. Поединки, девки, море жрачки-выпивки, песни-пляски сутки напролет.

А теперь – какой праздник? Придется в Ладоге сидеть и Водимира ждать. Эх!

Ничего, переживут. Если, конечно, подслушанное – не деза, специально приготовленная для моих ушей. Ладно, не будем переоценивать противника. Здесь об информационных войнах не слыхали. Здесь больше острым железом воюют, чем хитрым враньем.