Прощай, нищета! Краткая экономическая история мира

(Нет) ремесла, литературы, нет

общества, а, что хуже всего, есть

вечный страх и постоянная опасность

насильственной смерти, и жизнь человека одинока,

бедна, беспросветна, тупа и кратковременна.

Томас Гоббс (1651)[12]

Примерно до 1800 года экономическая жизнь подавляющего большинства человеческих обществ, начиная от первобытных собирателей африканской саванны и заканчивая оседлыми аграрными сообществами, определялась одним простым фактом: в долговременном плане число родившихся должно быть равным числу умерших. Поскольку тому же самому принципу подчиняются все живые существа, вплоть до 1800 года законы этой «естественной экономики» были одними и теми же что для людей, что для всех прочих животных. Разрыв между экономикой людей и экономикой остального животного мира произошел не более 200 лет назад.

Обычно считается, что колоссальные изменения в доступных людям технологиях и в организационной структуре обществ, отличающие наших предков из саванн от англичан эпохи промышленной революции, должны были повысить материальный уровень жизни еще до того, как начался современный экономический рост. Например, Энгас Мэддисон, известный составитель экономической статистики для доиндустриальной эры, рассчитывает на этой основе оценки дохода на душу населения за тысячелетия, предшествовавшие 1820 году[13]. Однако в данной главе я покажу, что, согласно логике естественной экономики, материальный уровень жизни среднего представителя аграрных экономик в 1800 году был ниже, чем у наших далеких предков. Гоббс, которому принадлежит эпиграф к этой главе, решительно заблуждался, полагая, что человеку в естественном состоянии жилось сколько-нибудь хуже, чем в Англии 1651 года.

В данной главе на основе трех простых и с первого взгляда безобидных предположений будет выстроена модель доиндустриальной экономики — мальтузианская модель. Следствия этой модели, имевшие решающее значение для функционирования экономики до 1800 года, будут рассмотрены и проверены в четырех следующих главах.

МАЛЬТУЗИАНСКОЕ РАВНОВЕСИЕ

Женщины в течение репродуктивного периода своей жизни могут родить 12 и даже больше детей. В некоторых современных обществах женщины по-прежнему рожают более б детей. Однако в мире до 1800 года число детей, доживших до взрослого возраста, никогда не превышало 2 на одну женщину. Население мира, 130 тыс. лет назад составлявшее, по оценкам, 100 тыс. человек, выросло к 1800 году до 770 млн. Но при этом мы все равно получаем 2,005 выживших детей на одну женщину до 1800 года. Даже в экономически успешных доиндустриальных обществах вроде западноевропейских долговременные темпы роста населения были очень низкими. В табл. 2.1 приводятся данные по населению нескольких стран Западной Европы на 1300 и 1800 годы с указанием соответствующего числа выживших детей на одну женщину. Ни в одном из этих обществ это число сколько-нибудь заметно не отличалось от 2, словно какие-то силы на протяжении долгого времени удерживали темпы роста населения в достаточно жестких рамках.

ТАБЛИЦА 2.1. Население отдельных стран Западной Европы в 1300 и 1800 годах

ИСТОЧНИКИ: aTomasson, 1977, p. 406. bFederico and Malanima, 2004, table 4. cLe Roy Ladurie, 1981, p. 13; Ле Pya Ладюри, 1993, p. 171. dClark, 2007a, p. 120.

Мальтузианская модель дает нам механизм, объясняющий эту стабильность численности населения. В самом простом варианте такая модель строится всего на трех допущениях.

1. Каждому обществу свойственен некий коэффициент рождаемости, определяемый обычаями, регулирующими фертильность, но повышающийся вместе с материальным уровнем жизни.

2. Коэффициент смертности в каждом обществе снижается одновременно с повышением уровня жизни.

3. Материальный уровень жизни снижается при повышении численности населения.

Коэффициент рождаемости — это всего лишь число рождений на одного человека в год; для удобства его обычно рассчитывают как число рождений на 1000 человек. Максимальный наблюдаемый коэффициент фертильности не превышает 50–60. Однако коэффициент рождаемости существенно различался даже в доиндустриальных обществах. В доиндустриальной Англии коэффициент рождаемости порой был ниже 30. Еще в 2000 году в некоторых странах Африки — региона с максимальным уровнем рождаемости — он превышал 50 на 1000 жителей, составляя 55 в Нигере, 52 в Сомали и 51 в Уганде.

Под коэффициентом смертности опять же понимается всего лишь число смертей на человека в год — как правило, он тоже рассчитывается как число умерших на 1000 человек. При неизменной численности населения ожидаемая продолжительность жизни при рождении представляет собой величину, обратную коэффициенту смертности[14]. Так, если коэффициент смертности равен 33 на 1000, то ожидаемая продолжительность жизни при рождении составляет 30 лет. При уровне смертности в 20 на 1000 ожидаемая продолжительность жизни возрастет до 50 лет.

При неизменной численности населения коэффициент смертности равен коэффициенту рождаемости. Поэтому в характерных для доиндустриального мира обществах, численность населения которых не менялась, продолжительность жизни при рождении также была величиной, обратной коэффициенту рождаемости. Соответственно, в доиндустриальном обществе единственным способом обеспечить высокую продолжительность жизни было ограничение рождаемости. Если бы в доиндустриальном обществе наблюдался коэффициент фертильности современного Нигера, то ожидаемая продолжительность жизни при рождении составляла бы менее 20 лет.

Под материальным уровнем жизни понимается среднее количество товаров и услуг (таких как религиозные церемонии, услуги парикмахеров, лакеев и дp.), потребляемых представителями общества. Поскольку с течением времени появляются новые предметы потребления, например газеты, веджвудский фарфор, отдыху моря, то сравнивать разные общества с точки зрения того, сколько можно купить на реальную заработную плату, было бы несколько некорректно. Однако на протяжении почти всей истории человечества и во всех обществах до 1800 года основная доля материального потребления приходилась на пищу, одежду и кров, благодаря чему материальный уровень жизни этих обществ можно сравнить более точно. В обществах, достаточно развитых для того, чтобы там существовал рынок труда, материальный уровень жизни для большинства населения будет определяться покупательной способностью неквалифицированных трудящихся.

РИС. 2.1. Долговременное равновесие в мальтузианской экономике

Три предположения простой мальтузианской модели графически представлены на рис. 2.1. По горизонтальной оси на обоих графиках откладывается материальный доход — количество товаров и услуг, доступных для одного человека. На верхнем графике на вертикальной оси откладываются коэффициент рождаемости и коэффициент смертности. Материальный доход, при котором коэффициент рождаемости равен коэффициенту смертности, называется прожиточным минимумом и обозначается на графике как у'. Это такой доход, который позволяет населению поддерживать свою численность. При материальном доходе, превышающем прожиточный минимум, коэффициент рождаемости превышает коэффициент смертности и население растет. При материальном доходе ниже прожиточного минимума коэффициент смертности превышает коэффициент рождаемости и население сокращается. Отметим, что прожиточный минимум никак не связан с производственными технологиями, применяемыми в данном обществе. Он зависит только от факторов, определяющих коэффициент рождаемости и коэффициент смертности. Зная их, мы можем определить прожиточный минимум и ожидаемую продолжительность жизни при рождении.

На нижнем графике по вертикальной оси откладывается численность населения. Зная его величину, мы можем определить доход и, соответственно, коэффициент рождаемости и коэффициент смертности.

Исходя из этих предположений, легко показать, что в долговременном плане экономика всегда будет двигаться к такому уровню реальных доходов, при котором коэффициент рождаемости равен коэффициенту смертности. Предположим, что первоначально численность населения равна величине No. Соответствующий первоначальный доход будет равен у_о. Поскольку у_о превышает прожиточный минимум, рождаемость превышает смертность и население растет. С его ростом доход снижается. Пока доход будет выше прожиточного минимума, рост населения продолжится и доход по-прежнему будет снижаться. И лишь когда доход упадет до прожиточного минимума, рост населения прекратится и его численность остановится на уровне N', соответствующем состоянию равновесия. Если же численность населения первоначально была настолько большой, что доход был ниже прожиточного минимума, то смертность превысит рождаемость и численность населения будет снижаться. Доход в результате возрастет. Этот процесс продолжится до тех пор, пока доход снова не достигнет прожиточного минимума. Таким образом, какой бы ни была первоначальная численность населения, она рано или поздно всегда придет к уровню N', который соответствует прожиточному минимуму.

Термин «прожиточный минимум» может привести нас к неверному выводу о том, что в мальтузианской экономике люди постоянно живут на грани голодной смерти, подобно заключенным какого-нибудь сталинского лагеря с особенно суровым режимом. На самом же деле почти во всех мальтузианских экономиках прожиточный минимум существенно превышает доход, необходимый населению для того, чтобы оно могло прокормиться изо дня в день.

Так как общества отличаются друг от друга коэффициентами смертности и фертильности, величина прожиточного минимума в них тоже будет разной. Прожиточный минимум для одного общества — это голодная смерть для другого общества. Например, и 1400, и 1650 годы соответствуют периодам стабильной численности английского населения, то есть периодам, в которые доход по определению соответствовал прожиточному минимуму Однако заработок самых низкооплачиваемых трудящихся — неквалифицированных сельскохозяйственных рабочих — в 1650 году был эквивалентен примерно 9 фунтам пшеницы в день, а в 1400 году — 18 фунтам. Но даже более низкий прожиточный минимум в 1650 году значительно превышал биологически обусловленный минимум, равный примерно 1500 килокалориям в день. Дневной порции всего лишь в 2 фунта пшеницы, дающей организму 2400 килокалорий, хватило бы для того, чтобы рабочий был жив и способен к труду Таким образом, население доиндустриальных экономик, существуя при прожиточном минимуме, отнюдь не находилось на грани голодной смерти. Собственно, при благоприятных условиях оно порой было богатым даже по меркам многих современных обществ.

Тот факт, что доход всегда возвращается к прожиточному минимуму, приводит нас к третьему предположению — о существовании заданного баланса между численностью населения и материальным доходом на душу населения. По причинам, изложенным ниже, этот баланс называется технической функцией.

Снижение материального дохода по мере роста населения обосновывается знаменитым законом убывающей отдачи, впервые сформулированным Давидом Рикардо (и, независимо от него, Мальтусом). Любой производственной системе требуются различные факторы производства, в первую очередь — земля, труд и капитал. Согласно закону убывающей отдачи, если один из факторов производства фиксированный, то большее использование любых других факторов будет приводить к увеличению выпуска, но во все меньшей и меньшей степени. Иными словами, объем выпуска, приходящийся на единицу прочих факторов производства, будет снижаться по мере увеличения их использования в производстве, пока один фактор производства остается фиксированным.

В доиндустриальную эпоху земля была ключевым фактором производства, предложение которого по своей природе было фиксированным. Это ограниченное предложение означало, что норма выработки на одного работника снижалась в любом обществе с увеличением количества рабочей силы, пока технологии этого общества оставались неизменными. Соответственно, средний материальный доход на душу населения падал по мере роста населения.

На рис. 2.2 показана соответствующая взаимосвязь между трудовыми затратами и стоимостью произведенной продукции в доиндустриальных обществах, лежащая в основе третьего постулата мальтузианской модели. В экономике увеличение стоимости произведенной продукции в результате использования дополнительного работника называется предельным продуктом этого работника. В рыночной экономике предельный продукт равняется заработной плате[15]. Как видно из графика, предельный продукт, как и заработная плата, снижается при увеличении числа рабочих. Средняя выработка на одного работника с ростом населения также падает. Дополнительное количество продукции, произведенной последним работником, введенным в экономику, меньше выработки, приходящейся на каждого из уже имеющихся рабочих[16].

РИС. 2.2. Трудозатраты и выпуск на данную единицу земельной площади

Чтобы разобраться с тем, почему так происходит, рассмотрим пример с фермером, владеющим 50 акрами земли. Трудясь на этой земле в одиночку, он может добиться максимальной производительности, используя низкоинтенсивные методы ведения хозяйства, — пустить оставшихся у него коров или овец на вольный выпас и время от времени забивать их на шкуры и мясо, как поступали в аргентинских пампасах в начале XIX века. При наличии дополнительных рабочих рук можно также содержать молочных коров, что увеличит общую производительность. Если привлечь еще больше работников, землю можно использовать для выращивания зерновых культур.

Земледелие требует намного больше вложений труда на единицу площади, чем пастбищное животноводство, вследствие необходимости пахать, сеять, собирать урожай, обмолачивать его и вносить в землю удобрения. Однако в то же время земледелие более производительно с точки зрения стоимости произведенной продукции на единицу площади. Имея еще больше рабочих рук, землю можно обрабатывать более интенсивно, выращивая овощи и корнеплоды, тем самым еще больше увеличивая отдачу. Дополнительного повышения урожайности можно добиться, более тщательно внося удобрения и вручную выпалывая сорняки. При достаточных трудовых вложениях отдача от одного акра земли может быть весьма высокой. В прибрежных сельских регионах Китая и Японии около 1800 года с одного акра земли могла прокормиться целая семья. В Ирландии до голода 1845 года с одного акра, засеянного картофелем, при тщательном уходе можно было собрать более 6 тонн картофеля в год — 36 фунтов в день, что почти хватало для пропитания одной семьи[17]. В Англии в то же самое время на одного сельскохозяйственного рабочего приходилось почти 20 акров земли.

Кроме того, из рис. 2.1 мы видим, что прожиточный минимум определяется исключительно коэффициентами рождаемости и смертности. Зная их, мы можем вычислить прожиточный минимум. Демонстрируемая на нижней части рисунка взаимосвязь между доходом и численностью населения служит лишь для определения той численности населения, которая соответствует прожиточному минимуму.

ИЗМЕНЕНИЕ ФУНКЦИЙ РОЖДАЕМОСТИ И СМЕРТНОСТИ

Разные сообщества отличаются различными функциями рождаемости и смертности, под которыми мы будем понимать зависимость уровня рождаемости и смертности от дохода, и эти функции могут меняться с течением времени.

РИС. 2.3. Изменение функции рождаемости

Предположим, например, что коэффициент рождаемости при данном доходе возрастает (рис. 2.3). Легко понять, что при этом случится с коэффициентом смертности, материальным доходом и численностью населения. В краткосрочном плане число рождений превысит число смертей. Население при этом растет, реальный доход снижается и уровень смертности повышается до тех пор, пока число умерших снова не сравняется с числом родившихся. В новом состоянии равновесия реальный доход будет ниже, а численность населения — больше. Любое повышение уровня рождаемости в мальтузианском мире приводит к сокращению реальных доходов. И наоборот, любые факторы, ограничивающие рождаемость, увеличивают реальный доход. Поскольку ожидаемая продолжительность жизни при рождении в мальтузианскую эру представляла собой величину, обратную уровню рождаемости, то она была низкой, пока уровень рождаемости оставался высоким. Таким образом, доиндустриальное общество могло повысить и материальный уровень жизни, и ожидаемую продолжительность жизни, ограничивая рождаемость.

Опять же если уровень смертности при данном доходе снижается, как изображено на рис. 2.4, то рождаемость превысит смертность и численность населения будет возрастать. Реальный доход в результате сокращается до тех пор, пока уровень смертности опять не сравняется с уровнем рождаемости. В новом состоянии равновесия численность населения будет выше, а доход ниже. Однако, поскольку новый коэффициент рождаемости несколько ниже старого, ожидаемая продолжительность жизни будет несколько выше. Соответственно, улучшение санитарной ситуации или снижение уровня насилия и беспорядков, снижающие уровень смертности в доиндустриальных обществах, могут увеличить ожидаемую продолжительность жизни, но лишь за счет снижения материального уровня жизни.

РИС. 2.4. Изменение функции смертности

Мы приходим к выводу, что мальтузианскому миру свойственна контринтуитивная логика. Все факторы, повышающие смертность, — войны, беспорядки, болезни, антисанитария, отказ от кормления грудью — одновременно повышают и материальный уровень жизни. Все, что снижает смертность, — достижения медицины, совершенствование личной гигиены, мероприятия по улучшению санитарного состояния, помощь голодающим в неурожайные годы, поддержание мира и порядка — снижает и материальный уровень жизни.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ

Реальный доход в мальтузианской экономике определяется исключительно функциями рождаемости и смертности. Как только этот доход определен, размер населения начинает зависеть только от того, сколько людей может прожить на такой доход при заданной площади земель и данных технологиях. Для каждого общества в зависимости от площади земель и имеющихся производственных технологий существует своя зависимость между данной численностью населения и данным уровнем реальных доходов. Эта зависимость называется технологической функцией, поскольку главной причиной ее изменений является технический прогресс. Но изменить эту зависимость могут и другие факторы: появление дополнительного капитала, расширение возможностей для торговли, изменения климата или совершенствование экономических институтов.

На рис. 2.5 показан процесс адаптации общества к отдельному технологическому достижению. На смену старой технологии Т₀ приходит новая технология Т₁. В силу того что численность населения изменяется медленно, в краткосрочном плане внедрение технологической инновации приведет к повышению реального дохода. Но поскольку увеличение дохода снижает коэффициент смертности, то людей будет рождаться больше, чем умирать, и численность населения начнет расти. Рост численности населения завершится лишь тогда, когда доход вернется к прожиточному минимуму. В конце концов равновесие восстановится и единственным результатом от внедрения технологической инновации будет увеличение численности населения. Что же касается уровня жизни, то в долгосрочной перспективе он существенно не улучшится.

РИС. 2.5. Влияние отдельных технологических достижений

МАЛЬТУЗИАНСКАЯ МОДЕЛЬ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

За тысячелетия, предшествовавшие 1800 году, производственные технологии подверглись серьезным усовершенствованиям, хотя те происходили медленно и спорадически. Британские технологии 1800 года, включавшие производство дешевого железа и стали, добычу дешевого угля в качестве источника энергии, использование каналов для транспортировки грузов, огнестрельное оружие и парусные корабли сложной конструкции, были чрезвычайно развитыми по сравнению с технологиями палеолитических охотников и собирателей, еще не знавших оседлого сельского хозяйства.

О степени развития технологий дают представление контакты между европейцами и жителями изолированных островов Полинезии в 1760-х годах. Например, английские моряки, приплывшие в 1767 году на Таити на корабле Dolphin, нашли на этом острове общество, не знакомое с металлами. Таитяне настолько ценили европейское железо, что в обмен на простой трехдюймовый гвоздь поначалу можно было получить 20-фунтовую свинью или половой акт с таитянкой. Поскольку предложения подобного рода приводили моряков в восторг, за две недели цена на гвозди упала вдвое, а «плотник сообщил мне, что все утки на корабле оторваны и все гвозди из них выдернуты… выдернуто большинство гамачных гвоздей, и две трети матросов вынуждены спать прямо на палубе, ибо им некуда подвешивать свои гамаки»[18]. Во время посещения капитаном Куком столь же изолированных Гавайских островов местные жители украли несколько корабельных шлюпок, чтобы сжечь их и таким образом добыть из них гвозди.

Но несмотря на то, что технологии развивались и до 1800 года, темпы их развития всегда были медленными по сравнению с теми, что наблюдались в мире после 1800 года. Например, рис. 2.6 дает представление о том, как реально выглядела технологическая кривая для мальтузианской Англии в 1200–1800 годах. На рисунке изображена зависимость дохода на душу населения от численности населения по десятилетиям. Линии, проведенные между точками, показывают, как население и доход на душу населения менялись с течением времени. Численность английского населения в доиндустриальный период претерпевала резкие колебания. Так, население возрастало в Средневековье, с 1200 по 1316 год, достигнув 6 млн — столько же человек жило в Англии в начале XVIII века. Однако зародившаяся в Азии эпидемия бубонной чумы (так называемой черной смерти), достигшая Англии в 1348 году, вызвала длительное снижение численности населения[19]. К 1450-м годам в стране насчитывалось не более 2 млн человек. Очередной период роста населения пришелся на 1540–1640 годы, когда чума временно отступила. С 1200 по 1650 год, когда численность населения изменялась в результате эпидемий, зависимость между ней и доходом имеет вид нисходящей кривой, означая полный застой в производственных технологиях на протяжении 450 лет. После 1650 года технологическая кривая начинает подниматься, но не настолько быстро, чтобы вызвать серьезный рост выпуска на душу населения. Вместо этого технологические достижения, как и предсказывалось, приводили в основном к увеличению численности населения. В частности, в конце XVIII века все технологические новшества вызывали лишь рост населения, нисколько не повышая его доходов. До 1800 года темпы технического прогресса во всех экономиках были такими низкими, что доход не мог вырваться из рамок мальтузианского равновесия.

РИС. 2.6. Технологическое развитие Англии в 1200–1800 годах

Поскольку я хочу продемонстрировать, что ко всем обществам до 1800 года, в том числе и тем, в которых не имелось рынка труда, а также к животным сообществам, применима одна и та же экономическая модель, то в основе нашей мальтузианской модели лежит такой показатель, как материальное потребление на душу населения. Однако Томас Мальтус (1766–1834) и Давид Рикардо (1772–1823), впервые сформулировавшие мальтузианскую модель и соответствующие экономические теории, сейчас называющиеся классическойэкономикой, в своих выкладках опирались на заработную плату неквалифицированных рабочих[20]. Так, Рикардо, прибегая к аналогичной логике, указывал, что реальная заработная плата (в противоположность доходу на душу населения, включающему земельную ренту и прибыль с капитала) в конце концов должна всегда возвращаться к прожиточному минимуму[21]. Постулат Рикардо впоследствии стал известен как «железный закон заработной платы». Таким образом, классическая экономическая теория отвергала возможность любого, кроме временного, повышения уровня жизни неквалифицированных рабочих. Все вышеприведенные рассуждения об уровне рождаемости и смертности, численности населения и доходах сохраняют свою силу и в том случае, если речь идет не о доходе, а о заработной плате.

В свете последующих событий «железный закон заработной платы» может показаться несколько абсурдным предположением для того, чтобы строить на нем классическую экономику. Но мы увидим, что мальтузианская модель представляет собой точное описание всех обществ до 1800 года. Идеи классической экономики развивались в 1798–1817 годах — в эпоху, когда реальная заработная плата в Англии не изменялась или только снижалась от поколения к поколению. Хотя инновации, связанные с промышленной революцией, появились в 1760-х годах, их значение в тот момент еще не было в должной мере оценено. Технический прогресс в производственных технологиях до 1820 года по-прежнему казался скромным, спорадическим и случайным. На рис. 2.7 изображен сельский пейзаж в том месте, где Мальтус писал свое знаменитое эссе. Реальная заработная плата лишь в 1820-х годах начала почти непрерывный рост, характерный для успешно развивающихся экономик современного мира. Для некоторых групп населения, таких как сельскохозяйственные работники на юге Англии, составлявшие паству Мальтуса в пору его работы над «Опытом о законе народонаселения», реальная заработная плата с 1760 по 1820 год существенно снизилась. Собственно, одной из основных социальных проблем Англии в 1780–1834 годах был рост налогового бремени на сельских собственников, вынужденных производить выплаты в пользу бедных в соответствии с законом о бедных.

РИС. 2.7. Церковь в Окевуде, где Мальтус служил викарием в пору работы над своим эссе. Вероятно, Мальтус жил в доме своего отца в соседнем Элбери, население которого, насчитывавшее в 1801 году 510 человек, к 1831 году выросло до 929 человек

Таким образом, Мальтус и Рикардо предсказывали, что до тех пор, пока коэффициент фертильности не изменится, экономический рост в долгосрочном плане не сможет улучшить условий проживания. Все, к чему приведет этот рост, — только увеличение населения, живущего на прожиточный минимум. Воплощением экономики такого типа в глазах Мальтуса служил Китай. Хотя китайцы достигли больших успехов в орошении полей и в борьбе с наводнениями и собирали высокие урожаи с одного акра, уровень их материальной жизни из-за огромной численности населения все равно оставался очень низким. Так, Мальтус писал о Китае: «Насколько можно доверять рассказам об этой стране, у низших классов ее населения вошло в привычку довольствоваться ничтожно малым и с радостью употреблять в пищу такие омерзительные объедки, которые европейские работники не стали бы есть даже под угрозой голодной смерти»[22].

В доиндустриальном мире спорадические технологические достижения порождали лишние рты, а не богатство.

ЭКОНОМИКА ЖИВОТНЫХ И ЭКОНОМИКА ЛЮДЕЙ

Экономические законы, выведенные нами в данной главе применительно к доиндустриальной людской экономике, сохраняют свою силу для всех животных и даже растительных сообществ. До 1800 года не существовало принципиального различия между экономикой людей и экономикой других живых существ. Мальтус тоже признавал это: «Как высоко бы ни поднимали человека над всеми прочими животными его умственные способности, из этого не следует, что физические законы, которым он подчиняется, в основе своей отличаются от тех, которые мы видим в других сферах живой природы»[23].

Поэтому мальтузианская модель работает и в эволюционной экологии. Равновесная численность животных и растительных популяций аналогичным образом достигается тогда, когда уровень рождаемости становится равен уровню смертности. Предполагается, что уровень рождаемости и уровень смертности зависят от качества окружающей среды, аналогом которого у людей служит уровень технологии, и от плотности популяции. В экологических исследованиях обычно принимается во внимание только прямая связь между уровнями рождаемости и смертности и плотностью популяции, без учета промежуточных связей, таких как уровень материального потребления, рассмотренных нами выше. Однако мальтузианскую модель для людского сообщества можно построить и в таком упрощенном виде.

По крайней мере в некоторых экологических исследованиях делается вывод о том, что плотность популяции влияет на смертность аналогично тому, как это происходит в людских сообществах: с увеличением плотности популяции снижается количество корма, доступное для одного животного. Так, в одном исследовании на материале сорокалетних наблюдений показывается, что уровень смертности антилоп гну зависит главным образом от объема корма, приходящегося на одно животное: «…главной причиной смерти (в 75 % случаев) было недостаточное питание»[24]. Поэтому промышленная революция впервые позволила человеческому обществу вырваться из оков природы, проведя грань между экономикой людей и естественной экономикой.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭКОНОМИЯ МАЛЬТУЗИАНСКОЙ ЭРЫ

Мальтус писал свое эссе отчасти как ответ на взгляды своего отца — последователя таких авторов-утопистов XVIII века, как Уильям Годвин и маркиз де Кондорсе. Годвин и де Кондорсе утверждали, что лишения, несчастья и пороки, столь распространенные в мире, порождаются не людской природой, неподвластной изменениям, а дурным правлением[25]. Мальтус же хотел показать, что нищета создается не институтами и что никакие изменения в политических институтах, соответственно, не улучшат людской участи. Как мы видели, в мире редких технологических достижений, каким являлась Англия в 1798 году, точка зрения Мальтуса была убедительной.

Несомненно, одно из следствий мальтузианской модели, способствовавшее тому, что классическая экономика приобрела репутацию безжалостной науки, заключалось в том, что любые попытки перераспределения дохода в пользу бедных (которыми в Англии того времени были в основном неквалифицированные батраки) в долговременном плане привели бы лишь к увеличению их числа, а также, возможно, еще большему снижению их заработной платы. Как отмечал в 1817 году Рикардо, «…явная и однозначная направленность законов о бедных находится в прямом противоречии с этими очевидными принципами: эти законы не улучшают положение бедных, к чему великодушно стремятся законодатели, а, напротив, ухудшают положение и бедных, и богатых»[26]. Законы о бедных вызывали лишь снижение зарплаты, поскольку помощь в соответствии с этими законами в первую очередь получали люди с детьми; тем самым снижались издержки фертильности и увеличивался коэффициент рождаемости.

Мальтус и другие классические экономисты своими аргументами не только доказывали неспособность властей улучшить участь людей традиционными методами; из этих аргументов следовало также, что многие направления государственной политики, критиковавшиеся классическими экономистами, — налогообложение, монополии, такие торговые барьеры, как «хлебные законы», колоссальные государственные расходы — в долговременном плане также никак не скажутся на благосостоянии населения. Однако классические экономисты этого так и не увидели.

Собственно, если следовать излагаемой здесь логике, то получится, что хорошее управление государством в современном смысле — обеспечивающее стабильность институтов, четко определенные права собственности, низкий уровень инфляции, свободные рынки, свободную торговлю, отсутствие вооруженных конфликтов, — в мальтузианскую эру либо не оказывало бы никакого влияния на материальный уровень жизни, либо только способствовало бы его снижению.

Предположим, например, что доиндустриальный король или император обложил бы всех экономически активных граждан подушным налогом, равным 10 % от среднего дохода. Предположим также, что по прихоти повелителя собранные в результате средства просто растрачивались бы на строительство дворцов, соборов, мечетей или храмов, на содержание армии или большого гарема. Невзирая на такое нерациональное использование, в долговременном плане этот налог никак не скажется на благосостоянии среднего жителя страны.

Чтобы убедиться в этом, снова обратимся к рис. 2.1. Учреждение этого налога будет равнозначно технологическому откату в экономике, выразившись в том, что нижняя линия сдвинется на 10 % влево. Первоначально, при существующей численности населения, доход на душу населения из-за налога сократится на 10 %, вследствие чего смертность превысит рождаемость. Но с течением времени доход, остающийся после уплаты налога, должен вернуться к прежнему уровню, и численность населения снова стабилизируется. В этот момент она будет существенно ниже прежней, позволяя всем получать доход, достаточно высокий для того, чтобы после уплаты налога оставшиеся у них средства были равны прежнему доходу до учреждения налога. Таким образом, в долгосрочном плане государственное вымогательство никак не скажется на благосостоянии или продолжительности жизни людей в мальтузианской экономике. Любые прихоти повелителя, окружающая его роскошь, бессмысленная растрата средств — все это в долгосрочном плане не будет стоить среднему подданному ничего! Точно так же никаких последствий не имели торговые ограничения и жесткие цеховые правила, препятствующие развитию экономики.

Соответственно, в 1776 году, когда было издано «Богатство народов», благосостояние английских граждан по-прежнему определялось мальтузианской экономикой, и любые призывы Адама Смита к ограничению налогов и непродуктивных расходов по большей части не имели смысла. Хорошее управление позволит стране разбогатеть лишь в краткосрочном плане, пока рост населения не восстановит равновесие[27].

Пока что мы рассматривали только действия правительства, изменяющие эффективные потребительские возможности общества. Помимо этого, правительство может непосредственно влиять на уровень рождаемости и уровень смертности. Войны, бандитизм и беспорядки увеличивают уровень смертности при данном уровне доходов (хотя в ходе войн зачастую больше людей погибало от эпидемий, чем от прямого насилия). Однако все факторы, повышающие уровень смертности, улучшают материальное положение общества. Поэтому на самом деле люди в материальном плане лишь выигрывают от «дурного» управления, хотя и за счет снижения ожидаемой продолжительности жизни. И наоборот, хорошее правительство — например такое, которое в качестве меры против неурожаев запасает зерно в общественных зернохранилищах, что время от времени практиковалось римскими императорами и в поздние периоды существования Китайской империи, лишь делает своих подданных более несчастными, снижая периодическую смертность от голода при заданном уровне материальной жизни[28].

Таким образом, по иронии судьбы взгляды классических экономистов и, в частности, Адама Смита, которых современные сторонники ограниченного государства считают своими интеллектуальными отцами, не имели особого смысла в том мире, в котором они выдвигались.

НЕРАВЕНСТВО ДОХОДОВ И УРОВЕНЬ ЖИЗНИ

Доиндустриальные общества различались по степени неравенства доходов. Судя по современным свидетельствам, сообществам охотников и собирателей было свойственно эгалитарное потребление. В подобных сообществах не имелось земли или капитала, чтобы ими владеть, в то время как в оседлых аграрных сообществах владение собственностью обеспечивало до половины всех доходов. Более того, сообщества охотников и собирателей отличались социальной этикой, требовавшей делиться с другими. Поэтому, например, удачливым охотникам приходилось отдавать часть добычи своим менее удачливым соплеменникам.

Напротив, аграрным сообществам с древнейших времен было присуще серьезное неравенство. Самые богатые члены этих сообществ могли распоряжаться средствами, в тысячи раз превышающими средний доход среднего взрослого мужчины. Ту роскошь, в которой жили такие аристократы, как английский герцог Бедфорд в 1798 году, и представить себе не могли работники, трудившиеся в его обширных поместьях.

Мальтузианская модель не принимает в расчет распределение доходов. Однако по аналогии с приведенной в предыдущем разделе дискуссией о налогах и уровне жизни мы можем прийти к выводу о том, что уровень неравенства практически никак не сказывался на уровне жизни основной массы населения — безземельных работников. Чем равномернее распределялись земельная рента и доходы с капитала, тем в большей степени они просто растворялись среди массы населения. Если же эта рента, наоборот, присваивалась аристократической элитой, как происходило во многих доиндустриальных обществах, то это практически не влияло на положение остальной части населения. Таким образом, если неравенство не могло увеличить благосостояние медианного человека в мальтузианском мире, то оно могло повысить средний доход на душу населения, повышая доход класса собственников.

Так, вполне возможно, что средний доход на душу населения в Англии, Франции или Италии в 1800 году был выше, чем у первобытных охотников. Но, с другой стороны, этот более высокий доход являлся результатом большего неравенства по сравнению с древнейшими обществами, притом что неравенство могло обеспечить повышение дохода на душу населения лишь в ограниченной степени. Если земельная рента и доходы с капитала составляют до половины всех доходов в оседлых аграрных обществах, то экспроприация этих доходов элитой удваивает доход на душу населения по сравнению с состоянием полного неравенства.

В итоговой табл. 2.2 приводятся все «блага» и «пороки» мальтузианского мира. Однако данные факторы зачисляются в ту или иную категорию лишь исходя из того, повышают они или снижают материальный доход на душу населения[29].

ТАБЛИЦА 2.2. Мальтузианские «блага» и «пороки»