Грусть девушки
Идиллия Жарко мне! Не спится… Месяц уж давно, Красный весь, глядится В низкое окно. Призатихло в поле, В избах полегли; Уж слышней на воле Запах конопли, Уж туманы скрыли Потемневший путь… Слезы ль, соловьи ли – Не дают заснуть… Жарко мне! Не спится.. Сон от глаз гоня, Что-то шевелится В сердце у меня. Точно плачет кто-то, Стонет позади… В голове забота, Камень на груди; Точно я сгораю И хочу обнять… А кого – не знаю, Не могу понять. Завтра воскресенье… Гости к нам придут, И меня в селенье, В церковь повезут. Средь лесов дремучих Свадьба будет там… Сколько слез горючих Лить мне по ночам! Все свои печали Я таю от дня… Если б только знали, Знали про меня! Как вчера я встала Да на пашню шла, Парня повстречала С ближнего села. Нрава, знать, такого – Больно уж не смел: Не сказал ни слова, Только посмотрел… Да с тех пор томится Вся душа тоской… Пусть же веселится Мой жених седой! Только из тумана Солнышко блеснет, Поднимусь я рано, Выйду из ворот… Нет, боюсь признаться… Как отцу сказать? Станет брат ругаться, Заколотит мать… Жарко мне! Не спится… Месяц уж давно, Красный весь, глядится В низкое окно. 24 июля 1858
Memento Mori[64]
Когда о смерти мысль приходит мне случайно, Я не смущаюся ее глубокой тайной И, право, не крушусь, где сброшу этот прах, Напрасно гибнущую силу. На пышном ложе ли, в изгнанье ли, в волнах, Для похорон друзья сберутся ли уныло, Напьются ли они на тех похоронах Иль неотпетого свезут меня в могилу,– Мне это всё равно… Но если, Боже мой! Но если не всего меня разрушит тленье И жизнь за гробом есть – услышь мой стон больной, Услышь мое тревожное моленье! Пусть я умру весной. Когда последний снег Растает на полях и радостно на всех Пахнет дыханье жизни новой, Когда бессмертия постигну я мечту, Дай мне перелететь опять на землю ту, Где я страдал так горько и сурово. Дай мне хоть раз еще взглянуть на те поля, Узнать, всё так же ли вращается земля В своем величье неизменном, И те же ли там дни, и так же ли роса Слетает по утрам на берег полусонный, И так же ль сини небеса, И так же ль рощи благовонны? Когда ж умолкнет всё и тихо над землей Зажжется свод небес далекими огнями, Чрез волны облаков, облитые луной, Я понесусь назад, неслышный и немой, Несметными окутанный крылами. Навстречу мне деревья, задрожав, В последний раз пошлют свой ропот вечный, Я буду понимать и шум глухой дубрав, И трели соловья, и тихий шелест трав, И речки говор бесконечный. И тем, по ком страдал я чувством молодым, Кого любил с таким самозабвеньем, Явлюся я… не другом их былым, Не призраком могилы роковым, Но грезой легкою, но тихим сновиденьем. Я всё им расскажу. Пускай хоть в этот час Они поймут, какой огонь свободный В груди моей горел, и тлел он, и угас, Неоцененный и бесплодный. Я им скажу, как я в былые дни Из душной темноты напрасно к свету рвался, Как заблуждаются они, Как я до гроба заблуждался! 19 сентября 1858
«Глянь, как тускло и бесплодно…»
Глянь, как тускло и бесплодно Солнце осени глядит, Как печально дождь холодный Каплет, каплет на гранит. Так без счастья, без свободы, Увядая день за днем, Скучно длятся наши годы В ожидании тупом. Если б страсть хоть на мгновенье Отуманила глаза, Если б вечер наслажденья, Если б долгая гроза! Бьются ровно наши груди, Одиноки вечера… Что за небо, что за люди, Что за скучная пора!? 19 октября 1858
19 октября 1858 года
Памяти Пушкина
Я видел блеск свечей, я слышал скрипок вой, Но мысль была чужда напевам бестолковым, И тень забытая носилась предо мной В своем величии суровом. Курчавым мальчиком, под сень иных садов Вошел он в первый раз, исполненный смущенья; Он помнил этот день среди своих пиров, Среди невзгод и заточенья. Я вижу: дремлет он при свете камелька, Он только ветра свист да голос бури слышит; Он плачет, он один… и жадная рука Привет друзьям далеким пишет. Увы! где те друзья? Увы! где тот поэт? Невинной жертвою пал труп его кровавый… Пируйте ж, юноши, – его меж вами нет, Он не смутит вас дерзкой славой! 19 октября 1858
Лицей
На бале («Из дальнего угла следя с весельем ложным…»)
Из дальнего угла следя с весельем ложным За пиром молодым, Я был мучительным, и странным, и тревожным Желанием томим: Чтоб всё исчезло вдруг – и лица, и движенье,– И в комнате пустой Остался я один, исполненный смущенья, Недвижный и немой. Но чтобы гул речей какой-то силой чуда Летел из-за угла, Но чтобы музыка, неведомо откуда, Звучала и росла, Чтоб этот шум, и блеск, и целый рой видений В широкий хор слились, И в нем знакомые, сияющие тени, Бесплотные, неслись. 5 декабря 1858
M-me Вольнис
Искусству всё пожертвовать умея, Давно, давно явилася ты к нам, Прелестная, сияющая «фея» По имени, по сердцу, по очам[65]. Я был еще тогда ребенком неразумным, Я лепетать умел едва, Но помню: о тебе уж радостно и шумно Кричала громкая молва. Страдания умом не постигая, Я в первый раз в театре был. И вот Явилась ты печальная, седая, Иссохшая под бременем невзгод[66]. О дочери стеня, ты на пол вдруг упала, Твой голос тихо замирал… Тут в первый раз душа во мне затрепетала, И как безумный я рыдал! Томим тоской, утратив смех и веру, Чтоб отдохнуть усталою душой, Недавно я пошел внимать Мольеру, И ты опять явилась предо мной. Смеясь, упала ты под гром рукоплесканья[67] Твой голос весело звучал… О, в этот миг я все позабывал страданья И как безумный хохотал! На жизнь давно глядишь ты строгим взором, И много лет тобой погребено, Но твой талант окреп под их напором, Как Франции кипучее вино. И между тем как всё вокруг тебя бледнеет, Ты – как вечерняя звезда, Которая то вдруг исчезнет, то светлеет, Не угасая никогда. 24 декабря 1858
Н. А. Неведомской
Я слушал вас… Мои мечты Летели вдаль от светской скуки; Над шумом праздной суеты Неслись чарующие звуки. Я слушал вас… И мне едва Не снились вновь, как в час разлуки, Давно замолкшие слова, Давно исчезнувшие звуки. Я слушал вас… И ныла грудь, И сердце рвалося от муки, И слово горькое «забудь» Твердили гаснувшие звуки… 30 декабря 1858
На новый <1859> год
Радостно мы год встречаем новый, Старый в шуме праздничном затих. Наши кубки полные готовы,– За кого ж, друзья, поднимем их? За Россию? Бедная Россия! Видно, ей расцвесть не суждено, В будущем – надежды золотые, В настоящем – грустно и темно. Друг за друга выпьем ли согласно? Наша жизнь – земное бытие – Так проходит мудро и прекрасно, Что и пить не стоит за нее! Наша жизнь волненьями богата, С ней расстаться было бы не жаль, Что ни день – то новая утрата, Что ни день – то новая печаль. Впрочем, есть у нас счастливцы. Эти Слезы лить отвыкли уж давно,– Весело живется им на свете, Им страдать и мыслить не дано. Пред людьми заслуги их различны: Имя предка, деньги и чины… Пусты, правда, да зато приличны, Неизменной важностью полны. Не забьются радостью их груди Пред добром, искусством, красотой… Славные, практические люди, Честь и слава для страны родной! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Так за их живое поколенье Кубки мы, друзья, соединим – И за всё святое провиденье В простоте души благословим. 1 января 1859
Санкт-Петербург
Греция
Посвящается Н. Ф. Щербине
Поэт, ты видел их развалины святые, Селенья бедные и храмы вековые,– Ты видел Грецию, и на твои глаза Являлась горькая художника слеза. Скажи, когда, склонясь под тенью сикоморы, Ты тихо вдаль вперял задумчивые взоры И море синее плескалось пред тобой,– Послушная мечта тебе шептала ль страстно О временах иных, стране совсем иной, Стране, где было всё так юно и прекрасно? Где мысль еще жила о веке золотом, Без рабства и без слез… Где, в блеске молодом, Обожествленная преданьями народа, Цвела и нежилась могучая природа… Где, внемля набожно оракула словам, Доверчивый народ бежал к своим богам С веселой шуткою и речью откровенной, Где боги не были угрозой для вселенной, Но идеалами великими полны… Где за преданием не пряталося чувство, Где были красоте лампады возжены, Где Эрос сам был бог, а цель была искусство; Где выше всех венков стоял венок певца, Где пред напевами хиосского слепца Склонялись мудрецы, и судьи, и гетеры; Где в мысли знали жизнь, в любви не знали меры, Где всё любило, всё, со страстью, с полнотой, Где наслаждения бессмертный не боялся, Где молодой Нарцисс своею красотой В томительной тоске до смерти любовался, Где царь пред статуей любовью пламенел, Где даже лебедя пленить умела Леда И, верно, – с трепетом зеленый мирт глядел На грудь Аспазии, на кудри Ганимеда.. 13 января 1859
«Волшебные слова любви и упоенья…»
Волшебные слова любви и упоенья Я слышал наконец из милых уст твоих, Но в странной робости последнего сомненья Твой голос ласковый затих. Давно, когда, в цветах синея и блистая, Неслася над землей счастливая весна, Я помню, видел раз, как глыба снеговая На солнце таяла одна. Одна… кругом и жизнь, и говор, и движенье… Но солнце всё горит, звучней бегут ручьи… И в полдень снега нет, и радость обновленья До утра пели соловьи. О, дай же доступ мне, моей любви мятежной, О, сбрось последний снег, растай, растай скорей… И я тогда зальюсь такою песней нежной, Какой не ведал соловей! 5 февраля 1859
В горькую минуту
Небо было черно, ночь была темна. Помнишь, мы стояли молча у окна, Непробудно спал уж деревенский дом. Ветер выл сердито под твоим окном, Дождь шумел по крыше, стекла поливал, Свечка догорела, маятник стучал… Медленно вздыхая, ты глядела вдаль, Нас обоих грызла старая печаль! Ты заговорила тихо, горячо… Ты мне положила руку на плечо… И в волненье жадном я приник к тебе… Я так горько плакал, плакал о себе! Сердце разрывалось, билось тяжело… То давно уж было, то давно прошло! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . О, как небо черно, о, как ночь темна, Как домами тяжко даль заслонена… Слез уж нет… один я… и в душе моей, Верь, еще темнее и еще черней. 7 февраля 1859
«Когда так радостно в объятиях твоих…»
Когда так радостно в объятиях твоих Я забывал весь мир с его волненьем шумным, О будущем тогда не думал я. В тот миг Я полон был тобой да счастием безумным. Но ты ушла. Один, покинутый тобой, Я посмотрел кругом в восторге опьяненья, И сердце в первый раз забилося тоской, Как бы предчувствием далекого мученья. Последний поцелуй звучал в моих ушах, Последние слова носились близко где-то… Я звал тебя опять, я звал тебя в слезах, Но ночь была глуха, и не было ответа! С тех пор я всё зову… Развенчана мечта, Пошли иные дни, пошли иные ночи… О Боже мой! Как лгут прекрасные уста, Как холодны твои пленительные очи! 16 февраля 1859
«Затих утомительный говор людей…»
Затих утомительный говор людей, Потухла свеча у постели моей, Уж близок рассвет; мне не спится давно… Болит мое сердце, устало оно. Но кто же приник к изголовью со мной? Ты ль это, мой призрак, мой ангел земной? О, верь мне, тебя я люблю глубоко… Как девственной груди дыханье легко, Как светит и греет твой ласковый взгляд, Как кротко в тиши твои речи звучат! Ты руку мне жмешь – она жарче огня… Ты долго и нежно целуешь меня… Ты тихо уходишь… О Боже! Постой… Останься, мой ангел, останься со мной! Ведь этих лобзаний, навеянных сном, Ведь этого счастья не будет потом! Ведь завтра опять ты мне бросишь едва Холодные взгляды, пустые слова, Ведь сердце опять запылает тоской… Останься, мой ангел, мне сладко с тобой! 16 апреля 1859
«Мне было весело вчера на сцене шумной…»
Мне было весело вчера на сцене шумной, Я так же, как и все, комедию играл,– И радовался я, и плакал я безумно, И мне театр рукоплескал. Мне было весело за ужином веселым, Заздравный свой стакан я также поднимал, Хоть ныла грудь моя в смущении тяжелом И голос в шутке замирал. Мне было весело… Над выходкой забавной Смеясь, ушла толпа, веселый говор стих,– И я пошел взглянуть на залу, где недавно Так много, много было их! Огонь давно потух. На сцене опустелой Валялися очки с афишею цветной, Из окон лунный свет бродил по ней несмело, Да мышь скреблася за стеной. И с камнем на сердце оттуда убежал я; Бессонный и немой сидел я до утра,– И плакал, плакал я, и слез уж не считал я… Мне было весело вчера. 19 апреля 1859
«Мы на сцене играли с тобой…»
Мы на сцене играли с тобой И так нежно тогда целовались, Что все фарсы комедии той Мне возвышенной драмой казались. И в веселый прощания час Мне почудились дикие стоны: Будто обнял в последний я раз Холодеющий труп Дездемоны… Позабыт неискусный актер, Поцелуи давно отзвучали, Но я горько томлюся с тех пор В безысходной и жгучей печали. И горит, и волнуется кровь, На устах пламенеют лобзанья… Не комедия ль эта любовь, Не комедия ль эти страданья? 20 апреля 1859
«Какое горе ждет меня?..»
Какое горе ждет меня? Что мне зловещий сон пророчит? Какого тягостного дня Судьба еще добиться хочет? Я так страдал, я столько слез Таил во тьме ночей безгласных, Я столько молча перенес Обид, тяжелых и напрасных; Я так измучен, оглушен Всей жизнью, дикой и нестройной, Что, как бы страшен ни был сон, Я дней грядущих жду спокойно… Не так ли в схватке боевой Солдат израненный ложится И, чуя смерть над головой, О жизни гаснущей томится, Но вражьих пуль уж не боится, Заслыша визг их пред собой. 3 мая 1859
Утешение весны
Не плачь, мой певец одинокой, Покуда кипит в тебе кровь. Я знаю: коварно, жестоко Тебя обманула любовь. Я знаю: любовь незабвенна… Но слушай: тебе я верна, Моя красота неизменна, Мне вечная юность дана! Покроют ли небо туманы, Приблизится ль осени час, В далекие, теплые страны Надолго я скроюсь от вас. Как часто в томленьях недуга Ты будешь меня призывать, Ты ждать меня будешь, как друга, Как нежно любимую мать! Приду я… На душу больную Навею чудесные сны И язвы легко уврачую Твоей безрассудной весны! Когда же по мелочи, скупо Растратишь ты жизнь и – старик – Начнешь равнодушно и тупо Мой ласковый слушать язык,– Тихонько, родными руками, Я вежды твои опущу, Твой гроб увенчаю цветами, Твой темный приют посещу, А там – под покровом могилы – Умолкнут и стоны любви, И смех, и кипевшие силы, И скучные песни твои! 5 мая 1859
Санкт-Петербург
«Ни веселья, ни сладких мечтаний…»
Ни веселья, ни сладких мечтаний Ты в судьбе не видала своей: Твоя жизнь была цепью страданий И тяжелых, томительных дней. Видно, Господу было так нужно: Тебе крест он тяжелый судил,– Этот крест мы несли с тобой дружно, Он обоих нас жал и давил. Помню я, как в минуту разлуки Ты рыдала, родная моя, Как, дрожа, твои бледные руки Горячо обнимали меня; Всю любовь, все мечты, все желанья – Всё в слова перелить я хотел, Но последнее слово страданья – Оно замерло в миг расставанья, Я его досказать не успел! Это слово сказала могила: Не состарившись, ты умерла, Оттого – что ты слишком любила, Оттого – что ты жить не могла! Ты спокойна в могиле безгласной, Но один я в борьбе изнемог… Он тяжел, этот крест ежечасный, Он на грудь мне всей тяжестью лег! И пока моя кровь не остынет, Пока тлеет в груди моей жар, Он меня до конца не покинет, Как твой лучший и символ, и дар! 24 мая 1859
Павлодар
Маю
Бывало, с детскими мечтами Являлся ты как ангел дня, Блистая белыми крылами, Весенним голосом звеня Твой взор горел огнем надежны Ты волновал мечтами кровь И сыпал с радужной одежды Цветы, и рифмы, и любовь. Прошли года. Ты вновь со мною, Но грустно юное чело, Глаза подернулись тоскою. Одежду пылью занесло. Ты смотришь холодно и строго, Веселый голос твой затих, И белых перьев много, много Из крыльев выпало твоих. Минуют дни, пройдут недели… В изнеможении тупом, Забытый всеми, на постели Я буду спать глубоким сном. Слетев под брошенную крышу, Ты скажешь мне: «Проснися, брат!» Но слов твоих я не услышу, Могильным холодом объят. 1859
«Когда был я ребенком, родная моя…»
Когда был я ребенком, родная моя, Если детское горе томило меня, Я к тебе приходил, и мой плач утихал – На груди у тебя я в слезах засыпал. Я пришел к тебе вновь… Ты лежишь тут одна, Твоя келья темна, твоя ночь холодна, Ни привета кругом, ни росы, ни огня… Я пришел к тебе… Жизнь истомила меня. О, возьми, обними, уврачуй, успокой Мое сердце больное рукою родной, О, скорей бы к тебе мне, как прежде, на грудь, О, скорей бы мне там задремать и заснуть. 11 июня 1859
Село Александровское
«О Боже, как хорош прохладный вечер лета…»
О Боже, как хорош прохладный вечер лета, Какая тишина! Всю ночь я просидеть готов бы до рассвета У этого окна. Какой-то темный лик мелькает по аллее, И воздух недвижим, И кажется, что там еще, еще темнее, За садом молодым. Уж поздно… Всё сильней цветов благоуханье, Сейчас взойдет луна… На небесах покой, и на земле молчанье, И всюду тишина. Давно ли в этот сад в чудесный вечер мая Входили мы вдвоем? О, сколько, сколько раз его мы, не смолкая, Бывало, обойдем! И вот я здесь один, с измученной, усталой, Разбитою душой. Мне хочется рыдать, припавши, как бывало, К груди твоей родной… Я жду… но не слыхать знакомого привета, Душа болит одна… О Боже, как хорош прохладный вечер лета, Какая тишина! 14 июня 1859
Павлодар
«Безмесячная ночь дышала негой кроткой…»
Безмесячная ночь дышала негой кроткой. Усталый я лежал на скошенной траве. Мне снилась девушка с ленивою походкой, С венком из васильков на юной голове. И пела мне она: «Зачем так безответно Вчера, безумец мой, ты следовал за мной? Я не люблю тебя, хоть слушала приветно Признанья и мольбы души твоей больной. Но… но мне жаль тебя… Сквозь смех твой в час прощанья Я слезы слышала… Душа моя тепла, И верь, что все мечты и все твои страданья Из слушавшей толпы одна я поняла. А ты, ты уж мечтал с волнением невежды, Что я сама томлюсь, страдая и любя… О, кинь твой детский бред, разбей твои надежды, Я не хочу любить, я не люблю тебя!» И ясный взор ее блеснул улыбкой кроткой, И около меня по скошенной траве, Смеясь, она прошла ленивою походкой С венком из васильков на юной голове. 22 июня 1859
Игино
В полдень
Как стелется по ветру рожь золотая Широкой волной, Как пыль поднимается, путь застилая Густою стеной! Как грудь моя ноет тоской безымянной, Мученьем былым… О, если бы встретить мне друга нежданно И плакать бы с ним! Но горькие слезы я лью только с вами, Пустые поля… Сама ты горька и полита слезами, Родная земля! 27 июня 1859
Павлодар
«Я люблю тебя так оттого…»
Я люблю тебя так оттого, Что из пошлых и гордых собою Не напомнишь ты мне никого Откровенной и ясной душою, Что с участьем могла ты понять Роковую борьбу человека, Что в тебе уловил я печать Отдаленного, лучшего века! Я люблю тебя так потому, Что не любишь ты мертвого слова, Что не веришь ты слепо уму, Что чужда ты расчета мирского, Что горячее сердце твое Часто бьется тревожно и шибко… Что смиряется горе мое Пред твоей миротворной улыбкой! 24 июля 1859
Орел
«Не в первый день весны, цветущей и прохладной…»
Не в первый день весны, цветущей и прохладной, Увидел я тебя! Нет, осень близилась, рукою беспощадной Хватая и губя. Но чудный вечер был. Дряхлеющее лето Прощалося с землей, Поблекшая трава была, как в час рассвета, Увлажена росой; Над садом высохшим, над рощами лежала Немая тишина; Темнели небеса, и в темноте блистала Багровая луна. Не в первый сон любви, цветущей и мятежной, Увидел я тебя! Нет! прежде пережил я много грусти нежной, Страдая и любя. Но чудный вечер был. Беспечными словами Прощался я с тобой; Томилась грудь моя и новыми мечтами, И старою тоской. Я ждал: в лице твоем пройдет ли тень печали, Не брызнет ли слеза? Но ты смеялася… И в темноте блистали Светло твои глаза. 9 августа 1859
Дача Голова
Посвящение
Еще свежа твоя могила, Еще и вьюга с высоты Ни разу снегом не покрыла Ее поблекшие цветы; Но я устал от жизни этой, И безотрадной и тупой, Твоим дыханьем не согретой, С твоими днями не слитой. Увы! ребенок ослепленный, Иного я от жизни ждал: В тумане берег отдаленный Мне так приветливо сиял. Я думал: счастья, страсти шумной Мне много будет на пути… И, Боже! как хотел, безумный, Я в дверь закрытую войти! И я поплыл… Но что я видел На том желанном берегу, Как запылал, возненавидел,– Пересказать я не могу. И вот, с разбитою душою, Мечту отбросивши свою, Я перед дверью роковою В недоумении стою. Остановлюсь ли у дороги, С пустой смешаюсь ли толпой, Иль, не стерпев души тревоги, Отважно кинусь я на бой? В борьбе неравной юный воин, В боях неопытный боец – Как ты, я буду ль тверд, спокоен, Как ты, паду ли наконец? О, где б твой дух, для нас незримый, Теперь счастливый ни витал, Услышь мой стих, мой труд любимый: Я их от сердца оторвал! А если нет тебя… О Боже! К кому ж идти? Я здесь чужой… Ты и теперь мне всех дороже В могиле темной и немой. 13 августа 1859
Санкт-Петербург
Памяти Мартынова
С тяжелой думою и с головой усталой Недвижно я стоял в убогом храме том, Где несколько свечей печально догорало Да несколько друзей молилися о нем. И всё мне виделся запуганный, и бледный, И жалкий человек… Смущением томим, Он всех собой смешил и так шутил безвредно, И все довольны были им. Но вот он вновь стоит, едва мигая глазом… Над головой его все беды пронеслись… Он только замолчал – и все замолкли разом, И слезы градом полились… Все зрители твои: и воин, грудью смелой Творивший чудеса на скачках и балах, И толстый бюрократ с душою, очерствелой В интригах мелких и чинах, И отрок, и старик… и даже наши дамы, Так равнодушные к отчизне и к тебе, Так любящие визг французской модной драмы, Так нагло льстящие себе,– Все поняли они, как тяжко и обидно Страдает человек в родимом их краю, И каждому из них вдруг сделалось так стыдно За жизнь счастливую свою! Конечно, завтра же, по-прежнему бездушны, Начнут они давить всех близких и чужих. Но хоть на миг один ты, гению послушный, Нашел остатки сердца в них! Август или сентябрь 1860
Стансы товарищам
5 декабря 1860 г. Из разных стран родного края, Чтоб вспомнить молодость свою, Сошлись мы, радостью блистая, В одну неровную семью. Иным из нас светла дорога, Легко им по свету идти, Другой, кряхтя, по воле Бога, Бредет на жизненном пути. Всё, что с слезами пережито, Чем сердце сжалося давно, Сегодня будет позабыто И глубоко затаено. Но хоть наш светлый пир беспечен, Хоть мы весельем сроднены, Хоть наш союз и свят, и вечен, Мы им гордиться не должны. Мы братья, да. Пусть без возврата От нас отринут будет тот, Кто от страдающего брата С холодным смехом отойдет. Но, не кичась в пределах тесных, Должны мы пламенно желать, Чтоб всех правдивых, добрых, честных Такими ж братьями назвать. Вельможа ль он, мужик, вития, Купец иль воин – всё равно: Всех назовет детьми Россия, Всем имя братское одно. 5 декабря 1860
Актеры
