Медленнее, ниже, нежнее… (сборник)

Старинный глиняный кофейник, словно откопанный археологами и новейшая бутылка коньяка появились вместе с хозяйкой, говорившей по телефону.

– Сегодня? Хорошо! Да, да, конечно! Жду вас! – Ольга приветливо улыбалась, будто в телефоне могли ее видеть. – Клиенты подъедут. Мы поработаем. Это недолго, минут сорок, час. Договаривались на завтра, но они попросили перенести. Ребята геи. Один гид, другой стюард. У них любовь, – объяснила она.

– Слушай, а можно посмотреть, как ты работаешь с ними?

Ольга отрицательно покачала головой.

– Нет, ну не пялиться, конечно! Спрятаться где-нибудь. Незаметно…

– Студия пустая, – задумчиво проговорила Ольга, – там негде прятаться. А хотя… – в ее глазах засветились два хулиганских светлячка, – есть ширма. Можно перенести ее в студию. Пойдем-ка!

Она потянула меня в тёмную арку.

– Осторожно, здесь ступенька! – предупредила Ольга, крепче сжав мою руку.

Студия представляла собой пустую белую комнату, напичканную светильниками и соединенную проходом с другой комнатой, в которой жил бардак. С полок свешивались парики, ткани, одежда, рыцарские доспехи, шляпы и шляпки, искусственные, вечно упругие цветы и прочий цветной хлам. Старинную, тёмного кружева ширму, сложенную детской книжкой в углу, мы вдвоем отволокли в студию, где она показалась светской дамой, случайно зашедшей в операционную.

– Сюда! Ближе к стене! – командовала Ольга. – А даже и хорошо! – оценила она, наклонив голову. – Создает настроение. Тогда вот ещё что!

Она ушла в «бардачную» и вернулась с рулоном белой органзы и алюминиевым обручем, какие бывали на уроках физкультуры.

– Это зачем?

– Есть идея! – азартно подмигнула она. – Только давай так – они звонят – ты сюда! Тебя не должны видеть! Договорились?

– Конечно! Тебя заводит, что я буду смотреть? – прямолинейно спросила я.

Она засмеялась, откинув голову и обнажив грудь до соска.

– И это тоже. Но мне самой интересно, как я буду работать, зная, что там кто-то наблюдает. Для меня это эксперимент!

Мы вернулись в «спортзал» к ленивым диванам и играющему в прятки свету. Ольга разлила кофе из археологического кофейника в золоченые чашки.

– Собственно, арабского в этом кофе только то, что Миша сам обжаривает и отбирает зерна. Это очень по-арабски, – рассказывала она. – А дальше – всё как обычно – холодная вода, сахар и на огонь до кипения. Я делаю так же, но у него почему-то вкусней получается.

Она счастливо улыбнулась. Светлый завиток обнял ее за шею. Она отвела его красивым медленным жестом.

– У него всё вкусно получается…

– Как вы познакомились?

– Да знаешь, банально. На улице. Я тащила сумку с аппаратурой, он помог. И потом как-то сумел быть незаметным и нужным одновременно. Именно таким, каким мне надо. Никакого другого мужика я бы не потерпела рядом. Вообще, если бы не встретила его, думаю, не сошлась бы больше никогда и ни с кем….

– Почему?

– После двух разводов и после того, как третий муж сбежал, сказав напоследок «ты сильная, сама справишься», мужиков ненавидела, да плюс еще комплексы из детства…

– Комплексы? У тебя? – удивилась я. – Да на тебя всё, что есть мужского пола, смотрит со слюнями на глазах!

– Смотреть-то смотрит. Гнилые только они все… – Ольга вздохнула. – Курить тянет…не куришь?

– Я нюхаю. И слушаю, откуда взялись комплексы у такой красоты!

Ольга, грустно хмыкнув, щёлкнула зажигалкой.

– Да тоже банально все…. Все мы родом из детства, как известно. Когда-то девочка Оля пережила самую большую трагедию своей жизни – развод родителей. Мама узнала, что у папы появилась женщина, долго терпела, пытаясь сохранить семью, но папа ушёл. Мама впала в депрессию, пыталась покончить с собой. Девочка не могла ответить на вопрос «кто виноват», а мама легко ответила – виновата Оля. Оля требовала к себе слишком много внимания, болела, капризничала, надо было водить ее в художественную школу. На папу не хватало времени, и вот результат. Оля изо всех сил старалась не огорчать маму, хорошо училась, но мама все больше винила дочь в том, что жизнь сломана, и что счастья больше нет. Есть только девочка, так похожая на предателя. С ощущением вины Оля и выросла, не понимая, почему папа прекрасно себя чувствует с новой женщиной и новыми детьми, а мама страдает. Повзрослев, она решила, что всему виной отношение женщин к мужским изменам. Женщины прощают и терпят, поэтому мужчины изменяют. Оля поклялась, что никогда не простит и что в её семье измен не будет. Или не будет семьи! Но нельзя жить, не веря тому, кого любишь. Она верила. Каждую клятву в вечной любви принимала за чистую монету. Разве можно изменять, если сказаны слова: «ты моя единственная», «мы вместе навсегда», «я буду любить тебя вечно». Она ещё не знала, что в слова «всегда, никогда, вечно, единственная» мужчины и женщины вкладывают разный смысл…. Нравится кофе? – вдруг спросила Ольга.

– Да…

– Наготовила вчера котёл картошки с мясом и грибами. Русские вкусы к еде непобедимы и неискоренимы. Хочешь?

– Нет, спасибо. С удовольствием пью кофе и слушаю тебя… Что было дальше с девочкой Олей?

– Что было… – повторила Ольга. – Вышла замуж, как все. Первый муж, однокурсник, оценил вечность в два года. После рождения дочери он потерял интерес к семье и, не стесняясь, завёл роман на стороне. Ольга пережила первое крушение своих надежд, измену не простила и осталась одна с ребенком. Потом встретила другого. Он был ученый, биолог, и полностью разделял ее взгляды на брак. Рассказывал, как у него дома жили рыбки, самец и самка. Когда самка заболела и умерла, самец выбросился из аквариума на стол. Даже рыбки верны, которых человек считает примитивными созданиями, – говорил он. А мы-то, существа, наделенные высшим разумом и чувствами! Снова поверила. Вышла замуж. Примеров верности из животного мира хватило на пять лет. Лаборантка носила слишком короткие юбки и любила рассказывать о своих победах подругам. Оля прекратила второй брак, решив, что с нее хватит. Но время, как известно, лечит, а человек, особенно женщина не может жить без надежды. Появился мужчина. Талант, обаяние, красивые ухаживания. Говорил, что нагулялся, что хочет стабильности и тепла. Поверила снова в «единственную» и «навсегда». Вышла замуж.

Ольга держала в длинных пальцах наполовину сгоревшую сигарету, готовую осыпаться серым снегом.

– Дай пепельницу плиз, за тобой, – попросила она.

Я подставила под серый снег медную тарелочку.

– С третьим мужем и приехали в Израиль, – вернулась Ольга в себя из девочки Оли, словно стрясла ее вместе с пеплом. – В страну, где хорошо знают, что такое «вечность». У него здесь сразу появились проекты, он довольно известный архитектор. У меня работы сначала не было, кроме мелких заказов, но жили…. А потом… Творческие люди не могут без вдохновения, у них начинается творческий запор. Они легко совмещают слово «единственная» и частую смену муз. А муза, знаешь, не приносит вдохновения, если с ней не спать. Ая – сильная и сама справлюсь. Вот так…. Потом встретила Мишу…

– С Мишей по-другому?

Ольга посмотрела на меня светло-карими глазами, установила на постаменте загорелого локтя золотую чашку, качнула вздохом цветы платья.

– Мы только год вместе, – проговорила она. – Зарабатываю я. Если что-то узнаю, все закончится. Он это знает. А идти ему некуда. Бывшая жена с ребёнком не от него и новым мужем, больше у него никого здесь. Жесткие рамки – единственное условие для мужской верности. Инь-янь только в клетке держится. Вот какой вывод я сделала из опыта всей моей жизни. Только один… А ты?

– Я?

– Ну да. Каждая из нас делает какие-то выводы. Так ведь?

– Да… И я, пожалуй, только один, – призналась я.

– Какой?

– Всю жизнь пыталась понять мужчин, но это как идти к горизонту. Вывод из всего своего опыта сделала вот какой: хочешь понимать мужчину, живи всю жизнь с одним. Ты выучишь его привычки и вкусы, запомнишь, что на чашку с цветком он кладет четыре ложки сахара, а на чашку со знаком зодиака – пять, что он любит котлеты с корочкой, а капусту в щах – мягкую. На одном и том же месте фильма он скажет одно и то же и забудет фамилию одного и того же актёра. Он обязательно спросит, какой из двух похожих джемперов надеть в гости, а после секса одинаково скажет: «Ты у меня самая замечательная». Почему-то именно это слово. Гулять он, конечно, будет (он же мужчина!), но тихо, ибо ценит комфорт и удобство, которые ему даёшь ты. Трещины твоих подозрений заполируются наждачной бумагой повседневности и затянутся мантрой одинаковых слов. И тебе будет казаться, что ты понимаешь мужчину. Эта видимость даст спокойствие и уверенность. Так задумано – одна женщина и один мужчина создают друг у друга иллюзию гармонии. Чем больше в твоей жизни мужчин, тем глубже пропасть непонимания и дальше горизонт. Это дьявольская игра. Не зря же во всех священных книгах настоятельно рекомендована формула один плюс один. Начинаешь бряцать женственностью перед многими – получаешь войну… Хорошо сказала?

– Хорошо! – засмеялась Ольга. – Журналист это диагноз. Но фотограф не лучше. Особенно эротический фотограф.

– Ты стала эротическим фотографом после того снимка?

– Да. Сделала серию работ, показала приятелю, он показал в журнале, взяли, заказали еще, и покатилось. Потом появились частные клиенты. Эротическая фотография особый жанр. Она подчиняется только тому, кто способен полностью отдаться ей, как в любви…. С тех пор, как я начала этим заниматься, вся моя жизнь изменилась. Появились деньги, мужчина… муж, я нашла себя. Моя жизнь обрела смысл.

– А эти портреты на стенах? Из прошлой жизни?

– Нет, я делаю и то и другое. Но в эротической фотографии для меня чистый дух искусства, который изменить не может, ибо он свят! И разве есть что-то более близкое словам «всегда» и «вечно», чем пойманный объективом миг желания, жизни…

Ольгины глаза зажглись медовым светом откуда-то из глубины. Я засмотрелась на нее. Она откровенно улыбнулась.

– Интересно, наверно, работать с разными людьми? – смутилась я. – А как это обычно происходит?

– Обычно… – пожала она плечами. – Люди приходят, садимся, разговариваем, пьем кофе, коньяк, выясняем потихоньку, как он или она или они видят себя, что хотят получить в результате. Когда возникает понимание и нужный настрой, начинаем съёмку. Иногда люди сразу знают, что хотят.

– Кто эти люди?

– Самые разные. Поначалу трудно было «держать лицо» при виде приличных мужчин и женщин, заказывающих эротическую фотосессию для себя любимых. Сейчас уже ничему не удивляюсь. Недавно был религиозный. Честно говоря, снова растерялась. Пришлось постараться увидеть в нём просто мужчину. Когда он сказал: «Я вижу себя собакой. Надень на меня ошейник», я ответила: «Какая же ты собака! Ты лев! Встань на четвереньки и открой пасть»! – засмеялась Ольга. – С ним было легко работать, религиозный подход: «не задавай вопросов, делай, не думая» – оказался плюсом для эротической съемки. Другой тут недавно, солидный такой, заявил: «Хочу быть в женском белье!». Ну, окей, желание не новое. Принёс с собой трусы и лифчик своей матушки и, краснея, влез в это во всё. Пришлось уговаривать, что парашюты пятьдесят второго размера и грация для дам за восемьдесят килограмм не красят мужчину на фотографии.

– Прикольно, – улыбнулась я.

Ольга подошла к монитору и развернула его ко мне.

– Посмотри. Вот еще один экземпляр. Чиновник, в муниципалитете работает.

На экране монитора полноватый мужчина в рыцарских доспехах, уже знакомых по бардачной комнате, с энтузиазмом и эрегированным членом, слегка прикрытым тканью, изображал возбудившегося рыцаря.

– Эрекция – это нормально на сьемках? – спросила я.

– Да, инструмент встает. Но он всегда прикрыт.

– Почему ты называешь член инструментом?

– Не хочу делать ненужных акцентов, наверно…

– А религиозный здесь у тебя?

– Конечно. Где ж ему быть… сейчас… – она подвигала мышью. – Без лица могу показать.

Ягодицы с пропущенным между ними хвостом почти не отличались от львиных. Послушный прогиб поясницы ижилистые ноги дополняли картину «раввин в саване» или «царь зверей принимает иудаизм».

– Всегда хотела большой стол, за которым собиралась бы большая семья и кованую люстру над ним… Люстра есть, хоть и не включается, но под ней вот рабочий стол Макинтоша и фотографии, фотографии, фотографии, – произнесла Ольга то ли с гордостью, то ли с жалобой, подхваченной игриво-жалостливой арабской мелодией её мобильного телефона.

– Да! – ответила она с профессиональной улыбкой. – Да, да, узкая улица, всё правильно! Дверь с угла, да. Нет, обойдите слева, на моей бронзовый лев! Не дергать! Там звонок! – объясняла он, показывая мне рукой круг, по которому я должна успеть добежать до ширмы. – Давай, они уже здесь! – продублировала она жест, окончив разговор.

Я быстро прошла в студию и расположилась за ширмой – светской дамой в кружевах, уже освоившейся в белой операционной. Подтащив под себя коробку, села ждать. Кружево пахло шафраном. Послышался отдаленный хлопок входной двери, лай собак, голоса, смех, запах мужского парфюма, вскоре появившийся в студии. Кружево старой ширмы кружило с людьми, дорисовывая их по-своему. Широкоплечий мужчина был увит муаровым плющом, а его более женственный друг весь пошел черными орхидеями. Ольга перевоплотилась в колдунью, темную от зловещих идей. Мое любопытство прильнуло к вкусному кружеву.

Крепкого и широкоплечего звали Алекс, его друга – Роман. Болтая и смеясь, мужчины разделись. Новые кружевные прожилки проросли на их лицах и телах в самых неожиданных местах. Колдунья командовала: «Ближе», «На меня!», «Алекс, убери руку!», «Попой!» «Спиной!» «Член!» «Целуйтесь!» «Так, отлично!»…

Гипюровые цветы увеличивались в пестиках и расплывались перед глазами. Видимость ухудшилась. Я переместилась чуть в сторону, случайно задев ногой ширму. Она шаркнула по полу маленькой деревянной ножкой. Сердце упало туда, где и без него уже все пульсировало…

– Что это за звук? – спросил Алекс и посмотрел прямо на меня.

– Какой?

– Вот сейчас был оттуда.

– А, это ширма сместилась, – нашлась Ольга. – Там пол кривой. Дому-то уж сколько!

Она включила музыку. Зазвучал Джордж Майкл.

– Это расслабит, – произнесла хозяйка.

– Да мы не напрягаемся, – ответил Алекс, и мужчины засмеялись.

Я отошла вглубь своего кружевного укрытия с неустойчивой психикой и ногами, чтобы успокоить колотившиеся органы. В узоре ширмы проявилось лицо – сетчатые глаза, стебель носа, лепестки-уши и растянутый в растительной ухмылке рот. Здрасьте! Я старалась снова увидеть в гипюровом лице цветок, но наглая рожа не желала убираться обратно в растительный мир. Стоит один раз разглядеть в чём-нибудь рожу, и она ни за что не захочет возвращаться в орнамент, в разводы грязи или в ветви деревьев. Все, родилась на свет новая рожа. Не сотрёшь…

– Минуту перекурите, ребят, мне нужно подготовить кое-что, – произнесла Ольга.

Встав на лестницу, она подвесила к потолку алюминиевый обруч и задрапировала его белой органзой, быстро, словно по волшебству. Голос Джорджа Майкла вторил мужскому смеху и ничего не значащим фразам, которыми перекидывались Алекс и Роман, с полуслова понимая друг друга.

– Ты помнишь его? – спросил Алекс.

– Ну конечно, – ответил Роман. – Ему бы надо туда…

– А тот? – засмеялся Алекс.

– Да не, не о чём, – помотал головой Роман.

– Ну, согласен. А потом-то? Да?

– Потом да, нарядно…

– Мне надо, чтобы вы встали сюда! – деловито сказала Ольга.

– И что это? – спросил Алекс.

– Это хупа.

– Вот это да! Супер! – они рассмеялись и, голые, стали целоваться под «хупой».

Ольга щелкала затвором камеры, выпуская в молодоженов обоймы фото патронов, потом замахала руками:

– Так стоп, стоп! У нас свадьба!

Мужчины обернулись щека к щеке как танцующая пасодобль пара. Алекс сделал шаг назад, опустился на одно колено перед возлюбленным, припал губами к его руке.

– Я тебя обожаю! – засмеялся Роман.

– И без смеха! А то жениться перестану! – строго произнес Алекс, но строгость далась ему с трудом.

Я смотрела на их муаровую любовь, удивляясь тому, что они шутят и смеются. Почему-то я не предполагала этой способности у людей этой ориентации…

– Так! Сосредоточились, ребят! – нежно сказала Ольга. – Хупа у нас понарошку, а искусство настоящее!

Их лица посерьёзнели.

Ольга смягчила свет, оставив подсветку сбоку и снизу. Световой туман мягко окутал обнаженные фигуры, складки органзы, тень Ольги, мелькающую вокруг влюбленной пары и Джорджа Майкла, шепчущего свои заклинания…