Защитники прав человека или «агенты глобализма»?

Попов Олег Алексеевич

Защитники прав человека или «агенты глобализма»?

Кого защищают, а кого нет российские правозащитники?

Памяти

Александра Сергеевича Панарина

Журнал «Москва», № 1, 2004 г.

Эти строки пишутся в те дни, когда в Лондоне проходит процесс над бывшим чеченским полевым командиром Ахмедом Закаевым, обвинямым в преступлениях, совершенных им в ходе двух Чеченских войн. В качестве свидетелей защиты на процесс из Москвы прибыли правозащитники, члены Государственной Думы С.А. Ковалев и Ю.А. Рыбаков и член правозащитного общества "Мемориал" А.М. Черкасов.

Оставим в стороне юридическую сторону дела: виновен или нет в предъявляемых ему обвинениях Закаев. Oбратим внимание читателя на следующее обстоятельство: российские правозащитники с самого начала процесса заняли сторону одного из руководителей чеченского военно-криминального режима, в течение 10 лет находившегося в открытой конфронтации с Российским государством. Такой выбор не случаен: практически в любом конфликте, в котором "замешано" российское государство, российские правозащитники занимают сторону противника — будь то руководство бандитской Ичкерии или обвиняемые в шпионаже ученые и журналисты — граждане Российской Федерации. Даже в захвате чеченскими террористами здания театра на Дубровке российские правозащитники узрели вину российских властей, причем не меньшую (а некоторые — Е.Г. Боннер, А.П. Подрабинек, Л.А. Пономарев, А.Ю. Блинушов, Е.Н. Санникова, Н.Храмов — даже большую), чем вину террористов.

В то же время в отношении так называемых "демократических" государств, в первую очередь США и Израиля, установка правозащитников абсолютно противоположная: вину за теракты они полностью возлагают на мусульманскую сторону. Причем обоснования терроризма они находят в самом исламе, в Коране и его сурах (С.А. Ковалев). Тех же, кто критикует действия Израиля на оккупированных им территориях Палестины, правозащитники обвиняют в поддержке терроризма и в… антисемитизме. Вот образец: "…европейские митинги — это ужасно. И это уже даже не антивоенные выступления, и никак не в защиту мирного населения палестинского, а это— поддержка террора… это просто антисемитская кампания" (Из интервью Е.Г. Боннер радиостанции "Немецкая волна").

А вот что говорит об агрессии США в Ираке правозащитник С.А. Ковалев, обычно занимающий "умеренную" позицию: "Это такая ситуация, когда, с одной стороны, безнравственно (и очень опасно, кстати) терпеть, как в том или ином районе земного шара страдают люди, а с другой стороны, трудно смириться с тем, что что-то предпринимается только какой-нибудь одной страной, или небольшой группой стран, или даже пусть большой группой стран в нарушение существующего международного порядка". И дальше: "Не было (у американцев. — О.П.) только одного — оснований для того, чтобы спокойно взирать на безобразия Саддама Хусейна" ("Новое время". 2003. № 18–19). Обратите внимание — ни слова об агрессии США. Просто — "что-то предпринимается… в нарушение международного порядка". Да к тому же "вынужденно", поскольку США не могли "спокойно взирать на безобразия…" Можете себе представить, каков был бы язык и тон у того же С.А. Ковалева, если бы не США, а Россия совершила нападение на Ирак, а затем и оккупировала его!

Более радикальные (и менее "дипломатичные") российские правозащитники выражаются определеннее. В.И. Новодворская предлагает буквально следующее: "Назначить Соединенные Штаты главой правозащитного сообщества, как бы членом коллектива Хельсинкской группы, а всем правозащитникам готовить для них материал: какие нарушения прав человека на Кубе, в Северной Корее, в Иране. А они будут выбирать, с кого начать в следующий раз" ("Новое время". 2003. № 18–19). Новодворская просто озвучила то, что уже и так давно происходит: либеральный истэблишмент США "устами" американской правозащитной организации "Human Rights Watch" решает, кого судить, а кого миловать, а российские правозащитники поставляют им необходимые материалы — о войне в Чечне или о "зажиме" правительством РФ российских средств массовой информации.

Правозащитники Е.Г. Боннер и В.К. Буковский идут еще дальше — они публично призывают президента США объявить Россию террористическим государством, которое "ничем не лучше, чем режим Саддама Хусейна". ("Открытое письмо Президенту США Дж. Бушу", www.frontpagemag. com). Какие выводы должен сделать Буш из этого письма, разъяснять не требуется — Югославию и Ирак американцы уже отбомбили и оккупировали. На очереди Иран, Сирия, далее везде, включая Россию.

В Греции задержан бывший олигарх и миллиардер В.А. Гусинский, обвиняемый российской прокуратурой в "незаконном присвоении 250 млн долларов США". Ну скажите, разве имеет воровство в "особо крупных размерах" какое-либо отношение к защите прав человека? Оказывается, имеет, если обвиняемый "внес значительный вклад в укрепление демократических процессов в России… и обеспечивал реальный доступ сторонникам демократических ценностей к многомиллионной аудитории". Нет, это не выдержки из письма руководства Всемирного еврейского конгресса, членом которого Гусинский когда-то состоял. Это — из обращения к греческим властям группы российских правозащитников: Л.М. Алексеевой, А.В. Бабушкина, Л.А. Пономарева, С.А. Ганнушкиной, С.А. Ковалева. Л.С. Левинсона, Г.П. Якунина, А.Ю. Блинушова, Ю.В. Самодурова, Э.И. Черного, Е.Г. Боннер (www.hro.org).

Вот так понимают правосудие руководители ведущих российских правозащитных организаций! Они ведь не оспаривают существо обвинений против Гусинского, не заверяют греческие власти в его полной невиновности. Отнюдь! Они просто просят не выдавать "нашего", тем более что в России, дескать, "практикуются пытки и истязания" (там же).

Откровенные враги российской государственности, выступающие под флагом правозащиты, как, например, А.П. Подрабинек, советуют международным финансовым организациям держать Россию на голодном пайке, пока та не "интегрируется в общемировой порядок", и высказывают пожелание, чтобы Россия оставалась "в экономическом отношении слабой, а в военном — немощной" (А.П. Подрабинек. "Опасность сильной России", www.forum.msk.ru).

То, что статьи, заявления и высказывания Е.Г. Боннер, А.П. Подрабинека, В.И. Новодворской мало имеют общего с защитой прав человека, вряд ли вызовет возражения. Зато возникают вопросы к "правозащитному" сайту www.hro.org, не только предоставляющему свои "страницы" А.П. Подрабинеку и Е.Г. Боннер, но и публикующему панегирик Е.Г. Боннер и призывающему по ней "сверять свои жизненные часы".

…Откуда у российских правозащитников такая ненависть к российскому государству, к своему Отечеству? Или Россия — уже не Родина для них, а всего лишь страна "вынужденного" проживания? А может, действительно справедливы обвинения в адрес российских правозащитников, что главный смысл их деятельности— это создание в стране инфраструктуры и атмосферы, благоприятных для проведения успешной идеологической и психологической войны, которую вот уже более 50 лет ведут против нашей страны Соединенные Штаты Америки? Ведь не случайно так много "сил и сердца" (и разумеется, средств, предоставляемых им "западными" фондами) уделяют правозащитники созданию разветвленной сети школ и центров, консультирующих молодых людей на предмет избежания призыва в армию. Вот эпиграф к одной из подобных публикаций: "Если служба в армии — это долг Родине, то когда я успел столько задолжать?" (Иван Самарин. "Не ходи, студент, в армию гулять!" — www.hro.org.)

В ходе гражданской войны 1992–1993 годов более 75 % русского населения Таджикистана (280 тыс. человек) были "выдавлены" из мест своего проживания и оказались в России на положении беженцев. Но ни одной строчки не уделили правозащитные организации и их веб-сайты "этническим чисткам" русского населения в Таджикистане.

Правящие режимы в Латвии и Эстонии установили в своих республиках режим апартеида для "некоренного" населения, то бишь для русских. Московские же правозащитные организации прекрасно знали об этом, но категорически не желали заниматься правами бывших "колонизаторов" в бывших республиках советской "коммунистической империи", как до сих пор называют Советский Союз российские правозащитники.

На протяжении нескольких лет военно-криминальный режим Дудаева-Масхадова уничтожал русское население, изгонял его из Чечни. Но ни один российской правозащитник, ни одна российская правозащитная организация — от "Мемориала" до Московской хельсинкской группы — не подняла голос в защиту прав русских Чечни на жизнь, на кров, на защиту от бандитского беспредела чеченских сепаратистов.

Просмотрев доступную мне правозащитную периодику за последние несколько лет, я обнаружил, что в ней вообще отсутствует такая проблема, как нарушение прав русских как культурно-этнической группы — как в Российской Федерации, так и в бывших союзных республиках. В чем здесь дело? Или российские правозащитники действительно русофобы, как утверждают некоторые их критики?

В настоящей статье сделана попытка показать, что антироссийские и про-западные установки нынешних российских правозащитников имеют свои истоки в правозащитном движении времен брежневской эпохи. В статье также пойдет речь об идеологии либерализма — этой мировоззренческой базы не только правозащитного движения, но и российской "прозападной" интеллигенции, а также части делового сословия, в первую очередь — "новорусской" компрадорской буржуазии.

Статья эта — не "выбранные страницы" из истории правозащитного движения СССР и России и тем более не жизнеописание правозащитников, рассказывающее об их самоотверженности и мужестве. Для автора статьи правозащитное движение — это не только объект исследования, но и часть его прошлой жизни, в которой он разделял многие идеи и иллюзии либерализма, этого, по словам философа А.С. Панарина, "опиума интеллигенции" (Панарин А.С. Север — Юг: сценарии обозримого будущего// Наш cовременник. 2003. № 5).

"Старики" и "молодежь"

Современных российских правозащитников можно разделить на две неравные группы: меньшая группа— правозащитники старшего поколения ("старая гвардия"), и бульшая группа — "молодежь", пришедшая в движение после перестройки. "Старая гвардия" сформировалась в 60–70-х годах и была частью движения инакомыслия, возникшего в Советском Союзе на волне "оттепели" и хрущевских разоблачений "сталинизма". И хотя в правозащитном движении "стариков" осталось немного, именно они определили и продолжают определять философию и практику нынешнего правозащитного движения в России. "Старики" в основном живут в Москве, где сосредоточены ведущие российские правозащитные организации, такие, как Международное общество "Мемориал" (С.А. Ковалев, А.Ю. Даниэль, А.Б. Рогинский, О.П. Орлов), Московская хельсинкская группа (Л.М. Алексеева), "Право ребенка" (Б.Л. Альтшулер), Фонд в защиту гласности (А.К. Симонов), Движение за права человека (Л.А. Пономарев), Центр содействия реформе уголовного правосудия (В.Ф. Абрамкин), Комитет солдатских матерей (В.Д. Мельникова), Группа изучения правозащитного движения (А.О. Смирнов), Общественный фонд "Гласность" (С.И. Григорьянц), правозащитное агентство "Прима" (А.П. Подрабинек), Форум переселенческих организаций (Л.И. Графова), комитет "За гражданские права" (А.В. Бабушкин), Международное бюро по правам человека (А.М. Брод).

"Молодежь" пришла в правозащитное движение на рубеже 80–90-х годов прошлого века и образует костяк и основную "массу" правозащитных организаций, созданных практически в каждом областном городе и в каждой столице автономной республики. Общее количество правозащитников мне неизвестно, думается, несколько тысяч человек. Именно "молодежь" занимается практической правозащитной деятельностью, спектр которой простирается от помощи (юридической и материальной) семьям солдат, погибших от "дедовщины", несчастных случаев, — до предоставления международным организациям материалов по состоянию дел с правами человека в Чечне и "проявлений антисемитизма" в России.

Среди известных автору по публикациям и по правозащитной деятельности "молодых" правозащитников — С.M. Шимоволос (Нижний Новгород), Ю.В. Самодуров (Москва), Б.П. Пустынцев (Санкт-Петербург), К.Х. Каландаров (Москва), А.Д. Никитин (Саратов), А.Ю. Блинушов (Рязань), Г.В. Эделев (Екатеринбург), С.А. Смирнов (Москва), И.В. Аверкиев (Пермь), В.В. Постников (Тюмень), Н. Иванова (Москва), И.В. Сажин (Сыктывкар), И.А.Куклина (Санкт-Петербург), А.М. Черкасов (Москва), Г.Г. Чернявский (Апатиты), С.В. Вальков (Иваново), Л.С. Левинсон (Москва), А. Ищенко (Абакан), И. Самарин (Архангельск), В.М. Марченко (Москва), В.В. Ракович (станица Ленинградская, Краснодарский край), В. М. Ферапошкин (Сасово, Рязанская обл.), С. Чугунов (Москва), А. Ливчак (Екатеринбург), В.Д. Гуслянников (Саранск), Ю.И. Вдовин (Санкт-Петербург), Т. Локшина (Москва), А.А. Каюмов (Нижний Новгород), А. Соколов (Москва).

Как можно видеть из приведенного обширного списка, защитой прав человека занимаются не только в столицах и крупных городах, но и в маленьких городках и даже станицах. Благодаря созданной (в основном на гранты западных фондов, о чем ниже) электронной связи правозащитники оперативно проводят "электронные конференции", на которых они "согласовывают" и координируют свои совместные акции. Поэтому сегодня можно уверенно говорить о "правозащитной сети", покрывающей всю территорию России.

"Соблюдайте советскую Конституцию!"

За исключением откровенных противников советской государственности, вроде В.К. Буковского, деятельность правозащитников в середине 60-х годов в целом соответствовала прямому смыслу выражения "защита прав человека". Идеологами правозащитного движения тех лет следует считать математика А.С. Есенина-Вольпина и физика В.Н. Чалидзе и, несколько позже, математика В.Я. Альбрехта. Они полагали, что в рамках советской системы можно и следует добиваться гласности и улучшения ситуации с политическими и гражданскими правами человека, требуя от советских властей соблюдения советских законов. Типичными лозунгами правозащитного движения тех лет были: "Мы требуем гласности!", "Мы требуем соблюдения советских законов!" и "Уважайте советскую Конституцию!". В соответствии с этой позицией все свои обращения и заявления правозащитники посылали в соответствующие советские инстанции. С целью изучения проблем прав человека в СССР в ноябре 1970 года по инициативе В.Н. Чалидзе был образован Комитет прав человека в СССР. В него вошли физики А.Д. Сахаров и А.И. Твердохлебов и математик И.Р. Шафаревич; экспертами Комитета стали А.С. Есенин-Вольпин и Б.М. Цукерман. Помимо "теоретической" деятельности, члены комитета давали консультации по правовым вопросам.

Среди правозащитников тех лет было много бывших политзаключенных сталинских времен — Ю.А. Гастев, А.С. Есенин-Вольпин, А.Э. Левитин-Краснов, В.М. Красин, П.И. Якир, П.М. Егидес-Абовин, В.Л. Гершуни, Ю. А. Айхенвальд. Несправедливость наказания и страдания в лагере-ссылке, безусловно, повлияли на отношение бывших политзаключенных к советской власти и к официальной идеологии. И тем не менее есть все основания полагать, что в середине 60-х годов большинство из правозащитников разделяли в той или иной степени социалистические и даже либерально-коммунистические убеждения (П.М. Егидес-Абовин, П.Г. Григоренко, О.И. Алтунян, А.И. Костерин, П.И. Якир, В.В. Павленков).

В правозащитной деятельности тех лет принимали участие люди различных убеждений и взглядов — христиане (отец С. Желудков, Г.П. Якунин, отец Д. Дудко, В.И. Щеглов), русские националисты (И.Р. Шафаревич, В.Н. Осипов, Ю.Т. Галансков) и даже сионисты (В. Свечинский, Н.Н. Мейман, В.А. Рубин). Однако бульшую часть правозащитников тех лет составляли люди либеральных убеждений, и их число неуклонно росло по мере угасания надежд на "социализм с человеческим лицом". Это обстоятельство чрезвычайно важно, поскольку именно "либералы" образуют нынешнее российское ядро "старой гвардии" — С.А. Ковалев, Л.И. Богораз, А.Ю. Даниэль, А.О. Смирнов (Костерин), А.Г. Рогинский, Л.М. Алексеева, А.П. Подрабинек, С.И. Григорьянц, Е.Г. Боннер, Ю.А. Рыбаков, Л.Г. Терновский, М.С. Гольдман, В.К. Борщев, В.М. Гефтер, В.Ф. Абрамкин, М.Н. Ланда.

Я привел фамилии этих людей еще и потому, что они не только активно участвуют в правозащитном движении, но и выступают в печати по правозащитным и политическим проблемам. (Замечу, что последовательными либералами считают себя В.И. Новодворская, Н. Храмов, В. Шендерович, Д.В. Драгунский, Г.К. Каспаров, А.С. Политковская, активно выступающие в печати на "правозащитные" темы.)

Как известно, человек, придерживающийся либеральных взглядов, разделяет концепцию прав человека, базирующуюся на доктрине "естественных прав" Джона Локка и Жака Маритэна. В соответствии с ней все люди от рождения обладают так называемыми "основными правами" — правом на жизнь, на свободу слова, передвижений (эмиграции). Как сказано во Всеобщей декларации прав человека, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 года, "все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах". Более того, эти "основные права человека" есть права — "прирожденные, естественные и неотчуждаемые" и не могут нарушаться государством.

Помимо "естественной" (природной) доктрины прав человека, существуют и другие, такие, как "моральные" и "договорные", возникшие в Западной Европе в ХVII — ХIX веках, в период перехода европейских обществ от сословно-феодальных к буржуазно-капиталистическим. Все варианты либеральной идеологии "атомизированного человека", свободного от сословных ограничений, были революционны в Новое время и послужили политико-философской основой идеологии Просвещения. Идеология либерализма отражала доминирующие в то время в Европе механистические представления об обществе как чисто арифметической сумме "абстрактных индивидов", не имеющей собственной ценности и интересов. Она соответствовала протестантской версии христианства, основанной на индивидуалистической философии "преуспевания" и "морали успеха" собственника, а также иудаизму, не запрещавшему ростовщичество и стяжательство. Однако идеология либерализма никоим образом не "вписывалась" в такие религии, как православие, ислам, индуизм.

Либералы, в полном соответствии со Всеобщей декларацией прав человека, полагают "основные права человека" абсолютными, "трансцендентальными" и наднациональными категориями, применимыми ко всем народам и во все времена, независимо от традиций, культуры, социальных и производственных отношений. В этом смысле они близки к марксистской категории "классовой борьбы", которую ее адепты фактически полагают категорией внеисторической и наднациональной. И если у марксистов-ленинцев абсолютизация понятия "борьба классов" есть следствие религиозного, по существу, отношения к трудам "классиков марксизма — ленинизма", то у современных либералов абсолютизация "права на свободу" и других "основных прав человека" есть результат такого же "религиозного" отношения ко Всеобщей декларации прав человека. И так же как марксисты-ленинцы пытались в начале ХХ века "внедрить" в России заемную модель коммунизма — социализма, созданную на совершенно ином культурно-цивилизационном базисе англосаксонских стран Западной Европы, так и либералы-правозащитники "требовали" от советских властей реализации на советской "почве" заимствованной у Запада либеральной модели "правового" государства с приоритетом "основных прав человека".

Может сложиться впечатление, что правозащитники продолжили традицию русских "правдоискателей" второй половины ХIХ века, защитников угнетенных, сирых и обездоленных. Однако это далеко не так: правозащитники взялись защищать "право на свободное распространение информации", непосредственно связанное с деятельностью узкой группы людей — журналистов и публицистов, которых трудно назвать "сирыми" и "угнетенными".

Поскольку многие правозащитники обратились к неподцензурному журналистскому и литературному творчеству, то они де-факто защищали и свои собственные профессиональные права. По-видимому, к "потребностям" этой части общества следует отнести утверждение А.Ю. Даниэля, что правозащитники "интуитивно почувствовали истинные потребности общества" (Даниэль А.Ю. Они прошли свой крестный путь. Инициативная группа//Правозащитник. 2000. № 1). Что же касается защиты прав, жизненно важных для подавляющего числа советских граждан, таких, как право на безопасность, на труд, на образование, на жилье, то эти социальные права правозащитников, как можно судить по их заявлениям и выступлениям, не слишком заботили.

В конкретных же условиях идеологической и информационной войны между США и СССР реализация требования на свободу распространения информации устраняла препятствия для пропаганды идей и воззрений, враждебных не только правящей идеологии и политической системе Советского Союза, но и социально-экономической системе, сложившейся в СССР. И хотя с чисто юридической точки зрения в этом требовании не было ничего "криминального", сам факт такого требования свидетельствует об определенной политической позиции, занятой правозащитниками, независимо от того, как они сами ее интерпретировали.

К требованиям "свободы получения информации" примыкает и требование "гласности", что в середине 60-х годов в основном сводилось к требованию "открытых судов" над арестованными советскими писателями (А.Д. Синявский, Ю.С. Даниэль, А.А. Амальрик, И.A. Бродский) и диссидентами. Однако практически на каждом таком суде был кто-то из родственников подсудимого, так что из зала суда поступала достаточно полная информация, что позволило позже публиковать в "самиздате" полный отчет о процессе. Более того, с конца 60-х годов защищать диссидентов брались адвокаты, не боящиеся сообщать "общественности" детали судебного процесса. Некоторые из них и сами вскоре стали диссидентами и правозащитниками (С.В. Каллистратова, Д.И. Каминская, Б. Золотухин). Видимо, поэтому в последующем требование "гласности" постепенно исчезло из "правозащитного словаря", и лишь М.С. Горбачев возродил гласность и сделал ее одним из главных пропагандистских лозунгов перестройки.

Вернемся во вторую половину 60-х годов. Тот этап в правозащитном движении часто называют периодом попыток установления диалога с властью. Однако диалог с властями на предмет соблюдения властями советской Конституции был с самого начала обречен на неудачу, уже хотя бы потому, что советская юридическая практика не зижделась на формальном праве и правовых институтах, в том числе и на Конституции. Она руководствовалась так называемымтрадиционным правом, которое опиралось на неправовой институт, каковым в те годы в СССР был партийно-государственный аппарат, стоявший над формальным правом и над всеми юридическими институтами — судом, прокуратурой, адвокатурой. Поэтому требование соблюдения формального права и Конституции фактически означало требование ликвидации контроля партаппарата над всеми остальными институтами государства со всеми непредсказуемыми последствиями для советской государственности и потому являлось политическим актом, независимо от того, осознавали это правозащитники и диссиденты или нет.

Нет сомнений, что поначалу правозащитниками двигало искреннее желание устранить несоответствие между советскими законами, в первую очередь Конституцией, и существующей юридической практикой. В этом смысле апелляция к Конституции как высшему закону СССР правомерна и легитимна и лежит в русле реформ, проводимых Н.С. Хрущевым в области социалистического права и юрисдикции. Именно с этих позиций оценивали в то время свои требования многие правозащитники — либеральные коммунисты и социалисты: П.Г.Григоренко, П.М. Егидес-Абовин, В.Н. Чалидзе (см., например, П.Г. Григоренко. "В подвале можно встретить только крыс", В.Н. Чалидзе. "Открытое письмо В.Буковскому").

Вплоть до августа 1968 года у многих советских инакомыслящих еще теплились надежды, что советское руководство пойдет по пути демократических реформ. Однако после появления советских танков на Вацлавской площади надежды эти стали быстро улетучиваться. В этой ситуации требовать от властей выполнения советских законов в области прав человека, заведомо зная, что власти не пойдут на это, было неискренним и преследовало иные, нежели заявленные правозащитниками, цели.

Действительно, если у авторов обращений и призывов к советским властям не было оснований полагать, что те пойдут на "положительное" решение проблемы с правами человека, то открытые, то есть адресованные всем, заявления и обращения становились чисто пропагандистскими акциями, цель которых — привлечь всеобщее внимание к нарушению советскими властями их собственных законов. Как писал позднее В.К. Буковский: мы хотели "показать всему миру их (советских властей. — О.П.) истинное лицо" (В.К. Буковский. "Построить замок"). Совершенно очевидно, что это была "политика", основанная на подмене защиты прав человека пропагандистской акцией, мало имеющей общего с правозащитой. Политика, которая стала постепенно вытеснять на обочину движения действительно "положительные", то есть могущие принести пользу стране формы активности, в первую очередь теоретические разработки правовых и политических проблем, перед которыми стоял Советский Союз.

Так на какую же аудиторию были рассчитаны опасные и рискованные "игры" диссидентов и правозащитников с защитой прав человека в СССР? Именно "игры", а не серьезные и ответственные действия, предусматривающие возможность положительного результата. Кому они были нужны? Кто мог получить дивиденды от этих "смертельных игр"?.. Очевидно, что не советский народ: эти "игры в права человека", даже когда речь шла о Конституции, его мало волновали. Те разделы Конституции, в которых шла речь о "свободе слова, собраний" и о "свободе распространения информации", не имели никакого отношения к реальной жизни советского человека, не имеющего ни малейшего желания не только бороться за эти свободы, но даже и не проявлявшего интереса к ним. Тем более что участие в этих "играх" ставило под угрозу гораздо более важные для него ценности, чем заемные "основные права человека, — его личную свободу и благополучие его семьи.

"Мы обращаемся к мировой общественности…"

После "дела 4-х" (Ю.Т. Галанскова, А.И. Гинзбурга, А.А. Добровольского и В.Н. Лашковой), осужденных в январе 1968 года за издание и распространение "Белой книги" о суде над писателями А.Синявским и Ю. Даниэлем, а особенно после военной интервенции СССР в Чехословакию в августе 1968 года, большинство правозащитников и диссидентов уже мало верило в реальность того, что советские власти пойдут с ними на диалог и приведут юридическую практику в области прав человека в соответствие с советскими законами. Становилось также очевидным, что требования правозащитников не находят поддержки в "массах". И тогда перед правозащитниками возник вопрос: что делать? Допустимо ли гражданину СССР обращаться за помощью к западному общественному мнению в "деле" защиты прав человека в своей стране?

После долгих колебаний и дискуссий правозащитники Л.И. Богораз и П.М. Литвинов составили "Обращение к мировой общественности", в котором требовали пересмотра суда над Ю.Галансковым и его товарищами "в присутствии международных наблюдателей". И хотя этой фразой и ограничился "вынос сора из избы" (Л.М. Алексеева. "История инакомыслия в СССР"), это обращение стало первой "ласточкой" в новой практике советских правозащитников апеллировать не к советским властям, не к советской общественности и даже не к советскому народу, а к зарубежным институтам — сначала общественным, а затем и властным.

В мае 1969 года только что образованная Инициативная группа по защите прав человека в СССР (ИГ) отправила в Организацию Объединенных Наций письмо, в котором изложила свои жалобы на непрекращающиеся нарушения законности в СССР и просила "защитить попираемые в Советском Союзе человеческие права", в том числе право "иметь независимые убеждения и распространять их любыми законными способами". В течение последующих нескольких лет ИГ послала множество аналогичных писем и обращений в ООН, ее Генеральному секретарю, в Международную лигу прав человека, на международные съезды психиатров и т. д.

Это был шаг, который имел для правозащитного движения далеко идущие последствия.

Во-первых, он показал, что российские правозащитники более не считают ситуацию с правами человека в СССР лишь внутренним делом Советского Союза, но делом всего "мирового сообщества". Во-вторых, из него следовало, что правозащитники не рассматривают советский народ в качестве социальной базы своего движения. Как недавно высказался правозащитник Ю.А. Рыбаков о русском народе, это "общество рабов в шестом поколении" ("круглый стол" "Правовой беспредел в России: произвол силовиков или система?". 17 июля 2003 г., www.liberal.ru).

В результате обращение правозащитников за помощью к Западу привело к отчуждению и фактической изоляции их от народа и даже от значительной части интеллигенции, симпатизирующей правозащитникам. Сами же правозащитники стали превращаться из неформальной ассоциации советских граждан, озабоченных нарушениями законности в своей стране, в отряд некоего "всемирного правозащитного движения", в небольшую группу, получавшую моральную, информационную, а с середины 70-х годов — материальную и политическую поддержку с Запада.

Партократическое же руководство Советского Союза видело в требованиях гласности и соблюдения гражданских и политических прав не только угрозу своей власти, но и угрозу стабильности политико-экономической и социальной системе. Поэтому к середине 70-х годов власти фактически разгромили первую волну правозащитного движения, посадив одних за решетку, а других вытолкнув за рубеж.

Загнанные в конфронтацию

Оставшиеся на свободе правозащитники теперь были озабочены уже не столько тем, как соблюдают власти советские законы, сколько судьбой своих арестованных коллег и диссидентов, осужденных властями, причем с явным нарушением советских и международных законов. Иными словами, деятельность правозащитников стала смещаться из правовой сферы в гуманитарную и информационную. Гуманитарная деятельность заключалась в материальной помощи политзаключенным и их семьям, а информационная — в сборе, печатании, распространении и передаче на Запад фактов преследований неугодных властям лиц, а также некоторых религиозных, национальных и культурных групп в СССР. Продолжал выходить, хотя и с перерывами, основанный 30 апреля 1968 года неподцензурный правозащитный журнал "Хроника текущих событий".

Поскольку первоначальная цель правозащитников — превращение Советского Союза в правовое государство — перестала быть для них актуальной политической задачей на обозримый период времени, то и их мотивации стали меняться. Из по большей части патриотических (служение Отечеству) они все больше становились чисто личностными — моральное противостояние "режиму", принцип "не могу молчать", а также — "продемонстрировать всему миру истинную сущность режима".

И здесь необходимо сделать комментарии насчет личностных мотивов и морального противостояния. Как мы писали выше, подавляющее большинство советских людей равнодушно приняло попытки правозащитников апеллировать к Конституции СССР. Поэтому (хотя и не только поэтому) советские правозащитники не стали частью какого-либо социального или политического движения. Борьба за право на свободу слова и на свободное распространение информации не имела в России легитимности — ни в культуре, ни в национальной традиции. Как ни парадоксально, но единственным источником ее легитимности была советская Конституция, отражавшая несоответствие между идеальной целью — коммунизмом и реальным общественно-политическим и экономическим строем, сложившимся в послеоктябрьский период и имевшим мало общего с доктринерским марксовым коммунизмом. И в государстве традиционного типа, каковым, по существу, являлся Советский Союз, Конституция была не столько правовой, юридической категорией, сколько декларацией, вроде Всеобщей декларации прав человека, а также национальным символом, как, скажем, Гимн Советского Союза.

Недавнее же суждение А.Ю. Даниэля о том, что создание Инициативной группы было "попыткой создать в стране ячейку гражданского общества — не политическую, а гражданскую альтернативу режиму" (Даниэль А.Ю. Они прошли свой крестный путь. Инициативная группа// Правозащитник. 2000. № 1), совершенно безосновательно. Никакой "ячейки" гражданского общества на защите свободы слова (а позже — свободы эмиграции) построить невозможно. Разве что создать узкие группки, формирующиеся вокруг харизматического и авторитетного диссидента, как, например, окружение А.Д. Сахарова и Е.Г. Боннер, или компаний, описанных в книге Л.М. Алексеевой "The Thaw Generation" (Поколение "оттепели"). Замкнутые на себе, оторванные от народа (как не любят "демократы" и "либералы" слово народ!) и абсолютно чуждые его повседневным интересам и нуждам, эти группы не имели никакого веса и влияния в советском обществе, если не считать ореола "народного заступника", который стал складываться в 70-е годы вокруг имени А.Д. Сахарова, о влиянии которого на власть ходили легенды.

Практическим же содержанием правозащитной деятельности в 70-е годы стала систематическая дискредитация советского государства путем противопоставления Конституции СССР, советских и международных законов практике советских правоохранительных органов. Результатом такой деятельности должен был стать подрыв веры советских граждан в "легитимность" советского государства. Вот "болевые" точки, по которым били правозащитники:

— советское государство нелегитимно, поскольку оно антиконституционно, так как систематически нарушает Конституцию и законы СССР;

— оно нелегитимно, поскольку оноаморально, так как постоянно лжет, отрицая факты нарушений властями собственных законов;

— оно нелегитимно, поскольку несправедливо, ибо преследует тех, кто говорит правду и взывает к справедливости.

Сами же по себе "основные права человека" не воспринимались как приоритетные и насущные не только "широкими массами", но и образованным классом, за исключением прозападной (в основном столичной) интеллигенции, регулярно слушавшей западные "голоса" и принимавшей за чистую монету ведущуюся "оттуда" пропаганду.

Короче, правозащитники не были "затребованы" ни народом России, ни его историей. Так что социальные и политические силы, которые могли бы быть заинтересованы в результатах деятельности правозащитников, следовало искать за пределами СССР, в тех странах, где миф о приоритетности "основных прав человека" перед социальными, национальными и общественными правами и ценностями внедрялся и поддерживался всей политической и экономической мощью правящей элиты.

Поэтому "совестью нации" ни правозащитники, ни даже академик А.Д. Сахаров не были и быть не могли. Как и нет оснований считать их противостояние советским властям моральным актом. Дело совсем в другом. Выступая в защиту советских законов, в защиту диссидента, несправедливо осужденного советским судом или посаженного в психушку, правозащитники поступали смело и мужественно, ибо шли на заведомый риск быть арестованными и осужденными. Но то обстоятельство, что следственные и судебные органы применяли в отношении диссидентов, правозащитников и других "нежелательных" для них лиц подлоги, показания лжесвидетелей, выносили им несправедливые обвинительные приговоры, ничего не говорит о "моральности" самих правозащитников. Ведь абсурдно же наделять "моральностью" того или иного политического деятеля (а правозащитники были именно политическими деятелями) по степени "прогрессивности" его политических взглядов, а не по нравственным критериям!

Постоянные преследования властями, необходимость конспирации выработали у значительной части правозащитников менталитет подпольщиков, ведущих неравную, но благородную борьбу с тоталитарным "большевистским" режимом. Для правозащитника-либерала партократическое советское государство — его партийные органы, КГБ, прокуратура — воспринималось как основной источник зла и несправедливости, совершаемых в стране. И, загнав себя однажды в угол конфронтации с властью, правозащитнику и диссиденту было психологически нелегко из него выйти.

Менялось отношение правозащитников и к проблемам страны, и даже к собственному народу, в своем подавляющем большинстве не поддержавшему правозащитное и диссидентское движение, хотя и выражавшему симпатии к "пострадавшим за справедливость". Все больший вес в деятельности правозащитников стали занимать проблемы свободы эмиграции — евреев, этнических немцев, религиозных групп. Да и сами правозащитники, как евреи-отказники, все больше отчуждались от своего народа, уходили во внутреннюю эмиграцию, а многие и во внешнюю — в Израиль, США, Францию, Германию.

О степени важности для правозащитников проблемы свободного выезда из страны можно судить по известному высказыванию самого авторитетного в 70—80-е годы правозащитника — академика А.Д. Сахарова о том, что основным правом человека является свобода покидать и возвращаться в свою страну. Эта точка зрения, разделяемая значительным большинством российских правозащитников, стала свидетельством окончательного разрыва российских правозащитников с их первоначальной "патриотической" ориентацией и перехода с конструктивных позиций на деструктивные, антигосударственные.

Действительно, в условиях, когда о возвращении в СССР уехавшего на Запад не могло быть и речи, настаивание на приоритетности права на свободу перемещения было равносильно поддержке эмиграции из Советского Союза, ее пропаганде. Ведь поддержка выезда на Запад без реальной возможности вернуться на Родину, в Россию, вела к "утечке мозгов", "работала" на геополитического и цивилизационного противника СССР — Соединенные Штаты Америки. Она поощряла эмиграцию из Советского Союза квалифицированных специалистов, способных конкурировать на западных рынках труда. Причем речь отнюдь не шла о защите "права на профессию": ведь подавали на эмиграцию, как правило, прекрасные специалисты, занимавшие высокие позиции в науке, промышленности, медицине, искусстве.

В конкретных же политических обстоятельствах того времени речь шла об эмиграции советских евреев, а также о "репатриации" этнических немцев в ФРГ. Что же касается подавляющего большинства советских людей, не имевших "еврейских" или "немецких" корней, то для них эмиграция была практически невозможна, ибо израильские и немецкие власти посылали "вызовы" только своим этническим соотечественникам. И даже если удавалось переслать в СССР вызов этническим русским, то органы МВД не давали им разрешения на эмиграцию, если на то не было санкции КГБ, использующего "еврейский канал" для высылки из СССР неугодных ему лиц (диссидентов, "непослушных" писателей, отсидевших срок националистов и т. д.).

Хуже того, каждый этнический русский, оказавшийся в пересыльном пункте (Австрии или Италии), должен был для получения въезда в западную страну доказывать эмиграционным властям свою причастность к диссидентской деятельности либо предъявить документальные доказательства, что он преследовался в СССР по политическим мотивам. От еврея же требовался лишь документ (его паспорт или паспорта родителей), подтверждающий его принадлежность к "дозволенной" к эмиграции религиозно-этнической группе.

Так что борьба российских правозащитников за право на эмиграцию была на деле поддержкой борьбы за выезд из страны членов лишь одной-двух этнических групп — евреев и немцев (позже — пятидесятников). Эта деятельность правозащитников никак не может считаться борьбой за права человека, то есть правозащитной деятельностью, но лишь борьбой за привилегии для отдельных религиозно-этнических групп.

Поддержка российскими правозащитниками движения советских евреев за репатриацию в Израиль воспринималась и как солидарность с сионистским движением, имеющим четко выраженный националистический характер. Это обстоятельство, а также значительный процент евреев среди московских правозащитников создавали в народе и среди патриотической (то есть непрозападной) части российского образованного общества мнение, что российские правозащитники не представляют русский народ и, занимаясь выборочной защитой прав человека, выполняют национальный заказ мирового еврейского сообщества.

Формированию такого отношения к российским правозащитникам способствовала и поддержка их американскими еврейскими правозащитными организациями, как, например, либеральным "Union of Councils for Soviet Jewry", который выбрал в свой Совет директоров А.Д. Сахарова, В.К. Буковского и А.Д. Синявского. Большое влияние на администрацию США и на советскую Академию Наук имел американский Committee оf Concerned Scientists, состоящий из всемирно известных ученых (в подавляющем большинстве евреев) и оказывающий информационную, профессиональную, моральную, юридическую и материальную помощь советским ученым, преследуемым или лишенным возможности работать по специальности за свое "инакомыслие" или за желание эмигрировать из Советского Союза.

Не может быть случайным и тот факт, что единственной международной террористической акцией, которая вывела московских правозащитников на демонстрацию, был захват в 1973 году палестинскими террористами из организации "Черный сентябрь" израильской спортивной делегации. Тогда на демонстрацию протеста вышли не только московские евреи-отказники, но и правозащитники, включая чисто русского А.Д. Сахарова.

На кого "работали" советские правозащитники?

В 1976 году, вскоре после подписания Советским Союзом, странами Европы, США и Канадой Хельсинкских соглашений, в Москве, Киеве, Тбилиси, Вильнюсе и Ереване правозащитниками были созданы группы по наблюдению за их выполнением Советским Союзом. В эти группы вошли оставшиеся на свободе правозащитники "первого призыва" и новые правозащитники, в том числе и евреи-отказники. Хельсинкские группы продолжили дело Инициативной группы, к тому времени состоявшей из двух человек, поскольку остальные либо находились в заключении, либо были вынуждены эмигрировать. Хельсинкские группы в основном исполняли информационную и пропагандистскую работу: их документы отсылались в международные правозащитные организации и имели своей целью привлечь внимание западной общественности и западных правительств к фактам нарушения советскими властями Хельсинкских соглашений.

Словом, к началу 80-х годов основными критериями успеха деятельности советских правозащитников, в частности Хельсинкских групп, были уже не положительные изменения в правовой области и даже не степень распространения правозащитной информации среди населения СССР, а уровень осведомленности западных средств массовой информации, западной общественности и правительств о состоянии дел с правами человека в СССР. Добавлю, что вследствие специфически "экспортного" характера документы Хельсинкских групп (в отличие от "Хроники текущих событий") практически не распространялись в "самиздате" и не имели хождения в СССР за пределами узкой группы правозащитников.

Надо сказать, что частые высказывания членов Московской Хельсинкской группы, в частности Л.М. Алексеевой, что-де группа не преследовала никаких политических целей, а лишь действовала из чисто моральных и гуманитарных побуждений, лукавы и неубедительны. Члены группы прекрасно отдавали себе отчет в том, что, систематически отсылая на Запад информацию о нарушениях прав человека и одновременно требуя от советских властей их прекратить, они ставят перед советским руководством заведомо не выполнимые требования. Тем более что эти требования предъявлялись людьми, открыто апеллирующими к западным правительствам, чья цель — уничтожение политической, экономической и социальной системы, существующей в СССР.

Заявления Хельсинкских групп носили политический характер уже потому, что буквально "вынуждали" западные правительства на проведение политических, дипломатических и экономических санкций в отношении СССР. А это означает, что действия членов Московской Хельсинкской группы (как и действия членов остальных советских Хельсинкских групп) носили антигосударственный характер, независимо от того, была ли в УК РСФСР статья, по которой члены группы могли были быть привлечены к уголовной ответственности.

Я, автор этих строк, в течение нескольких лет собирал и обрабатывал материалы для правозащитных неподцензурных изданий — например, "Хроники текущих событий", журнала "В" ("Вести"), некоторые из которых были положены в основу Документов Московской Хельсинкской группы. И хотя я отвечаю за правдивость и достоверность приведенных в документах фактов, однако это обстоятельство не снимает с меня политической ответственности за фактическое участие на стороне США в идеологической и пропагандистской войне с СССР.

Истинные же политические взгляды и намерения правозащитников проявлялись сразу же, как только они оказывались на Западе. Эмигрировавший из СССР в 1980 году член Московской Хельсинкской группы Ю.С. Ярым-Агаев и высланный на Запад в 1976 году правозащитник В.К. Буковский создали в 1984 году "под крышей" организации "Freedom House", финансируемой американским правительством, организацию "Демократический центр". Цель этой "независимой" организации была явно политической — содействие установлению в СССР политической и социально-экономической системы западного типа.

Нередко правозащитники по прибытии на Запад выступали на Радио "Свобода", созданном в 1955 году Конгрессом США для ведения идеологической и пропагандистской войны против СССР. А некоторые из них, как, например, Л.М. Алексеева, В.М.Тольц, Б.М. Шрагин, К.А. Любарский, Б.В. Ефимов, Ю.Л. Гендлер, стали платными сотрудниками Радио "Свобода" и даже имели собственные программы. Тем самым они включились в "холодную" войну против советского государства на стороне США, что дезавуирует их заявления о "неполитичности" их правозащитной деятельности. На этом фоне действительно патриотичным и достойным выглядит позиция правозащитника генерала П.Г. Григоренко, отказавшегося преподавать в "Вест Пойнте", высшей военной академии США. Генерал Григоренко заявил: "Я не могу преподавать своему врагу: я советский — бывший советский — генерал".

Так что правозащитники, безусловно, внесли свой "вклад" в дело разрушения советского государства, чем многие из них до сих пор гордятся. Однако надо все же признать, что основной вклад в разрушение экономической, социальной и политической структур советского государства внесло само руководство страны, его политическая и "интеллектуальная" элита.

В середине 60-х — начале 70-х годов свои письма и обращения правозащитники посылали советскому руководству, но одновременно они их "запускали" и в "самиздат", дабы распространить их по всей стране. И единственным адресатом, о котором "думали" изготовители и распространители "Хроники текущих событий", в том числе и автор этих строк, был наш соотечественник. Ни о западных корреспондентах, ни тем более о западных радиостанциях в те годы ни у меня, ни и у моих друзей и мысли не было. Но уже в середине 70-х годов одной из основных форм деятельности правозащитников стала передача правозащитной информации на Запад— через западных корреспондентов и дипломатов, а от них — на западные радиостанции. К тому времени различные западные "голоса" (Голос Америки, BBC, Радио "Свобода", Немецкая волна, Голос Израиля) наладили оперативное оповещение советского радиослушателя не только об основных событиях в СССР и в мире, но и о нарушениях гражданских и политических прав человека в СССР, и их слушали миллионы людей в Советском Союзе.

Разумеется, правозащитники и диссиденты, включая автора этих строк, отдавали себе отчет в том, что факты о нарушениях прав человека в СССР серьезно подрывают "имидж" Советского Союза. Более того, именно к этому они и стремились. Однако их это не смущало, поскольку они не отождествляли "коммунистическое" государство с Россией, с народами Советского Союза. Помимо "гласности на экспорт", для правозащитников были важны два результата их деятельности. Во-первых, они считали, что их собственный опыт явочным порядком реализовать права, декларированные Конституцией СССР, может послужить примером для остальных. Во-вторых, они (не без оснований) полагали, что гласность может как-то помочь арестованным и незаконно осужденным по политическим мотивам (ослабить тюремный режим, сбавить лагерный срок и т. д.).

В то же время многие из правозащитников (в том числе и автор статьи) не очень задумывались над тем, как их деятельность по информированию Запада о нарушениях прав человека в СССР может быть использована во вред своей стране, своему народу. Что они, хотят того или нет, принимают участие в информационной и идеологической войне, которую США и государства стран НАТО ведут против СССР с начала 50-х годов. Что, в отличие от правозащитников, западные стратеги холодной и "горячей" войн не "отделяют" советское руководство от советского народа. Что если американские ракеты полетят на СССР, то упадут они не на головы членов политбюро, а на головы советских людей в Челябинске и Красноярске, Москве и Ростове. Что Советский Союз для американского истэблишмента — это колониальная империя, угнетающая нерусские народы. Ведь не случайно в принятой в 1959 году Конгрессом США "Декларации о порабощенных народах" есть все народы Советского Союза, включая мистическую "Казакию", кроме одного народа — русского.

Права человека и идеологическая война против СССР

Как пишут американские историки, вплоть до конца 60-х годов основным методом идеологической войны против СССР и стран Варшавского Пакта была "засылка советников, оборудования и денег на поддержку оппозиционных сил и организаций" в этих странах (David Lowe. Idea to Reality: А Brief History of the National Endowment for Democracy, www.ned.org). Когда же выяснилось (и стало достоянием прессы), что в эту активность было вовлечено ЦРУ, президент США Л.Б. Джонсон приостановил ее. Вплоть до середины 70-х годов в Конгрессе и администрации президента США шли поиски "новых методов и подходов в идеологическом соревновании" (www.ned.org) с Советским Союзом. Поначалу власти и правящая элита США с настороженностью относились к советским правозащитникам, поскольку слова "права человека" напоминали им об их собственных защитниках прав человека, human rights activists, возмутителях спокойствия 60-х годов. Однако после подписания Хельсинкских соглашений и образования Хельсинкских групп они увидели в пропаганде идей прав человека в СССР и странах Восточной Европы не только эффективное орудие в идеологической борьбе с Советским Союзом, но и инструмент его разрушения.

То, что было не постичь российским либералам и правозащитникам, мечтающим о "безбрежной", "как у них", свободе слова, собраний и т. п., было понятно русофобу и советологу З.Бжезинскому, советнику президента Д.Картера по национальной безопасности и стратегу идеологической войны против СССР. Хорошо изучив структуру и механизмы функционирования советской системы, он и его коллеги пришли к выводу, что "основные права человека: свобода слова, собраний, печати" — могли бы стать тем инструментарием, с помощью которого можно было бы изнутри взломать систему партийного контроля над общественной жизнью в СССР, а вместе с ней и систему партократического руководства и контроля над всей политической и экономической жизнью страны. В результате слома "хребта" всей системы управления советское государство просто бы развалилось со всеми вытекающими отсюда для страны и советского народа последствиями.

Нельзя сказать, что диссиденты и правозащитники вообще не задумывались над возможностью распада Советского Союза и даже ликвидации советской и российской государственности. Еще в 1968 году А.А. Амальрик в своей книге "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?" пророчил "коллапс" СССР в результате поражения в войне с Китаем. О возможности распада СССР на маленькие "бандитские" уделы предупреждал В.К. Буковский. Однако вера в крепость коммунистического режима была настолько сильна, что практически никто в нашей стране не верил в реальность исчезновения СССР в обозримом будущем. Кроме того, ненависть к коммунистической власти у диссидентов и правозащитников была столь велика, что некоторые даже приветствовали бы ликвидацию (изнутри или извне) советского государства, полагая, что стране и народу хуже от этого не будет. Как писал позднее А.А. Зиновьев, диссиденты "метили в коммунизм, а попали в Россию".

Автору этих строк понадобилось несколько лет жизни в США, чтобы понять, что истинной целью идеологической войны было не улучшение состояния дел с правами человека в Советском Союзе и даже не установление в СССР демократического и правового государства, а уничтожение или по крайней мере ослабление геополитического соперника США, как бы он ни назывался — СССР или Россия.

С приходом в США к власти администрации президента Д.Картера, объявившего защиту прав человека центральным элементом своей внешней политики, в стратегию "борьбы с коммунизмом" был включен пункт о поддержке борьбы за права человека в СССР и странах Восточной Европы. В 1977 году, вскоре после создания в Москве и других городах СССР Хельсинкских групп, в Нью-Йорке был образован Комитет по наблюдению за выполнением Советским Союзом Хельсинкских Соглашений (Helsinki Watch Committee). У его истоков стояли известный либеральный американский издатель Роберт Л.Бернштейн (Robert L. Bernstein), тогдашний председатель Американского Еврейского Комитета и представитель США в ООН Артур Гольдберг (Arthur Goldberg) и руководство одного из крупнейших американских благотворительных фондов "Ford Foundation". Задача комитета — собирать информацию о нарушениях прав человека в СССР, доводить ее до сведения американского правительства, американской общественности и международных организаций и институтов, в первую очередь ООН, требовать от американского правительства и Конгресса принятия "соответствующих" мер против Советского Союза.

Со временем деятельность комитета расширилась и вышла за пределы Европы, что привело к "отпочкованию" от Helsinki Watch Committee нескольких "автономных" организаций, работающих под "крышей" Human Rights Watch и следящих за состоянием с правами человека на Ближнем Востоке, в Азии, Африке, Америке, а также занимающихся проблемами пыток и вопросами женского равноправия.

Чтобы дать представление о "конечных" целях Human Rights Watch и тех, кто ее финансирует, я процитирую ее бессменного руководителя Роберта Бернштейна, хозяина одного из крупнейших издательских домов "Рэндом Хауз" (Random House): "У нас есть уникальная возможность построить международную систему правосудия для наиболее злостных нарушителей прав человека. Однако эта возможность не будет должным образом использована, если главные мировые державы не арестуют виновных в военных преступлениях, геноциде и преступлениях против человечности" (www.hrw.org). Как можно видеть из приведенной цитаты, руководитель американской негосударственной частнойорганизации рассматривает ее как часть наднациональной и надгосударственнойсистемы.

Что же касается самой "международной системы", то методы ее "работы" были не так давно продемонстрированы в Югославии. Сначала в течение нескольких лет шла массированная антисербская пропаганда, сопровождаемая формированием в Сербии (в основном на американские деньги) пятой колонны, включавшей в себя и правозащитные организации. Затем — вооруженная агрессия стран НАТО против Сербии, с последующей оккупацией Косово. И в завершение — подготовленный и оплаченный американской администрацией путч с установлением в Сербии прозападного правительства. Основным"частным" донором пропагандистской кампании против Югославии был биржевой спекулянт-миллиардер, филантроп Дж. Сорос. Он же — основной донор HRW.

Стоит упомянуть и образованную в 1983 году Конгрессом США "квазиавтономную" организацию National Endowment for Democracy (NED), миссией которой стало оказание "помощи всем, кто борется за свободу и самоуправление" (www.ned.org) в странах Восточной Европы и СССР. В настоящее время NED занимается лишь финансированием правозащитных неправительственных организаций (НПО) в этих странах, в том числе и через различные "дочерние" фонды.

Важную роль НПО в идеологической войне, продолжающейся и по сей день, признают и сами правозащитники. Вот что пишет об этом член Координационного совета Союза комитетов солдатских матерей И.А. Куклина: "Идеологическая борьба между двумя силовыми полюсами приводила… к появлению целого поколения зарубежных НПО, занимавшихся правами человека в соцстранах… В условиях, когда эти НПО могли опираться на постоянно совершенствующуюся легальную систему государственной поддержки, это означало, что их деятельность, по сути, являлась продолжением государственной политики в области защиты прав человека, продолжением борьбы двух идеологий" (Правозащитник. 2000. № 1).

Эти и другие многочисленные примеры указывают на то, что никогда и не скрывалось на Западе: правящие элиты и руководство западных стран, в первую очередь США, обратились к"правам человека" как к эффективному оружию в идеологической борьбе против СССР. Советская же пропаганда, не приученная к дискуссиям "на равных", ничего не могла противопоставить западной пропаганде, кроме голого отрицания фактов нарушений прав человека в СССР. В результате она начисто проиграла Западу войну за "умы и души" советских людей.

Российская же прозападная либеральная интеллигенция, в течение двух десятилетий воспитывавшаяся на западных "голосах", воспринимала информационно-идеологические успехи западной пропаганды как яркое подтверждение морального и политического превосходства США и стран Запада над Советским Союзом. И если еще в 1966–1972 годах среди правозащитников и образованного сословия находились те, кто осуждал США за войну во Вьетнаме, то к началу 80-х годов любая военная акция США (например, в Гренаде в 1983 году) расценивалась российской либеральной интеллигенцией как вынужденная, но необходимая мера против "коммунистической экспансии".

В то же время все внешнеполитические акции советского руководства рассматривались ею сквозь призму противоборства "свободного" Запада с "тоталитарным" Советским Союзом. Такие понятия, как "национальные интересы", "целостность страны", "национальное достоинство", "патриотический долг", воспринимались в либеральных кругах (в основном столичных) как атрибуты коммунистической и великодержавной идеологии. И так же как в 1904 году значительная часть российского либерального общества желала поражения русской армии в Японской войне, так и советская либеральная прозападная интеллигенция в 80-е годы ХХ века желала поражения советской армии в Афганистане. Что же касается правозащитников, то самый "непримиримый" борец за права человека 60–70-х годов В.К. Буковский собирался из российских военнопленных в Афганистане создавать отряды для вооруженной борьбы с Советской Армией.

Правозащита в условиях политической свободы

Когда М.С. Горбачев устранил партаппаратный контроль над средствами массовой информации и "даровал" народу свободу слова, собраний, ассоциаций, эмиграции, а затем "разрешил" и многопартийность, — он не только выполнил основные требования диссидентов и, таким образом, ликвидировал диссидентство как социальное и политическое явление, но также лишил правозащиту ее политического смысла и характера. Правозащита в горбачевском Советском Союзе, а затем и в Российской Федерации стала вполне легальной деятельностью, а правозащитники превратились во вполне респектабельных граждан, да к тому же имеющих контакты и связи с "прогрессивным" Западом, "слиться" с которым тогда рвались многие.