Вечная мудрость

2

Конфуций сказал: «Хуэй – не помощник мне; во всех моих речах он находил удовольствие».

Он молча замечал и душою постигал без всякого сомнения и вопросов.

3

Нань-жун три раза в день повторял стихотворение «Ши-цзина» о белом скипетре; поэтому Конфуций выдал за него дочь своего старшего брата.

В «Ши-цзине» сказано: «Пятнышко на белом скипетре еще можно зашлифовать, но ошибку в слове нельзя поправить».

4

Когда Янь-юань умер, то Янь-лу (отец его) просил у Конфуция телегу, чтобы на вырученную за нее сумму сделать саркофаг. Конфуций сказал: «Каждый почитает своего сына вне зависимости от того, способен он или нет. Когда Ли умер, то у него был гроб, но не было саркофага. Не пешком же мне ходить ради саркофага! Так как я состою в списках вельмож, то не могу ходить пешком».

Говорят, что вельможам жаловались экипажи, которые они не могли продавать.

5

Когда Янь-юань умер, то Конфуций сказал: «Ах! Небо погубило меня! Небо погубило меня!»

Такое восклицание глубокой горести вырвалось у Конфуция потому, что из числа своих учеников он считал только Янь-юаня способным распространять свое Учение.

6

Когда Янь-юань умер, то Конфуций горько плакал. Сопутствовавшие ему сказали: «Философ, ты предаешься чрезмерной скорби!» Он отвечал: «Чрезмерной скорби? О ком же мне еще глубоко скорбеть, как не об этом человеке?!»

7

Когда Янь-юань умер, ученики хотели устроить ему богатые похороны. Конфуций сказал: «Нельзя!» Но ученики все-таки пышно похоронили Янь-юаня. Конфуций сказал на это: «Хуэй смотрел на меня как на отца, но я не могу смотреть на него как на сына; не я, а вы виноваты в этом!»

Потому что устроили ему несоответствующие похороны и таким образом лишили его спокойствия в земле.

8

Цзы-лу спросил о служении духам умерших. Конфуций отвечал: «Мы не умеем служить людям, как же можно служить духам?» Цзы-лу сказал: «Осмелюсь спросить о смерти». Конфуций ответил: мы не знаем жизни, как же мы можем знать смерть?»

По мнению китайских толкователей, для мира загробного и мира живых, для начала и конца, собственно, нет двух законов, а только при изучении их должна быть последовательность, порядок, в природе мы видим только скопление и рассеяние, расширение или сокращение начал Инь и Ян; в первом случае мы имеем жизнь, а во втором смерть.

9

Конфуций сказал: «Ю (Цзы-лу) не в моей школе научился играть на гуслях». Ученики Конфуция не уважали Цзы-лу. Философ сказал: «Ю вошел в зал, но не вступил во внутренние покои (т. е. не постиг всей сути мудрости)».

Игра Цзы-лу отличалась грубостью и воинственностью.

10

Конфуций сказал: «Чай – он глуп, Шэн – туп, Ши – лицемерен, а Ю – неотесанный».

Чай – ученик Конфуция по фамилии Гао, по прозванию Цзы-гао, вэйский уроженец; о нем рассказывают, что он не наступал на тень, не убивал оживших насекомых, не ломал распускавшихся растений; находясь в трауре по родителям, три года плакал горючими слезами, никогда не улыбался, не ходил по тропинкам и не пролезал через канавы. Шэн был человек безыскусный, простой и чистосердечный, но тупоумный. Между учениками Конфуция не было недостатка в людях умных и красноречивых, но честь распространения его Учения принадлежала не умницам, а таким бесхитростным и чистосердечным людям, как Цзэн-цзы. Такие люди хотя и медленнее понимали, но зато усваивали лучше и прочнее. Указывая на эти недостатки своих учеников, Конфуций хотел, чтобы они сами сознали их и приняли меры к исправлению этих уклонений от неизменной средины.

11

Цзы-чжан спросил о характеристике доброго человека. Конфуций отвечал: «Он не идет по стопам древних мудрецов и потому не войдет в храмину мудрости».

Добрый – это человек прекрасный от природы, но неученый; его желания направлены к гуманизму, он не делает зла и действует по собственной воле, а не по установившимся образцам; но так как он не учился, то и не может войти в храм конфуцианской мудрости.

12

Когда Конфуцию угрожала опасность в местности Куан и Янь-юань отстал, то он потом сказал последнему: «Я считал тебя умершим». На это последовал ответ: «Когда Учитель жив, как я смею умереть?!»

Этим ответом Хуэй хотел сказать, что жизнь свою он считает принадлежащею ему, Конфуцию; узнав, что Учитель избежал опасности, он не считал себя вправе рисковать жизнью, хотя для спасения его охотно пожертвовал бы ею.

13

Цзы-лу, Цзэн-си, Жань-ю и Гун-си-хуа сидели подле Конфуция, который сказал им: «Не стесняйтесь говорить потому, что я несколько старше вас. Вы постоянно говорите, что вас не знают, а что бы вы сделали, если бы вас знали?» На это Цзы-лу легкомысленно отвечал: «Если бы я управлял владением в тысячу колесниц, окруженным большим государством, испытавшим нашествие неприятеля, а вследствие этого – удручаемым голодом, то по прошествии трех лет мог бы внушить ему мужество и направить к сознанию долга». Конфуций усмехнулся: «Ну а ты как, Цю?» Цю отвечал: «Если бы я управлял маленьким владением в шестьдесят – семьдесят ли, а то и в пятьдесят – семьдесят ли, то в течение трех лет я мог бы довести народ до довольства. Что же касается церемоний и музыки, то для этого пришлось бы подождать достойного человека». – «Ну а ты, Чи, что?» Последний отвечал: «Я не скажу, чтобы я мог это, но я желал бы поучиться; и при жертвоприношениях в храме предков, при представлениях удельных князей и их сановников желал бы в черном парадном платье и парадной шапке исполнять обязанности младшего церемониймейстера». – «Ну а ты, Дянь (Цзэн-си), что скажешь?» Когда замерли звуки гуслей, на которых играл Цзэн-си, он отложил их и, поднявшись, отвечал: «Мой выбор отличается от выбора трех господ». Конфуций сказал: «Что за беда? Ведь каждый высказывает свои желания». Тогда Дянь сказал: «Под конец весны, когда весеннее платье все готово, я желал бы с пятью-шестью молодыми людьми да с шестью-семью юнцами купаться в реке, наслаждаться затем прохладою на холме У-юй и с песнями возвращаться домой». Конфуций с глубоким вздохом сказал: «Я одобряю Дяня». Когда трое учеников удалились, Цзэн-си, оставшись подле Конфуция, спросил: «Что вы думаете о речах трех учеников?» Конфуций сказал: «Каждый из них выразил только свое желание». «Почему вы улыбнулись, когда говорил Ю?» – продолжал Цзэн-си. «Хочет управлять государством посредством церемоний, а между тем речи его не дышали уступчивостью – вот почему я улыбнулся», – ответил Конфуций. Дянь спросил: «А разве Цю говорил не о государстве?»

«Откуда же это видно, что пространство в пятьдесят, шестьдесят или семьдесят ли не государство?» – «А разве Чи говорил не о государстве?» – «Храм предков и собрание князей разве не касаются князей? Если бы Чи был младшим церемониймейстером, то кто же мог бы быть старшим?»

Достойный человек – Цзюнь-цзы, муж, украшенный совершенствами.

Глава XII. Янь-юань

1

На вопрос Янь-юаня о гуманизме Конфуций сказал: «Победить себя и вернуться к церемониям – значит стать гуманистом. И в тот день, когда человек победит себя и возвратится к церемониям, Вселенная возвратится к гуманизму. Быть гуманистом зависит ли от себя, или от людей?» Янь-юань сказал: «Позволю себе просить вас указать мне подробности». Конфуций отвечал: «Не смотри на то, что противно правилам, не слушай того, что противно им, не говори того, что противно им, и не совершай действий, противных им». Янь-юань сказал: «Хотя я и не отличаюсь быстротою ума, но пытаюсь осуществить эти слова».

По учению конфуцианцев, Небо даровало человеку добрую природу и начертало для него неизменные законы. К сожалению, страсти помрачили, затемнили эту добрую природу, и вот для того, чтобы просветить, очистить ее, человеку необходимо возвратиться к церемониям, т. е. к правилам, которые, являясь выражением присущих человеку небесных законов, определяют деятельность человека во всех ее проявлениях. Законодателями и творцами этих церемоний являются мудрецы, или святые люди, потому что они сохранили дарованную Небом человеку добрую природу с присущими ей законами во всей ее чистоте. Поэтому победа над страстями, при содействии церемоний или правил, воплощающих небесные законы, является единственным средством к достижению гуманизма, обнимающего собою всю совокупность наших душевных качеств, и, следовательно, к очищению нашей затемненной природы или возвращению всех присущих ей добродетелей.

Победа над собою и возвращение к дарованным нам Небом правилам представляет собою работу сложную и продолжительную, и однодневная случайная победа над собою не может возвратить утраченных законов или правил, а тем более оказать могущественное нравственно-образовательное влияние на вселенную.

2

На вопрос Чжун-гуна о человеколюбии (гуманности) Конфуций отвечал: «Вне дома веди себя, как будто бы ты принимал знатного гостя; распоряжайся народом, как будто бы ты участвовал при великом жертвоприношении; чего не желаешь себе, не делай и другим, и тогда как в государстве, так и дома не будет против тебя ропота». Чжун-гун отвечал: «Хотя я и не отличаюсь быстротою ума, но попытаюсь осуществить эти слова».

Когда с почтением будешь держать себя и снисходительно обращаться с другими, тогда в душе не будет места эгоизму и будет полнота душевных добродетелей.

3

На вопрос Цзы-чжана об умном Конфуций отвечал: «Умным и даже дальновидным можно назвать того, на кого не действуют ни медленно всасывающаяся клевета, ни жалобы на кровные обилы».

Умный и дальновидный есть тот, кто сумеет по достоинству и в точной мере понять и оценить медленный яд клеветы и горячие жалобы на обиды.

4

На вопрос Цзы-гуна, в чем состоит управление, Конфуций отвечал: «В достаточности пищи, в достаточности военных сил и в доверии народа». Цзы-гун сказал: «Но если бы предстояла неизбежная необходимость исключить одну из этих трех статей, то какую исключить прежде?» – «Военную часть», – отвечал Конфуций. Цзы-гун сказал: «А если бы правительство вынуждено было пожертвовать одною из этих двух, то какою прежде?» «Пищею, – сказал Конфуций, – потому что смерть всегда была общим уделом, а без доверия народа правительство не может стоять».

То есть заботы правительства должны заключаться в том, чтобы магазины были полны хлеба и на военное дело было обращено внимание; после этого его просветительное влияние распространится на народ, и он будет верен ему.

Новейшие толкователи разумеют здесь взаимное доверие между правительством и народом, без которого невозможно их сосуществование.

5

Цзы-чжан спросил: «Как возвысить добродетель и отличить заблуждение?» Конфуций отвечал: «Принимать за руководительное начало преданность и искренность и обращаться к справедливости – это значит возвышать добродетель. Любя, кого вы желаете, чтобы он жил, ненавидя, кого вы желаете, чтобы он умер. Коль скоро вы желаете жизни и в то же время желаете смерти – это будет заблуждение. В „Ши-цзине“ сказано: положительно не из-за богатства (он бросил меня), а только из-за разнообразия (т. е. что новая любовь имеет для него особую прелесть)».

Толкователи замечают, что хотя любовь и ненависть суть обычные человеческие чувства, но жизнь и смерть человеческая зависят от судьбы, а не от человеческих желаний, а потому из-за любви или ненависти желать кому жизни или смерти значит заблуждаться; а желание в одно и то же время и жизни и смерти является еще большим заблуждением. Всякое бессмысленное желание есть заблуждение.

Приведенные слова «Ши-цзина», которые так мало вяжутся с текстом, по мнению Чэн-Цзы вставлены здесь по ошибке и должны быть помещены в § 12 главы XVI выше слов: «Циский князь Цзин-Гун имел тысячу четверок лошадей».

6

В ответ на вопрос циского князя Цзина о правлении, предложенный им Конфуцию, последний отвечал: «Правление есть там, где государь есть государь, министр – министр, отец – отец и сын – сын». На это князь сказал: «Прекрасно! Действительно, если государь не будет государем, министр – министром, отец – отцом и сын сыном, – то хотя бы у меня был хлеб, буду ли я в состоянии пользоваться им?»

Это великий и неизменный закон человеческих отношений и корень правительственной политики.

Князь Цзин-гун, хотя и одобрил слова Конфуция, но не сумел воспользоваться ими. Впоследствии действительно неопределенность в наследовании княжеств послужила поводом к тому, что фамилия Чэн (Тянь-ци) убила князя и овладела государством Ци, население которого уже давно было расположено к нему за то, что он выдавал народу хлеб большою мерой, а принимал от него малою.

7

В ответ на вопрос Цзы-чана насчет управления Философ отвечал: «Управление заключается в том, чтобы неустанно сосредоточиваться на нем и нелицемерно осуществлять его».

8

Философ сказал: «Благородный муж содействует людям в осуществлении их добрых дел, но не злых, а низкий человек поступает противно этому (наоборот)».

9

Цзы-чжан спросил: «Каков должен быть ученый, которого можно было бы назвать истинно славным?» «Кого это ты называешь истинно славным?» – спросил Конфуций. Цзы-чжан отвечал: «Того, кто непременно пользуется известностью как в государстве, так и в семье». «Но это будет известный, а не истинно славный, – возразил Конфуций, – истинно славный обладает природною прямотою и любит правду, вникает в слова и вглядывается в выражение лица, заботится о том, чтобы поставить себя ниже других, – такой, без сомнения, будет истинно славным как в государстве, так и в семье. А известный – это тот, кто принимает вид гуманиста, тогда как действия его противоречат этому, и он, не подозревая, пребывает в этом заблуждении. Такой будет известен как в государстве, так и в семье».

Учащийся должен ставить своею задачею внутреннее самоусовершенствование, а не домогательство славы.

10

Фань-чи, сопутствуя Конфуцию в прогулке под У и Юй, сказал: «Осмелюсь спросить вас о возвышении добродетели, искоренении зла и различении заблуждения». «Прекрасный вопрос, – сказал Философ, – прежде дело, а потом успех, разве это не значит возвышать добродетель? При нападении на свое зло не нападать на чужое зло, разве это не значит искоренять зло? Под влиянием минутной досады забывать себя и своих родителей – разве это не заблуждение?»

Ставить долг на первом плане, а выгоды на втором. Зло нельзя искоренить, если мы не будем обращать внимания на свои погрешности, а только замечать погрешности других. Ничто так легко не возбуждает человека и не доводит его до самозабвения, влекущего к самым пагубным последствиям для него и родителей, как мгновенные вспышки гнева и досады, а потому для избежания великих заблуждений необходимо различать их в самом зародыше.

11

На вопрос Фань-чи о человеколюбии (гуманности) Философ отвечал: «Гуманность – это любовь к людям». На вопрос, что такое знание, Философ сказал: «Знание – это знание людей». Фань-чи не понял. Философ сказал: «Возвышая людей честных (прямых) и преграждая путь бесчестным (кривым), мы можем сделать бесчестных честными». Фань-чи ушел и, встретив Цзы-ся, сказал: «Недавно я был у Философа и спросил его, в чем состоит знание. Он отвечал: „Возвышая людей честных и преграждая путь бесчестным, мы можем сделать бесчестных людей честными“. Что это значит?» Цзы-ся отвечал: «Богатое (капитальное) изречение! Шунь, получив царство, выбирал из всех и возвысил Гао-яо; вследствие этого люди негуманные удалились. Тан, получив престол, выбирая из всех, возвысил И-иня, и люди негуманные также удалились».

Толкователи говорят, что эти достойные люди своим примером обратили негуманных людей в гуманных. Знание Шуня и Тана выразилось в умении узнавать и выбирать достойных людей, а гуманность их выразилась в том, что благодаря им дурные люди сделались хорошими.

12

Цзы-гун спросил: «В чем состоит дружба?» Философ ответил: «В искреннем увещании и в добром руководстве; нельзя – прекрати, не срами себя».

13

Цзэн-цзы сказал: «Благородный муж сходится с друзьями через ученость и пользуется ими для усовершенствования в гуманности (добродетели)».