C этими словами она извлекла из записной книжки газетную вырезку с объявлением: «Немецких овчарок и догов, обученных куннилингусу, продадим овдовевшим или страдающим андрофобией[1] женщинам, жаждущим получать сексуальные удовольствия».
Покупку овчарки пришлось отменить, ибо в новогоднюю ночь свершилось чудо…
ПРИШЕСТВИЕ ПРИНЦА
Едва Леонора закончила накрывать традиционный праздничный стол на двоих, в прихожей раздался звонок. Она сразу поняла: это — Принц! Кровь бросилась в лицо, сердце заколотилось в горле, во рту вмиг пересохло. Пулей подлетев к двери и не посмотрев в глазок, она распахнула обе створки. Первое, что она увидела, был огромный букет белых роз, источавших божественный аромат. Такой букет она видела только по телевизору. Его преподнесли английской королеве Елизавете II во время празднования какого-то юбилея…
Букет качнулся, как занавес в Боннской опере, и на рампе возник — о, майн Готт! — Пришелец из её грёз, тот самый Принц.
Красивый, как языческий бог, элегантный, ухоженный и обворожительный, как Ален Делон, он сквозь очки в тонкой золотой оправе неотрывно смотрел Леоноре прямо в зрачки…
— Добрый вечер! — бархатным баритоном, в котором звучал австрийский акцент, произнёс он. — Простите, могу я видеть фройляйн Леонору Сюттерляйн?
— Это я…
— Неудачная шутка! Два дня назад я познакомился с Леонорой на мессе в венском соборе Святого Стефана… Я близорук, но не настолько, чтобы… В общем, она пригласила меня в гости по этому адресу… Ну-ка, держите!
Царственным жестом Пришелец вручил букет Леоноре, достал из кармана роскошного кашемирового пальто бумажник крокодиловой кожи, вынул визитную карточку и показал Леоноре.
— Да, это моя визитка… Но…
То ли от смущения, то ли от пьянящего аромата роз, то ли от явления сказочного Принца, а может, и от всего сразу у женщины закружилась голова, она потеряла дар речи и… окунула лицо в букет.
Первым нашелся Пришелец. Хлопнув себя по лбу, ОН раскатисто рассмеялся.
— Я всё понял… Шутите не вы, а та проказница, что вручила мне вашу визитную карточку… Ну что ж, не пора ли нам вместе пошутить над ней, за то что она присвоила ваше имя? Наверняка, она из вашего близкого окружения. То-то она умоется, узнав от вас, с кем и как вы встретили Новый год…
С этими словами Пришелец оголил запястье и, взглянув на циферблат дорогущих швейцарских часов «Omega» в золотом корпусе, тихо произнес:
— Он уже на подходе — осталось меньше часа…
Леонора не успела ответить — вмешался попугай:
«Ну же, принц, приходи, я жду!» и «Принц, сколько ещё тебя ждать, негодник?»
Пришелец отреагировал мгновенно:
— А вот и приглашение! Только я — не принц, а Фриц, — и, увлекая женщину в квартиру, добавил: — Это ваш мажордом? Он очень строгий — негодником меня обозвал с порога… Уверяю вас, фройляйн, я исправлюсь, вот увидите!
Ну а дальше… Дальше Леонора целый месяц не могла выбраться из сказочного сна, в котором сошлись сладостная боль и исступленная страсть дни и ночи напролёт…
Опомнилась она, когда Фриц Кранц сделал ей предложение выйти за него замуж.
Будучи педантичной исполнительницей воли начальства и рьяно следуя инструкции министерства, Леонора бросилась к офицеру безопасности, чтобы сообщить установочные данные жениха.
Как выяснилось, возлюбленный — рыцарь без страха и упрёка — олицетворял собой эталон нордической расы: ни порочащих связей, ни скандальных или уголовных дел ни в прошлом, ни в настоящем; абсолютное отрицание наркотиков, табакокурения и алкоголя; преуспевающий бизнесмен, в Бонне держит фотоателье; вдовец, детей не имеет; увлекается спортивными играми и путешествиями. И контрразведчики дали благословение на брак.
По настоянию Кранца, венчание состоялось в венском соборе Святого Стефана.
«Дорогая, ты же помнишь, что именно здесь мы познакомились в сочельник, — лукаво подмигнув невесте, пошутил Фриц. — Неужели ты забыла первую нашу встречу?»
Леонора оценила юмор возлюбленного. Да разве только юмор? Она могла часами рассказывать совершенно незнакомым людям о достоинствах своего суженого: и какой он щедрый, и какой он умный, и какой он заботливый, и какой он темпераментный, и, вообще, какой ОН… Тысячи эпитетов, и все в превосходной степени. Словом, муж, отец и любовник в одном лице!
В Вене Кранц предстал перед ней во всём блеске галантного обожателя, одинаково комфортно чувствовавшего себя и в Музее истории искусств, и на гуляниях в честь праздника святого Валентина, где его широте и щедрости могли бы позавидовать арабские шейхи…
ТРУДОВЫЕ БУДНИ
Через некоторое время «Астор» — рабочий псевдоним Кранца, капитана Главного управления разведки, — предложил шефу завербовать Леонору, выдав себя за офицера советской разведки. Свою идею обосновал тем, что в глазах Леоноры великая держава была чем-то более значительным и надежным, нежели ГДР, в отношении статуса и суверенитета которой она отпускала оскорбительные замечания.
Несмотря на этот, казавшийся убедительным довод, генерал Вольф отверг, предложив свой вариант: Кранц откроется Леоноре как офицер австрийской военной разведки (НДА), действующий в ФРГ под прикрытием фотографа-предпринимателя.
Как оказалось позже, интуиция не подвела многоопытного «играющего тренера» — генерала Вольфа.
Благодаря его предложению в результате операции «ДОН ЖУАН» удалось не только дезориентировать ищеек из западногерманской контрразведки, направив их поиск в тупиковом (в австрийском) направлении, но и надолго рассорить две родственные спецслужбы: западногерманское Бюро и австрийское Агентство по охране конституции и борьбы с терроризмом (БВТ — австрийская контрразведка).
Формально вербовка не была проведена — подписку о сотрудничестве у Леоноры не отбирали, её использовали «втёмную», — но в секретных файлах ГУР и КГБ она значилась как источник под псевдонимом «Хельга».
«Астор» объяснил ей, что они вместе будут работать для благой цели — улучшения отношений Австрии с северным соседом, после чего Леонора стала приносить ему секретные документы из Министерства иностранных дел.
Полгода всё шло хорошо. «Хельга», будучи женщиной неробкого десятка, хладнокровно набивала свою объёмистую сумку километровыми телеграфными лентами и беспрепятственно покидала здание МИД, не подвергаясь досмотру.
«Астор» обрабатывал доставленный материал в своём боннском фотоателье для вывоза его в Вену, а дальше добытая информация попадала к генералу Вольфу и председателю Андропову. Когда же «Хельгу» на три месяца послали в западногерманское посольство в Вашингтоне, ГУР и КГБ получили беспрецедентную возможность быть в курсе германо-американских отношений на высшем уровне.
Но однажды ночью Леонора призналась мужу, что испытывает сильнейшие угрызения совести от одной только мысли, что ей приходится злоупотреблять доверием коллег. А для неё, добропорядочной католички, любое насилие над нравственностью, как и ложь, — это большой грех.
«Хорошо, что она назвала это злоупотреблением, а ведь могла выразиться и жёстче, употребив слово предательство!» — подумал «Астор» и немедленно связался с Центром, испрашивая совета.
Ответ не заставил себя ждать, и вскоре «Астор» и «Хельга», согласно разработанному в ГУР плану, выехали в Вену и уже по традиции посетили собор Святого Стефана. Там в обусловленное время они «случайно» встретили священника, который «невзначай» предложил им исповедаться.
Первой к исповеди, как и планировали в ГУР, священник призвал Леонору. Из исповедальни она вышла с просветленным лицом. Увидев мужа, она бросилась в его объятия и радостно воскликнула:
«Как хорошо, Фриц, что ты у меня есть!»
Когда «Астор» оказался глаза в глаза со священником, тот успокоил его, заверив, что «Хельга» проблем ни Центру, ни ему не создаст. Но лишь при одном условии: исповедоваться ей необходимо регулярно и, разумеется, только у него.
С тех пор и до самого своего исчезновения КГБ и ГУР имели в своём распоряжении агентов-священников, которые при необходимости могли оказать психологическую помощь верующим агентам, стоящим на распутье. Но это уже совсем другая история…
АРЕСТ
Когда глубокой ночью у входной двери раздался звонок, Леонора не сразу поняла, в чём дело, — у Фрица свои ключи, а гостей они дома никогда не принимали.
Вторгшиеся в квартиру двое сотрудников Федерального бюро по охране конституции — две дюжины других окружили дом и перекрыли черный ход, — предъявив свои удостоверения, поинтересовались, дома ли её муж.
Застигнутая врасплох Леонора, пытаясь взять себя в руки, срывающимся от волнения голосом выдавила из себя:
— Нет, он в деловой поездке, в Вене…
Сотрудники переглянулись и понимающе заулыбались: где же ещё может находиться шпион? Конечно, в Вене — в шпионской столице Западной Европы!
— Как часто ваш муж ездит в Вену?
— По мере необходимости.
— Вы часто составляете ему компанию?
— Никогда!
— Хорошо, фрау Кранц, собирайтесь, вам придется проехать с нами.
Леонора, ещё не понимая, что обречена, нахмурив брови, строго сказала:
— Не забывайте, что мне завтра с утра нужно быть на работе…
— Не беспокойтесь, фрау Кранц, вопрос с вашим руководством уже улажен, оно в курсе, что на работе вас не будет…
Женщина недоуменно вскинула брови и невпопад сказала:
— А как же мой попугай? Он же умрет с голоду. Я возьму его с собой!
Контрразведчики переглянулись. Они явно не ожидали такого оборота.
— Нет-нет, фрау Кранц, возьмите только туалетные принадлежности… Все просьбы потом… к следователю, который будет вести ваше дело. Вам доставят всё необходимое, разумеется, в пределах дозволенного, но… после обыска.
Сотрудник подчеркнуто любезно предъявил ордер на арест и обыск…
ПРОЩАЛЬНОЕ ПОСЛАНИЕ
Раздался стук в дверь, и на пороге кабинета возник межведомственный курьер.
— Герр Крейцель, это для вас! — на стол перед следователем лёг листок, вырванный из школьной тетради, с двух сторон исписанный бисерными буковками.
— Что это?
— Шеф сказал, что вы разберетесь сами… Распишитесь в получении!
— Спасибо… — следователь поставил закорючку в журнале.
Из первой фразы — обращения к получателю стало ясно: писала Леонора Кранц.
«Судя по тому, что текст исполнен разными почерками, — Крейцель с профессиональной дотошностью стал изучать записку, — можно сделать вывод, что послание составлено не в один присест, а в разное время. Следовательно, и самоубийство совершено не под влиянием импульса и мимолетного душевного смятения, а после долгих размышлений… Стоп! А как у женщины оказалась шариковая ручка? Это же категорически запрещено!»
…В 1975 году по указанию министра внутренних дел заключенным запретили иметь перьевые и шариковые ручки. Тому причиной был инцидент с арестантом-наркоманом, которого подозревали в подготовке покушения на канцлера Гельмута Шмидта и потому поместили в отсек для государственных преступников.
Перед заключением в камеру у него изъяли, как того требовала инструкция, колюще-режущие предметы. Через какое-то время следователь заметил, что его подопечный на допросах ведет себя, мягко говоря, неадекватно, а попросту находится в состоянии наркотического опьянения. Как такое могло случиться, если у него отсутствуют и наркотики, и орудия для их применения?!
Подследственному сменили одежду и постельное бельё, а в камере провели тщательный обыск, даже стены простукивали — ничего! А злодей по-прежнему на допросах появлялся под кайфом…
Видеоаппаратура, которую срочно установили в камере злоумышленника, прояснила картину. Всё было предельно просто: шприцем служила шариковая ручка, вернее, её капроновый резервуар для пасты. С ручкой — понятно. Когда покусителя на жизнь канцлера заключали в камеру, ручку как предмет, не представлявший опасности, оставили. Но наркотик, откуда взялся он?!
А вот откуда.
Каждый вечер, перед отходом ко сну, подследственный начинал кашлять, чем, конечно, привлекал внимание надзирателей. После двух минут надрывного кашля поступала просьба: выдать 3–4 таблетки аспирина. Кто ж откажет? Вслед за этим следовал технологически уникальный процесс изготовления и введения в организм наркотика!
Сначала подследственный жевал таблетки. Через 2–3 минуты, обильно сдобренные слюной, они превращались в некое подобие суспензии, но на самом деле — в жижу белого цвета. Её он сцеживал в стакан, а затем малыми порциями ртом вдувал в капроновый резервуар шариковой ручки, заранее освободив его от пасты и от шарика. Всё — наркотик в виде суспензии и орудие — самодельный шприц — готовы к применению! Да, вот ещё! Поршнем шприца служила спичка с намотанной на неё ниткой.
Дальше — картина не для слабонервных. Зубами арестант прокусывал вену на тыльной стороне ладони, вонзал в кровоточащую рану металлический конец капронового резервуара и вводил в вену ту самую жижу из стакана. И так до тех пор, пока на дне стакана не останется ни капли…
…Крейцель долго, может, даже дольше, чем того требовало содержание записки, вчитывался в буковки-бусинки. Наконец шумно вздохнул, всем телом откинулся на спинку кресла, раскурил очередную сигарету и глубоко задумался. И было отчего!
«Фриц, мой сказочный Принц! Удивительное дело: впервые в жизни я встретила человека с такой разноречивой духовной палитрой…
Ты — усталый циник, и вместе с тем ты — поэт, романтик, иначе как можно расценить преподнесенный тобой в день нашего знакомства, накануне Нового года, сноп белых роз!
В течение всего времени, что мы женаты, ты дарил мне незабываемый праздник, ничего подобного у меня в жизни не было. Я хотела бы вечно быть рабыней твоих желаний!
Я благословляю ту женщину, что вручила тебе мою визитную карточку — во всяком случае, ты так объяснил её происхождение и своё появление. Увидев тебя, я сразу поняла, нет! — почувствовала, что это — знак Судьбы. Но сегодня, мой милый Принц, я хочу тебе сообщить менее приятные для глаз и слуха вещи. И не только потому, что мне очень-очень плохо…
Знаешь, я ненавижу фильмы, которые кончаются плохо. Я ненавижу фильмы, которые кончаются хорошо. Но я обожаю фильмы, в которых есть надежда. А её-то у меня и нет. Моя жизнь — это фильм, в котором я пропустила первые 5, нет, не минут — лет, ровно столько, на сколько ты, Фриц, старше меня. Мы попали с тобой в кино, которое началось давным-давно, и нам придётся выйти до конца фильма. Но мне кажется, что я выйду первой. Не знаю, как скоро я это сделаю, но первой буду я. Впрочем, меня вполне удовлетворяет тот фрагмент, что Бог и Ты позволили мне посмотреть…
А теперь, сказочный Пришелец из моих грёз, о совсем грустных делах. О том, что со мной происходит. Где я, ты уже знаешь из моего первого послания. Надеюсь, что душка Отто переслал его по указанному адресу, и ты его получил.
Меня допрашивают через день. Обо мне они ничего не спрашивают — всё о тебе. Но что я могу им сказать?! Я ведь ничего не знаю и поэтому по большей части молчу. Следователь называет это моим способом защиты…
На одном из допросов я попросила его дать мне твою фотографию, но оказалось, что ты так хорошо позаботился о сохранении инкогнито, что ищейки из Бюро по охране конституции не смогли найти в квартире ни одной твоей фотографии! Даже той, что была сделана в Вене, на годовщину нашей супружеской жизни. Но ты наказал не ищеек — меня. А мне бы сейчас очень помогло твоё фото здесь, в камере, но, увы…
Тогда я попросила следователя дать мне какую-нибудь вещь, которая напоминала бы о тебе. Нет-нет, мне не нужны золотые побрякушки, что ты мне дарил, отнюдь! Я попросила, что бы ты думал? Тот букет, что ты мне преподнес в день нашего знакомства на Новый год! Это так символично — начать новую жизнь в Новый год, и у меня она действительно началась с букета и с тобой, пришедшим за час до Нового года!
Засушенный букет простоял год, но, кажется, и до сих пор не потерял своего божественного аромата и очарования. Ты, конечно, этого никогда не замечал. Да куда уж тебе — ты постоянно по своим делам в Вене, со мной, твоей женой, ты виделся урывками. Но мне хватало и того внимания, что ты мне дарил.
Не смейся, прочитав, что я общаюсь с букетом, как если бы это был ТЫ. Просыпаясь, я говорю ему “доброе утро” и даже обнимаю его, будто он — это ТЫ. Вообще-то, букет, по распоряжению следователя, мне доставили с одним условием: я должна рассказать всё и чистосердечно. Но что такое это всё и что следователь имеет в виду, я не понимаю…
Для того, чтобы разговорить меня, он сегодня применил ужасный приём: выложил передо мной ворох фотографий, где ТЫ голый кувыркаешься с какой-то крашеной девкой! Но я не поверила, что это ТЫ. Это — фотомонтаж, я знаю! Да и откуда у следователя могут быть твои фото, если даже у меня их нет?! Врёт он всё! А ещё он на меня кричал. ТЫ бы слышал, как он кричал и ругался! А потом вынул зеркало, кстати, то самое, что отобрал у меня перед помещением в камеру. Направил зеркало на меня и заорал:
“Ты только посмотри, паршивая овца, на кого ты похожа! Ты — фантомас, ты — страшилище, в тебя не может влюбиться ни один нормальный мужик. Твой Фриц женился на тебе исключительно для того, чтобы ты таскала ему каштаны из огня — похищала секреты. Ты предала своих коллег, ты предала Фатерлянд, ты такая-растакая! Ты занималась шпионажем вместе с подставленным тебе мужем! Ты похищала секретные документы!»
Но это ведь не так! Ты ведь не подставленный муж? Мы же полюбили друг друга, разве не так? И потом такая страсть с твоей стороны… Ночи любви и твою страсть я никогда не забуду, МОЙ Принц!
Нет, я ему не верю, знай это, мой Принц! Я не занималась шпионажем, я никого не предавала, и мне об этом сказал священник, которого мы встретили в соборе Святого Стефана. Он помог мне освободиться от сомнений и тяжести на душе. Я поверила тебе, я пошла за тобой, я подчинилась твоему желанию и наставлению священника поработать на благо двух стран — Остеррейха и Фатерлянда, ведь это так? Скажи, мой дорогой, что это так?! Я верю только тебе, мой Принц!.. Знаешь, следователь не сумел меня переубедить…
И вот, когда он перестал кричать, я попросила вернуть мне моё зеркальце. Должен же он понять, что женщине без зеркала невозможно. Но он мне его не отдал. Знаешь, что он мне сказал?
«Не отдам, — сказал он, — с его помощью ты лишишь себя жизни. Зеркало всегда изымается у заключенного, потому что, разбив его, осколком можно перерезать себе артерию. Поняла?”
При этом он почему-то очень пристально смотрел на меня. Он всегда смотрит на меня пристально — такая у него работа, но в этот раз в его взгляде был какой-то скрытый смысл. Но, может, мне это показалось, не знаю… А потом он сказал: