Помоги проекту - поделись книгой:
Рослый снял с фигурки сомбреро, помял его и через минуту надел на голову пластилиновому панамцу пилотку. Все переглянулись. Из молотка он сделал дубинку и прицепил её человечку сбоку. Из сигары вылепил маленький пистолет. Потом он вытянул человечка, как резину, и на широкой ладони Рослого оказался маленький худощавый солдат.
Панамцы снова зашумели, засмеялись. А толстяк замахал руками:
— Нет, не я, не я! — И кивнул на капрала: — Он, он!
— Ну, нет, тот не такой, — ухмыльнулся Рослый и достал кусок белого пластилина. Он помял его в ладонях и, поглядывая на капрала, стал лепить.
Вот появился белый нахмуренный лоб. Вот появились брови…
Капрал прошёл мцмо, будто ничего не заметил, но тут же подтянулся, важно выгнул грудь — красавец!
И у Рослого фигурка выкатила грудь. Будто сама себе очень понравилась! Того и гляди, сейчас начнёт всеми командовать: «Томми! Тедди!»
Тут уж и солдаты, свободные от постов, стали подходить поближе, из-за спины заглядывать.
Но вот Рослый размахнулся фигуркой, шлёпнул о палубу и подмигнул:
— Хватит!
Пароход подходил к отвесным горам. Начинались тропические леса. Нужно посмотреть!
СКВОЗЬ ДЖУНГЛИ
Я побежал на мостик. Оттуда всё видней.
Канал быстро сужался. Казалось, горы вот-вот стиснут наш пароход.
Сверху с шумом летели водопады, но они не давали прохлады. От духоты запотели даже скалы. Майка на мне промокла, хоть выжимай. Правду говорил боцман: здорово здесь пришлось строителям «повкалывать». Такую махину прорубить!
Слева, на выступе горы, в честь строителей канала высилась бронзовая памятная доска. На ней были изображены двое рабочих: один поднимал молот, а второй рубил киркой скалу. С бронзовых фигур струился пот, словно это были живые люди и не переставали работать до сих пор.
Вдруг откуда-то послышалось:
Бу-ух! Бу-ух!
Или мне показалось?
Нет, снова:
Бу-ух! Бу-ух!
Скалы расступились, и я увидел впереди, у заболоченного берега канала, чёрную баржу, на которой работало несколько панамцев. Мокрые их спины сверкали под ослепительным солнцем, как зеркала. Рабочие поднимали и опускали на тросе какую-то кувалду, а внизу, рядом с баржей, по колено в грязи копошились негры. Наверное, расчищали канал. На барже трепыхал красный флажок: «Опасно!» Наш пароход прошёл мимо баржи, негры оглянулись, посмотрели нам вслед и снова принялись за свою унылую работу.
Вскоре баржа пропала из виду, а справа от канала показался и медленно потянулся перед нами удивительный цветной городок. Пароход двигался словно по одной из его улиц, и все городские шумы сбегались к нам. На ветру трепыхали своими широкими листьями банановые пальмы, оглушительно трещали попугайчики, с шелестом катились по сверкающему асфальту цветные автомобили. И совсем, казалось бы, рядом, под навесами домов, сидели, наблюдая за нами, люди в белых костюмах.
Хотел было я всё это сфотографировать, но, пока сбегал в каюту за аппаратом, городок уже остался позади, а впереди раскинулось большое озеро, со всех сторон окружённое буйным, непроходимым лесом.
Джунгли. Я много про них читал, видел их в кино. На экране среди лиан клубились змеи, ревели хищники. Теперь джунгли были рядом.
Я с волнением вглядывался. Вот-вот, казалось, покажутся звери. Но из зарослей, как удавы, выползали реки. Корневища деревьев опускались прямо в воду.
Рядом со мной стоял американец, солдат. Руки у него рабочие, лицо симпатичное, простое. Думаю: можно и заговорить с ним.
— А крокодилы здесь есть? — спрашиваю я его, как умею, по-английски.
— Есть крокодилы, аллигаторы!
Хотелось мне ещё у него кое-что спросить, но тут впереди снова послышались удары: бу-ух! Бу-ух! — и показалась ещё одна баржа и рядом с ней негры. Стоят в крокодильем болоте, гнутся, грязь вычерпывают и что-то кирками долбят. А на барже красный флажок качается: «Опасно!»
Ничего, думаю, они ещё поймут, что не годится под красным флагом на хозяев гнуть спину.
ПРИВЕТ, ГАВАНА!
Пароход всё двигался по каналу. Я стоял на корме, а рядом со мной сидел на поручнях толстый панамец-швартовщик, тот самый, которого Рослый лепил. Он курил толстую сигару, мурлыкал какую-то забавную песенку и в такт ей покачивался.
Как только подходили к нам тепловозики, панамец прятал в карман сигару, надевал рукавицы и тянул со всеми мани-лу — толстый канат. Мускулы у него вздувались, как у штангиста. Он расторопно двигался, кричал, шумел. А кончив дело, снова торжественно доставал сигару и важно курил.
На этот раз он вынул из кармана газету, развернул её и стал просматривать. К нам подошли другие швартовщики.
— Американская? — спросил я, показывая на газету.
— Но! Нет! — загудели швартовщики. — Панамская! Но — янки!
А толстяк, отложив газету, вдруг спросил у меня:
— Пароход идёт на Кубу?
— В Гавану, — ответил я.
— О! Гавана — хорошо! Фидель молодец! Салюд Фиделю! — зашумели швартовщики.
Вот и кончился канал. Впереди уже зарокотал Атлантический океан, показалось Карибское море, и к нашему борту заторопились два катера. Подошли они к пароходу, на один молча спустились солдаты, а на второй стали шумно сходить панамцы. Они что-то кричали, даже пели. Толстяк спускался последним. Прежде чем встать на трап, он поднял руку и потряс в воздухе сигарой: — Салюд, Гавана!
ЗДРАВСТВУЙТЕ, ТОВАРИЩИ!
Днём справа по борту сверкнула жёлтая полоска кубинской земли, но идти было ещё далеко. К вечеру в незнакомых звёздах над Кубой загорелся один, потом второй маячок. Значит, завтра будем в Гаване.
Я побежал к себе в каюту. Надо было приготовиться к встрече с кубинцами. Нагладил брюки и рубашку, вытащил из чемодана значки и, захватив матрац, отправился спать на палубу. Чтобы не проспать Гавану.
Улёгся, уснул. И кажется, тотчас же открыл глаза. Будто и не спал! Прямо передо мной в утреннее небо поднимались небоскрёбы. Виднелись маленькие улочки с белыми, будто из сахарных кубиков, домиками. В глубине города среди пальм возвышался купол уже знакомого мне по фотографиям Капитолия. С набережной махал нам рукой негр в военном.
Гавана!
Я вспомнил, что мне заступать на вахту, быстро оделся и только закрепил на рукаве красную повязку, как услышал голос боцмана:
— Трап, трап подавай!
К нам подходил лёгкий кубинский катер, и на нём стояли настоящие барбудос! Я опустил трап. Быстро и немного торжественно к нам поднялись несколько человек. Они протягивали руки и улыбались:
— Буэнос, камарадос! Здравствуйте, товарищи! Навстречу им вышел наш капитан и сразу повёл их в кают-компанию. Один из барбудос, самый молодой, положил мне руку на плечо — такая, видно, у них привычка — и стал рядом, на пост. Он был в синей форме с лёгкими погончиками, на голове — оливковый берет, а на боку — кобура. Вокруг нас сразу собралось полкоманды.
Пароход медленно двигался по бухте, и справа от нас проходили всё новые дома, площади, поднимались башни.
Молодой кубинец обвёл их рукой, будто открывал нам город, и гордо сказал:
— Хабана.
Так кубинцы называют Гавану. Кто-то спросил:
— А где Фидель? Парень развёл руками:
— Но компрендо… Не понимаю…
— Фидель где? Там, там или там? — показал Иваныч-боцман на разные дома.
— А! — заулыбался парень и закивал головой. — Компрендо! Понял, понял! Там! — и он показал туда, где поднимался купол Капитолия.
— А ты Фиделя видел?
— Си! Да! — торжественно качнул головой парень. — В Сьерра-Маэстре! И он похлопал рукой по кобуре. Потом расстегнул её, достал пистолет и, вытащив обойму с патронами, протянул пистолет мне. Пистолет был новенький, но всё же пахнул порохом.
— А ну-ка, дай посмотреть! — сразу протянулось к нему несколько рук. Каждому хотелось подержать пистолет, который побывал в боях, в Сьерра-Маэстре.
Иваныч-боцман взял его у меня, взвесил на ладони, повернул и посмотрел на клеймо. USA. США. Американский. Видно, в бою добыт.
— Ты Батисту бах-бах? — Боцман двинул пистолет вперёд, будто в кого-то стрелял.
— Си! — Парень засмеялся и кивнул головой. Потом взял пистолет, вставил внутрь обойму и, положив его в кобуру, щёлкнул застёжкой.
Наш пароход подошёл к берегу. На причале стояли десятки грузчиков. Они курили большие сигары, размахивали сомбреро и куртками. За дричалом поднималось большое здание элеватора. На его стене громадными чёрными буквами было написано: «Патриа о муэрте!» — «Родина или смерть!»
СУВЕНИР
Как только мы пришвартовались, трап заскрипел и закачался — это вверх побежали грузчики. Чёрные, коричневые, белые. Они расходились по трюмам, взбирались на краны, приплясывали. Казалось, наш пароход превратился в маленькую смуглую Кубу. Я ещё не сходил на берег, но чувствовал себя так, будто уже ходил по Гаване.
Из кают-компании вышли кубинцы, те, что прибыли к нам на катере. Один из них нёс большой портрет Ленина — подарок капитана.
Моя вахта уже кончалась. Дай-ка и я, подумал, сделаю подарок моему товарищу по вахте! Вытащил из кармана значок, на котором был Ленин, и приколол к гимнастёрке молодого кубинца.
— О, мучо грасиа, большое спасибо! Эстэ гранд сувенир! Это очень большой сувенир! — Он пожал мне руку и заторопился на катер, на который уже спускались его товарищи.
А меня окружили грузчики, они загудели и стали тянуть ко мне руки коричневые, белые, чёрные.
— О, сувенир! Ленин сувенир!
Я достал несколько значков, и они мигом исчезли. А ко мне уже снова тянулись руки. Что поделаешь? Я вытащил ещё несколько значков, но и они исчезли в ту же секунду.
А грузчики между тем всё больше теснили меня и кричали:
— Ми, ми! Мне, мне!
Я раздал последние значки и оставил только один. «Подарю какому-нибудь пионеру», — решил я. Но грузчики не отставали от меня.
— Нет, — сказал я и спрятал руки в карманы, — это для пионера! Вас много, а значок один.
Тогда один толстый грузчик крикнул что-то и бросился кого-то искать. Все повернули за ним головы и вдруг молча расступились.
Толстяк, пыхтя и отдуваясь, вёл за руку высокого седого мужчину.
— Ему! — закричали все.
— Почему? — удивился я и сказал, как кубинцы: — Но компрендо! Не понимаю.
Толстяк взял меня за руку и показал на берег:
— Видишь?
Там стоял ржавый чёрный пароход.
— Это Батиста барко! Батистовский пароход. Он хотел ночью пробраться к нам! А этот человек первым бросился в бой, первым взобрался на судно! Он пионер! Он — коммунист! Он был с Фиделем в Сьерра-Маэстре и на Плая-Хи-рон. Он ранен! Ему! Компрендо?
Нет, всё-таки мне хотелось отдать значок пионеру… Тогда все закричали этому человеку:
— Доставай документ!
Мужчина смутился, но по лицу видно было, что ему хотелось получить значок с Лениным. И он достал завёрнутую в целлофан книжицу. Внутри была маленькая жёлтая фотокарточка. На ней мужчина был настоящим бородатым барбу-до, с длинными волосами и в берете…
Я достал значок, приколол мужчине к рубахе, и он поклонился:
— Грасиа, мучо грасиа!
Грузчики хлопали в ладоши, улыбались. И я тоже улыбался.
И ЕЩЁ ОДИН ЗНАЧОК
А один значок я всё-таки спрятал. Тот самый, который подарила старушка киоскёрша. На нём по голубой эмали плыл белый теплоход и поднимались владивостокские сопки. Синел океан, внизу было написано сверкающими буквами: «Владивосток». Значок хранился у меня в кармане пиджака. Если увижу Фиделя, приколю ему на гимнастёрку. Пусть у него тоже будет кусочек нашего океана, наших сопок, нашей тайги.
ПРОФЕССОР
На палубе то грохотало «вира!» — и связки досок плыли вверх, то «майна!» — и они, поскрипывая, опускались на причал. Внизу кричали кубинцы, укладывая доски на грузовики.
Но вот по небу поплыли громадные тучи. Грузчики с тревогой стали посматривать вверх. Тучи взвалились на небоскреб, столкнулись — и раздался оглушительный грохот. Грузчики бросились врассыпную, как будто молнии били им под самые пятки. Сверкающие капли стали бомбить землю, площадь, пароход. Грузчики забились на палубу под навес и шумно отряхивались.
Я открыл иллюминатор. В каюту сразу же влетели брызги и хлынул свежий пахучий воздух.
Поделиться книгой: