Роберт Говард - Моряк Дорган и нефритовая обезьяна

Дремичев Роман Викторович

Роберт Говард - Моряк Дорган и нефритовая обезьяна

Robert Howard: The Jade Monkey (Sailor Dorgan and the Jade Monkey) 1971

Я не пробыл в Гонконге и полутора часов, когда кто-то ударил меня по голове бутылкой. Я не особенно удивился этому - в азиатских портах полно людей, которые имеют претензии к Деннису Доргану, первоклассному матросу, из-за неосторожных знакомств с моими кулаками, - но я был раздражен.

Я шел по темному переулку, обдумывая свои дела, когда кто-то сказал: "Шшш!", а когда я повернулся и сказал: "Что?" - бац! удар бутылкой. Я был так взбешен, что бросился на невидимого противника, и мы сцепились и катались в темноте некоторое время. Это было музыкой для моих ушей, когда он охнул и начал тяжело дышать, хватая ртом воздух, когда я утопил мои большие кулаки в его неопытной туше. Наконец, войдя в клинч, мы, шатаясь, вышли из переулка под тусклый свет уличного фонаря, где я освободился и свалил его правым хуком, который мог запросто вышибить ему мозги, но в последнюю секунду я немного сдержал удар. И причиной этому было то, что я увидел, что передо мной был не враг, а товарищ по плаванию - позор "Питона", Джим Роджерс, если быть точным.

Я наклонился, пытаясь обнаружить какие-либо признаки жизни у него и привести в чувство - потому что остановить один из моих правых хуков в челюсть, даже если он и придержан в последнюю секунду, не легкое дело. Через некоторое время веки Роджерса медленно открылись, и он посмотрел вокруг и произнес:

- Это последнее море, должно быть, унесло все за борт.

- Ты не на борту судна, дурак, - ответил я раздраженно. - Поднимайся и объясни, почему ты напал на товарища, когда целый порт полон китайцев, о головы которых ты точно также мог бить бутылки.

- Я искал деньги, Деннис, - стыдливо сказал он.

- Ну, так почему ты сделал это? - потребовал я.

Я терпеть не могу эти увертки.

- Ты получил пятьдесят долларов, - обвинил он. - Но я уверен, ты бы не одолжить мне денег, чтобы купить нефритовую обезьяну, не так ли?

- Слушай, Джим, - сказал я, - ты не волнуйся так. После того, как я однажды ударил голландского борца также, как ударил сейчас тебя, он в течение нескольких недель думал, что он император Китая и носил рубашку поверх штанов. Но с ним теперь все в порядке, и с тобой будет тоже. Просто твой мозг еще не восстановился.

- Я не брежу, черт! - сказал он сердито. - Я встретил девушку, у которой есть нефритовая обезьяна, которая стоит целое состояние. Она просит за нее пятьдесят долларов. Я знал, что у тебя было пятьдесят баксов. И ну, я подумал, как-то неловко просить их у тебя, когда они были твоими, и тут ты отправился в увольнение на берег, и все, так что я просто думал легонько ударить тебя по голове и заплатить - я бы все вернул обратно, честно, Деннис.

Я посмотрел на него больше печально, чем гневно.

- Что тут думать, - сетовал я, - моя репутация так слаба и ничтожна, что товарищ по плаванию воображает, будто он может вырубить меня простой бутылкой, словно я обычный грузчик. Меня, закоренелого хулигана, грозу сотен кораблей! Кроме того, у меня нет пятидесяти долларов. Сразу после того, как я покинул доки, я просадил все деньги в фан-тан*.

Роджерс застонал и говорит:

- Горе мне! Всякий раз, когда я получаю чанс поднять большие бабки, судьба крадется следом за мной и пинает под зад ботинком двенадцатого размера. И она такая красивая девушка!

- Кто? - потребовал я, внезапно проявив интерес.

- Мисс Бетти Чисом, девчонка, которая владеет нефритовой обезьяной, - захныкал он. - Деннис, это раздражает меня до костей, видеть эту красоту в страдании. Она вынуждена продать свою нефритовую обезьяну, чтобы оплатить проезд в Австралию или Шанхай или куда-то еще, я забыл. Во всяком случае, она продаст ее за пятьдесят баксов.

- Где она? - потребовал я.

- Какая разница? - ответил он. - У тебя ведь нет пятидесяти баксов.

- Я чувствую свою вину, - нахмурился я. - Но я не вижу никакой белой девчонки томящейся в чужих землях среди разгоряченных китайцев.

- Ну, - ответил он. - Я оставил ее в задней комнате американского бара, когда отправился на поиски бабок. Я думаю, что она все еще там и ждет меня. Я не сказал ей, когда вернусь.

- Я хочу поговорить с ней, - сказал я. - Мне не нужна нефритовая обезьяна, но, возможно, я смогу помочь чем-то ей самой.

- Ты хочешь получить ту обезьяну, - обвинил он.

- Я ничего не хочу, кроме надлежащего уважения бандита, который только что попытался ограбить меня! - проворчал я. - Если я получу прибыль от этого дела, ты получишь половину того, что добуду я. Теперь отправляйся в какое-нибудь другое место, пока я прогуляюсь до американского бара и помогу той красивой владелице обезьяны в ее горе.

Так что я направился в этот бар в сомнении, и в задней комнате нашел девушку, которая терпеливо ждала. Она была привлекательной девушкой, изысканной и все такое, и совсем не такой, какую я ожидал найти. Я был ошеломлен, снял шапку и стоял смущенный, в то время как она смотрела на меня с любопытством.

- Ваш друг Джим не смог прийти, мисс Чисом, - наконец, запинаясь, проговорил я. - Так что я пришел вместо него.

- О, дорогой, это очень плохо! - сказала она. - Относительно мистера Роджерса, я имею в виду. Он - он собирался достать деньги, чтобы купить кое-что у меня...

- Да, он собирался взять их у меня, - сказал я. - Но я тогда не имел ни чего, не более чем имею сейчас. Но он сказал о том, что вы в беде, и может быть - ну, подумал я, - то есть...

Я путался в словах, как дурак, и потел, и думал, что драться с целой бандой скандинавов на полубаке гораздо легче.

- Вы имеете в виду, что хотите помочь мне? - спросила она.

- Вот именно, - согласился я. - У меня нет денег, но...

- Пожалуйста, сядьте, - попросила она. И когда я сел, она положила локти на стол, а подбородок на руки и спросила:

- Почему вы хотите помочь мне?

- Ну, здорово, - сказал я. - Ни один белый человек не оставит девушку, севшую на мель, среди этих многочисленных китайцев. Это место не для вас. Если бы я был при деньгах...

- Я ценю вашу доброту, - сказала она, - но я не могу принимать пожертвования от кого-либо. Мы Чисомы гордые, это наш образ жизни. Но у меня есть кое-что, что я могу продать, и это стоит во много раз больше, чем я предложила мистеру Роджерсу. Не имеет смысла рассказывать эту скучную историю о том, как я оказалась здесь на мели. Но если бы у меня были пятьдесят долларов, я могла бы сбежать и вернуться с кем-то, кто - кто позаботится обо мне. Смотрите! - Она поставила что-то на стол передо мной. Это была зеленая обезьяна со стеклянными глазами около четырех дюймов высотой.

- Знаете ли вы, что это такое? - спросила она. Затем, помолчав мгновение, благоговейным голосом она сказала:

- Это обезьяна Ю Хи Ю!

- Не может быть? - сказал я неопределенно. - Как она к вам попала?

- Это секрет Мандарина Танг Ву, - сказала она. - На протяжении тысячи лет этот идол был олицетворением силы и власти императорского Китая. Это был символ маньчжуров, а до них - кумир Чингисхана, он был Божеством, которому поклонялись. Его действительная цена - тысячи долларов, а так как он является музейным экспонатом, то владелец его может назвать свою цену. Как символ Китая, он бесценен. Конечно, вы слышали о Мандарине Танг Ву, полководце из Кантона?

Я не слышал, но ничего не сказал, не желая показаться безграмотным.

- Ну, - сказала она, - идол хранился у него. С его помощью он руководил войсками, привязывал его к королевскому знамени, когда его армии проходили перед ним - это психология, вы знаете. Потом идол был украден. Знаменосец упал, и прежде чем знамя вновь было поднято, маньчжурский бандит срезал идола и убежал с ним.

Бандит был казнен японцами, и они забрали нефритовую обезьяну себе. Затем ее украли индусы и продали моему брату, как сувенир, никто из них не знал его реальную стоимость. Мой брат послал идола ко мне, и я узнала, что это нефритовая обезьяна Ю Хи Ю! Я собиралась сама отвезти его Танг Ву - у меня есть нужные знакомства, он предложил мне десять тысяч долларов за его возвращение, - но с этой войной я все не решалась. А теперь я должна вернуться в Австралию так быстро, как только смогу. Поэтому я решила продать обезьяну за бесценок.

- Вот еще, - возразил я, моя голова наполнилась мыслями о десяти тысячах баксов. - Это не правильно, что вы получите только жалкие полсотни, тогда как покупатель - десять тысяч.

- Ну, - сказала она, - если сейчас я не получу пятьдесят, то мне никогда больше не потребуется и десять тысяч. Пожалуйста, вы не сможете мне помочь? - Она наклонилась ко мне, ее белые пальцы нервно дрожали, и посмотрела на меня взглядом слабой женщины, который с мольбой обращен к сильному, полнокровному мужчине с кулаками. Чистая правда. И я готов был уже спрыгнуть с грот-мачты, чтобы помочь ей.

- Если бы я только не ходил с самыми неотесанными неудачниками, которые только бороздили открытый океан, - с горечью сказал я. - Они потратят свои бабки, чтобы помочь красотке в беде? Нет, только не они! Они растратят их на фан-тан и кости, и грязные вшивые койки. А теперь, когда мы имеем шанс, чтобы получить десять тысяч у старого Банг Дже, из-за них мы терпим неудачу. Черт! Если бы я только мог устроить матч с кем-нибудь из здешних боксеров... Эй, подождите! У меня идея!

Обращаясь к ней, я сказал:

- Подождите меня здесь! Не уходите отсюда еще час или полтора! К тому времени я вернусь с деньгами!

И, повернувшись, я выбежал из салуна и направился вниз по улице.

Я устремился к Арене "Тихий час", бойцовскому клубу, расположенному в самой криминальной части набережной, который содержал болван по имени Спагони. Я достиг кассы уже слегка запыхавшись. Внутри было шумно, как во время боя гладиаторов со львами. Билеты продавал рыжий англичанин с плечами, как кабестан*.

- Главный номер был? - спросил я.

- Будет сейчас, - проворчал он.

- У меня нет денег, - начал я.

- И что ты хочешь мне этим сказать? - усмехнулся он жестоко.

- Я хочу, чтобы ты пропустил меня внутрь, ты свинячье рыло, хромой, плоскоголовый сын английского бабуина, - ответил я, контролируя свой праведный гнев.

- Пошел отсюда, ты морская горилла, - он криво усмехнулся. Не выдержав этого, я словно обезумел, я запустил правой прямо в окно кассы и пометил его квадратную рожу, и он отправился спать с нездоровой улыбкой на расквашенных губах, как говорят поэты.

Обнаружив, что продавец билетов закрыл дверь изнутри, - так он мог наблюдать бой без помех, - я был вынужден выломать ее. На шум вышел еще один билетер, человек смешанной расы, и он достаточно невежливо выхватил свой нож и ткнул им в меня. Начиная понимать, что здесь мне не рады, я проигнорировал свое чувство обиды и, протянув кулак метису, который отправил его отдыхать в угол, я зашагал дальше по коридору и остановился около ринга.

На ринге пара причудливых танцоров изображала угрожающие позы и всякое такое, и толпа ворчала. Болельщики, которые часто посещают "Тихий Час" не ищут первоклассный спорт; то, что они хотят - кровь, льющуюся галлонами. Если один из бойцов не падал на ринг как подкошенный, а другой не оттаскивал его, они считали, что бой был подстроен, и начинали громить притон.

У них были некоторые причины для раздражения в этом случае. Я знал обоих танцующих этот вальс бойцов главного номера - пара талантливых барменов, которые не любят когда проливается их кровь. Спагони был достаточно глуп, чтобы заплатить им заранее, и поэтому не было никакого энтузиазма в их движениях. Толпа начинала возмущаться и двигаться неспокойно.

Как только я добрался до ринга, где и встал, закрывая людям обзор и увеличивая их раздражение, я начал кричать:

- Кто доволен этим кекуоком*? Пусть покажут бой или гнать их прочь! О, какая горячая пара! Почему бы вам не поцеловаться и не помириться?

Любая недовольная толпа нуждается в лидере с сильным голосом. Мгновенно зрители начали кричать, вопить и ругаться, а мнимые бойцы перестали размахивать кулаками друг перед другом и огляделись вокруг, выискивая того, кто начал суматоху. Я - мужчина, который выделяется в любой толпе, и они быстро заметили меня.

- Это же хулиган Дорган, - сказал один из них.

- Что ты пытаешься начать? - потребовал другой.

- Я ничего не начинаю, я могу закончить! - Я, громко хмыкнув, быстро перелез через канаты. Они двинулись ко мне с воинственными намерениями, но тут толпа начала бросать разные предметы. Воздух был полон гнилых яиц, вялой капусты и дохлых кошек, и бойцы с рефери скрылись за ширмой, преследуемые этими снарядами и унизительными криками обезумевших болельщиков.

Я прошел по ковру из гнилых овощей, увернулся от некоторых еще, и, стоя в середине ринга, обратился к толпе голосом, который мог бы использоваться в былые времена вместо сирены.

Толпа, будучи в плохом настроении, пыталась реветь в мою сторону, но быстро поняв тщетность своих слабых голосов перекричать мой и истратив все свои боеприпасы, зрители успокоились и дали мне слово.

- Вы все стали свидетелями пародии на искусство бокса, - прокричал я. - Вы все довольны?

- Нет! - завопили они.

- Тогда успокойтесь, вы хвастуны, вонючие водосточные крысы, - заревел я, - и я дам вам шанс увидеть настоящий поединок. Я ставлю пятьдесят баксов, и скажу, что я могу побить любого мужчину в этом доме, здесь на этом ринге, сейчас.

На секунду в зале воцарилась тишина, в это время все задиры и хвастуны в зале затихли, спешно считая свои деньги - эгоизм и невежество мужчин удивительны - затем поднялся гигантский финн родом из американского гетто, которого я знал как "Рыба-меч" Коннолли, самый жестокий матрос, который когда-либо оказывался на борту работорговца.

- Я ставлю пятьдесят баксов на то, что ты лжец! - проревел он, размахивая пачкой зеленых.

- Ложи свои деньги и поднимайся! - взревел я, начав снимать свои шмотки. Я часто носил одежду для ринга под уличной, когда был в порту, чтобы всегда быть готовым выйти на ринг в любую секунду.

- Ложи свои, - прорычал он. - Я иду в раздевалку подыскать себе подходящую одежду. Когда я вернусь, мы оставим наши деньги Спагони.

Толпа к этому времени ликовала, зная наши репутации. Коннолли важно направился в комнатушку, которая служила раздевалкой, а я позвал Спагони подойти ко мне. Он потирал руки с ликованием, потому что это было взрывной удачей для него - это будет истеричный конец шоу для поклонников, и ничего не будет стоить ему.

Так что я отвел его в угол и сказал:

- Спагони, я делаю тебе одолжение, проводя бой с Коннолли в твоем клубе. Теперь, Спагони, когда Рыба-меч придет сюда и даст тебе свои пятьдесят баксов, ты скажешь ему, что я уже поставил свои полсотни.

- Но ты ничего не поставил, - запротестовал он. - Ты хочешь, чтобы я солгал?

- Спагони, - сказал я, положив руку ему на плечи, и нежно улыбнулся ему в лицо, так что его волосы встали дыбом. - Я люблю тебя, как брата. Ты и я всегда был приятелями. Я бы не стал просить тебя сделать что-то нечестное, и ты это знаешь. Поэтому, когда Коннолли вернется ты скажешь ему, что получил мои пятьдесят баксов, если не хочешь провести остаток своей жизни в инвалидной коляске.

- Если ты выиграешь, никто не узнает, - пробормотал он, слегка содрогнувшись. - Но если ты проиграешь?

- Я проиграю? - фыркнул я. - Ты в своем уме? Во всяком случае, Коннолли точно ничего с тобой не сделает, и он не причинит тебе и половины того, что смогу причинить я, если ты попытаешься обмануть меня.

Наконец появился Коннолли, шагая сквозь толпу в сопровождении трех или четырех бандитов со своего корабля. Он молча поднялся на ринг и сунул пачку банкнот в руки Спагони.

- Это моя половина, - прогрохотал он. - Выкладывай свою, Дорган.

- О, Спагони уже получил все, что причиталось с меня, - заверил его я. - Не так ли, Спагги, старый приятель? - спросил я, осторожно помахивая своим огромным кулаком перед его побледневшим шнобелем.

- О, конечно, - согласился он. - Определенно!

- Тогда давайте начнем, - буркнул Коннолли, направившись в свой угол.

Я сел в своем углу, в котором стоял метис, что работал на Спагони, и Спагони поднял руки, призывая к тишине. Он добился этого, а также пустой пивной бутылки прилетевшей ему в голову.

Он слегка пошатнулся, дурацки улыбнулся и начал:

- Господа и дамы, о, извините, дам нет здесь. В этом углу - "Рыба-меч" Коннолли с Невозмутимого, 195 фунтов, в этом углу - моряк Дорган с Питона, 190 фунтов. Вы их знаете...

- Да, мы знаем их! - раздались громкие вопли. - Садись, и пусть они начинают, пока мы не закусили тобой, ты @t% / & *!

Спагони нырнул вниз, раздался звон гонга, и началось избиение.

Я и Рыба-меч были того же мнения. Мы стремительно выскочили из наших углов, каждый был полон решимости вырубить другого и закончить все с первого удара. В результате, и от чрезмерного рвения, мы оба промахнулись и растянулись на полу под веселые вопли восторженной толпы.

Мы поднялись, наш нрав не усмирила эта авария, и Коннолли попытался вернуть свой звездный час правым хуком, который прямо заставил меня заглянуть себе за спину. Я отплатил тем, что всадил свою левую перчатку почти по запястье в его живот, и он изменил свой обычный цвет на замечательный зеленый. Я мог бы добить его, но остановился, чтобы спросить его саркастически, не заболел ли он морской болезнью, на что он, словно обезумевший, так сильно ударил меня прямо в рот, что заклинил мою верхнюю губу между двумя передними зубами, и заставил меня рухнуть на пол.

Раздраженный этой неудачей, я вскочил и атаковал его с двух рук, и он встретил меня не охотно. Мы обменивались ударами в центре ринга, пока свет не потускнел, все вокруг не погрузилось в красный туман и ринг не закачался под нашими ногами, словно палуба корабля в сильный шквал. Ни один из нас не услышал гонга, и тогда наши секунданты попытались растащить нас друг от друга. В процессе этого один из молодчиков Коннолли нанес мне сильный удар в живот, и я тут же ответил ему грубой затрещиной под подбородок. Этот удар отбросил его через канаты, и он рухнул среди первых сидений в зале, где задремал и мирно проспал весь бой.

Мой секундант облил меня водой и шлепал по спине и моей шее мокрым полотенцем, но я сказал ему раздраженно, чтобы он попытаться достать кусок моей губы, который был забит между зубами. Он не мог этого сделать, но как только прозвучал гонг, в ответ на мою настойчивую просьбу, он выхватил свой нож и освободил мою губу. Я был мгновенно залит кровью, но все же почувствовал себя намного лучше и вышел на второй раунд.