Помоги проекту - поделись книгой:
— А ты, видно, бабник! — говорю я Мартину Ферну. Это ясно как дважды два. Тот не сразу соглашается. Да что ты, куда уж нам, говорит он. Ломается.
Девушка возвращается с чистой пепельницей в руках. Пробую варенье. Ничего, только горьковатое. А сыр, как всегда, лишен всякого вкуса. Как всегда?
По коридору проходит старик. Он сердито глядит на меня, хотя я спокойно сижу за столом и жую сыр. За что он так сердит на меня? Он проходит мимо. Может, я чем-нибудь его обидел? А может, это мой родич, у которого есть основания меня ненавидеть.
— Здравствуйте, фрекен Карлсен! — повторяю я.
Она настороженно приподнимает левую бровь.
— Я чувствую себя отлично! Просто хотел показать, что помню, как вас зовут!
— Сегодня вы совсем другой! — говорит она.
Это ее мнение. Я же не ощущаю никакой перемены. У меня нет прошлого. Может, у Мартина Ферна есть прошлое. Но я совсем не уверен, что он — это я.
— Доктор Эббесен так и говорил, что вы придете в себя неожиданно…
— Неожиданно! — повторяю я. Это слово почему-то рассмешило меня.
— Над чем вы смеетесь?
— Неожиданно! — повторяю я. — Не-о-жи… неожи…
В ее синих глазах вспыхивает тревога. Мимолетная искра, которая, однако, не ускользает от моего взгляда.
— Уверена, что вы опять позабыли, как меня зовут!
— Лиза Карлсен! Нет, теперь уж я этого не забуду!
Она улыбается. Улыбка у нее добрая. Ямочки на щеках.
— А вы не хотели бы прогуляться?
— Нет, что-то не тянет!
— Это почему же? На дворе прекрасная погода! Нельзя же весь день сидеть взаперти!
— Почему нельзя? Еще как можно!
По-моему, у меня великолепная комната. Разная мебель, книги, телефон, маленький приемник. Груда бумаги. Что мне стоит написать кому-нибудь письмо? Например, Мартину Ферну. Или пусть он напишет мне. Расскажет в письме, что он думает о жизни.
— А прежде вы всегда в это время гуляли!
— Ну и куда же я ходил?
— Да так, прогуливались по парку. Хотите еще чаю?
— Нет, спасибо!
Она садится на ручку соседнего кресла. Платье слегка приподнимается кверху, открывая круглое колено. Взгляд Мартина Ферна прокрадывается под платье. Она замечает мой взгляд, краснеет. Незаметно одергивает платье. Мы затеваем разговор о погоде. Она и в самом деле отличная. Высокое синее небо. Ни единого облачка. Редкая погода.
— Не могли бы вы немножко рассказать мне о Мартине Ферне? — говорю я, бесстыдно разглядывая ее бедра. Может, Мартину Ферну неловко, что я так бесцеремонно пялю на нее глаза. Я не знаю.
Она начинает рассказывать про Мартина Ферна. Категорически утверждает, будто он — это я. Судя по ее рассказу, он был похож на какую-то странную заводную куклу. Звучит это жутковато. Он гулял по парку, всегда повторяя один и тот же маршрут, разработанный для него врачом. Ел, спал, одевался, принимал ванну, дышал свежим воздухом. Все по команде. Был идеально послушен.
Мне трудно поверить, что это был я. Мне вообще трудно поверить во что бы то ни было, когда речь идет обо мне. Сейчас я совершенно не в состоянии вспомнить, какая у меня внешность. Кажется, у меня темные волосы, нос, чуть-чуть свернутый набок, серо-голубые глаза. Темные брюки, светлый пиджак, коричневые ботинки, красные носки. Я хорошо одет. Руки спокойно лежат на подлокотниках, на кистях выступают синеватые ветвистые вены. Ногти у меня чистые. Ощупываю свое лицо. Нос, брови, рот, подбородок.
Она глядит на меня с улыбкой.
— Ну, какой я из себя?
— Какой вы из себя?
Она чуть приоткрывает рот. Языком касается нижней губы.
— Да, скажите, каков я на вид?
Она пожимает плечами.
— Что я за человек? И достаточно ли внушительная у меня внешность? Короче, как я выгляжу?
— Вы красивый мужчина! — отвечает она.
— Красивый? Что это значит?
— Ну, интересный!
— Нахальный такой, развязный? Или, может, застенчивый, деликатный?
— Откуда мне знать? Я с вами не знакома!
Она составляет посуду на поднос и идет к дверям. Выпятив бедро, она упирает в него поднос и свободной рукой распахивает дверь.
— Я с вами не знакома! — повторяет она. — Я знаю только то, что я слышала!
— А что вы слышали?
— Этого я не скажу!
— Наверное, что-нибудь не очень лестное?
— Н-да, — отвечает она. Выходит за порог и оттуда смотрит на меня испытующим взглядом. — Говорят, что-то мешало вам наладить жизнь… Или кто-то…
— Мартин Ферн! — объявляю я.
Она захлопывает за собой дверь.
Время идет, тянется не спеша. Медленно уползает вечер. Текут долгие минуты. Но я не чувствую скуки. Я вообще не знаю, как это можно скучать. Руку, значит, я повредил… Но я ничего не чувствую.
Сидя в кресле, закуриваю вторую сигарету. За моей спиной — окно. С улицы доносятся голоса. Далекие такие. И еще за окном птицы. Солнечные квадратики на полу медленно уплывают влево.
Вот так я и сижу. Жизни моей уже два часа. Ничего у меня не болит. Меня хотят уверить, будто я Мартин Ферн. В моем бумажнике пятьсот сорок пять крон. И еще кое-какая мелочь. Связка ключей. В заднем кармане — расческа. Носовой платок. Перочинный нож с перламутровой ручкой.
Я сижу в комнате, а время между тем идет. Мартин Ферн. Зайдя в ванную комнату, подхожу к зеркалу. Знакомое лицо. Темные волосы. Высокий лоб. Серо-голубые глаза. Что видят эти глаза? Что они хотели бы видеть? Нос слегка свернут вправо. На самом деле, значит, влево. Интересно, где это мне своротили нос? В драке? Или же на футбольном матче?
Возвращаюсь в комнату. Я еще ни разу не смотрел в окно. Внимательно изучаю комнату. Книги. Приемник. Включаю радио. Вечерний концерт. Гайдн. Снова выхожу в ванную. Поглядеть на Мартина Ферна. А он глядит на меня. Нравимся мы друг другу? Он мне совсем чужой. Я ничего не имею против него. Просто он мне совсем чужой. Лицо — кусок глины. Что захочу, то и вылеплю! А ну-ка, Мартин, рычи! И он рычит. Улыбнись! Он улыбается. Смейся! Он смеется. Плачь! Он плачет. Зачем ему все это? Он повторяет мои движения. Все время повторяет.
Я раздеваюсь. Вроде человек, как все. Став на крышку унитаза, разглядываю отражение Мартина Ферна в зеркале. Сложен он как будто неплохо. Разве что немного выдается живот. Как у всех, кто привык разъезжать на автомобиле. Бицепсы хорошо развиты, правый крупнее левого…
Снова напялив на себя одежду, остаюсь у зеркала. Надо же испробовать разные роли. Сердитый человек. Вот сейчас ты сердишься. Мартин Ферн был сердитый человек. «Как вы смеете такое предлагать? — говорит он. — Я этого не потерплю!» А теперь он униженный проситель: «Ради бога простите меня! Я больше не буду». Сальная личность: «Хотите, расскажу анекдот про монашенку и матроса?» Хватит. Важный господин. Генерал: «На рассвете приказываю вам атаковать высоту четырнадцать. Разгромить врага и сбросить его в море». А вот Мартин Ферн — любитель искусства.
Интересно, какой у меня голос? Мне трудно разобрать, как он звучит. Какой он, высокий, пронзительный или низкий, глубокий? Возвращаюсь в комнату, беру с полки книгу. Старое издание пьес Шекспира. Том первый. Ромео и Джульетта! Пролог:
Издано в Хадерслеве 22 декабря 1860 года. Остальные тома отсутствуют.
Я так и не могу разобрать, как звучит мой голос. Читаю первые четыре строки пролога — попеременно как сердитый человек, печальный, хмельной, веселый. Я не в силах определить, какой из этих голосов мой. Вообще-то мне это безразлично. Я ни минуты не стою на месте, все время мечусь взад-вперед. К зеркалу, оттуда назад, к креслу, потом к письменному столу, наконец кидаюсь к тахте. Мотаюсь взад-вперед. Суета, говорит Мартин Ферн. А мне все равно.
Я уже разгадал его слабости. Вялость, которая раздражает меня. Духовная леность. Он не хочет, чтобы его разгадали.
— Что с тобой, Мартин Ферн? — спрашиваю. Но из него слова не вытянешь.
Снова вынимаю карточку женщины у окна. А как ты насчет женщин? — спрашиваю у Мартина Ферна. Хотелось бы мне обладать вот этой?.. Трудно представить себе, что можно переспать с той, что на снимке. Но уж, верно, я как-то связан с ней — иначе Мартин Ферн не таскал бы с собой ее фото. Может, это его жена! Верно, и не сосчитаешь, сколько раз он с ней спал. Обычное дело для него, но как все это волнует меня!
Снова беру ручку и лист бумаги. Грызу ручку, начинаю писать: «Мартин Ферн сидит в комнате». За стенами комнаты простирается мир. Может, там не хватает одного Мартина Ферна!
А может, никто и не вспоминает о нем. Может, его никогда и не было на свете.
А все-таки, надо полагать, где-то не хватает этого Мартина Ферна. Где-то недостает одного кирпичика в мироздании.
Чуть позже. Смотрю в окно. Комната моя, оказывается, на втором этаже. Распахнув окно, высовываюсь наружу. Испуганно вздрагивает внизу старичок с палкой. Господин с палкой боится, как бы господин в окно не свалился вниз. Успокаивающе машу ему рукой. Оглядываюсь по сторонам. Огромный белый дворец. Плющ. Несчетные окна. Вдали озеро. За озером лес. У дома парк. Силуэты гуляющих словно сошли сюда с какой-нибудь картины минувшего века. Перед парком большая поляна. За ней лодочный причал. Слева высокая железная ограда. У въезда в парк две небольшие беседки в стиле рококо. Поближе к озеру кучками растут деревья — клены, буки, дубы. За оградой асфальтированное шоссе. Оно идет вдоль стены санатория, потом круто взмывает вверх и исчезает в лесу. Справа парк незаметно переходит в лес. У дома растет огромный куст рододендрона.
По дорожкам парка прогуливаются люди. У самого озера мелькают силуэты двух старых дам в черных платьях и широких шляпах. Под буками молодая женщина в белом. Посреди поляны стоит человек в черном костюме, отбрасывающий на траву черную тень. Дорожки посыпаны гравием. Старик, сердито глядевший на меня в коридоре, ожесточенно сбивает палкой маки. По озеру плывет парусник. С борта свешиваются две пары ног — мужчины и женщины.
Лето. Наверное, середина июля. Зелень на деревьях уже потемнела. Краски вокруг густые, сочные.
Дания. Зеландский пейзаж. Лес, озеро, пологие холмы. Никаких воспоминаний. Никаких чувств. «Лети, птичка, лети». Обрывки стихов из хрестоматии — только они и всплывают в памяти. Вдали на том берегу белая вилла с датским флагом.
Мартин Ферн — датчанин. Он отлично говорит по-датски. Он знает наизусть национальный гимн. Он вдруг оглушительно запевает: «Прекрасна родина моя…» Гуляющие оглядываются на него.
Он смолкает, хоть я и советую ему выдать весь свой патриотический репертуар. Но Мартину Ферну это кажется неуместным. И я готов посчитаться с его чувствами. Не надо привлекать к себе внимание. Он ведь больной человек, не так ли? Начнешь вдруг распевать патриотические песни, и подумают, что ты совсем плох. Лично я считаю такую осторожность чрезмерной. Когда человек поет от полноты чувств, говорю я Ферну, ничего дурного в этом нет. Но он больше не хочет петь.
Чем занимался Мартин Ферн в Данни?
Как бы то ни было, сейчас я в санатории. Здесь меня лечат от
2
На другой день.
Снова сижу за письменным столом. Раннее утро. Я еще не выходил в парк. Погода пасмурная. Над озером сетка дождя. Лес на другом берегу не виден. Только смутная тень темнеет над водой. У причала на ближнем берегу покачивается лодка. В верхушках кленов поселилась стайка грачей. Они галдят без умолку.
Сегодня понедельник. Значит, я появился на свет в воскресенье.
Комната выходит в широкий коридор, соединяющий оба крыла дворца. В самом конце коридора окно, защищенное железной решеткой. Оберегают нас здесь.
Выспался я отлично. Лег с вечера на правый бок и словно провалился куда-то. Проснулся лишь к завтраку.
Похоже, каждый день кто-нибудь приходил за Мартином Ферном: водил его завтракать и обедать. В 8.25 прозвенел звонок, через минуту в комнату вошла Лиза Карлсен.
Она улыбнулась. Я заметил, что она слегка подкрасила губы.
— А вчера вечером вы кое с кем катались на лодке! — сказал я.
Она слегка покраснела.
— Как вы догадались?
— Я узнал вас по ногам! — сказал я.
Мы вышли в коридор. Из всех дверей выходили люди, устремлялись к столовой. Мы идем по широкой лестнице. Пролеты завешены металлической сеткой — на случай, если кому-нибудь вздумается прыгнуть. Всюду люди. Толстые, худые, пожилые и совсем дряхлые. Молодых немного. Лиза сказала, что каждый день в этот час водила Мартина Ферна в столовую.
— А если бы вы не пришли?
— Вы умерли бы с голоду!
— А я что, много ел?
— Ровно столько, сколько положено! 2400 калорий!
— Какая удручающая точность! А можно мне скатиться вниз по перилам?
Против этого она решительно запротестовала. Пройдя весь нижний коридор, мы вошли в столовую. Со всех сторон свет. У одной из стен бронзовый бюст господина с усами.
За каждым столом четыре человека. Красные клетчатые скатерти. В центре зала душевнобольные и среди них, значит, Мартин Ферн. Справа диабетики, за ними сердечники, дальше ревматики и подагрики. В одном конце зала тучные пациенты, в другом — дистрофики.
Мои соседи по столу — две дамы и господин. Господин — тот самый, что смотрел на меня так злобно. И сейчас он отворачивается от меня. Наверно, я чем-то его обидел. Он то и дело бросает в мою сторону злобные взгляды.
— А у него какая болезнь? — спросил я после завтрака Лизу Карлсен, когда она провожала меня.
— Внезапные приступы гнева! — пояснила она. — Вы не обратили внимания на его палку?
В самом деле, за его стулом стояла огромная палка. Черная, с набалдашником из слоновой кости величиной с биллиардный шар. Старику на вид лет семьдесят, у него совершенно голый череп.
— Чем я его обидел?
— Как-то раз вы обнаружили в своей тарелке волос…
Поделиться книгой: