Помоги проекту - поделись книгой:
Сказав все это, я посмотрел на Чекулаева, чтобы увидеть, удовлетворен он ответом или нет. Но по его лицу определить что-либо было невозможно. Человек умел сдерживать эмоции. По крайней мере, не выказывать их каждому встречному-поперечному, каковым для него являлся я. Он склонил голову и неопределенно произнес:
– Гм. – После чего спросил: – Так что же вас привело к нам? И почему вас интересует вопрос, когда я познакомился со своей женой?
– Мы просто разговаривали, Валь… – немного виновато произнесла девушка. – На самом деле его интересует твой новый роман «Стонущие в шиповнике», – добавила она с улыбкой.
– Да? – Чекулаев немного удивленно посмотрел на меня. – И что же конкретно вам интересно? Гонорар, который я получил? Сроки написания? Откуда я черпал вдохновение?
Вопрос был задан в насмешливом тоне. Это мне не понравилось, к тому же пришел я говорить вовсе не о романе. Поэтому, улыбнувшись и поймав тон Чекулаева, я ответил ему в таком же тоне:
– Простите, но ваш новый роман меня интересует постольку поскольку. Еще менее мне интересны сроки его написания и сумма вашего гонорара, полученная за роман…
– Да? – удивленно поднял брови Чекулаев. – Тогда зачем вы пришли, господин тележурналист?
– Я пришел задать несколько вопросов, – ответил я.
Чекулаев молча смотрел на меня и ничего не говорил. И я счел возможным продолжить:
– Мой первый вопрос следующий: это вы убили свою жену Анну три года назад?
С полминуты стояла гробовая тишина, которую разорвал возмущенный голос Жанны:
– Да как вы можете!
– Погоди, дорогая, – Чекулаев так посмотрел на меня, словно я был не Аристарх Африканыч Русаков, человек и репортер, а по меньшей мере какой-нибудь омерзительный паук с плоской башкой, большим мягким животом и длинными мохнатыми лапами. – Значит, вы пришли по этому делу…
– Да, я пришел по делу об убийстве вашей супруги Анны три года назад, – сказал я. И добавил: – Конечно, вы можете не отвечать. Вы можете даже предложить мне немедленно покинуть ваш дом, что даст мне основания предполагать, что вы непосредственно замешаны в убийстве вашей жены. И я с максимальным рвением возьмусь за расследование, как вы говорите,
Валентин сморгнул и непонимающе уставился на меня. Лицо его выражало лишь удивление и растерянность, но не испуг или опасливую осторожность. На его месте, если он, конечно, был невиновен, я погнал бы такого наглеца, как я, задающего оскорбительные вопросы, в три шеи из своей квартиры. Чекулаев же стоял и смотрел на меня, явно обескураженный и сбитый с толку. Но отнюдь не испугавшийся…
– Нехватова убили? – наконец произнес Чекулаев.
– Да, – ответил я. – Его убили позавчера утром. Взорвали радиоуправляемым зарядом. Подменив его «дипломат» с документами на «дипломат» с бомбой. И я полагаю, что в «дипломате» находились документы, изобличающие настоящего убийцу вашей жены. Возможно, эти документы касались вас…
– Но я не убивал ни Нехватова, ни… Анну, – сказал Чекулаев и опустил голову.
– Это говорите вы… – начал было я, но Жанна гневно прервала меня:
– Мой муж ответил вам на ваши вопросы? Тогда мы бы хотели, чтобы вы покинули нашу квартиру.
– Погоди, дорогая… То есть, господин тележурналист, вы мне не верите, – вскинул голову Валентин.
– А разве это вас волнует, верю я вам или нет? – посмотрел я на хозяина квартиры.
– Нас это ни в малейшей степени не волнует, – ответила вместо мужа Жанна. – Нам что, полицию вызывать, чтобы вас выпроводить?
– Как хотите, – посмотрел я на молодую женщину и перевел взгляд на Валентина: – Значит, вы Геннадия Нехватова знали?
– Знал, – раздраженно и явно с вызовом ответил Чекулаев. – Господин Нехватов занимался расследованием убийства моей жены, несколько раз просил встречи со мной…
– И вы встречались? – поинтересовался я.
– Встречались, – сказал Валентин. И добавил: – Два раза.
– О чем вы говорили? – снова задал я вопрос.
– Валя, да что ты с ним разговариваешь? – Жанна негодующе посмотрела на меня. – Он же журналист. Собирает жареные факты… У него задание опорочить, очернить тебя перед общественностью и твоими читателями, разве ты не понимаешь? Ему проплатили, вот он и отрабатывает свой гонорар…
Я встретился взглядом с Жанной и поежился: ее глаза прямо-таки источали презрение, к которому были подмешаны враждебность и еще что-то, чему я не мог дать определения.
Я промолчал касательно «проплаты» и отвел взгляд. Наверное, это было воспринято молодой женщиной как признание, что денежки за данное интервью мной все же были получены. Но оправдываться и доказывать, что мне никто не платил и пришел я сюда по собственной инициативе, было бы хуже вдвойне. Да и не хотелось.
– Нехватов с какой-то маниакальной убежденностью не верил, что Анну убил этот пьяница… наш сосед по лестничной площадке Павлов, – медленно произнес Чекулаев, нарушив недружелюбную тишину. – Они же были друзьями, Павлов и Нехватов…
– Вот он и хотел выгородить своего дружка, – сверля меня взглядом, выпалила Жанна. – Компромат на Валю собирал…
– Значит, Нехватов считал, что это все же вы убили свою жену, – сказал я раздумчиво и без вопросительной интонации. – А что, версия, что вы могли быть убийцей, следствием тогда даже не рассматривалась?
– Но все же было ясно, – развел руками Чекулаев. – Убил сосед. По пьянке. Как это нередко бывает. У него нашли и орудие убийства с его отпечатками пальцев, и кровь Анны на его рубашке и шее. А я… Я не убивал, я любил Анну. И мне было очень больно, когда… это случилось. Я едва оправился от такого горя…
– Больно… – повторил я и огляделся. – Поэтому, наверное, и сделали быстренько ремонт в квартире. Для того, чтобы ничего не напоминало о вашей бывшей жене… А выбранный вами стиль хай-тек не располагает к сентиментальным переживаниям, верно?
– Нет, не верно! – теперь уже вспылил Валентин. – Мне просто повезло, что я встретил Жанну. Если бы не она, то я, то мне…
Он замолчал. Все. Теперь пора было уходить. Без всякого сомнения, эта квартира наполнена ложью…
– Что ж, – я без малейшего намека на доброжелательность посмотрел на хозяев квартиры. – Если бы вы были честными и порядочными людьми, я бы поблагодарил вас за полученную информацию и извинился за бестактность. Но я делать этого не буду. Догадайтесь, почему?
Я повернулся и пошел к выходу. Когда я подошел к входной двери и открыл ее, то почувствовал на своем затылке взгляд, пылавший лютой ненавистью. Мне даже показалось, что сейчас меня тюкнут по башке молотком, и я упаду, обливаясь кровью, и меня добьют еще несколькими ударами, с хрустом разбивая кости черепа.
Я быстро оглянулся, но ни Жанна, ни Валентин уже не смотрели в мою сторону. И я так и не узнал, кто из них столь враждебно на меня смотрел…
К кому следует наведаться дальше?
Может, к следаку, который вел дело Павлова? Но он может меня тактично отфутболить. Имеет полное право.
Может, поговорить со старушкой Дробышевой, соседкой Павлова и Чекулаевых по лестничной площадке?
Да. Будет нелишне.
Еще неплохо бы встретиться и поговорить с судмедэкспертом и врачом, что делал вскрытие трупа.
Но и эти оба могут отослать меня в известное место. Значит, со следователем и эскулапами я поговорю позже, когда буду более подготовлен. Хотя бы психологически, чтобы выдержать удары судьбы.
Что еще можно сделать сегодня? Все равно воскресенье уже вылетело псу под хвост. А все Ирина: занята она, видите ли! И еще неделю будет занята. Зато субботу тридцатого и воскресенье тридцать первого мая Ирка обещала посвятить мне. Так что и вчера, и сегодня я полностью погружен в свое новое расследование. Все равно я без Ирки уже разучился отдыхать…
Итак: сначала – к старушке Дробышевой. Тем более что и идти-то никуда не надо: только повернуться, сделать три шага по направлению к железной двери с глазком и протянуть руку к звонку. Что я и делаю. Потом нажимаю на кнопку звонка и пару минут наслаждаюсь переливчатой трелью.
Наконец из-за двери раздается старческое:
– Кто-о-о?
– Я-а-а, – нараспев отвечаю я игриво.
– Кто-о-о? – снова повторяется вопрос.
– Аристарх Русаков, – кричу я в дверь. – Журналист…
– Арестант? – доносится из-за двери.
– Аристарх! – поправляю я пока невидимую мне старушку.
– Не знаю я никаких арестантов, – слышу я приглушенное, после чего за дверью становится тихо.
Я звоню снова. Как и прежде, минуты две меня не слышат. Потом из-за двери доносится:
– Кто-о-о?
– Собес, – громко и отрывисто говорю я и, достав удостоверение сотрудника телекомпании «Авокадо», раскрываю его и показываю в глазок.
Еще через две минуты я слышу звук открываемых замков. Их два. Потом между дверью и косяком появляется щелочка. Она медленно растет. И когда достигает ширины в два пальца, я вижу сморщенный старушечий глаз.
– Аристарх Русаков, – представляюсь я. – Отдел социальной защиты. Вы гражданка Дробышева?
– Да-а… А чего вы хотите? – раскрывается дверь уже наполовину.
– Я провожу тестирование собственников квартир вашего дома на предмет оплаты коммунальных услуг, – выпалил я первое, что пришло мне в голову. – Вот вы, например, сколько платите за квартиру?
– Почти пять тыщ, – ответила старушка. Как мне показалось, слышала она довольно прилично. Впрочем, за ее ухом торчала какая-то загогулина. Не иначе, как слуховой аппарат. Значит, она действительно могла слышать ругань Павлова и Анны Чекулаевой на лестничной площадке в день убийства Анны. Но почему она не слышала, как убивали Анну? А может, слышала, да не сказала? Или просто сняла эту загогулину с уха?
– Гм, – многозначительно сказал я, выслушав ответ старушки. – А вам не кажется, что это слишком много? И вообще, не находите ли вы, что цена коммунальных услуг завышена?
– Еще как нахожу, милок, – лицо старушки Дробышевой подобрело, как если бы она отыскала в моем лице родственную душу, и она полностью раскрыла передо мной дверь. – Да вы входите, что же в колидоре-то стоять.
– Благодарю, – ответил я с графским достоинством социального работника и вошел в прихожую. Сразу стоит сказать, что стилем хай-тек здесь и не пахло. Скорее это был стиль ретро совьетик. То есть вовсе и не ретро, а натурально
В углу у стеночки стоял книжный шкаф, заполненный такими авторами, как Лев Толстой, Иван Тургенев, Александр Пушкин, Александр Куприн, Антон Чехов, Максим Горький, Александр Чаковский, Борис Полевой, Борис Горбатов, Сергей Залыгин, Константин Паустовский, Дмитрий Мамин-Сибиряк, Михаил Пришвин и Валентин Пикуль.
Громоздкий комод со статуэткой балерины, задравшей ножку, стоял напротив стола, покрытого вышитой белой скатертью. У квадратного стола – четыре стула под чехлами, что были некогда белого цвета. Над столом висела большая люстра на шесть лампочек, но вставлено было только три. Но полу, как водится, квадратный ковер. Словом, обстановка второй половины двадцатого века, а если быть точнее, то 60—70-х годов.
– Садитесь, – сказала старушка Дробышева и указала на один из стульев под чехлом.
Я отодвинул стул от стола и присел. Старушка уселась напротив меня.
– Пишите, – почти в приказном порядке промолвила Дробышева.
– А может, я вас запишу на диктофон? – поинтересовался я. – А потом расшифрую?
– Это как хотите, – сказала старушка. После чего я достал диктофон и включил его на запись.
– Я недавно тут узнала, какая зарплата у главного инженера нашей управляющей компании, – начала старушка. – Четыреста тысяч! Сколько тогда получает директор? Думаю, больше половины миллиона. Это куда же годится! Вот в чьи карманы идут наши денежки за коммунальные услуги. Поэтому мы и платим такие суммы. Пять тыщ за квартиру! У меня пенсия двенадцать, остается семь. На все про все: еду, лекарства, услуги разные. А на семь тыщ разве можно прожить?
– А у вас больше никого нет? – поинтересовался я.
– Нет, одна я как перст, – ответила старушка и уставилась в узор на скатерти. – Все умерли: брат, муж, сын.
– Сочувствую, – произнес я.
– Да не в этом дело, – она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. – Жить не хочется. Вот, Бога молю, чтобы скорее меня к себе прибрал. А то зажилась! Не хочу больше, сил нет…
Она замолчала, глядя на меня. Я почувствовал, что должен что-то сказать. Но слов не находилось. И я произнес:
– Не знаю, что вам и сказать…
– А ничего говорить и не надобно, – сказала старушка. – Вот ты чего пришел?
– Чтобы спросить, как вам… живется, – не очень твердо ответил я. – И нельзя ли чего улучшить…
– А ты сможешь чего-нибудь… улучшить? – спросила Дробышева и внимательно посмотрела на меня.
– Честно? – спросил я, поскольку роль социального работника мне порядком надоела, да и неловко мне было находиться в этой шкуре. И тут же сам и ответил: – Не смогу.
– То-то, – констатировала старушка с каким-то странным удовлетворением. Будто знала мой ответ наперед.
– Честно говоря, я пришел, чтобы расспросить вас об убийстве вашей соседки Анны Чекулаевой три года назад, – решил я раскрыться об истинной цели своего визита. – Вы помните, как все было?
– А чего же мне не помнить, с памятью у меня, слава богу, все в порядке, – услышал я в ответ.
– Значит, вы помните тот день, когда убили Анну Чекулаеву? – быстро спросил я.
– А каким боком это интересует собес? – в свою очередь, спросила Дробышева.
– Никаким, – ответил я. – Это интересует меня…
– А-а-а, – протянула старушка, пытливо разглядывая меня, как будто только что увидела. – Ну помню я тот день…
– А что именно помните? – поинтересовался я, окончательно скинув с себя маску социального работника.
– Ну что… – задумалась старушка. – Помню, что встала я рано. Я всегда рано встаю…
– Рано – это когда? – быстро спросил я.
– Это в шесть часов, – ответила Дробышева. – Стариковский сон чуткий да недолгий…
– И что было потом? – снова спросил я.
– Потом все было, как обычно… – старушка пожевала губами. – Кашки манной покушала с молочком. Я завсегда ее по утрам кушаю: привычка. В окошко посмотрела, потом новости по телевизору послушала. В телевизоре теперь все равно смотреть нечего, можно просто слушать. Как радио… А после, часов около десяти, услышала из кухни какой-то шум за входной дверью. Ну я подошла к двери-то, прислушалась: чу, на нашей лестничной площадке ругается кто-то. Я посмотрела в глазок и вижу: это Аня Чекулаева с нашим алкашом ругается. С Сашкой Павловым. Он нам всем уже своими пьянками до чертиков надоел. Водит к себе кого попало. И они там у него шумят, ругаются. Ну и пьют, и курят, как трубы иерихонские. Того и гляди, что вскорости весь наш подъезд сожгут по пьянке вместе с жильцами. Не слыхали, недавно на Лубянке пожар был?
Поделиться книгой: