– Как ты думаешь, – спросила я как-то мужа, – почему мы такие тревожные и нервные? Я чувствую себя истеричкой рядом с невозмутимой Флоранс.
Флоранс – это наша соседка, которая терпеливо ждет, пока ее дети перебесятся перед лифтом и войдут в него, не прекращая игры и не обращая внимания на стоящих рядом чужих взрослых. Наши дети приучены отслеживать хотя бы краем глаза передвижение взрослого, ориентироваться на него и улавливать малейшие перемены в его настроении. Достаточно было бы строгого взгляда, чтобы дети затихли и вели себя послушно, не шумя и не прыгая.
– Почему мы нервничаем? На всякий случай. Паника – способ мобилизации. Внутренний набат. И потом, это способ предупредить неприятности у дикарей. Так заигрывают с Фатумом, судьбой: «Я знаю, что опасность рядом, и я отдаю ей должное!» Ритуальный страх язычника, который хочет откупиться от неприятностей. Ничего рационального в этом, судя по всему, нет. Но мы так привыкли. Живем в боевой готовности на случай войны.
– А ты разве не боишься за нас, за сына?
– Я не боюсь. Но я переживаю! Мужчин учат держать страх под контролем. Страх мешает воспринимать события адекватно. Перекашивает картину мира. Это как надеяться попасть в «десятку», когда руки и хвост дрожат, – засмеялся муж.
Я поняла, что муж размышлял на эти темы.
– Значит, французы более мужественные? – решила подразнить его я.
Наслышаны мы о том, как они сдали страну Гитлеру, дожидаясь, пока он не выдохнется в России…
– Думаю, они более адекватные. И они щадят своих детей, не треплют им нервы своими страхами. Они пользуются рассудком, который подсказывает, что жить с дрожащим хвостом нерационально. Даже детям. Еще раз повторяю: охотник, у которого дрожат руки, никогда не попадет в цель.
Когда мой особенный муж раздражался, обсуждение заканчивалось. Он считал себя умнее меня и всех французов, вместе взятых. Он – настоящий русский!
Кстати, когда мы с сыном оказалась в университете Нанта, новый знакомый эмигрант из России – двадцатисемилетний Алексей, которого вывезли родители в возрасте 15 лет из Кемерово, теперь уже сам отец маленького Левушки, вызвался отвезти нас в один из портовых дотов на берегу Атлантики.
Во время Второй мировой войны в огромных железобетонных ангарах стояли немецкие подводные лодки. В период оккупации город превратился в трудовой лагерь, французов использовали как рабов на строительстве египетских пирамид. Я еще раз убедилась, что французы – не из тех, кто кипятится, сразу хватается за топор или ружье, а из тех, кто умеет ждать нужного часа.
Сдержанность и рассудительность французов не раз выводили меня из себя, как флегматик выводит из себя холерика. Слишком часто мне казалось, что французские родители совершенно не переживают из-за своих детей.
Когда я не выдержала и поделилась наблюдениями со старой русской эмигранткой Еленой Бестужевой, которая всю жизнь проработала секретарем в русско-французской культурной ассоциации, она только пожала плечами.
– Я не думаю, что то беспокойство, которое вы излучаете, – это и есть материнская любовь. Советские матери напоминают цунами, торнадо, не оставляющие ни малейшего шанса инициативе ребенка. Конечно, французы переживают за детей, но не больше, чем следует.
– Разве это не холодность – выбирать меру своим чувствам? – удивилась я.
– Не холодность, а искусство! Соразмерять усилия и чувства с возможностями и желаниями других людей, тем более возможностями ребенка, – это большое искусство. Не в этом ли цель воспитания?
– И вы считаете, что это проблема советских матерей? А до революции все было по-другому?
– До революции точно все было по-другому. Но русские всегда ведут себя пассионарно. Чувство меры – это не наша сильная сторона. Пожалуй, политика тут ни при чем. Мы всегда были такими.
Наша пассионарность проявляется не только в борьбе и на войне, но и в родительстве.
Аристократическая сдержанность и глубокое равнодушие к любому проявлению низкой, вульгарной культуры спасает от того, чтобы вовлечься в губительные не только для репутации, но и для психики игры. Сдержанность, на мой взгляд, – краеугольный камень французской системы воспитания.
Французские родители не поддаются на провокации, демонстрируя чудеса стрессоустойчивости по отношению к детям. Аристократический стандарт поведения не просто реликт старой культуры. Он бережно хранится, культивируется, отслеживается и приумножается. Он проявляется в манере одеваться, манере говорить, стиле одежды, практике еды и пития. Завидная невозмутимость и монументальное спокойствие, за которыми могут кипеть большие страсти, – вот кто такие французы.
Французские родители напоминают французских политиков. До поры до времени они безмятежно наблюдают за шалостями детей, граждан своей маленькой страны, но, если те переходят демаркационную линию, сразу врывают на этом месте мощный пограничный столб с табличкой «Нельзя!». Если вы еще думаете, что французы ведут себя взбалмошно, делают, что хотят, и позволяют вольности, уверяю: хотя слово «свобода» написано на знамени французской революции, у них достаточное количество табу.
В отличие от русского родителя француз не кричит по всякому поводу «Нельзя!» как пожарная сирена, но, сказав это, не только готов обосновать свое требование, объяснить даже малышу, почему нельзя, но также не отступать от табу, пока не появится достойная контраргументация. Особенность нашего национального «Нельзя!» в том, что оно обозначает чаще «Нельзя, пока я здесь. Не будет меня, делай, что хочешь!». Основной аргумент российского родителя: «Нельзя, потому что я так сказал!»
Интересный разговор произошел у меня с Пьером, мужем русской по происхождению Алины, матери четырех детей, двое из которых – от русского мужа-олигарха, убитого в Париже в суровые девяностые.
– Наша свобода модерируется. Мера свободы всегда может быть довольно точно согласована. Для этого нужен разговор, обсуждение. Но русские молчат, как партизаны. Когда я хочу что-то выяснить у Алины, понять, почему она себя ведет так или иначе, она запирается и молчит. Когда я хочу обсудить с ней вопросы воспитания, понять, почему она так жестко наказывает детей, она начинает сердиться.
– Вы думаете, она что-то скрывает?
– Если бы. Хуже. Она не знает, чего хочет. Если бы она скрывала ответ, это было полбеды. Она его не знает. А в результате, когда она запрещает что-то детям, это похоже на смертную казнь. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
После этого разговора я вспомнила, а какие у нас самые важные запреты, которые даже не обсуждаются.
ТРИ ФАТАЛЬНЫХ «НЕЛЬЗЯ» В РУССКОМ МИФЕ,
о которых никогда не узнают французские дети
1. Не есть! Запреты на еду и предупреждения об ее опасностях звучат в известных сказках: «Не садись на пенек, не ешь пирожок!», «Не пей, Иванушка, козленочком станешь!», «Колобок, Колобок, я тебя съем! – …И от тебя уйду!».
2. Не учиться! Недоросль из одноименной повести Фонвизина, Незнайка из рассказов Носова.
3. Не жить! Спящая красавица из поэмы Пушкина, «Анна Каренина» Льва Толстого – про женщин, которые умерли без любви, одна до, а другая – после встречи с возлюбленным. Все равно не жить.
КТО ВЫ ПО ТЕМПЕРАМЕНТУ? ЭКСПРЕСС-ТЕСТ 3
1. Вы разворачиваетесь к ребенку и начинаете его стыдить. ______.
2. Широко улыбаетесь и благодарите воспитателя за то, что ребенку уделяется особое внимание: ведь так он быстрее станет лидером! ______.
3. Вы обрываете воспитателя на полуслове и требуете, чтобы ребенка оставили в покое, прекратили его несправедливо критиковать и преследовать! ______.
4. Вы ничего не отвечаете, берете ребенка и уходите: воспитатель – временная фигура, плохо образованная тетка, не стоит того, чтобы тратить на нее время и мозги. ______.
Рекомендации для родителей
1. Если ребенок шалит, капризничает или совершил оплошность, не спешите реагировать сразу, отведите ребенка в сторону и попробуйте поговорить без посторонних.
2. Если ребенок проголодался, не стоните от счастья в умилении, что дитятко хочет кушать, а вместе вымойте руки, накройте на стол, а только потом приступите к трапезе.
3. Учить ребенка грамотному поведению в опасных ситуациях нужно не на словах. Берите за руку и – вперед! Показывайте, комментируйте, постепенно расширяя зону свободы ребенка.
4. Если вы хотите научить чему-то ребенка, разбейте сложное действие на отдельные операции. Уделите внимание каждой из операций, не требуйте, чтобы ребенок исполнил все и сразу!
Русский – пассионарный холерик, как у Толстого, или мечтательный холерик, как у Чехова
Всем досталось по одному титульному темпераменту, а нам два противоположных, созависимых.
Холерик и меланхолик, агрессивный и тревожный, возбудимый и мерцающий переливами всех красок, неудержимый экстраверт и безутешный интроверт, невменяемый борец и безнадежный ипохондрик…
Храбрость и трусость нужны друг другу как элементы одной ролевой матрицы. Наша культурно-ролевая матрица сложна – она амбивалентна.
Русские литературные герои, на примере которых учатся до сих пор наши дети, штудируя романы XIX века, поражают своей безграничностью – широтой души и высотой идеалов.
Русских считают по праву самыми сильными людьми в мире.
Победа во Второй мировой войне, пьедесталы на Олимпиадах, прорыв в космос производят сильнейшее впечатление на людей из разных стран. Восторг, ужас, изумление. Русские никого не оставляют равнодушными, потому и сами неравнодушны. Нам есть дело до всего, что происходит на планете.
Одна из самых любимых и читаемых книг в России «Маленький принц» французского летчика и писателя Экзюпери. Герой этой книги, Маленький принц, любим, потому что каждое утро наводит порядок на своей Планете. Человек из России внутри несет бесконечный Космос, раз уж чувствует силы сберечь Планету. Более того, мы считаем, что усилием воли можно планету заставить вертеться в другую сторону.
В маленьком человеке нужно развивать и психологическое, и социальное, и символическое «Я». Иначе произойдет застревание, как говорят психологи, гиперпроекция «Я» на реальность. А тогда уже трудно понять, с чего начинать – с себя или с вечно неспокойного мира. Идти к психологу или на митинг, совершать революцию на глазах у всего мира? Мотив «жить ради людей» часто расшифровывается не как «ради близких», а ради вообще всех людей на свете, даже тех, кто еще не родился.
Русские начинают свой день не с чистки зубов, а с просмотра новостных лент, чтобы узнать, «какая в мире обстановка». Наши новостные выпуски начинаются не с прогнозов погоды, как у американцев, которые с утра прикидывают, какие калоши им обуть, а с тревожных сообщений со всего мира. Когда планета в огне, проблемы семьи и собственной личности кажутся мизерными и недостойными внимания.
Небрежение к вопросам частной жизни происходит во многом из-за слишком большого масштаба линейки, с которой мы к ней подходим. Мы недооцениваем людей и события, из которых и состоит личное счастье.
Сильные люди, которые могут сделать нечто, недоступное большинству, навсегда окутаны харизмой. Французы ценят эксклюзив. В Америке знают Толстого (в основном благодаря экранизациям, в том числе пародии Вуди Аллена «Любовь и смерть»), Гагарина, Барышникова, изобретателя телевизора Зворыкина, то есть тех, кто так или иначе связан с шоу-бизнесом, потому что полет в космос – это тоже шоу. Во Франции с восхищением вспоминают представителей первой волны русской эмиграции – Дягилева, Шаляпина, Бунина, то есть представителей искусства – символический капитал, за счет которого живет и современная эмиграция из России. Да и мы.
Литературный миф о русском национальном характере, как мне кажется, был осознан и закрепился в литературных мифах в XIX веке. Великие писатели создали великие сюжеты сродни архетипическим, библейским, которые потом как «Отче наш» усваивали и переваривали последующие поколения.
Если говорить про типы темпераментов в русской литературе, то герои Толстого – почти все возбудимые холерики, а герои Чехова – почти все мечтательные меланхолики.
Классическая литература в XIX веке стала главным каналом трансляции русской ролевой матрицы, значимых для нас способов взаимодействия и поведения.
Обучаясь в школе, мы усваиваем ценности, идеалы героев. На уроках литературы они обсуждаются, как если бы были живыми людьми.
Гоголь вывел на сцену русской жизни, акцентуировал и сильные, идущие до конца фигуры вроде Тараса Бульбы, и тревожно-мнительных персонажей, маленьких людей, чиновников с шинелями или Хомы из «Вия». Поэтому Гоголь, на мой взгляд, самый панорамный русский писатель.
Среди гоголевских персонажей в «Мертвых душах» почти все холерики. Самый яркий Ноздрев – прямолинеен, беспардонен, хамоват, громок. Плюшкин, чахнущий над остатками злата Кощей, тоже холерик. Холерик ориентирован на материальный мир, а не на людей. Вещи, деньги, власть, положение, физические удовольствия он ценит выше психологических этюдов и социальных связей. Попробуй у него что-то отбери. Холерик готов взять, но отдавать ему трудно: самому нужно. Желания и границы своего «Я» блюдет, но чужие нарушает охотно и без церемоний – по праву сильного. «Кто сильнее, тот и прав», «Против лома нет приема!» – принципы холерика.
Пушкинский Евгений Онегин – не русский человек, а, скорее, залетевший к нам из Европы Чайльд Гарольд. Толстой верно оценил и отразил масштаб национального характера. Главные герои его произведений – пассионарии, холерики. Пьер Безухов и Наташа Ростова, старый и молодой князья Болконские, капитан Тушин, Анна Каренина и Вронский, Левин, Катюша Маслова и Нехлюдов. У большинства персонажей Толстого были реальные прототипы. Писатель сохранил даже портретное сходство с ними. Но главное в характере – поступки, иногда экстравагантные, но всегда сильные, на пределе напряжения, на грани жизни и смерти.
Образ дубины народной войны со всей ее грозой и величественной силой отражает агрессию в национальном характере. У русских всегда была готовность сражаться до последней капли крови. «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет!» Читатель может недоумевать: а разве есть варианты? Но это читатель из России. Европейца такая кровожадность и невменяемость пугает, он склонен к играм по правилам, без излишних жертв и запредельного, нечеловеческого, напряжения.
Роль Чехова в национальном самосознании – особая, потому что он единственный описал частную жизнь маленького человека вне исторических и нравственных координат. Он попытался разобраться в желаниях человека, столкнулся со слабостью его «Я». Его герои – не масштабные личности, а кое-как живущие люди, которые иногда впадают в экзальтацию, совершая необычные поступки. А потом снова – сплин, скука, меланхолия…
У русских до сих пор нет частной жизни. Масштабные идеалы и национальные мифы о «настоящих» делах героев провоцируют на поступки, в которых заинтересовано общество, но которые чаще всего не решают никаких личных проблем.
Достоевский – особая тема для психологов, которых писатель ставил в один ряд со шпионами. Ну да, мы проникаем в души и узнаем секреты граждан, он прав… Только недоверчивый холерик мог сделать такое наблюдение.
У холериков взрывной характер.
«Русские женщины – очень сильные и своенравные (
По мнению одного из американских мужей и отцов, Джона, русские отличаются повышенной агрессивностью и готовностью в случае конфликта не снижать напряженность в отношениях, а, наоборот, нагнетать ее, доводить до максимума.
– Такой способ направлен на продавливание своих решений, а не на обсуждение общих планов, с учетом желаний всех участников конфликта. Так ведут себя варвары. Они применяют силовые приемы.
– Моя жена никого не спрашивала, когда решила эмигрировать. Ее не остановили даже дети.
Любая русская женщина ответила бы на это замечание:
– Дети не обуза. Напротив, русская женщина становится бесстрашной, если у нее есть дети. «Ради детей» – это очень сильный мотив.
У нас действительно поощряется самоотверженность матерей. Думать об этом больно. Но именно эти качества матерей-героинь обеспечили выживание детей в тяжелые военные годы, в длительные периоды разлук с мужьями, нищеты и стихийных бедствий. Социальные гарантии настолько низки и ненадежны, что людям приходится полагаться на себя. Оглядываясь назад, я могу с горечью сказать, что у нас еще не родилось ни одного поколения, которое бы выросло в нормальной полной семье. Война давно уже кончилась, но на карте нашей ментальности до сих пор ведутся тяжелые кровопролитные бои.
Историк и социолог Ксения Касьянова в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века провела масштабное исследование с помощью батареи клинических методик и пришла к выводу, что большинство россиян – эпилептоиды. Эпилептоидность – акцентуация характера, это такой ритм внутренней жизни, для которой характерен синусообразный рисунок: постепенное нарастание напряжения, разрядка и резкий спад, с последующим низким плато. Такая амплитуда похожа на рисунок эпилептического припадка. Припадок – это крайняя форма проявления внутренней жизни человека с таким характером. Так ведут себя холерики по темпераменту.
Природа холерика такова, что у него бессознательные формы поведения часто преобладают над осознанностью. Поведение подчиняется самым сильным инстинктам и желаниям. Это люди с очень сильным, гипертрофированным «Я», те, которые считают, что ближайшее окружение должно состоять из покорных людей, признающих их безусловный авторитет. Оценивают они людей с точки зрения преданности, надежности и полезности.
Не бывает плохих и хороших темпераментов. Это лишь динамическая характеристика. Выбор – повести себя благородно или подло – человек совершает на основании системы ценностей, которые привиты ему с детства.
Счастье холерика в обладании и властвовании, а не в радости, разделенной с другими. Холерики чрезвычайно выносливы и целеустремленны.
Простые задачи, легкие в общении люди нас, русских, не интересуют. Нам нужно сворачивать горы! Масштабные идеи вроде мировой революции чрезвычайно возбуждают наше воображение. Как говаривал красный маршал Климент Ворошилов, «мы не только умеем воевать, мы любим воевать».
Но в моменты спадов (а синусоидный рисунок повторяется и в более продолжительной перспективе) человек такого типа предпочитает полную неподвижность и может прослыть Обломовым или Емелей на печи.
Повышенная возбудимость холерика позволяет ему быстро – и порой чрезмерно – мобилизоваться. Наша привычка громко говорить, как будто вокруг глухие, размашисто ходить, хлопать дверью, чуть что – давать по лбу или возмущаться, как будто мир полон несправедливости и всякому терпению уже пришел конец, – все это реликты мобилизационной активности и готовности кричать «Караул!» при любых намеках на опасность. Из состояния полного покоя холерик делает резкую вертикальную стойку, но, когда возвращается к исходному положению, засыпает сразу и надолго.
Гипервозбудимость детей, на которую жалуются наши мамы, во многом стимулируется повышенной возбудимостью самих родителей.
В семье, где разговаривают, стараясь перекричать друг друга, ребенок растет тревожным, нервным, с готовностью то ли расплакаться, то ли закричать. Поскольку дети чаще всего не знают или не понимают истинных причин перевозбуждения в семье, немотивированные агрессия, печаль, страхи, подавленное состояние или неукротимое желание куда-то бежать – вот на что жалуются дети и подростки, когда пытаются разобраться в своих чувствах.
ТРИ СПОСОБА СОВЛАДАНИЯ
с проявлениями гипервозбудимости – гневом, страхом, агрессией
1. Гнев – это возмущение по конкретному поводу. Его не следует подавлять, его нужно уметь выразить – без ущерба для себя и окружающих. Ребенку нужно помочь выразить свою претензию.
2. Страх вызывает желание или спрятаться, или бежать. Очень важно оценить угрозу. Но поговорить о страхах можно после того, как напряжение спадет. Лучший способ снять напряжение и успокоить ребенка – прижать его к себе и погладить по голове, создать чувство психологической защиты. Потом можно предложить ему вместе нарисовать или слепить то, что вызывает ужас. Если ребенок понимает, что страхами можно управлять, он успокаивается.
3. Если гнев ситуативен по происхождению, а страх касается отдельных сторон жизни, то агрессия – целостная личностная характеристика. Чтобы совладать с нею, нужно менять образ жизни – свой и ребенка. Как правило, агрессия – показатель накопленного дефицита любви.
Экзальтация, неестественная радость, бравада – с одной стороны, и ностальгия, тоска – с другой, перепады настроения, тревожное ожидание будущего, чувство обреченности и брошености – все, что прекрасно отражено, описано и сыграно в нашей культуре, мы выносим из детства.
Кстати, дети при этом держат маму за руку, но небрежение к «младшим по званию», «мелким» таково, что мамы уверены: дети ничего не слушают, потому что им это неинтересно, а если и слушают, то ничего не понимают. А если и понимают, никому не расскажут. А если и попытаются рассказать, то никто им не поверит. А если и поверит, то можно будет сослаться на глупость ребенка, а потом всыпать ему так, чтобы неповадно было.
Наши дети молчат.
Еще одна важная черта холерика – негативизм, склонность отрицательно реагировать на любую инициативу. А сказав «Нет!», уже не сходить с места.
Ребенок перестанет обращаться к родителям, если будет постоянно натыкаться на резкий и категорический отказ выслушать его.
В глубине души мы считаем: детские вопросы глупые, детские жалобы слабые, детские просьбы дерзкие.
Холерики лучше всего выживают в условиях иерархии. Строго выстроенная сверху вниз вертикаль отношений – наиболее понятна и справедлива для большинства россиян. Она держится на суровой дисциплине. Она не терпит возражений. Команды не обсуждаются. Самое главное, считают наши родители, – это воспитать послушного ребенка.
Не исключено, что именно в результате репрессивного воспитания и появляются слабые или псевдослабые типы (страдающие синдромом выученной беспомощности), которые ведут и чувствуют себя как классические меланхолики.
Иван Тургенев считал, что в России проблема «отцов» и «детей» неистребима, а мощное поколение «гамлетов», готовых пойти на принцип и погибнуть за идею, сменяется поколением «дон кихотов», слабых инфантильных фантазеров.
КТО ВЫ ПО ТЕМПЕРАМЕНТУ? ЭКСПРЕСС-ТЕСТ 4
1. Достигать цели. ______.
2. Наслаждаться жизнью, общением, путешествиями. ______.
3. Не нарушить моральные заповеди. ______.