Помоги проекту - поделись книгой:
– Пошли, – согласился лейтенант. И чуточку обиженно добавил: – Только я и сам рассказать могу. Немцев примерно неполный батальон, мотострелки. Из брони только полугусеничные транспортеры, как там ты их называл? «Ганомаги»? Остановились на ночевку. Пока дрыхнут, но с рассветом наверняка продолжат движение. И что-то мне подсказывает, что это наши вчерашние знакомые. Недобитки, усиленные подошедшим подкреплением.
– Это еще почему? – искренне удивился Кобрин. – У них что, на лбу написано? Или транспаранты развешаны?
Зыкин усмехнулся:
– Легкораненых много, видать, не стали в тыл отправлять. И часть техники побитая, особенно грузовики. Где пулями, где осколками. Нет, понятно, что не мы одни тут воюем, но вот, кажется мне, что это именно они.
– Витя. – Кобрин наконец понял, что показалось ему странным в тоне товарища. – Харе скрытничать, выкладывай, что узнал?
– Ну, вот, а я-то хотел сюрприз сделать… – расстроился контрразведчик. – Пленного наши приволокли, пехотного унтера. Живот ему прихватило, вот он в кустики и отошел, там и спеленали. Я ихний язык чуток знаю, перебросился парой фраз. Он и рассказал, что вчера утром они попали на переправе в русскую засаду. И про танки все верно описал, и про минометный обстрел, и про второй взорванный мост тоже. Там они, кстати, разделились, эти сюда двинулись, той же дорогой, по которой мы шли, остальные куда-то в сторону свернули, я не выяснял. Так что точно они, стопроцентно! Между прочим, немцы считают, что нас чуть ли не дивизия была, о как! И танков до батальона. Кстати, ту мехгруппу, что мы громили, усилили, тут ты вчера верно рассудил. Они так у первого моста и просидели, вперед не рыпаясь, пока основная часть войск не подошла.
– Интересно, – задумчиво протянул комбат. – Даже очень. Пошли быстрее, хочу сам с ним поговорить.
– Понравился сюрприз? – с гордостью, будто это он самолично и притащил «языка», осведомился особист.
– Сюрприз – да. А вот такое соседство – нет. Ты хоть понял, в чем суть?
– Э… в смысле?
– Да в том, Витя, что мы уже почти в немецком тылу, блин, вот в чем! Если они нас догнали и на ночевку стали, значит, завтра… тьфу, ну то есть уже сегодня, нам придется уже не просто на соединение со своими идти, а из окружения выходить!
Судя по вытянувшейся физиономии Зыкина, подобные мысли в его голову просто не приходили. Поэтому и реакция оказалась вполне предсказуемой: особист длинно и заковыристо выругался. И остаток дороги протопал молча, раздраженно загребая сапогами ни в чем не повинные перепревшие листья.
Допрос пленного много времени не занял – унтер-офицер с типично немецким именем Ганс и говорящей фамилией Кригер[2], от которого отчего-то едва заметно попахивало дерьмом, был подавлен и до смерти перепуган. Чем не слишком соответствовал его боевой фамилии. Потому на задаваемые Кобриным вопросы отвечал охотно, даже не собираясь что-либо утаивать. В принципе понятно: сначала идешь, позевывая, в кустики по большому и важному делу, чувствуя себя солдатом победоносной германской армии, покорившей половину Европы, затем неожиданно получаешь по морде – вон какой фингалище на месте левого глаза – и в итоге оказываешься пленным со скрученными за спиной руками, которого куда-то тащат по страшному ночному лесу. Есть от чего перепугаться и упасть духом. Только и остается надеяться на то, что большевики придерживаются конвенции о военнопленных.
Со слов унтера, оказавшегося водителем одного из грузовиков, выходило, что он и его товарищи и на самом деле из состава той мехгруппы, с которой красноармейцы воевали вчерашним утром. Сам он в бою якобы не участвовал, оставаясь при машине. Скорее всего так и было, хотя насчет последнего фриц явно приврал: наверняка при первой же возможности драпанул от дороги куда подальше и героически отсиживался в зарослях, пока не перестали стрелять. Впрочем, не суть важно: куда больше Сергея интересовали потери противника и его дальнейшие планы. Услышав первый вопрос, немец совсем пригорюнился и с тяжелым вздохом сообщил, что группа потеряла, главным образом от минометного огня и пулеметов, почти батальон убитыми и ранеными разной степени тяжести. Потери в бронетехнике тоже впечатляли, составив несколько десятков танков, самоходных установок и бронетранспортеров. Его авторота пострадала меньше всего, поскольку шла в самом хвосте колонны, и их потрепало только несколькими случайными разрывами. Тяжелых раненых и тех, кому требовалась стационарная помощь, отправили в тыл, легким помощь оказывали на месте. С расчисткой дороги провозились почти полдня, за это же время прибывшая инженерно-саперная рота навела понтонную переправу, по которой гитлеровцы и перебрались на восточный берег. Но движение продолжили только после подхода основной части войск.
Добравшись до второго взорванного моста, снова остановились и почти час искали подходящий брод, поскольку второго комплекта понтонов не имелось, а дожидаться, пока их подтянут, было слишком долго. Именно тогда командиру мехгруппы полковнику фон Мейеру (фамилия комбату ни о чем не говорила, никакой информации о нем у Сергея не было) пришлось признать, что до темноты они уже никак не успевают выйти в заданную точку. Переправившись – как и предполагал комбат, часть автомобилей при этом благополучно заглохла посреди реки, и их пришлось вытаскивать танками, что еще больше задержало немцев, – он зачем-то разделил группу.
Заинтересовавшийся столь неожиданным решением Кобрин задал несколько уточняющих вопросов, однако тут фриц ничем помочь не мог – попросту не знал. Может, приказ получил, поскольку машина радиосвязи уцелела, может, высланная вперед разведка принесла какие-то неведомые унтеру данные. Меньшая часть, в состав которой входил и автобат Ганса, почти в точности повторила путь красноармейцев, разве что не стала никуда сворачивать. Куда направились основные силы, шофер же просто не знал, чему Сергей вполне верил. Эх, ребята, мысленно обратился он к разведчикам, что ж вы какого-нибудь лейтенанта не притащили? Хотя вряд ли оный лейтенант стал ночью в кустиках нужду справлять, даже если б и живот скрутило.
Заверив «герра советского офицера», что это все, что он может рассказать, Кригер попросил воды. Заодно робко поинтересовавшись, считается ли он официальным военнопленным, на которого распространяются все соответствующие статьи Женевской конвенции? Кобрин распорядился развязать фрицу руки и напоить, заверив, что его жизни ничего не угрожает. А про себя подумал, что на самом деле даже понятия не имеет, что с ним делать дальше. Не с собой же тащить? Пристрелить бы тихонько, но бойцы не поймут – сейчас всего только третий день войны, не насмотрелись еще на зверства доблестных солдат рейха и прочих карателей, после которых и отношение к пленным изменилось в соответствующую сторону. Да, пожалуй, не стоит будоражить людей раньше времени, еще разговоры ненужные пойдут. Все-таки расстрелять безоружного пленного и добить после боя раненого противника – совсем не одно и то же… Короче, нужно Зыкина озадачить, пусть сам решает. Контрразведчик же он, в конце концов? Значит, и пленный по его ведомству проходит. А у комбата и своих проблем хватает.
– А здорово ты по-ихнему шпаришь, не чета мне! – уважительно сообщил Зыкин, когда пленного увели. Вроде бы уважительно, но что-то в его голосе Сергею активно не понравилось. Комбат мысленно выругался. В училище Минаев, как и все будущие кадровые командиры РККА, изучал язык потенциального противника, но вряд ли хоть кто-то из выпускников достиг разговорного уровня Кобрина, прошедшего углубленный курс гипнообучения. Да, об этом он как-то не подумал, нужно было хоть фразы подубовее, что ли, строить, делая вид, что с трудом подбирает нужные слова. Не то чтобы он именно прокололся, но вышло как-то нехорошо.
– В училище изучал, как и все, – как можно более равнодушно пожал он плечами. – Просто у меня еще со школы склонность к иностранным языкам. Легко даются, куда лучше, чем математика, например. Да и на память не жалуюсь. А что? Думаешь, проглядел во мне германского шпиона?
– Да пошел ты в жопу, Степаныч! – вполне искренне возмутился особист. – Тоже мне нашелся шпион недоделанный! Просто удивился.
– Люди твоей специальности, Витя, просто так ничего не делают, – широко ухмыльнулся Кобрин. – И уж точно ничему не удивляются. Ладно, проехали. Никакой я не шпион, честно-пречестно.
– Проехали – так проехали, – насупился товарищ. – Хоть и непонятно, куда именно. Только ты болтай меньше, Иван, добро? Еще услышит кто, стуканет из лучших побуждений, как к своим выберемся, огребем по полной. Причем оба.
– Ну, извиняй, Витя. Кстати, насчет выхода к своим – чего делать будем? – Комбат раскрыл на коленях планшет, вытащил фонарик. Хоть он и включал его нечасто, батарейки за двое суток почти полностью разрядились, и свет стал тускло-желтым. Да уж, как они вообще с такими энергоэлементами живут?! Каменный век, честное слово.
– Вот гляди, мы тут, а немцы, если разведка ничего не напутала, – здесь. Если затемно выступим, обойти их ни разу не проблема, но тогда фрицы окажутся у нас за спиной со смешным отрывом по времени и расстоянию. Дорога-то одна, а по лесу целый батальон вести, да с ранеными – сам понимаешь. Танк опять же бросить придется. Что думаешь?
Мамлей Зыкин, сосредоточенно морща лоб, молчал почти минуту. Затем неожиданно весело выдал:
– Знаешь, Степаныч, а я за эти дни, похоже, в тебе разобрался! Да не хмурься ты, я ж насчет тактического планирования или как там это у вас называется? Никаких намеков.
– А до того, значит, ты меня плохо знал? – усмехнулся в ответ Сергей. И, покопавшись в памяти реципиента, добавил: – Мы ж больше трех лет вместе служим?
– Да не о том я, сказал же! Просто, вот ты мне вопрос задал, хотя прекрасно понимаешь, что начштаба из меня – как из навоза пуля. И совет тебе никакой не нужен, поскольку ты уже все для себя решил. Хочешь угадаю, что именно?
Кобрин заинтересованно кивнул: «валяй, мол».
– А решил ты, товарищ капитан, на этих немцев внезапно напасть да транспорт захватить. И с ветерком к нашим рвануть. Потому что с ранеными да голодными бойцами нам далеко не уйти, а у танка соляры аж на пару километров осталось. Ну угадал? – Зыкин торжествующе взглянул на комбата.
– Угадал, Витя, – не стал спорить тот. – Только сомневаюсь, что выгорит. Боюсь бойцов зря положить. – Сергей невесело вздохнул. – И вчера, и позавчера – вот ни секунды не колебался, знал, как правильно поступить. Но вот сегодня – сомневаюсь. А сомневаться я, Витя, должен тебе заметить, терпеть не могу. Вот так-то, лейтенант. Кстати, ты прав, мне не совет нужен, а скорей моральная поддержка.
Зыкин взглянул в упор. Глаза особиста были серьезными и холодными:
– А вот не нужно сомневаться, товарищ капитан. Все ваши прошлые решения оказались правильными и привели к победе над вторгшимся на нашу землю противником. – Неожиданно хлопнув комбата по плечу, особист ободряюще улыбнулся и докончил прежним тоном: – Когда атакуем, Степаныч?..
Обершутце[3] Курт Ланге, не скрываясь, зевнул. И, мгновение поколебавшись, не менее громко испортил воздух. Бояться было некого и нечего – проверяющий посты нудный придира лейтенант Леманн, чтоб ему заболеть гонореей в первом же полевом борделе, уроду, только что отвалил, убедившись, что часовой не спит, и прочитав дежурную лекцию о коварстве противника и необходимости соблюдать бдительность. Дежурить Курту довелось в самое паршивое предрассветное время, когда особенно сильно хочется спать. Нет, Леманн точно мудак. Отомстил-таки за тот случай в Польше, дерьмо собачье! Ну, да и хрен с ним, меньше часа до побудки осталось, а на марше он покемарит пару часиков на чехлах в кузове грузовика. А лейтенант? Придет время, он ему тоже как-нибудь подгадит.
Лениво оглядев окрестности, обершутце поддернул на плече ремень карабина и снова зевнул. Небо на востоке уже посветлело, однако тени под крайними деревьями недалекой лесной опушки от этого лишь сгустились, почернели, будто насыщаясь отступающей ночной темнотой. Еще и легкий туман опустился. Как ни напрягай глаза, ничего не разглядишь. Да и чего там высматривать? Русских? Так после вчерашнего боя они наверняка драпают со всей возможной скоростью на восток. Правда, прошлым утром большевики им неплохо вломили, перебив кучу солдат и техники. Что ж, это война, всякое бывает. Тем более Ланге твердо убежден, что это – не более чем единичный случай, досадная случайность и дальше все пойдет как по маслу. Чем эти самые монголоиды, как называет их ротный, отличаются от тех же французов или поляков? Воюют так же плохо, потому даже смешно думать, что им удастся хоть на день затормозить неумолимый стальной каток блицкрига. Еще до осени вермахт, как и обещал великий фюрер, вступит в их дикую Москву, где и будет подписана капитуляция. А может, и подписывать никто ничего и ни с кем не станет, просто перебьют всех унтерменшей – и аллес. Много чести, еще подписывать с ними что-то! Наверняка они даже еще тупее, чем очкастый зануда Леманн.
«Кстати, а вот интересно, как у них тут с борделями? – вспомнив про лейтенанта, Курт вспомнил и свое пожелание, касающееся гонореи, и его мысли плавно переключились на более привычную и приятную тему: – Будет, как в Польше и во Франции или как-то иначе? Парни говорили, что русские женщины вроде бы ничего с виду, но вот каковы они в койке? Нужно будет провентилировать этот вопрос, а то уже несколько дней ни одной бабы, аж между ног зудит. Главное, кондомами запастись, иди, знай, что можно от этих дикарок подхватить».
Стоп, а это еще что за Scheiße? Ланге напряг глаза, пытаясь разглядеть что-то в предрассветной темноте. Вроде бы от опушки в его сторону беззвучно движется какая-то тень. Нет, уже две тени. Три. Десяток… или больше? Пятьдесят метров, тридцать, двадцать. Уже можно расслышать глухой топот множества ног. Это ему кажется или все происходит на самом деле? Да что за…
Торопливо сдернув с плеча карабин, обершутце рванул затворную рукоять. Если он не спит, если происходящее ему не привиделось от усталости, нужно подать сигнал. Затвор привычно лязгнул, загнав в казенник первый патрон, палец лег на спусковой крючок. Может, все же окликнуть сначала?
– Halt… – крик завяз, так и не родившись, в сведенном судорогой горле, когда чья-то ладонь зажала рот, а под лопатку с легким хрустом вошло что-то плоское и холодное. На миг стало очень-очень больно, захотелось заорать, но сознание уже покидало падающее на землю тело. Ланге не видел, как одна из вынырнувших из тумана теней, в реальности оказавшаяся бойцом в красноармейской форме, на миг остановилась, пронзив его грудь примкнутым к винтовке штыком, и побежала дальше, перепрыгнув через труп.
И почти сразу же со всех сторон часто захлопали самозарядные винтовки пехотинцев и гулко зарокотали ручные пулеметы погранцов. Ни один из часовых так и не успел подать сигнала тревоги: разведчики отработали четко. По ушам ударил мощный рев танкового дизеля, и вырвавшийся из тумана стальной монстр ворвался в лагерь. Грохнула пушка – и стало значительно светлее: снаряд попал в топливозаправщик, из соображений безопасности стоящий вместе с собратьями в стороне от палаток. Автоцистерна полыхнула, выбросив вверх и в стороны огненный смерч, секундой спустя растекшийся по земле озером жидкого пламени. Ручейки горящего топлива торопливо, будто боясь опоздать, побежали к соседнему автомобилю, из продырявленной осколками цистерны которого вовсю хлестал бензин. Мгновение – и вверх рванулся еще один гудящий столб огня, отбросивший на землю изломанные тени.
Убедившись, что на стоянке заправщиков начался сущий хаос, «тридцатьчетверка» набрала скорость, проходя лагерь по линии палаток. Скошенный лоб бронемашины один за другим подминал брезентовые шатры, выбраться из которых успевали считаные единицы гитлеровцев. Но и те, кому это удавалось, в большинстве своем падали, сраженные пулями, едва пробежав несколько метров. Белое нижнее белье не успевших натянуть форму немцев было отлично заметно в темноте. И пули атакующих пехотинцев все чаще и чаще находили свои цели, с глухим чавканьем пятная исподние рубахи алыми пятнами.
Промчавшись вдоль всего лагеря, танк развернулся и продолжил рейд смерти, давя гусеницами второй ряд палаток, из которых выскакивали перепуганные до смерти, полусонные и оттого мало что соображающие немцы. Позади «тридцатьчетверки» нелепым шлейфом тащился намотавшийся на ведущий каток измочаленный и заляпанный кровью обрывок брезента. Потемневшие от крови траки влажно отблескивали в свете пылающего бензина. Грохотали оба пулемета, и курсовой, и спаренный, и те, кому не посчастливилось увернуться от пули, падали под гусеницы. Мертвой хваткой вцепившийся в рычаги управления механик-водитель последнего танка погибшей роты боялся только одного: потерять гусеницу, уж больно много всего набилось в ходовую. О том, чего именно набилось, он старался не думать вовсе, уж больно тошно, и так едва сдерживается, чтобы не сблевать… Но иначе никак. Это война, и не он ее начал. За погибших ребят нужно отомстить. За комроты Илюху Иванова. За земляка-ленинградца Серегу Ивлева. За взводного-раз Колю Геращенко. За башнера Левона Артуряна. За наводчика Борьку Грассмана. За… да за всех! За всех до единого! Танкистов, минометчиков, пехотинцев. За вчерашнюю сожженную штурмовиками колонну. За погибших под бомбами детей и женщин в городах. ЗА ВСЕХ…
Палатки закончились, и танк, проехав еще с десяток метров и развернувшись на месте, остановился. Все, дальше дело махры, ему в охваченном паникой лагере больше делать нечего, еще своих в темноте подавит. У танкистов свое задание имеется, как товарищ комбат и доводил перед атакой. Довернув башню, «тридцатьчетверка» открыла огонь по стоящим ровными рядами бронетранспортерам. Как и учил Кобрин, били по двигателям и бензобакам (набросав от руки примерную схему полугусеничника, капитан показал, где они расположены), чтобы нанести максимальные повреждения. Получалось отлично, осколочные снаряды с легкостью проламывали противопульную броню, превращая бронемашины в пылающие груды металла, отремонтировать которые у немцев уже не получится. Когда закончились гранаты, танкисты переключились на бронебойные – смысла экономить боеприпасы не было, горючего в баках практически не осталось, и вовсе не факт, что удастся разжиться солярой у противника.
Бой на территории разгромленного лагеря меж тем стихал. Не ожидавшие столь неожиданного и мощного нападения сразу с нескольких сторон, гитлеровцы почти не оказывали сопротивления. Несколько раз пехотинцы сходились с противником в рукопашной, но у фрицев изначально не было шансов. Деморализованные немцы были вооружены только карабинами, порой без патронов или всего с одной обоймой в магазине, штыки же успели прихватить и вовсе считаные единицы. Многие и вовсе оказались безоружными. Зато русские готовились к бою заранее, примыкая к винтовкам штыки и держа под рукой пехотные лопатки. Так что пытавшихся оказать сопротивление гитлеровцев буквально сметали за несколько секунд.
Дольше всего продержался засевший за охваченными огнем заправщиками пулеметный расчет, который пришлось обходить с фланга. Незаметно подобравшиеся пограничники прижали пулеметчиков огнем ручного «ДП-27», а пехотинцы забросали их трофейными гранатами, поскольку своих уже не осталось. Часть немцев численностью до роты и вовсе драпанула в лес – их отпустили, поскольку комбат запретил распылять силы и отвлекаться от основной цели атаки. Да и боеприпасов осталось с гулькин нос, всего по нескольку патронов на винтовку, и то не у всех. Тем более, эта самая цель уже была достигнута: грузовики практически не пострадали, от случайной пули, попавшей в бензобак, загорелся лишь один из них, и еще несколько лишились стекол в кабинах или просели на простреленных скатах.
Задумчиво хмыкнув, Кобрин опустил бинокль. Вот так ни хрена себе. Если честно, на подобный успех он даже не рассчитывал, прекрасно помня, как умеют сражаться даже застигнутые врасплох фрицы. Но сегодня удача определенно оказалась на стороне его бойцов. Да и танк неслабо помог. Более чем неслабо! Теперь сбежавшие в лес фрицы наверняка расскажут подоспевшим на помощь камрадам, что русских танков была целая рота, а пехотинцев – как минимум дивизия. У страха, как известно, глаза велики. Особенно в подобной ситуации.
– Ну что, товарищ капитан? – подал голос стоящий рядом Зыкин. – Так кто оказался прав, а кто сомневался в собственном решении? Говорил же, все ты правильно делаешь. И раньше, и сейчас… сейчас – это вообще песня. Видал, какой разгром? Не все ж им, гадам, 22 июня, иногда и 24-е случается.
– Да, недурно вышло, сам удивлен, – согласился Кобрин. – Ладно, пошли, времени у нас почти нет. Найди и озадачь ротных, если уцелели, пускай бойцы в темпе собирают трофеи. Очень сильно в темпе, Витя, чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Оружие, боеприпасы, перевязочные пакеты, провиант. Гранаты обязательно. И грузятся. А я с танкистами поговорю, танк бросать жаль, но, если топлива не найдем, придется. Все, выполняй.
– Слушай, Степаныч, тут еще такое дело… – Зыкин отчего-то выглядел смущенным. – Я, как ты и приказывал, с бойцами переговорил… короче, шо́феров у нас – раз-два и обчелся. Тех, кто рулить умеет, в бой я не пускал, конечно, но все равно маловато. Чего делать станем?
– А что делать? – пожал плечами комбат. – Вот ты же умеешь баранкой крутить?
– Ну… полуторку водил на курсах, «Эмку» еще.
– Вот и я умею. И мехвод с «тридцатьчетверки» наверняка умеет. Плюс пленный наш – он не сбежал, кстати?
– Да куда он денется, сидит. Я его к дереву привязал.
– Вот и здорово, значит, еще четверо. С фрицем посадишь бойца с автоматом, хоть он, как все это увидит, – капитан кивнул в сторону разгромленного лагеря, – и так спорить не станет, как миленький будет делать, что скажем, лишь бы только в живых остаться. На крайний случай можно один грузовик другим на буксире тянуть, хоть и нежелательно, скорость движения будет совсем аховая. А нам темп нужен, темп. Понятно?
– Ага, – смягчился лицом контрразведчик. – Светлая у тебя все-таки башка, Ваня!
– Почему только башка? – усмехнулся Кобрин. – Я вообще замечательный. Так что не боись, мамлей, все путем будет. Пошли, время теряем, рассвет скоро.
Глава 9
Растянувшаяся по узкой грунтовой дороге колонна выглядела… своеобразно. Во главе шел облепленный десантом «Т-34» с двумя грузовиками на буксире. Позади танка пылил угловатый восьмиколесный бронетранспортер радиосвязи с овальной поручневой антенной над корпусом. А следом ехали, тяжело раскачиваясь на неровностях дороги, два десятка перегруженных «Опелей» и «Мерседесов», кузова которых были под завязку набиты советскими пехотинцами. Два трофейных мотоцикла с пулеметами в люльках двигались, разрывая утреннюю тишину треском двадцатишестисильных моторов, в нескольких сотнях метров впереди, разведывая дорогу.
Водители грузовых машин даже не пытались выдерживать безопасную дистанцию, следуя практически бампер в бампер, но Кобрин этого и не требовал – главное, как можно скорее преодолеть последние километры. Авось не столкнутся, хотя шофера у него, конечно, аховые. Всего пятеро профессионалов из автороты (самого опытного он сразу же посадил за руль броневика), остальные учились водить в кружках ОСОВИАХИМа и практики не имели. Но пока бойцы с поставленной задачей более-менее справлялись, хоть порой моторы и глохли, из-за чего приходилось останавливать движение. Зато танк бросать не пришлось, чему и комбат, и экипаж весьма обрадовались: один из бензовозов тащил на прицепе бочку с соляркой, что характерно – советскую, видимо, затрофеенную где-то по дороге. Залив баки по горловины, танкисты подожгли уцелевшие заправщики и грузовики и возглавили колонну, взяв на буксир две автомашины, за баранки которых сели не умеющие самостоятельно управлять автомобилями красноармейцы с четким приказом ничего лишнего не трогать, просто внимательно следить за дорогой и впереди идущей машиной, вовремя поворачивая руль или нажимая на тормоз.
С рассветом над дорогой пролетел немецкий авиаразведчик. Однако никаких подозрений они у летунов не вызвали. Колонна как колонна, каких много. Главное, что в верном направлении движется, строго на восток. А что идущий в голове танк несколько «нестандартный», да и десант на броне – ну так мало ли что? Растянутый поверх башни флаг правильный, значит, не о чем и беспокоиться. С этим самым флагом, к слову, вышло довольно смешно. Вовремя вспомнив, как немцы предохраняли технику от авиаударов собственных ВВС, Кобрин распорядился срочно отыскать в разгромленном лагере хоть одну штуку. Если бойцы и удивились столь необычному приказу (Зыкин удивился точно, но вопросов задавать не стал, поскольку уже привык, что комбат порой поступает весьма странно, но результат оказывается отличным), то вида не подали, вскоре притащив аж два полотнища. И, мрачно косясь на ненавистную тряпку, начали цеплять к какой-то длинной палке, явно намереваясь установить на «тридцатьчетверке».
Зыкин наблюдал за происходящим, зло сузив глаза и играя желваками: то, что советский батальон пойдет под вражеским флагом, с трудом укладывалось у него в голове. Похоже, на этот раз капитан что-то перемудрил – когда соединятся со своими, за такое уж точно по головке не погладят. Да и бойцы недовольны, хотя и молчат… пока. С трудом сдерживавшему смех комбату пришлось вмешаться, объяснив, для чего нужен флаг и как его использовать. Бойцы повеселели, а особист расслабился. Ну, Степаныч, вот же сука изобретательная! И откуда только он столько всего знает? Интересный, кстати, вопрос, ага. Поразмыслить бы об этом на досуге, денек-другой, в спокойной обстановке, все до мелочей вспоминая, анализируя да одно к одному притирая. Да только когда? Тут пожрать бывает некогда… Ладно, оставим пока. Но идея грамотная, фашистам-то сверху ярко-красная тряпка с белым кругом и свастикой отлично видна будет, вот и не станут бомбами кидаться.
Одно полотнище расстелили на башне, заодно скрыв ее нетипичную для немецких танков форму, другое растянули на крыше моторного отсека радиомобиля. Судя по реакции пилотов авиаразведчика, маскировка отработала на ура – никаких сомнений у фрицев не возникло, даже крыльями на прощание покачали, «удачи, мол, liebe kameraden». Как только самолет улетел, бойцы, как и было приказано, свернули флаг – на появление в воздухе советской авиации у Кобрина особой надежды не было, но и нарываться не стоило. Обидно, если по ним свои же «Чаечки» отбомбятся. Подадут наблюдатели сигнал «Воздух» – снова расстелят, нескольких секунд на все про все хватит.
Сидящий за рулем одного из грузовиков, будто простой шофер (с ударением на первый слог, как принято в этом времени, разумеется), Сергей размышлял. Что ж, пока все – тьфу-тьфу – идет на удивление неплохо: довольно-таки авантюрная атака удалась даже лучше, чем ожидалось, так что сомневался он зря, тут Зыкин оказался прав. Но вот дальше? По его прикидкам, с такой скоростью они вскоре доберутся до окрестностей Белостока, где просто не могут не столкнуться с частями РККА. Жаль, по карте не сверишься, поскольку в ту, что у него имелась, эта местность просто не входила, масштаб подкачал. Так что ехали, можно сказать, «по памяти» – помогала полученная в будущем информация, местность он примерно помнил. Но насколько они опережают немцев и опережают ли? По идее должны. А вот как обстоит на самом деле? И что делать дальше?
Даже если он доберется до штаба мехкорпуса (более-менее возможно) или даже всей 10-й армии (маловероятно) и начнет рассказывать про немецкие удары двух-трех ближайших дней, показывая их направление на карте, ему все равно никто не поверит. В лучшем случае слушать не станут, решив, что слегка поехал мозгами после нескольких суток боев, и предложат проспаться. В худшем – сразу отправят в контрразведку, и тут даже верный Зыкин ничем не поможет, поскольку пойдет следом как сообщник провокатора и паникера. Печально и обидно. Ведь еще можно попытаться не допустить запирания Белостокского котла… ну, по крайней мере, шанс оставался, пусть и достаточно иллюзорный. Но – увы. Не с его одинокой шпалой на петлицах…
И, значит, все снова пойдет так, как он учил в будущем. Поскольку крайне сомнительно, что своими действиями Кобрину удалось всерьез что-то изменить. В стратегическом, так сказать, плане. Нет, немцев-то батальон потрепал более чем изрядно, да и с мостами удачно вышло, но этого мало, просто катастрофически мало! Эх, ладно, незачем себе нервы трепать. Все он правильно делал, по мере, так сказать, сил и возможностей. Выше головы, как в древности говорилось, все равно не прыгнешь. Главное, бойцов сохранил – по здравом рассуждении, суммарные потери батальона за эти дни оказались не столь и высоки. Относительно, конечно, но в сравнении с тем, как все обстояло в реальной истории, точно. Так что незачем и комплексовать.
Задумавшись, капитан едва не пропустил момент, когда идущий впереди грузовик резко затормозил. Выругавшись, Кобрин торопливо вдавил в полик педаль тормоза, остановившись в метре от заднего борта. Что там опять, снова кто-то из горе-водил заглох, переключая передачу?! Высунувшись в боковое окно, Сергей попытался понять, в чем дело, но, разумеется, ничего не разглядел в поднятой тормозящими машинами пылюке.
Повернувшись к сидящему рядом ефрейтору, комбат кивнул на дверцу:
– Сбегай, узнай, почему встали. Только мигом.
Красноармеец кивнул и выскочил из кабины. Заметив сквозь запыленное стекло, как один из бойцов собирается выпрыгнуть из застывшего впереди «Опеля» – видать, по нужде приспичило или еще что, – Сергей молча показал ему кулак. Пехотинец стушевался и торопливо протиснулся между товарищами, скрываясь от взгляда начальства в глубине кузова. Кстати, да – уже третий час без остановок едут, нужно дать бойцам оправиться да хоть немного ноги размять, поскольку из-за недостатка шоферов пришлось набивать их в кузова, что ту сельдь в бочку. Пожалуй, так он и поступит. Если, конечно, нынешняя остановка не означает какой-то внезапно возникшей – а что, бывает как-то иначе? – проблемы.
Но проблемы не возникло. В первый момент. И вернувшийся ефрейтор вроде бы даже как-то удивленно, будто и не ожидал ничего подобного, сообщил:
– Там это, тарщ капитан… наши впереди. Добрались мы, значится!
Выбравшись из душной кабины, Кобрин отошел на обочину, пытаясь понять, где они находятся и что происходит впереди. А напылили-то, напылили, ничего толком не рассмотреть. Ага, вон оно в чем дело, дорога поворот делает, и их «коробочка» в аккурат на нем и застыла, развернувшись к остальной колонне боком. А вот что там дальше – уже не видно, мешают стоящие вплотную автомашины.
Подхватив автомат, Сергей быстрым шагом, почти бегом, добрался до «тридцатьчетверки», стоящей с распахнутым верхним люком, из-за крышки которого выглядывал комтанка, сержант Ребров. Ух ты, вот так ничего себе, они оказывается лоб в лоб встретились со здоровенной, раза в четыре большей, колонной советских войск. Танки, автомашины с грузом и противотанковыми орудиями на прицепе, пулеметные и пушечные бронеавтомобили, гужевой транспорт, застывшие вдоль обочин шеренги усталых, покрытых пылью красноармейцев, радующихся непредвиденной остановке. И множество бойцов на лошадях. Ага, это они, выходит, наткнулись на одну из конно-механизированных групп, участвующих в сегодняшнем контрударе.
«Тридцатьчетверку» и возглавлявший колонну трехосный «БА-10» разделяло буквально метров 30. Один из мотоциклов передового дозора стоял около танка, а вот другой отчего-то валялся под откосом неподалеку от броневика. Экипаж залег за перевернутым на бок транспортным средством, ощетинившись стволами винтовок. Башня бронемашины, в свою очередь, была развернута в их сторону. Танковая же пушка глядела на броневик. Эдакий боевой паритет: «ты выстрелишь – я стрельну – и обоим хана».
Ну, понятно: долгожданная встреча оказалась столь неожиданной, что не обошлось без непоняток. Увидев появившиеся из-за поворота немецкие мотоциклы, танкисты, не раздумывая, долбанули по ним из пулемета. На высокой скорости да в облаке пыли не так легко разглядеть на бойцах советские каски, а вот торчащий над коляской ствол вражеского пулемета сразу в глаза бросается. Вот ребята в кювет и кувыркнулись. А второй рванул обратно, чтобы предупредить своих. Хорошо, хоть стрелок в броневике оказался хреновый, ни в кого не попал. А кобринским бойцам хватило мозгов и выдержки не стрелять в ответ. Вполне нормальная ситуация, на войне и не такое случается, главное, без крови обошлось. Нужно по-быстрому объясниться, найти их командира и что-то решать, поскольку торчать тут, на узкой грунтовке, мешая друг другу проехать, не самое лучшее решение. Налетят «лаптежники» – и все, тогда точно без большой крови не обойдется. Они тут все как на ладони.
Подбежавший Зыкин мгновенно оценил обстановку:
– Они чего, охренели?! По своим стрелять вздумали? Кто такие, узнал?
– Когда, Вить? Да и откуда им знать, что на мотоциклах свои ехали? Машинки-то немецкие, пулеметы тоже, двигались с западной стороны. Ты, кстати, автомат-то опусти, не накаляй! Тут у всех нервы, а пальцы на спусковых крючках.
Сняв фуражку, комбат призывно замахал ею над головой:
– Эй, славяне, свои мы, никому не стрелять. Я – капитан Минаев, командир батальона, 27-я стрелковая. Где ваш командир?
В борту бронеавтомобиля распахнулась дверца, и наружу в два приема выбрался танкист в потертой кожаной куртке с лейтенантскими кубарями на черных петлицах. Махнув рукой в ответ, он торопливо двинулся к Кобрину. Недовольно пробурчав что-то себе под нос, особист отступил на шаг в сторону и опустил автомат, оставив его висеть на плече стволом вниз.
Не доходя до командиров нескольких метров, лейтенант перешел на строевой шаг. Кобрин мысленно хмыкнул: и охота ему пыль поднимать? Не на плацу, блин, война уж третий день идет, какие уж тут… додумать мысль комбат не успел: неожиданно увидев что-то над головой Сергея, танкист резко изменился в лице, сбившись с шага. И тут же над колоннами, и одной, и второй, разнеслось исторгнутое разом десятками глоток:
– «Воздух!!!»
В принципе могло быть и хуже. Много-много хуже, поскольку целая куча бронетехники, грузовых машин и личного состава оказалась на открытой местности и без возможности серьезного маневра. Да и какой уж тут маневр, когда тебя атакуют пикирующие «Ю-87»? Как пехотинцу на своих двоих от танка по голому полю не убежать, так и танку или автомашине от пикировщика не скрыться, слишком велика разница в скорости. Но в этот раз все с первых секунд авианалета пошло не по отработанному немецкими летчиками до полного автоматизма плану.
Во-первых, пронесшихся над колонной пилотов смутили снова растянутые на броне опознавательные знаки, и самолеты, завывая моторами, прошли вдоль дороги на бреющем, не сбросив ни одной бомбы. Судя по всему, фрицы решили, что немецкая армейская колонна (не опознать характерные силуэты грузовых машин и бронетранспортера они просто не могли, плюс – те самые флаги) случайно столкнулась с механизированной группой русских. Да еще и Кобрин с Зыкиным выпустили в сторону самолетов несколько разноцветных сигнальных ракет, окончательно сбивая пилотов с толку. Идея, конечно, авантюрная, поскольку комбат понятия не имел, как именно немцы обозначают себя, но, как оно зачастую и бывает, сработала. Что дало пехотинцам и с той, и с другой стороны несколько десятков драгоценных секунд на рассредоточение.
Во-вторых, у конно-механизированной группы имелась своя ПВО. Невесть что, конечно, всего-то несколько грузовиков с установленными в кузовах счетверенными зенитными «максимами» и крупнокалиберными «ДШК». Но к тому моменту, когда фрицы снова атаковали, решив на всякий случай проштурмовать «восточную» часть колонны, навстречу входящим в пикирование самолетам уже потянулись подсвеченные трассерами пулеметные очереди. Подобного птенцы Геринга ожидали меньше всего. За что и поплатились, потеряв три самолета.
Одному крупнокалиберная очередь разнесла кокпит в нижней точке пикирования, и он, не изменяя траектории, тут же воткнулся в землю. Поскольку пилот так и не успел отбомбиться, рвануло неслабо, оставив на месте падения лишь десятиметровую воронку с раскиданными вокруг обломками и кусками обшивки. Второго сшибли из пулеметной установки в момент, когда «лаптежник», сбросив 50-кг фугаску, выходил из пике. Самолет всего на несколько секунд подставил под огонь четырех «максимов» незащищенное брюхо, но этого хватило. Брызнули в стороны клочья дюраля, и он, не набрав и сотни метров высоты, потерял управление, вильнул в сторону и, перевернувшись через крыло, рухнул в стороне от дороги. Потерявший от удара обе плоскости фюзеляж пропахал по земле длинную борозду и тоже взорвался, превратившись в высокий огненный факел. Третий сбить не удалось, но, судя по густо задымившему мотору, повредили всерьез. Пилот решил не испытывать судьбу и, кое-как развернувшись, сбросил бомбы в поле и потянул в обратном направлении.
Обозленные потерями оставшиеся девять «Юнкерсов», к сожалению, по колонне все-таки отбомбились, хоть и не слишком прицельно, поскольку зенитчики лупили на расплав стволов и не жалея патронов. Да и пехотинцы, успевшие отбежать подальше от грунтовки, палили по самолетам из винтовок и ручников. Увы, тоже не шибко метко: подбить удалось всего один «лаптежник», да и то когда фрицы уже уходили. Этот тоже падать не спешил, хоть и летел тяжело, определенно испытывая проблемы с управлением и разматывая позади траурный дымный след. В итоге немцам удалось сжечь четыре танка и несколько автомашин; еще три «коробочки», бронеавтомобиль и два грузовика получили повреждения от близко разорвавшихся бомб. Потери среди личного состава тоже оказались невелики – бойцы успели отбежать от дороги. Батальон Кобрина практически и вовсе не пострадал: осколками разорвавшейся неподалеку фугаски, одной из тех, что неприцельно вывалил на землю подбитый «лаптежник», посекло пару грузовиков и убило пятерых бойцов. Так что, можно сказать, на этот раз пронесло. Вот только комбат был абсолютно уверен, что немцы подобного не простят и вскоре вернутся, чтобы с типично арийской педантичностью завершить начатое. И бомбить будут уже с большей высоты. Так что особенно рассиживаться на одном месте не стоило, поскольку чревато.
На дороге царил… нет, до хаоса было, пожалуй, далеко. Догорали развороченные прямыми попаданиями танки и автомашины – к ним не подходили, дожидаясь, пока перестанут рваться боеприпасы. Медики сортировали раненых и оказывали им помощь; тяжелых сразу грузили в кузова двух полуторок и единственный санитарный автобус, собираясь отправить в тыл. Экипажи получивших повреждения боевых машин натягивали сорванные гусеницы и копались в двигателях. Из кузовов всерьез побитых осколками грузовиков, починить которые в полевых условиях возможности не было, перегружали ящики с боеприпасами и перецепляли пушки. Сами же машины вручную скатывали на обочину, освобождая проезд. Хмурые пехотинцы молча стаскивали к воронкам тела убитых, готовясь предать погибших под бомбами товарищей земле.
Так что никакого хаоса не было, скорее некоторая растерянность, заметная лишь командирам: с одной стороны, от немцев отбились с минимальными потерями, с другой – не было понятно, что конкретно делать дальше. Поскольку, как пояснил перемежающий обычные слова матом запыхавшийся Зыкин, успевший разведать обстановку, командир сводной группы, некий полковник Бариев погиб вместе со всем штабом в результате прямого попадания немецкой авиабомбы в первые же минуты налета. Почему едущие на двух легковых автомобилях штабисты не попытались укрыться подальше от дороги, Кобрин так и не понял. Просто не успели скорее всего – фугасная бомба упала точнехонько между двумя «эмками», превратив обе в решето. Загоревшийся бензин довершил дело. Доложив все это, особист испытующе взглянул на комбата:
– Ну, чего делаем, Степаныч? Примешь группу под командование? Тут почти полк, не считая танкистов и кавалерии. Как наиболее опытный командир?
– Сдурел? С какого такого перепугу? Это ж не батальон, тут и без меня желающих покомандовать найдется. И повыше званием, кстати. Как минимум майоров должно быть несколько, а то и целый подполковник сыщется. Вон, у тех же кавалеристов свое начальство имеется. И с чего б это им какого-то пришлого капитана слушать? Тем более незнакомого и хрен пойми откуда вообще взявшегося?
– С такого, Ваня, что вон примерно оттуда, – Зыкин показал рукой, – на нас немец прет. Как мне кажется, основная часть той самой мехгруппы, с которой мы вчера у моста воевали, плюс подошедшее подкрепление. Помнишь, о чем нам пленный немец рассказывал? Наши контрудар запланировали – ты прошлой ночью о чем-то подобном танкистам рассказывал? Но фрицы, как ты их называешь, про это узнали и сейчас собираются зажать с фланга и отсечь от основных сил.
«Ну, еще бы, – мысленно хмыкнул Кобрин. – При их-то уровне и полном господстве в воздухе! Недаром тот разведчик летал, высматривал».
– Так что воевать нам с этими ребятами все равно плечом к плечу, как ни крути. А ты – единственный, кто с немцами уже сталкивался, воевал и побеждал. Я ж не зря про опытного командира сказал.
– Так, притормози, Витя. Откуда узнал? – нахмурился комбат, переваривая полученную информацию.
– Ребята местные сказали, – ухмыльнулся особист. – Старые знакомцы, по линии моего ведомства. Да и какая разница? Остановить немца нужно, следом подкрепление идет… – Заметив на лице командира гримасу, контрразведчик торопливо помотал головой. – Да не, Степаныч, все я помню, что ты раньше говорил. Но сейчас помощь точно будет! Просто эта группа вперед вырвалась, а остальные двигаются с отставанием в три-четыре часа.
Поделиться книгой: