Помоги проекту - поделись книгой:
Примечательно, что Николай I, назначая шефами российских полков иностранных венценосцев, по традиции дарил им и полную форму подшефных полков. Например, для «его королевского высочества принца Генрига Нидерландского» на эполетной фабрике были заказаны золотые контрадмиральские эполеты с вышитыми орлами (73 рубля), золотые эполеты с вышитыми орлами по форме «№ 12-го экипажу» (75 рублей) и кивер флотский с вызолоченным гербом 12-го экипажа (10 рублей). Мундирные пуговицы десятилетиями покупали у «пуговичника» Буха.
Генеральские мундиры в николаевскую эпоху щедро украшались золотым шитьем. Для царя мундиры расшивали золотошвеи из мастерской Залемана. Расшивались в основном воротники и обшлага генеральских мундиров. Так, золотое шитье только одного воротника для мундира гродненских гусаров обходилось в 75 рублей.
Неотъемлемой частью военных мундиров всегда были ордена. Их Николай I заказывал только у золотых дел мастера Кеммерера, а у фабриканта Локтева приобретались орденские ленты.
Со временем Николай Павлович стал оплачивать «подарочные» мундиры для своих сыновей и близких. Так что свои первые мундиры великие князья получали в подарок от отца. Именно с этого момента начиналось их настоящее приобщение к военной службе. По распоряжению Николая I портной Акулов сшил первый генеральский мундир для цесаревича Александра Николаевича, который обошелся в 516 рублей. В 1845 г. царь оплатил портному Акулову два мундира для своего второго сына – Константина Николаевича.
В октябре 1838 г. для третьего сына царя – семилетнего Николая Николаевича была сшита «экипировка лейб-гвардии уланского полка»15. А в конце июля 1838 г. Николай I в письме к сыну писал: «Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю!!! Великий для тебя и для нас день»16.
На следующий 1839 г., по исполнении семи лет, четвертый сын царя – Михаил Николаевич получил свой первый офицерский мундир, сшитый портным Фрейде.
Мальчики из царской семьи носили и солдатскую форму. В сентябре 1848 г. пятилетнему Николаю Максимилиановичу, сыну герцога Лейхтенбергского и дочери Николая I, дедушка подарил солдатскую форму «от закройщика Остогова» за 100 рублей. А в 1849 г. шестилетнему мальчику дедушка подарил уже ружье и шашку (65 рублей). Солдатская форма для пятилетнего Николая Александровича (Никсы) стоила в 1848 г. 80 рублей.
Перед официальными визитами за границу император обновлял те мундиры иностранных полков, которые предполагалось посетить во время визита. Эти мундиры, как правило, выписывались из-за границы. В 1824 г. в Пруссии портному Клею «за сделанный для его высочества один мундир и одни рейтузы» было уплачено «прусскою монетою 56 талеров»17.
Поскольку мужчины из дома Романовых военную форму носили с пяти лет и буквально до гробовой доски (все Романовы, лежащие в усыпальнице
Петропавловского собора, были похоронены в военной форме), именно военная форма была для них самой удобной и естественной одеждой. Дочь Николая I вспоминала, что любимой домашней одеждой ее отца был «военный мундир без эполет, потертый на локтях от работы за письменным столом»18.
Длительное время сотрудничал с гардеробной Николая I перчаточник Ф. Френцель. Статья расходов на перчатки была довольно большой, поскольку белые перчатки быстро пачкались. Эти перчатки отдавались Френцелю в чистку и «мытье». Например, «мытье» четырех пар перчаток стоило всего 1 рубль 50 копеек, а изготовление 16 пар новых перчаток обходилось в 128 рублей, то есть по 8 рублей за пару.
Френцель шил императору не только новые перчатки, но и панталоны. Он же обеспечивал царя подтяжками. Панталоны были разные. В документах упоминаются панталоны «лосиные» (128 рублей 40 копеек), «цветные», «крепкие» (175 рублей) и «простые» (125 рублей). На зимнее время панталоны шились из тонкого шерстяного трико, которое покупали у купца Мельникова (209 рублей 50 копеек). Чистка панталон обходилась в 6 рублей.
Лакеи и камердинеры, числившиеся при собственном гардеробе, также не упускали возможности заработать. Однако это были «разовые акции», видимо, связанные с какими-либо форс-мажорными обстоятельствами. Например, гардеробский помощник Иванов получил «за сшитие для его величества панталон» 36 рублей и за шитье шлафроков 30 рублей. Камердинеру Гримму за то, что он прикрепил кокарды к фуражкам, было выплачено 36 рублей 12 копеек. Гардеробский помощник Шпицбарт брался даже за переделку мундира, заработав 35 рублей. Кастелянша Страус «за переделку 10 пар шелковых чулок его величества» получила 16 рублей.
За верхней зимней одеждой царя следил скорняк Михельсон. Заказы для него были разные. «За переделку шубы» ему заплатили всего 45 рублей, но был и заказ на два бобровых воротника в 750 рублей.
Головными уборами Николая I обеспечивали шляпники Циммерман («за круглую шляпу – 55 руб.») и Можайский («за переделку 17 фуражек – 25 руб. 50 коп.»). В магазине Сургучева для царя покупали готовые фуражки, каски и шляпы. Там же брали всю необходимую фурнитуру (кокарды, султаны и пр.). В этом же офицерском магазине приобреталось и оружие («за шашку черкесскую и прочие починки султанов – 232 руб. 75 коп.»).
Обувь для царя, как правило, шилась на заказ. На протяжении четверти века на Николая I работал сапожный мастер Пемо. Стоимость его работы, по сравнению с расценками портных, была довольно низкой: новые каблуки обходились в 1 рубль; шесть пар штрипок под панталоны – 1 рубль 20 копеек; поправка сапог – 85 копеек; новые лакированные сапоги стоили 13 рублей; шпоры к сапогам – 2 рубля 50 копеек. Поскольку сапоги должны были сидеть «как влитые», их шили в обтяжку, и для того чтобы их было легче надевать, сапожник продавал мыльный порошок по 30 копеек за пакетик. Теплые зимние сапоги стоили значительно дороже, но, судя по счетам, Николай Павлович их заказал только однажды – в январе 1835 г. – сапожнику Хейде, по цене 150 рублей за пару. Для того чтобы сохранять обувь, использовались «лак для сапог» из магазина Бабста и вакса, которую покупали у фабриканта Быкова. Также единственный раз встречается упоминание о приобретении готовой обуви в башмачном магазине Брюно (42 рубля 90 копеек).
Кроме крупных вещей любой гардероб предполагает множество мелких. Дочь Николая I упоминала в записках, что Николай Павлович предпочитал носить шелковые носки. Примечательно, что их покупали прямо «от производителя» и оптом. В ноябре 1848 г. у московского фабриканта Андрея Коколкина было приобретено шесть дюжин шелковых чулок на 360 рублей.
Купец Эренберг поставлял для царского гардероба батистовые платки (две дюжины обходились в 160 рублей). У него также приобреталось голландское полотно, из которого Николаю Павловичу шили рубашки. Полотно покупали оптом. Ткань на «шесть дюжин сорочек для его величества» обошлась в 2450 рублей, там же брали ткань и для полотенец. Рубашки и все необходимое для царя шила белошвейка Гринберг.
Из других мелочей можно упомянуть галстуки (купец Бабст), черные шелковые платки (лавка Энгбута). В магазине «Дилла и Ко» покупали манишки, воротники и шарфы.
Со временем Николай Павлович начал полнеть, и в ноябре 1836 г. (ему было 40 лет) впервые заказали бандаж, которым утягивали живот под мундиром, при этом грудь становилась более выпуклой. Выполнил этот заказ бандажный мастер Остерлов.
Кроме одежды покупались различные повседневные мелочи: резедовое, миндальное и розовое масла «для туалета его величества», полотенца, щетки для волос. В английском магазине было закуплено восемь дюжин кусков розового мыла для рук (54 рублей) и т. д. При этом все положенные таможенные пошлины за импортный товар были немедленно отправлены на Санкт-Петербургскую таможню.
Поставщики высочайшего двора очень хорошо зарабатывали при подготовке визитов в Европу. Одной из весьма характерных особенностей таких визитов было то, что российские императоры во время неофициальных поездок могли носить партикулярное платье. Путешествуя за границей как частные лица или отдавая родственные визиты, они могли сменить военный мундир на штатское и раствориться в толпе. Надо заметить, что они это весьма ценили. Ежеминутно находиться «под прицелом» сотен глаз психологически очень тяжело. Возможность побыть обычным человеком, затеряться среди людей предоставлялась только за границей и рассматривалась как маленькое приключение.
Не отказывался от этой возможности даже Николай I, буквально сросшийся с военной формой. В 1833 г. он заказал портному Рутчу штатское платье за 875 рублей. В 1838 г. тот же портной Рутч «за партикулярное платье для чужих краев» получил 988 рублей. Будучи в 1845 г. в Дрездене, Николай I инкогнито посетил знаменитую галерею. Во время этой прогулки на нем был «синий, открытый спереди короткий сюртук, шелковый темно-коричневый жилет с вышитыми на нем цветочками и серые брюки; на голове имел он цилиндр, что увеличивало высокий его рост. В правой руке незнакомец держал тоненькую тросточку с серебряным набалдашником, а левая, одетая в перчатку, сжимала снятую с правой руки»19. К сожалению, изображения грозного императора в «жилете с цветочками» до нас не дошли, да их, видимо, и не существовало, но можно с уверенностью утверждать, что Николай Павлович был одет по последней европейской моде.
Николай I отличался прекрасной выправкой и до конца жизни сохранил атлетическую фигуру. В 1849 г. его осматривал врач Конногвардейского полка Ф. Я. Карелль. Молодой врач был поражен телосложением императора. С естественным чувством собственной значимости молодой доктор рассказывал знакомым «разные подробности из внутренней дворцовой жизни». Одну из этих подробностей приводит барон М. А. Корф в своих записках: «Карелль не мог довольно выразить удивления своего к атлетическому, необычному сложению его тела». Врач в беседах отмечал: «Видев его до тех пор, как и все, только в мундире и сюртуке, я всегда воображал себе, что эта высоко выдававшаяся грудь – дело ваты. Ничего не бывало. Теперь, когда мне пришлось подвергать его перкуссии и аскультации, я убедился, что всё это свое, самородное; нельзя себе представить форм изящнее и конструкции более Аполлоново-Геркулесовской!»20
Мемуаристы сохранили крайне редкие сведения о росте императора. Один из мемуаристов приводит диалог между Николаем Павловичем и актером Василием Каратыгиным, состоявшийся в ноябре 1838 г. после окончания пьесы Н. А. Полевого «Дедушка русского флота»: «К игравшему роль Петра I Василию Каратыгину подошел Николай Павлович с приветливыми словами. «Ты совершенный Петр Великий!» – сказал он, любуясь им. «Нет, государь, он был выше меня: 2 аршина 14 вершков». – «А в тебе?» – «Двенадцать». Государь померился с ним. «Всё ты выше меня: во мне 10,5»21.
Нетрудно посчитать, что в переводе на современную метрическую систему рост императора составлял 189 сантиметров (рост Петра I – 203,5 сантиметров).
Мемуаристы много писали о глазах императора. Его большие голубые глаза бывали очень разными. Так, политические противники превратили в штамп «оловянные глаза» Николая Палкина. Многие писали о глазах «василиска», которые буквально превращали подданных в камень, особенно если император изволил гневаться. При этом наиболее догадливые даже падали в обморок.
Так или иначе, на протяжении четверти века Николай I вполне вписывался в каноны мужской красоты своей эпохи. Высокий, атлетического телосложения, прекрасный кавалерист «с талией», на лице которого блестели бледно-голубые глаза, был наделен еще и обаянием власти, которое во все времена так ценили женщины. Многочисленные официальные портреты подтверждают описания мемуаристов. Можно только сожалеть, что не сохранилось ни одной фотографии Николая Павловича, хотя известно, что во второй половине 1840-х гг. он держал в руках фотоаппарат, переданный им в Академию наук.
Николай I был скрытен и недоверчив. При этом он обладал глубоким чувством ответственности, заставившим его замкнуть управление империей лично на себя и работать по восемнадцать часов в сутки. Высокая требовательность к себе заставляла требовать «по максимуму» и с подчиненных. В своей работе он опирался на военных, будучи искренне уверенным, что толковый строевой генерал в состоянии наладить четкую работу как медицинского ведомства, так и министерства народного просвещения. Присущая Николаю I спокойная уверенность в своей власти, харизма императора приводили в трепет даже его ближайших соратников.
Иногда он становился безжалостным и беспощадным, но по большей части только в тех случаях, когда понимал, что возникший негативный прецедент повлечет серьезные последствия. Тогда он был действительно безжалостен. При этом император руководствовался не сиюминутными личностными порывами, как это бывало у его отца, холеричного Павла I, но государственной целесообразностью.
Николай I мог вспылить на людях, хотя в него с детства вбивалась привычка скрывать свои чувства и мысли. Однако в «своей», офицерской среде он мог позволить себе «отпустить тормоза». Но даже эти нечастые эмоциональные выплески император мог обратить себе на пользу, не только в силу профессиональной привычки просчитывать последствия своих поступков, но и в силу своего действительно благородного характера. Один из мемуаристов описывал, как на маневрах в Красном Селе Николай I «на чем свет стоит, не стесняясь в выражениях», обругал генерала Пенкержевского. «На следующее утро государь приглашает всех генералов и, выйдя к ним, говорит с присущим ему благородством: «Господа, вчера я совершенно забылся перед генералом П. Когда я командую войсками, то никак не могу сдерживаться и не выходить из себя. Мне уже сорок лет, а я до сих пор не преуспел в обуздании собственной вспыльчивости. Итак, господа, прошу вас впредь не принимать близко к сердцу мои слова, сказанные в гневе или раздражении. Ты же, П., прошу, прости меня; я не желал тебя оскорбить, будем друзьями». И он сердечно обнял генерала»22.
Николай Павлович был любящим мужем и отцом, неплохим педагогом и тонким психологом. Когда в 1849 г. Николай Павлович отправлял в Венгерский поход второго сына Константина Николаевича, то составил для него инструкцию из семнадцати пунктов. Если сократить ее до отдельных фраз, то она выглядела бы следующим образом: не высовываться, быть предельно корректным, без фамильярности, слушать, записывать, анализировать, но публично никаких оценок не давать, почестей как великому князю не принимать.
Многие десятилетия, стараниями либерально-советской историографии, личность Николая I преподносилась исключительно в образе грубого солдафона с оловянными глазами. Это не так. Конечно, Николай I не был ангелом, на его совести много грехов, как и у всякого политика. Но, по большому счету, это был сильный, порядочный человек, русский офицер, наделенный глубоким чувством ответственности за страну.
Император Александр II
Многочисленные портреты запечатлели внешность Александра Николаевича на протяжении всей его жизни. Кроме этого до нас дошли фотографии как официального, так и семейного характера. Поэтому изменения во внешнем облике на протяжении царствования Александра II прослеживаются в деталях.
В юные годы это был типичный «прекрасный принц» из германских сказок. Наследник громадной империи, обладатель несметных сокровищ, обаятельный и прекрасно воспитанный молодой человек. Цесаревич был высоким, учитывая стандарты роста середины XIX в. Его рост составлял 186 сантиметров. Следует отметить, что Александр II всегда очень внимательно следил за своей внешностью. В различных музейных собраниях сохранились настоящие коллекции его многочисленных мундиров. Став императором в 1855 г., он сразу же начал «переодевание» военной, придворной и бюрократической элиты.
Александр II с детства был хорошо развит физически. Он имел пропорциональную фигуру, хороший рост и правильные черты лица. Он был безупречно воспитан. К ношению военной формы Александра II приучили с детства, она сидела на нем как влитая, и он знал об этом. К военной форме во всех ее проявлениях он относился с любовью. Так, в своей приемной в Зубовском флигеле Екатерининского дворца в Царском Селе он держал часть «военно-мундирной» коллекции Николая I. Ее стены были увешаны картинами с изображениями мундиров, «под стеклянными колпаками стояли куклы, изображающие ординарцев»23, в форме различных полков русской армии.
Современники единодушно отмечали, что «мундир сидел на нем как-то особенно щеголевато, грудь выделялась, талия стройно перетянута по-николаевски»24. Вплоть до реформы военной формы в период правления Александра III высшим шиком в ношении офицерской формы считалась именно эта «николаевская» стать.
Будучи молодым человеком, в конце 1830-х гг. цесаревич Александр носил небольшие щегольские усики в сочетании с зачесанными, по моде того времени, висками. В 1840 г. на его лице появились бакенбарды, которые тогда еще не были соединены подусниками с усами. На портретах «совершенно модного живописца» Ф. Крюгера эти нюансы внешнего облика царя тщательно зафиксированы. Именно с этой прической – зачесанными на правую сторону волосами, с усиками и бакенбардами Александр II короновался в 1856 г.
Со временем этот образ получил дальнейшее развитие. Именно Александр II ввел в 1860-х гг. новый стандарт, включавший сложную «конструкцию» из ухоженных усов с подусниками и роскошных бакенбард. Всё это органично сочеталось с тщательно уложенными волосами. При этом Александр II никогда не носил бороду.
Естественно, вся элита Российской империи немедленно, с большим или меньшим успехом, воспроизвела на своих лицах эту же «конструкцию». Даже наследник-цесаревич, великий князь Александр Александрович во второй половине 1870-х гг. на некоторое время отпустил длинные бакенбарды.
Надо заметить, что со времен знаменитого резания бород в декабре 1699 г. Петром I форма растительности на лицах мужчин приобрела явный политический подтекст. Более того, уровень «мужской волосатости» регулировался законодательно. Перечень законов, регламентирующих мужские прически, весьма внушителен. Начало этому перечню было положено в январе 1705 г., когда Петром I был подписан указ: «О бритии бород и усов всякого чина людям, кроме попов и дьяконов, о взятии пошлин с тех, которые сего исполнить не захотят, и о выдаче заплатившим пошлину знаков»25. Законодательное преследование бородачей велось с завидным постоянством. Так, в марте 1837 г. Николай I подписал указ «О не ношении лицам, имеющим придворные звания, усов и бород». В указе отмечалось: «Многие из состоящих в звании камергеров и камер-юнкеров позволяют себе носить усы, кои присвоены только военным, и бороды в виде жидовских», поэтому император «повелеть соизволил: строжайше воспретить, дабы никто из имеющих придворные звания не осмеливался носить ни усов, ни бород»26. Кроме этого, когда в конце 1840-х гг. начался знаменитый дискурс западников и славянофилов, то у последних борода стала своеобразным политическим знаменем, что также вызвало гонения властей. Только в 1874 г. Александр II разрешил ношение бороды во всех войсках и на флоте кроме гвардии, гренадеров и императорской свиты27. При этом отдельным указом в 1875 г. военным было запрещено фабрить бороды и усы28. Примечательно, что сам Александр II не терпел бородачей, поэтому в его окружении их не было. Однако некоторые лица из свиты царя имели такие разросшиеся бакенбарды, что бритый подбородок буквально терялся среди них, и они выглядели со стороны настоящими бородачами, соблюдая при этом букву закона.
Со временем на голове у Александра II появились глубокие залысины, но он так и не изменил своей прически, сохранив зачес волос на правую сторону, и, конечно, никогда не носил парик. Можно отметить, что с возрастом размер его усов несколько увеличился. На официальных портретах конца жизни императора видна некоторая «неухоженность» – разросшиеся усы с подусниками и не очень аккуратно уложенные волосы.
Внешний облик российских императоров был тесно связан с их харизмой. Многие современники Александра II отмечали космополитичность и некоторую вялость характера царя. Оценивая характер Александра II, фрейлина А. Ф. Тютчева отмечала, что, по ее мнению, «он не был государем, популярным в истинном смысле слова; народ не чувствовал притяжения к нему, потому что в нем самом совершенно отсутствовала национальная и народная струна… Человеческая природа такова, что она более ценит людей за них самих, чем за их дела»29. Отчасти так и было. По воспитанию, манерам и поведению Александр II был скорее европейским монархом, который совершенно не имел «национальной специфики», столь характерной для его сына – Александра III.
А. Ф. Тютчева, наблюдавшая Александра II на протяжении полутора десятков лет и старавшаяся быть объективной в своем отношении к нему, писала, что в свои 35 лет (1853) цесаревич «был красивый мужчина, но страдал некоторой полнотой, которую впоследствии потерял. Черты лица его были правильны, но вялы и недостаточно четки; глаза большие, голубые, но взгляд мало одухотворенный; словом, лицо его было маловыразительно, и в нем было даже что-то неприятное в тех случаях, когда он при публике считал себя обязанным принимать торжественный и величественный вид»30.
Современники подмечали и мелкие особенности поведения Александра II, которые его отнюдь не красили. Впрочем, подобные черточки можно при желании обнаружить почти у всех. Граф С. Д. Шереметев вспоминал: «Бывало, как государь сильно горячится, волнуется по мере того, что говорит, глаза становятся совсем круглыми, голос, и без того картавый, становится раздражительным и крикливым. Очень неприятно было видеть его в такие минуты, чувствовалось что-то несильное в этом раздражении, которое с годами все увеличивалось. Он не всегда держался меры, и многим приходилось от него выслушивать неподходящие слова»31. Откровенные недоброжелатели, которых всегда много у публичных политиков, называли царя «бодрилой», а писатель Д. В. Григорович прямо глумился над ним (в кругу близких людей, конечно), «уморительно имитируя его басок и картавость»32.
Говоря об особенностях характера Александра II, следует отметить его чувство долга и ответственности, что было характерно для всех Романовых в XIX столетии. Так, присутствуя на театре военных действий, Александр II выполнял преимущественно инспекторско-представительские задачи, посещая, в числе прочего, многочисленные госпитали, при этом царь «заходил в палаты тифозных и горячечных»33.
Но даже симпатизировавшие императору современники, отдавая ему должное, считали его слабым. Слабым человеком и слабым, подверженным влияниям самодержцем. Резонанс колебаний его внутриполитического курса был значителен – от либеральных реформ 1860-х гг. к «закручиванию гаек» в 1870-х. Это также было отражением его характера. При этом Александр II очень ревниво относился к власти. Своих старших сыновей он приобщал к власти, следуя традиции и здравому смыслу, но делал это с некоторой оглядкой. Граф С. Д. Шереметев отмечал: «В основе характера государя таилось мелочное чувство, и то была ревность. Она проявлялась в нем не раз и по отношению к самым близким ему людям. Такое чувство испытывал он по отношению к императрице и даже к цесаревичу Николаю Александровичу»34.
Это чувство известной «ревности» проявлялось и во взаимоотношениях с соратниками. Колебания внутриполитического курса, смена министров позволили князю П. А. Кропоткину справедливо отметить, что «ни в вопросах политики, ни в личных симпатиях он не был человеком, на которого можно было положиться, и вдобавок отличался мстительностью. Сомневаюсь, чтобы он искренно был привязан к кому-нибудь»35.
Примечательно, что Александр II в начале своего правления проводил кадровую политику, традиции которой уходили в XVIII век. Тогда считалось, что строевой генерал, успешно справлявшийся с корпусом, способен не менее успешно справиться с любым гражданским министерством. В 1860-х гг. по Петербургу ходила едкая реплика Ф. И. Тютчева, связанная с назначением на пост товарища министра финансов генерала С. А. Грейга, служившего сначала в конногвардейском полку, а затем в морском министерстве: «Странное дело, конногвардейскому офицеру поручают финансы; публика, конечно, удивлена, но в меру, не особенно сильно; попробуйте же Рейтерна сделать командиром конногвардейского полка, все с ума сойдут, поднимется такой вопль, как будто Россия потрясена в своих основаниях»36.
Императрица Мария Александровна
Императрица Мария Александровна прожила в России почти сорок лет. Приехав в Россию юной девушкой, она со временем стала истинно русской. Вторая половина ее жизни в России полна драматизма. Жена, родившая мужу-императору девятерых детей, она трагически потеряла старшего любимого сына-цесаревича накануне его свадьбы и одновременно фактически лишилась мужа.
Картины, акварели и фотографии донесли до нас ее внешний облик. Красивая и утонченная в молодости Мария Александровна отличалась прекрасным вкусом. В 1841 г. цесаревна носила в качестве утреннего туалета легкое батистовое или жаконетовое платье с белым вышитым воротничком, соломенную шляпу с лентами в цвет соломы, коричневую вуаль, коричневый зонтик, шведские перчатки и клетчатое манто37.
На картинах английской художницы Кристины Робертсон, считавшейся признанным мастером женского портрета и приглашенной в Россию Николаем I, мы видим изящную молодую женщину в дворцовых интерьерах. На одной из картин 1849 г., написанной в жанре парадного портрета, цесаревна Мария Александровна изображена стоя, в роскошном парчовом платье, ее шея и руки украшены крупным жемчугом. У цесаревны под рукой – раскрытый фолиант с закладками. У ног – любимая левретка. Примечательна прическа будущей императрицы. Ее прекрасные густые волосы разделены посередине пробором. Эта прическа фактически без изменений сохранялась до последних дней жизни Марии Александровны.
На втором портрете, кисти той же Кристины Робертсон, цесаревна Мария Александровна сидит за столиком опять-таки перед раскрытой книгой. Элегантный кувшин на столе подчеркивает изящество цесаревны. Безусловно, все детали этих парадных портретов тщательно продумывались и согласовывались.
Фрейлина А. Ф. Тютчева, впервые увидевшая Марию Александровну в 1853 г., отмечала, что 28-летняя цесаревна выглядела очень молодо. Она была стройна и хрупка, и это складывалось в совершенно особое изящество, «какое можно найти на старых немецких картинах». Мемуаристка подчеркивала, что цесаревна и в 28 лет не была классической красавицей николаевской эпохи, поскольку «черты ее не были правильны». Но при этом у цесаревны были прекрасные волосы, нежный цвет лица, большие голубые, немного навыкате, глаза, «смотревшие кротко и проникновенно. Профиль ее не был красив, так как нос не отличался правильностью, а подбородок несколько отступал назад. Рот был тонкий, со сжатыми губами… а едва заметная ироническая улыбка представляла странный контраст к выражению ее глаз»38.
До нас дошла миниатюра, выполненная А. Г. Рокштулем39, датированная 1855 г. На миниатюре Мария Александровна изображена в роскошном бальном платье, с синей муаровой лентой через плечо и миниатюрной короной на голове. Из украшений – только столь любимые ею жемчуга: в прическе, на шее и в ушах.
Одним из известных парадных портретов императрицы Марии Александровны стала картина художника Ф. К. Винтерхальтера, законченная в 1857 г. На этом официальном полотне, написанном вскоре после коронации Александра II, мы видим исполненную достоинства женщину во всем блеске зрелой красоты. Волосы, руки и шея усыпаны крупными жемчугами. Пышное парадное платье обильно украшено кружевами. В изящно сложенных руках – костяной, тонкой работы веер. Молодая императрица словно только что вышла из бальной залы. На ее левой руке, наряду с массивными золотыми браслетами, на безымянном пальце были надеты два золотых кольца. Именно о них писала камер-юнгфера императрицы А. И. Яковлева: «На левой руке она носила очень толстое обручальное кольцо и другое, такое же толстое, с узорною чеканкою, поперечник такой же толщины был прикреплен большим рубином. Это – фамильное кольцо, подаренное государем всем членам царской семьи»40. К сожалению, на картине правая рука императрицы просматривается не полностью, но камер-юнгфера упоминает, что «на правой руке, на четвертом пальце, великая княгиня носила множество колец; это были воспоминания ее детства, юности, тут были кольца ее матери; все не дорогие и не имевшие даже особенного наружного достоинства»41.
На фотографиях 1865–1866 гг., сделанных после пережитой личной трагедии, связанной со смертью старшего сына – великого князя Николая Александровича, умершего в апреле 1865 г., мы уже видим постаревшую женщину, сломленную горем. Всю оставшуюся жизнь она носила платья в темных тонах, в память о потерянном сыне. Примечательно, что, находясь при умирающем сыне, «она была очень тверда» и плакала меньше всех42. Вся эта твердость характера понадобилась ей в 1870-х гг., когда она боролась с болезнью, и когда ее муж Александр II поселил свою многолетнюю любовницу с детьми над покоями Марии Александровны в Зимнем дворце.
Мария Александровна была императрицей и прекрасно осознавала, что ревность, выставленная на показ, – дурной тон. Поэтому она ни разу ни словом, ни действием не показала, насколько глубоко уязвлена многочисленными увлечениями супруга, которые она в узком кругу не без иронии называла «умилениями моего мужа»43. Чего ей стоила эта ирония, знала только она сама.
Император Александр III
Будущий Александр III, второй сын в семье Александра II и Марии Александровны, до 1865 г. даже не рассматривался как возможный кандидат на российский престол. Родители были настолько уверены в своем Никсе, что не допускали и мысли о каком-либо несчастье. При этом и сам великий князь Александр Александрович совершенно спокойно относился к своему «второму» месту и готовился к карьере гвардейского генерала. Между братьями сохранялись очень теплые отношения.
Великий князь Александр Александрович с детства отличался некоторой тяжеловесностью, заслужив прозвище «бульдожки». Он не был столь изящен и умен, как его старший брат, и его «второсортность» совершенно устраивала родителей, не желавших видеть в нем конкурента старшему сыну.
Александр Александрович находился при умирающем цесаревиче Николае Александровиче до самого конца. Он присутствовал и при обмывании тела и сам надевал чистое белье на покойника44.
Будущий Александр III после смерти в апреле 1865 г. старшего брата Николая унаследовал от него не только титул цесаревича, но и невесту – датскую принцессу Дагмар. Этот брак заключался без большой любви. Александр по приказу отца-императора был вынужден отказаться от своей первой любви – фрейлины Мещерской. В мае 1866 г. он отправился в Данию свататься. Именно тогда будущий Александр III впервые надел штатское платье.
Рано начавший полнеть, высокий и крепкий Александр Александрович, видимо, чувствовал себя в гражданском костюме неловко. Однако этикет требовал от русского цесаревича, сватавшегося к датской принцессе, быть одетым именно в партикулярное платье. Сохранились фотографии этого периода. На них молодой цесаревич в темном двубортном сюртуке, белой рубашке с отложным воротником. На этой постановочной фотографии, а в то время только такие и были, цесаревич опирается на спинку венского стула, придерживая руками темные, в цвет сюртука, котелок и перчатки. Слегка просматривается пестрый галстук.
Тот же галстук хорошо виден на другой фотографии, менее официальной, из той же свадебной серии. Эта фотография уже не так статична. Одетый в гражданское цесаревич смог позволить себе более свободную позу (он непринужденно сидит на стуле, подогнув ногу), что в военном мундире было совершенно непозволительно. Расстегнутый сюртук позволяет увидеть обязательный жилет и часовую цепочку брегета. Котелок уже светлый, но, судя по всему, сюртук, рубашка и галстук те же самые. Конечно, у цесаревича был богатый гардероб просто по статусу. Однако современники в один голос отмечали, что Александр III тяжело привыкал к новым вещам. И если он что-либо «обнашивал» из своего гардероба, то носил эту вещь до тех пор, пока она буквально не разваливалась. Это особенно хорошо заметно по штатским вещам цесаревича. У него не было большого навыка в ношении сюртуков и пиджаков, но в некоторых из них он, видимо, чувствовал себя хорошо. Это «хорошо» затягивалось настолько, что костюмы катастрофически теряли вид, несмотря на все усилия камердинеров. Кроме этого император Александр III полнел, и некоторые из привычных, но редко носимых сюртуков и пиджаков становились ему явно маловаты, но император упорно отказывался надевать новый костюм. Не из скупости, а просто потому что привык к старому.
На фотографиях хорошо видно, что карманы оттянуты, пиджак, когда застегнут на все пуговицы, тесноват, его «украшают» многочисленные складки. Любопытно то, что одна из фотографий многовариантна. Видимо, фотографии российского монарха в гражданской одежде были такой редкостью, что фотографы активно использовали ретушь при их подготовке к тиражированию. На исходной фотографии Александра III, одетого в гражданский костюм, держит под руку его жена, императрица Мария Федоровна. На последующих фотографиях, трудами ретушеров, Марию Федоровну «убрали» и император стоит один.
Как правило, привычные костюмы Александр III позволял себе носить во время визитов в Данию, на родину жены. Эти поездки носили почти семейный характер, сродни сегодняшней поездке на дачу к старым друзьям, если позволительно такое сравнение. В Дании российский император чувствовал себя свободно и позволял себе появляться на людях в комфортной одежде.
Тем не менее у императора, естественно, бывали ситуации, когда требовалось выглядеть «с иголочки». Так, во время визита в Англию в 1873 г. внешний вид русского цесаревича был безупречен. Об этом свидетельствуют несколько фотографий, сделанных английскими фотографами во время визита.
Следуя европейским тенденциям моды, русский цесаревич в Англии смог позволить себе надеть светлую модную «тройку» в довольно крупную клетку. Примечательно, что на этой фотографии, сделанной в середине 1870-х гг., мы видим двух любящих сестер (цесаревна Мария Федоровна, в девичестве датская принцесса Дагмар, и принцесса Уэльская Александра, старшая сестра российской цесаревны) в одинаковых платьях. Как правило, эти парные платья заказывались у известного парижского портного Чарльза Ворта. Таким образом сестры демонстрировали всем свою сохранявшуюся с детства близость.
Ближайшее окружение Марии Александровны, зная трепетное отношение матери к старшему сыну, подчеркнуто критически относилось к цесаревичу Александру. Граф С. Д. Шереметев упоминал, что, бывая у наперсницы императрицы А. Н. Мальцовой, он часто слышал «слабое мнение» о новом цесаревиче45.
Перемены в характере будущего Александра III зрели незаметно даже для тех, кто постоянно находился рядом с ним. Точкой, во многом завершившей формирование его характера, стала трагическая смерть Александра II. Многие из тех, кто видел Александра III в мартовские дни 1881 г., отметили для себя эти совершенно непонятные и неожиданные для них изменения. Фрейлина А. Ф. Тютчева записала эти впечатления в дневнике 25 марта 1881 г.: «В его взгляде, в его голосе и движениях было что-то неопределенное, неуверенное, и я замечала это еще очень немного лет тому назад. Теперь, глядя на него, я с изумлением спрашивала себя, каким же образом произошла эта полнейшая перемена, которая меня в нем поразила; откуда у него появился этот спокойный и величавый вид, это полное владение собой в движениях, в голосе и во взглядах, эта твердость и ясность в словах, кратких и отчетливых, – одним словом, это свободное и естественное величие, соединенное с выражением честности и простоты, бывших всегда его отличительными чертами»46.
Впоследствии эти черты Александра III развились и усилились. И мемуаристы отмечали некий контраст между свитой царя и им самим. Контраст, порожденный спокойным осознанием своей исключительности. Об этом в воспоминаниях очень хорошо написал художник, критик и искусствовед А. Н. Бенуа, случайно увидевший царя среди его свиты в театре: «Состав этой густой и толкавшейся в разные стороны массы не отличался ни красотой, ни элегантностью, ни величественностью, ни какой-либо «породистостью». Большинство присутствующих состояло из согбенных под бременем лет сановников и из большей частью маленьких, толстеньких, а частью из тощих и комично высоких старых дам… Двери ложи распахнулись, выбежали церемониймейстеры с длинными тросточками, и за ними появился государь, ведя под руку новобрачную. Меня поразили его «громоздкость», его тяжеловесность и – как-никак – величие. Лицо государя поражало своей значительностью. Особенно поразил меня взгляд его светлых (серых? голубых?) глаз. Этот холодный стальной взгляд, в котором было что-то грозное и тревожное, производил впечатление удара. Взгляд человека, стоящего
Следует подчеркнуть, что «особость» царя не была искусственной позой, порожденной исключительностью положения, нет, это была столь редко встречающаяся и столь ценимая людьми особая харизма власти, воспринимающаяся на подсознательном уровне. А. Н. Бенуа писал: «Поражала его чрезвычайная простота, абсолютная непринужденность, абсолютное отсутствие какой-либо позы (позы властелина), что нельзя было сказать ни про его брата Владимира, ни (в особенности) про недоступного, высокомерного великого князя Сергея Александровича»48.
При спокойном осознании силы своей власти Александр III считал себя вправе периодически «проявлять характер». Современники отмечали, что он умел
Его резолюции пестрят резкими и нелицеприятными высказываниями и характеристиками. Он мог прямо в глаза назвать нерадивого подданного резким словом. Как вспоминали близкие к царю люди: «Крепкое словцо50 было присуще его натуре, и это опять русская черта, но в словах не было озлобления. Это была потребность отвести душу и ругнуть иной раз сплеча, не изменяя своему добродушию. Иногда за столом и при свидетелях говорил он, не стесняясь, прямо набело, и, когда уж очень становилось неловко от его слов, «она» (императрица Мария Федоровна –
Будучи великим князем, цесаревичем, а затем и императором, Александр III всячески подчеркивал свою «русскость». И в этом не было совершенно никакой наигранности, позы или ксенофобии. Это была органически присущая ему черта, которая выражалась и в использовании русского языка в светском обществе, и в его одежде, и в художественных симпатиях, да и в самом внешнем облике. Поэтому его способность «ругнуть иной раз сплеча» и говорить «прямо набело» была также частью его искренней русской души. При всем том Александр III прекрасно знал свою родословную и совершенно не заблуждался по поводу своей «русскости» «по праву крови». Его мать, бабушка и прабабушка были немками, и множество исследователей высчитывало доли русской (мизер) и немецкой крови в его жилах.
Тем не менее, когда он прочитал «Записки» Екатерины II, из которых следовала возможность того, что отцом Павла I был один из русских вельмож, а не Петр III, он искренне обрадовался, поскольку это увеличивало долю его русской крови. Но при этом он решительно не симпатизировал славянофилам, считая их «ряжеными» и по духу, и по внешнему виду. Так, близких к славянофилам фрейлин А. Ф. Тютчеву и А. Д. Блудову он не выносил одинаково, поскольку «он был слишком русский человек, чтобы быть славянофилом»53.
Во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. на лице наследника-цесаревича Александра Александровича появилась борода. Это совершенно выбивалось из традиций царствования Александра II, но, видимо, отвечало каким-то внутренним импульсам цесаревича. Следует подчеркнуть, что появление бороды у цесаревича не было фрондой по отношению к отцу, хотя отношения между ними были очень сложными. Дело в том что на время ведения боевых действий Александр II официально разрешил офицерам носить бороды. Как известно, запретный плод сладок, и в армии началось поголовное отращивание бород. Даже 20-летний великий князь Сергей Александрович начал отращивать бороду, записав в дневнике 9 июня 1877 г.: «Государь разрешил во [время] компании носить бороды, и мы отпускаем себе, я также»54. Однако когда император возвратился в Петербург (10 декабря 1877 г.), он уже через неделю потребовал от своего ближайшего окружения привести себя в порядок. 19 декабря Сергей Александрович писал цесаревичу: «Мою чудную бороду пришлось обрить, это было очень печально и неприятно, но Папа не хочет, по-видимому, чтобы носили бороды»55.
Тем не менее, судя по фотографиям, цесаревич и его младшие братья Владимир и Алексей бороды так и не сбрили. Борода цесаревичу шла. Крупный телом и лицом, без изящества вельмож предыдущих царствований, он очень органично смотрелся с этой бородой. В результате Александр III стал первым «бородатым» российским императором, возобновив традицию внешнего облика православных московских царей допетровской Руси. После воцарения Александра III мода на бороды немедленно охватила всю мужскую половину высшего света.
Современники, сравнивая Александра III с его предшественниками, отмечали его сходство в отношении к России с Николаем I. Именно Николай Павлович первым из российских императоров громко и внятно заявил о своей любви к России и сделал первые шаги к «русификации» высшего света. И эта эстафета была воспринята Александром III. Граф С. Д. Шереметев, сравнивая Николая I и Александра III, писал: «Он (Николай I –
Надо заметить, что Александр III инстинктивно отличал позу от истинного чувства. Или, по крайней мере, был очень определен в своих симпатиях и антипатиях. Так, граф С. Д. Шереметев упоминал, что, увидев у него на столе книгу стихотворений Тютчева, Александр III заявил, что «вообще не любит Тютчева и как поэта, и как человека»57.
Примечательно, что, когда Александр II посещал Аничков дворец, в котором жил с семьей наследник, все ощущали некую чужеродность отца и сына. Граф С. Д. Шереметев упоминал, что присутствие Александра II «несколько стесняло всех, даже хозяев. Уж очень были различны характеры и вкусы. Государь подсаживался к цесаревне, слегка картавя, заводил с нею речь и лишь изредка обращался к цесаревичу. Меня поражало это различие между сыном и отцом: другие приемы, другие речи, другое воспитание»58.
В одежде император Александр Александрович был столь же прост. У него, безусловно, имелись все необходимые мундиры и сюртуки «по должности». Но, в отличие от своего отца, он не имел мундирных коллекций, которыми так наслаждался Александр II. Мемуаристы в один голос утверждают, что Александр III, как правило, носил привычные вещи, занашивая их до непотребного состояния. С. Ю. Витте упоминал о штопаных штанах императора и клиньях, вшитых в его брюки. Дома с юных лет он привык носить тужурку59. Не носил Александр III и ювелирные украшения. Из колец у него было только венчальное, и то «к концу растрескалось так, что опасно было его носить»60. Эта скромность российских императоров по части ювелирных изделий носила также традиционный характер. Мемуаристы упоминают, что Александр I не носил «никаких драгоценностей, ни одного кольца, даже не носил часов»61.
Говоря об Александре III, следует упомянуть и о такой детали, как о его манере обращаться к соратникам и подданным. Мемуаристы в один голос утверждают, что Александр III был первым царем, который обращался к своим подданным на «вы». Это не совсем так. Первым монархом, который ввел обращение «вы» к своим подданным, был Александр I. Однако императорский двор в начале XIX в. был франкоязычным, поэтому русское «вы» императора не прижилось. Николай I, который начал «русификацию» императорского двора, обращался к своим подданным только на «ты», и эту привычку переняли его братья и сыновья. При этом в своей переписке Николай Павлович, как правило, использовал обращение «вы». При дворе Александра II обращение на «ты» сохранялось. Вместе с тем, Александр II иногда использовал обращение «вы» для того, чтобы показать свое нерасположение к собеседнику, поэтому царского «вы» очень опасались. Однако времена изменились, и сыновья Александра II усвоили привычку обращаться к близким и подданным только на «вы». Поэтому и Александр III использовал это обращение.
Император Николай II
Традиционный и хорошо знакомый внешний облик российского императора Николая II сложился достаточно рано. В начале 1890-х гг. на лице молодого Николая Александровича появились небольшие щегольские усики. На фотографиях 1891 г., запечатлевших царя во время путешествия на Восток, мы видим бритый подбородок, короткую стрижку ежиком и небольшие усы. Судя по сохранившимся фотографиям, бородка на лице Николая II появилась в 1892–1893 гг. На серии фотографий, связанных с помолвкой в апреле 1894 г., мы видим уже новый образ, который Николай II не менял до конца своей жизни: короткая стрижка с пробором на правую сторону, достаточно объемные ухоженные усы и небольшая округлая борода. Со временем усы несколько укоротились и «слились» с бородой. На голове появились небольшие залысины, волосы слегка поредели.
Внешний облик царя «разных возрастов» описан многими мемуаристами. Все они отмечали спортивность царя и его хорошую физическую форму при крепком здоровье. Например, генерал Ставки Ю. Н. Данилов описывал «позднего» 46-летнего царя следующим образом: «Государь был невысокого роста, плотного сложения, с несколько непропорционально развитой верхней половиной туловища. Довольно полная шея придавала ему не вполне поворотливый вид, и вся его фигура при движении подавалась как-то особенно, правым плечом вперед.
Император Николай II носил небольшую светлую овальную бороду, отливавшую рыжеватым цветом, и имел спокойные серо-зеленые глаза, отличавшиеся какой-то особой непроницаемостью, которая внутренне всегда отделяла его от собеседника»62.
За своим внешним обликом Николай II следил весьма тщательно. Об этом свидетельствуют счета парикмахеров, которые два-три раза в месяц посещали царя. Конечно, у Николая II был достаточно обширный гардероб. Самой его значительной частью были различные военные мундиры. Являясь шефом множества полков русской армии, император надевал эти мундиры совершенно не случайно, а с учетом множества причин: полковых праздников части, которая несла караул во дворце, различных полковых юбилейных дат и т. п. В этой коллекции были и мундиры различных полков европейских армий, которые надевались во время каких-либо официальных визитов. Гардероб включал и гражданское платье, которое Николай II, как правило, мог позволить себе надеть только за границей.
Первая серия фотографий Николая II в штатском платье относится к его поездке «на Восток» в 1890–1891 гг., когда он еще был цесаревичем. На этих фотографиях 22-летний цесаревич одет в легкую «тропическую форму», и только во время официальных визитов он надевал офицерский мундир. Во время экскурсий цесаревич, как правило, был облачен в модный легкий европейский костюм. На фотографии, сделанной в 1891 г. в
Японии, мы видим на цесаревиче фетровый котелок. Именно этот котелок был разрублен двумя ударами самурая-полицейского во время покушения на цесаревича в мае 1891 г. В Государственном Эрмитаже хранится и белая рубашка с монограммами цесаревича Николая, на которой остались следы крови после покушения.
Примерно в эти же годы молодой цесаревич обзавелся охотничьим костюмом «из английской рогожки». Все последующие годы фасон этого охотничьего костюма не изменялся. Сам костюм сохранился, и именно с этой пропотевшей одежды экспертам удалось взять генетический материал при проведении экспертизы по идентификации останков Николая II в 1990-х гг.
В 1893 г. цесаревич Николай Александрович посетил Англию. Среди прочего обнаружилось, что двоюродные братья, наследники русской и английской корон, необычайно похожи. Настолько, что это стало поводом для нескольких фотографий.
Следующая серия фотографий в штатском платье была сделана во время сватовства цесаревича Николая Александровича в апреле 1894 г. По традиции русский цесаревич приехал в Дармштадт в костюме. На этих постановочных фотографиях цесаревич довольно скован и несколько озабочен. Это понятно, поскольку обстоятельства сватовства к Алисе Гессенской были довольно сложными.
С 1895 г. в список поставщиков высочайшего двора вошел гражданин Швейцарии Генри Фолленвейдер, который владел фирмой «Генри». В своем магазине, находившемся в Петербурге на Большой Морской, 18, он продавал морскую и гражданскую одежду. Включение его в список, видимо, состоялось «высочайшим решением», поскольку поставки этой фирмы морской и гражданской одежды ко двору начались с 1895 г.
Эта фирма поставляла Николаю II именно гражданскую одежду. Например, с апреля по август 1903 г. Генри Фолленвейдер продал Николаю II 16 предметов на сумму 1043 рубля. Список этих предметов весьма показателен: сюртук, жилет и брюки (на 150 рублей); смокинг (150 рублей); три костюма (по 115 рублей каждый); белый теннисный костюм (110 рублей);
Поделиться книгой: