Помоги проекту - поделись книгой:
— Смерть… — шепчет он последним усилием, и поля неожиданно отзываются сухим шёпотом, от которого кожа дыбится мурашками.
— Смерть!..
Пылает солнце над выжженной равниной.
Глух, страшен шаг едущих к нему.
Падает плётка из ослабевшей руки Номаха, падает револьвер.
У ахалтекинца подгибаются ноги, его водит из стороны в сторону.
Номах трогает повод и выравнивает ход.
Конь скулит в жизни лишь один раз. Перед смертью.
Отовсюду, справа, слева, сзади слышен Номаху скулёж коней. И звук этот действует на него так, словно его пилят большими двуручными пилами со всех сторон, вдоль и поперёк.
Он, крестьянский сын, не может спокойно видеть, как гибнет скотина.
— Скоро уже! — каркает он не столько людям, сколько коням.
И, удивительное дело, скулёж немного стихает, словно животные что-то поняли.
— Я с вами, — каркает он ещё раз.
Темнеет в глазах. Трудно дышать. Слепота и свет чередуются вспышками: чёрное, белое, чёрное, белое…
Пить больше не хочется. Кажется, он просто забыл, что в мире есть вода, и теперь умеет жить без неё, в огромном безводном мире пепла и жара.
Солнце всё ближе и ближе. Оно растёт, встаёт над горизонтом, отодвигает чёрное небо, заслоняя его собой.
Растёт жар, идущий от солнца. Дымится форма на Номахе и его товарищах. Лопаются ремни и пояса, опадают в пыль кобуры и сабли.
Истлевает и падает упряжь коней, и они идут, больше не направляемые людьми, словно осознав цель похода и приняв её, как свою.
Бьют через всё небо огненные молнии, трещат и лопаются скрепы мира.
Отряд Номаха въезжает в солнце.
Хруст французской булки
Хруст французской булки
Галина Иванкина
Салон перестройка Культура Общество
почему не получилась ностальгия?
В эпоху Гласности и в начале 1990-х мы дружно искали утраченную духовность. Всем очень нравилась цитата из популярного на тот момент фильма "Покаяние": "К чему дорога, если она не приводит к храму?". Почерк времени! Бывшие "верные ленинцы" (как оказалось — неверные) и диссиденты (ставшие вдруг умилительно-сервильными) дружно вопили про дорогу к храму. Им не нужна была эта дорога, а тем более — сам храм, им просто хотелось вопить, а ещё больше — кушать. Да. Выискивать духовность предлагалось где угодно, кроме как в самом СССР, который стремительно летел в тартарары под разухабистое "Есаул-есаул, ты оставил страну, а твой конь под седлом чужака!". За есаулом была ясная, звенящая правда — с казацкой волюшкой да с эмигрантскими кабаками города Парижа, где "оставивший страну" есаул танцевал до старости этнический танец Kazatschok, тогда как чужаком обозвали красного командира. "Наши" и "не наши" поменялись местами. Обществу предложили новую версию прошлого, а заодно — будущего, потому что идти дальше под красными знамёнами оказалось некуда и, что самое ужасное, — не с кем. Парторги стремительно — аки в сказке — обращались в лоснящихся бизнесменов, комсомольские лидерши — в содержательниц кооперативных бань, а дворцы пионеров — в ресторации для вышеозначенных лиц. Причём для этих фантастических метаморфоз оказались не нужны волшебные палочки, рукава Царевны-лягушки или чары Конька-Горбунка — всё произошло само собой и как-то очень уж по плану.
Из распахнутого окна неслось: "Ээээх, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки…!" про гимназисток румяных да про "Царь-пушку державную", которая теперь обретала какой-то иной, параллельный смысл, никак не связанный с нашим вариантом реальности. Певица залихватски повизгивала: "Всё прошло, всё умчалося в невозвратную даль!". Ностальгия по царскому прошлому навязывалась всеми возможными способами: интеллигенции предлагалось возопить да покаяться, простонародью — поплясать под "Бараночки" на пьяной свадьбе. Журналы пестрели душераздирающими текстами о том, как дурно обошлась советская власть с тонкокостными поручиками и лилейными девами, а также со всей Расеей-матушкой — благолепной, возвышенной, кружевной, чеховской, печальной. При шляпках, эполетах и стихотворных грёзах. А из окна продолжало меж тем наяривать: "Дыни, арбузы, пшеничные булки / Щедрый зажиточный край. / И на престоле сидит в Петербурге / Батюшка царь Николай!". Всё это оказалось растоптано, порушено и расстреляно, а потом — закатано в асфальт. Поэтому у нас — тупичок цивилизации. По радио всё пели и пели: "Балы, красавицы, лакеи, юнкера…". Слушатели всенепременно должны были поверить, что их предки были не лакеями, а юнкерами, на худой конец, — просто красавицами.
Что же произошло? Элиту выбили, не туда пошли, а теперь — блуждаем на обломках цивилизации. Тогда, на излёте эпохи, народ ещё верил в написанное: раз газета публикует, значит — всё правильно. Сталин — гад, Ленин — немецкий шпион, Берия — насильник, Жданов — жаба… И вообще — надо бы сжечь комсомольский билет, а то вдруг Оболенским вернут имение, Прохоровым — Трёхгорку, а я — комсомолец! Началось брожение умов. Поиски дворянских корней и выдумывание себе пышных родословных сделались частью мейнстрима наравне с культом американских жвачек и проведением конкурсов "Мисс Полусвета". Виктор Пелевин весьма точно высказался на сей счёт: "По телевизору между тем показывали те же самые хари, от которых всех тошнило последние двадцать лет. Теперь они говорили точь-в-точь то самое, за что раньше сажали других, только были гораздо смелее, твёрже и радикальнее".
Интеллектуалы зачитывались аксёновским "Островом Крым", опубликованным в журнале "Юность" 1990-го года. Фантастический сюжет подразумевал существование иной России под боком у Совдепа — по образцу ФРГ и ГДР. На острове Крым всё по-людски: идеально проложенные автострады, фирменная упакованность бытия, длинноногие фемины в эротичных купальниках, пряные коктейли, фешенебельные пляжи, моложавость, свобода. И, разумеется, та — правильная — история, с белогвардейской этикой и дворянской честью. С умением щёлкнуть каблучками и выпить шампанского из туфельки прекрасной дамы. И, как водится у гедониста Василия Аксёнова, — с рысаками да поместьями: "Арсений Николаевич вместо ответа повёл их в так называемые "частные" глубины своего дома, то есть туда, где он, собственно говоря, и жил. Комнаты здесь были отделаны тёмной дубовой панелью, на стенах висели старинные портреты рода Лучниковых, часть из которых успела эвакуироваться ещё в двадцатом, а другая часть разными правдами-неправдами была выцарапана уже из Совдепии. Повсюду были книжные шкафы и полки с книгами, атласами, альбомами, старые географические карты, старинные глобусы и телескопы, модели парусников, статуэтки и снимки любимых лошадей Арсения Николаевича. Над письменным столом висела фотография суперзвезды, лучниковского фаворита, пятилетнего жеребца крымской породы Варяга, который взял несколько призов на скачках в Европе и Америке". Зачарованные читатели, отстояв пятикилометровую очередь за простынями в цветочек (ускорение экономического развития шло усиленным темпом!), пускали слезу и подпевали магнитофону: "Эта земля была нашей, пока мы не увязли в борьбе. Она умрёт, если будет ничьей. Пора вернуть эту землю себе".
После песни — снова припадали к острой аксёновской прозе, злобно сжимая кулачонки: "В общем, здесь не было ничего. Впрочем, не нужно преувеличивать, вернее, преуменьшать достижений: кое-что здесь всё-таки было — один сорт конфет, влажные вафли, сорт печенья, рыбные консервы "Завтрак туриста"… В отделе под названием "Гастрономия" имелось нечто страшное — брикет мороженой глубоководной рыбы. Спрессованная индустриальным методом в здоровенную плиту, рыба уже не похожа была на рыбу, лишь кое-где на грязно-кровавой поверхности брикета виднелись оскаленные пасти, явившиеся в Фатеж из вечной мглы". Как вы понимаете, это уже о советском мире. В мрачной антиутопии Василия Аксёнова СССР поглощал и растаптывал парадиз белогвардейских бонвиванов — нам предлагалось изменить историю и встать на сторону господ Лучниковых, дабы не завязнуть в "Завтраке туриста" до скончания веков… Учимся хрустеть французской булкой! Отчётливо и с расстановкой.
Ещё раз напомню, что в эстрадно-развлекательном искусстве появился особый жанр, обслуживавший ностальгию по Белому Делу и царской твердыне: шикарные женщины в модных мини-юбках пели про Андреевский флаг, сладкоголосые юноши наяривали о том, "…как упоительны в России вечера" под булко-хруст, а задумчивый бард с библейской печалью в глазах выводил: "Я тщетно силился понять, как ты смогла себя отдать на растерзание вандалам". Россия! В зале подпевали, плакали и верили: вот прикончим "совок" и заживём, наконец-то, как люди. "О, генеральская тетрадь, забытой правды возрожденье, как тяжело тебя читать обманутому поколенью…". Поколенье — выло от стыда и растерянности.
Но шли годы — под гиканье толстосумов и фотомоделек расстреляли Дом Советов, последний оплот советской власти. По обшарпанным улицам разъезжали авто премиум-класса, взрывались банкиры (бывшие райкомовские чинуши), распродавалась Родина, также неплохо шли цветмет и совесть. Что примечательно, слезливо-попсовая ностальжи по белым кителям с золотыми эполетцами куда-то постепенно схлынула, тогда как скорбь по утраченной Совдепии разгоралась с невиданным размахом. Больше того — никто даже и не ожидал такого странного поворота дел. Переломным моментом стала, по сути, новогодняя ночь 1995 года, когда бессменные кумиры представили "Старые песни о главном". На фоне обнищания страны и утраты моральных ценностей это выглядело не пародией, а — гимном. Уже тогда стало ясно: новых шедевров не будет, а белогвардейская эстетность в поп-стиле попросту не прижилась. Возникает вопрос: почему? Большинство населения всё-таки понимало, что, кабы не революция, их жизнь пошла бы в совершенно ином направлении. Безусловно, никто в конце XX века не носил бы лапти и не кормил бы вшей в покосившейся избёнке на краю мироздания. Вместе с тем, это оказалась бы другая цивилизация. Достаточно вспомнить, что в СССР было бесплатное и весьма качественное высшее образование, заимев которое, многие наши либералы до сих пор оплёвывают советскую систему. Плач по гимназисткам, поручикам и балам в Аничковом дворце (несмотря на усилия деятелей искусств) оказался фальшивым. Странным. Плач по чужой прабабушке — это, конечно, высокоморально, однако та прабабушка всё равно не становится родной. А своя — получила электричество только в виде "лампочки Ильича" и культуру в форме ликбеза.
Кроме того, приятие той, белогвардейской, стороны существовало в советской культуре, начиная уже с 1930-х годов — известно, что товарищ Сталин любил пьесу "Дни Турбиных" и неоднократно посещал эту постановку. Со временем в искусстве сложился устойчивый образ "приличного белогвардейца": он несчастен и враждебен лишь потому, что не понял смысла революции. Романс "Белая акация", символизировавший белоэмигрантские настроения, исполнялся на всех концертах, а песню "Поле, русское поле" в кадре пел типичный контрреволюционер. Гениальный Никита Михалков успешно и, главное, тонко разрабатывал тему ностальгии по старорежимной бытности ещё задолго до Перестройки. Это и "Раба любви", и "Неоконченная пьеса для механического пианино". За критикой безвольно-декадентской интеллигенции в "Неоконченной пьесе…" виделось совершенно противоположное: любовь ко всем этим старинным дачам, узорчатым шалям, цветистым романсам и — России, которую мы потеряли. В "Рабе любви" — столкновение миров, белого и красного, а экзальтированная актриса — плоть от плоти Серебряного века — только и может произнести: "Господа, вы звери…". Впрочем, большевистский подпольщик Потоцкий (шляхтич) носит в кадре белый костюм и катает "звезду" Вознесенскую на шикарном авто, а вся съёмочная группа томится от неизбывной тоски по 1913 году, по какому-то полумифическому ноябрю, когда лежал снег, но "…трава зелёная-зелёная".
Всё это стало частью советской, повторю — сугубо советской — парадигмы, и в михалковских картинах прослеживалось лучше всего: СССР унаследовал именно дворянскую культуру побеждённого класса, сделав её основой воспитания, образования, творчества. И вальсы Шуберта, и балы… в доме культуры — с колоннами да лепниной, и даже военные с привычной выправкой. В культовой саге "Офицеры" бывший царский военачальник передаёт эстафету красному командиру. Учащиеся пролетарских ФЗУ писали сочинения на тему духовных исканий князя Андрея — подразумевалось, что персонаж графа Толстого понятен будущему фрезеровщику. Другой Толстой — тоже граф — создавал для советских людей фантастические миры "Аэлиты", сказочное пространство "Буратино" и великое прошлое Петра. Постулаты: служба, верность, нестяжательство, презрение к буржуазным, то есть — не дворянским (sic!), наворотам. У советских — особенная гордость. Мы воспринимались наследниками той, старой, России, которую мы не теряли. Большевистский СССР оказался единственным социумом XX века (за исключением Англии, наверное), где хранились и пестовались аристократические вкусы. Но есть нюанс: в советской системе эти привычки прививались всему народу, а не только высшей элите.
Перестроечная же модель "старой России" оказалась пошленькой и кафешантанной, с дрыгающимися шансонетками и напомаженными князьками. Ничего героического и великого — сплошные подонки из прозы Михаила Арцыбашева или бунинские барчуки, устраивавшие себе необременительный роман с юной горничной. Нам подсунули фальшивку — красивую, сочную, миленькую, как открыточки Серебряного века с пухлыми дамами demi-mond-а. Мы в это поигрались, как в любую новую игру. И — бросили. Теперь ностальгируем по СССР, где было дворянское воспитание… которое мы потеряли. И духовность, что характерно, была.
Музон
Музон
Александра Смирнова
Салон музон Культура
MAJDANEK WALTZ "Die Blinden Schützen" (Sulphur Flowers)
Die Blinden Schützen ("Слепые защитники") — ещё один полноформатный альбом ведущего отечественного дарк-фолк-проекта Majdanek Waltz. Творческая стратегия Majdanek Waltz почти уникальна для наших широт. Отечественные музыканты нечасто берут, а ещё реже последовательно выдерживают курс на собственное искусство как на ars regia, "королевское искусство" (другое название алхимии). Может показаться, что Majdanek Waltz следует заветам Леконта де Лиля (французского поэта Парнасской школы; трек на его стихи был в предыдущем альбоме коллектива). Впрочем, в России тоже есть традиция "чистого искусства". Теперешний Majdanek Waltz использует для своих треков только качественную переводную поэзию (Готфрид Бенн, Георг Тракль, Пауль Целан, Георг Гейм и другие; исключение составляет талантливый эмигрант Борис Поплавский). Также коллектив успешно сотрудничает с другими музыкантами отечественной независимой сцены. Альбом 2011 года "Tenebrae" появился на свет в сотрудничестве с ростовско-московским проектом Sal Solaris, а "Die Blinden Schützen" — с реутовской постиндустриальной формацией Reutoff.
Постоянство, верность избранному стилю, уже ставшему "фирменным", — ещё одна черта Majdanek Waltz. Кругом "гремят витии, кипит словесная (к сожалению, не только словесная) война", а меланхоличная декламация Павла Блюмкина всё так же вышивает на музыкальном полотне узоры стихов Георга Тракля — нервного австрийского алкоголика, фармацевта в военном госпитале, поставившего в своей жизни кокаиновую точку в 27 лет.
И никакой вам пестроты, никакого заигрывания с современностью, никаких реверансов в сторону "царства количества" — только отстранённость, только хардкор. Некий элемент лиричности вносит мелодекламация Ларисы Архипецкой, участвовавшей и в предыдущем альбоме коллектива.
Сорокаминутная пластинка состоит всего из двух треков. Павел выбрал достаточно интересную композицию — в каждом треке звучит несколько стихотворениий Тракля, оформленных разным мелодическим рядом. По сравнению с предыдущими работами звучание стало даже более тревожным, немного более воздушным и, в лучшем смысле слова, "бесчеловечным", точнее — "агуманным". Рельеф музыкального ландшафта меняется от постиндустриальных мотивов до классического дарк-фолка, который у других бы смотрелся скучновато. Правда, в начале второго, одноимённого с альбомом, трека вдруг возникает довольно удалой мотив, отсылающий нас не то к Death in June, не то к Сергею Чигракову… Но мираж быстро рассеивается, сменяясь не менее отстранённым, чем у Павла, голосом Ларисы.
"Поэт прикасается к высшим категориям бытия, которые почти всегда безнадежны". Эти слова Давида Самойлова можно отнести и к поэзии Тракля, и к творчеству Majdanek Waltz. В конце концов, Павел, подписанный на паблик "Рязань безысходная", точно знает толк в этой самой безысходности. А если серьёзно, то тема смерти как молчаливого, неотъемлемого присутствия Вечного в нашей жизни проходит красной нитью через всё творчество коллектива. И сделано это грамотно, камерно, тонко и интеллигентно: скрипка, альт, гитары, виолончель, флейта, кларнет, труба, фортепиано… "Майданекам" свойственно и тонкое эстетическое чувство, и чувство меры — достаточно редкие качества для отечественных музыкантов. Потому это музыка явно не для концертного исполнения и не для торопливого фастфудного поглощения между домом и метро или между офисом и баром. "Слепые защитники", как и положено настоящим "вежливым людям", нежно, но твёрдо возьмут вас под свой аудиоконвой и не выпустят в течение сорока минут. Такая музыка, видимо, звучит на радио иных измерений, многолетним и бессменным диктором которого является Павел. Правда, говорят, что жанра death folk не существует. "Если его нет, его следовало бы выдумать", — отвечает Majdanek Waltz.
Америка 88
10 марта 2016 10
кино Салон Голливуд Оскар Культура Ди Каприо получил "Оскара"
«Оскар» за лучший фильм получила картина «В центре внимания» режиссёра Тома МакКарти. Лучшим режиссером второй год подряд был назван Алехандро Гонсалес Иньярриту («Выживший»). Награды за лучшую актерскую игру получили Леонардо Ди Каприо («Выживший») и Бри Ларсон («Комната»). Несмотря на то, что многие делали ставку на того же «Выжившего», имевшего 12 номинаций, приз за лучший фильм получило почти документальное журналистское расследование темы педофилии среди католических священников. Громкое дело действительно имело место быть, когда правдолюбивые корреспонденты газеты The Boston Globe много месяцев расследовали многочисленные случаи изнасилования детей в среде, чьим боссом является Ватикан. Понятно, что наш личный фаворит «Безумный Макс» (который, впрочем, отхватил шесть второстепенных «Оскаров») не смог бы одолеть столь остросоциального соперника, чьи авторы черпали вдохновение в картинах типа «Вся президентская рать». Как и не смог это сделать духоподъемный вестерн «Выживший» Алехандро Гонсалеса Иньярриту, чей «Бердмен» - мощная артхаусная драма о внутреннем мире большого художника - был неожиданно признан лучшим фильмом и в прошлом году. Другие конкуренты в номинации «лучший фильм» и оставшиеся без награды, это – «Шпионский мост» Стивена Спилберга, повествующий об обмене советского разведчика Абеля на американского летчика Пауэрса, наглядная демонстрация механизмов финансового кризиса 2007 года «Игра на понижение» Адама МакКея, жутковатый психологический триллер «Комната» Ленни Абрахамсона, душещипательная мелодрама «Бруклин» Джона Краули и занудный фантастический эпос про выживание человека во враждебной среде «Марсианин» Ридли Скотта. Академики и в этом году ограничились восьмью картинами, на десятку выдающихся лент, видимо, не набралось. Так и куда более интересная тарантиновская «Омерзительная восьмерка» была номинирована только в трех номинациях – лучшая актриса второго плана, лучшая музыка и лучшая операторская работа. И здесь, «Оскар» получил Эннио Морриконе, чье появление на сцене было самым трогательным и единственно - тёплым - моментом церемонии.
Но по большому счету, интрига в этом году была по сути одна. Получит ли Леонардо Ди Каприо заветную статуэтку или в очередной раз академики лишат актёра награды. Ди Каприо номинировался на «Оскар» пять раз. В этот странный день – 29 февраля – он его, наконец, получил. Впрочем, особой радости от решения академиков актёр не продемонстрировал. Видимо устал. В остальном же церемония была лишена характерной оскаровской лихорадки. А все потому, что устроители решили реабилитироваться от «расового скандала», случившегося накануне и отвлекали внимание от кинематографа запоздалыми приступами толерантности. Напомним, что несколько чернокожих кинематографистов (среди них режиссер Спайк Ли и актер Уилл Смит) выступили с бойкотом «Оскару», и призвали остальных поступить также, так как вдруг обратили внимание на то, что уже второй год подряд афроамериканцы отсутствуют в актерских номинациях. И обвинили 88-й «Оскар» в оголтелом расизме. Теперь необходимо было оправдываться. Что только не происходило на сцене! И рассуждения о дискриминации черных. И странная благотворительность, когда ведущий праздника кино негр-актёр Крис Рок вызвал на сцену черненьких гёрл-скаутов и они бегали и продавали печенюшки звездам. На шестьдесят пять штук долларов наторговали детишки. Кому пойдут эти заработанные честным трудом деньги – непонятно. Возможно еще одним угнетенным - украинцам, чья документалка про Майдан оказалась в пролете, добившись лишь номинации, и то видимо сугубо по политической причине. Вообще количество негров, одним только видом, вопиющих о своих правах, зашкаливало все разумные пределы и наверняка вызвало закономерное возмущение Ку-клукс-клана. Но статуэтки ушли согласно «выбору белых людей» не им. Как бы ни шутил на сцене борец с дискриминацией Крис Рок, напрямую называя Голливуд расистами.
Апостроф
Апостроф
Поделиться книгой: