Царь Саул

Саул взял в одну руку дубину, в другую топор и бросился к чёрным шатрам. Также молча, приготовив смертоносные копья и палицы, воины ибрим побежали за ним. Тысячи эшраэльских ополченцев, расположившись живой дугой, обрушились на лагерь царя Нахаша.

Вначале слышался только нарастающий шум, глухой топот, отдельные вскрики. Закачались и стали то здесь, то там валиться шатры. Шарахнулись, бренча бубенцами, верблюды. И наконец дикий предсмертный вопль сотен глоток взмыл над лагерем аммонитов: «Хебраи!» Так гибнущие потомки Эшмаэла назвали своих врагов их древнейшим, ещё «доегипетским» именем.

Сопротивление полусонных аммонитов было сломлено, хотя некоторые пытались яростно защищаться. Дорвавшись до пестроцветного царского шатра, Саул не обнаружил там Нахаша. Но на него бросился приближённый аммонитского царя, рослый воин с коротким кривым мечом.

Саул ударил его дубиной по голове с такой силой, что череп аммонита треснул, обнажив мозг. Глаза выпали из орбит и повисли на жилках, плача кровавыми слезами. Рядом Абенир разрубил топором туловище другого Нахашева силача, так и не успевшего дотянуться до своего копья.

Жуткие вопли боли и отчаянья, и торжествующий рёв воинов Эшраэля, успешно осуществивших стремительное, как прыжок льва, нападение, подтвердили исход короткого сражения. Большинство аммонитов было не просто убито, но растерзано, — будто тела их бешено рвала стая волков.

Саул метался в самом центре лагеря, нанося страшные удары дубиной и топором. Около него также свирепо, с наслаждением и сноровкой врождённого бойца, колол и рубил Абенир. Бецер старался находиться рядом, он держал наготове щит, чтобы в любое мгновение прикрыть своего господина, ставшего царём. Сотня добровольных охранников Саула неистово размахивала оружием вблизи него. Они старались не рассеиваться по лагерю, а находиться рядом.

Разгром аммонитов был страшный. Почти все валялись, поливая кровью каменистую землю. Тот, кто оказался раненным, завидовал убитым. Живым выкалывали глаза, выбивали зубы, вытягивали и отрубали язык.

   — Умерщвляйте всех во имя Ягбе! — рычал Саул, впавший в состояние, близкое тому, что охватило его во время неожиданного пророчества. — Так приказал великий судья Шомуэл! Месть Эшраэля должна быть полной и беспощадной.

Открылись ворота Явиша, и горожане, вооружённые чем попало, побежали довершать победу ополчения. Всего нескольким десяткам аммонитских воинов удалось вырваться и убежать, скрывшись в колючих кустах дрока или в случайно подвернувшихся в расщелинах. Также с десяток всадников успели умчаться на беговых верблюдах. Вслед им летели камни из пращей и редкие стрелы.

   — Убивайте! — кричал Саул и его окружение. — Жгите их шатры и блошиные ковры! Ничего не нужно воинам Ягбе!

Торжество победы достигло дикого восторга. Многие бойцы морим пели и плясали на трупах врагов. Некоторые скользили ми окровавленных телах, падали рядом с ними. Поднимались, смешав кровь убитых аммонитов с кровью из собственных ран. Однако кое-кто недовольно ворчал, кто-то переглядывался между собой, когда стали валить верблюдов и перерезать им длинные шеи. Горожане Явиша казались растерянными, видя, как распарывают брюха «вражеских» ослов и «неправильно», то есть не соблюдая правил, разрешающих употреблять мясо в пищу, уничтожают овец.

Всякий скарб кочевников валили в кучу и тоже поджигали. Саул велел взять только оружие и шлемы из меди, их оказалось немного. В ополчении нашлись люди, несогласные с запрещением Орать что-либо из военной добычи. Среди воинов распространились слухи: главный судья Шомуэл нарочно заставил Саула поступить подобным образом, чтобы новоиспечённый царь не обогатился, да и воины чтобы были им не слишком довольны. Этого мнения придерживались Абенир, Бецер и прибывшие из дальних областей Эшраэля начальники военных элефов.

Но Саул не хотел и слышать о дележе добычи.

   — Нашими руками совершилась месть бога, — мрачно заявил он, весь покрытый кровью врагов и сам получивший несколько кровавых рубцов и ссадин.

Огромным костром полыхали сваленные в груду шатры. Воины подтаскивали новые, не забывая всё-таки припрятать за пазуху кто — бронзовый нож, кто — ожерелье из бисера или серебряный браслет знатного аммонита. Начали перевязывать раненых. Горожане везли на повозках большие сосуды с водой и вином. Поражённых в битве наиболее серьёзно понесли осторожно в город. Всего из ополчения погибло около сотни воинов. Их следовало похоронить с соблюдением обрядов и чтением молитв в удалённой от города, тщательно выбранной пещере. Трупы врагов тащили за ноги, с язвительным смехом кидали в жарко пламенеющие костры.

Солнце давно поднялось в ослепительно-синем небе. Запах запёкшейся крови и быстро разлагающихся трупов становился невыносимым. После ночного похода и недолгой, но яростной резни, даже те воины, кто не получил ранений, чувствовали свинцовую усталость.

Саул с наслаждением выпил несколько чаш воды и вина, наскоро омыв своё окровавленное и потное лицо. Оставалось свершение личной мести.

Захваченного живым царя Нахаша подвели к Саулу.

Суровое лицо Нахаша было рассечено. Красный ручеёк извилистой нитью струился по лицу и капал ему на грудь. Руки Нахаша связали за спиной. Густые, никогда не стриженные, курчавые волосы, как накидкой, покрывали его спину до поясницы. Слегка сощуренные глаза аммонита не выражали страха.

Сопровождающие Саула воины стали сквозь зубы ругать пленного царя и постепенно окружали его тяжело дышащим от злобы плотным кольцом. Они готовы были разорвать его в клочья.

   — Ты хотел получить дань с этого города и выколоть мужчинам правый глаз? — спросил Саул. — Ты хотел нанести бесчестье всему Эшраэлю?

Нахаш молча кивнул, выказывая внешнее равнодушие к происходящему.

   — Выколите ему правый глаз, — также равнодушно приказал Саул.

Бецер вынул из-за пояса узкий нож и старательно выколол аммониту глаз, пока того крепко держали под руки. Нахаш хрипло выговорил на языке ибрим ругательство, содержащее некое указание на алчность народа Эшраэлева.

Тогда Саул схватил Нахаша за бороду, заплетённую в косу, и сорвал с неё золотой овал с крылатым быком. Вслед за тем в руке Саула оказались золотые серьги, выдранные из ушей аммонита с мясом. Саул бросил украшения на каменистую землю и растоптал их.

   — Ты грозил повесить старейшин этого города, — произнёс он и, немного подождав, закончил: — Повесьте его на дереве.

Для совершения казни Саул выбрал кряжистый дуб с корявыми сучьями. Отвернувшись, он вместе с оруженосцем Бецером, начальниками элефов и со своими добровольными телохранителями пошёл к воротам Явиша Галаадского, чтобы встретиться со старейшинами и простыми людьми.

Абенир отстал от сопровождающих Саула. Слегка посвистывая, им приблизился к группе юдеев, тащивших Нахаша к дубу. По дороге он наклонился, подобрал золотые украшения, растоптанные Саулом, и положил их за пазуху.

   — Ты, судя по всему, не боишься смерти, — подойдя к аммонитскому царю, сказал Абенир.

   — Всякий человек рождён, чтобы умереть, — хладнокровно заметил Нахаш и посмотрел на Абенира одним глазом. — Может быть, и тебе недолго вдыхать воздух.

Ноздри плосковатого носа двоюродного брата Саула напряглись и раздулись от сдержанного бешенства.

   — Я с удовольствием зажарил бы тебя на костре, как барана. Но царь приказал тебя повесить, и я не могу ослушаться. — Абенир повернулся к юдеям, уже разматывавшим длинные ремни, вменявшие верёвку. — Повесьте его за волосы. Пусть хищные птицы выклюют ему оставшийся глаз и полакомятся его мозгом, пика он жив.

Юдеи собрали в пук густую гриву Нахаша, искусно вплели и полосы тонкий ремень, а в грех местах перехватили ещё и широкой ремённой петлёй.

Наконец аммонитский царь повис, как спелёнутая кукла, слегка покачиваясь под разлапистой кроной дуба. Из рассечённого лба и опустевшей глазницы продолжала течь кровь. Нахаш понимал, что скоро умрёт от потери крови. Он закрыл единственный глаз, не желая видеть, как горит его лагерь, а враги носят и бросают и огонь трупы его удальцов, его бесстрашных, но несчастливых воинов.

Абенир повелительным тоном, как помощник Саула, распорядился охранять висевшего на дубе Нахаша.

   — Стойте поодаль, не пугайте птиц, — сказал он. — Но можете меняться.

Подойдя к городским воротам, Абенир оглянулся. Он отметил про себя, что орлы-стервятники уже слетаются с холмистой гряды. Два стервятника сели на ветви дуба и, вытянув голые морщинистые шеи, передвигаются ближе к повешенному за волосы Нахашу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Возвратившись в Гибу, Саул отпустил воинов по домам. Но ещё до его возвращения слухи о победе над аммонитским царём распространились всюду по областям Эшраэля, по всему Ханаану.

Саул понимал, что в захваченных пеласгами городах ставленники пелиштимских князей закусили с досады губы, а правители ханаанских городов, сохранивших независимость, призадумались.

Племена «ночующие в шатрах», наверное, решили отомстить за разгром аммонитов и казнь Нахаша. Пойти его путём, но достигнуть удачи замыслили мохабиты, амаликцы а также многочисленные аморреи.

Но самое главное — началась распря между его благожелателями и ненавистниками из разных колен Эшраэля.

Те судьи и «адирим», которые не прислали воинов и надеялись на его поражение, были встревожены. Надменные «северяне» дерзнули не исполнить древний обычай, не подчинились, увидев часть бычьей туши и письменное послание царя.

   — Смерть им! — требовали поддержавшие Саула юдеи, шимонеи, эфраимиты и люди Заиорданья. Поддерживали его, конечно, и земляки-бениаминцы, и прочие дети Эшраэля, не злобствующие из-за избрания царём землепашца.

К главному судье явились представители общин с требованием наказать отступников, отвергнувших закон и не собравших ополчение. Шомуэл старался их урезонить, хотя был согласен с тем, что нарушение закона (а это не просто закон, это заповедь бога) должно сурово караться верными почитателями Ягбе. Но Шомуэл и сам приуныл, узнав о великолепно осуществлённом нападении на аммонитский лагерь.

Главный судья расспросил участников сражения, стараясь выведать — не нарушил ли Саул основных правил священной войны: бескорыстия и беспощадности. Однако придраться к чему-либо было невозможно. Помимо выполнения полководческих задач и личной храбрости, Саул и здесь оказался безупречен. Все захваченные в плен враги убиты. Имущество их сожжено и уничтожено. Верблюды и овцы зарезаны и брошены на растерзание птиц и зверей. Царь Эшраэля не покусился ни на скот, ни на рабов, ни на золотые украшения. Взял только несколько медных шлемов и кое-что из оружия. Но это имело оправдание из-за ограничений пеласгов, запрещавших людям ибрим приобретение металлических изделий.

Толковые и преданные молодому царю юноши, добровольно поселившиеся рядом с Гибой, тоже горели желанием побить камнями негодяев, предавших народ, обуреваемых тщеславием и завистью. Они призывали снова собрать ополчение и идти ни север. Они говорили о странном попущении главного судьи Шомуэла, проявившего необычную мягкость к отщепенцам. «Собираем элефы!» — горячились молодцы, видевшие свою судьбу только в связи с военными удачами Саула.

   — Нет, — сказал на это Саул, — мы не должны затевать смуту. Это только обрадует наших врагов. Мы найдём в себе терпение и добросердечие. Может быть, некоторые противники моего избрания одумаются. Ведь помазать меня приказал Шомуэлу сам великий бог Абарагама, Ицхака и Якуба. Да будет воля его незыблема и да расточатся, как утренний туман, все враги его!

Слыша эти слова, отец Саула Киш разевал от удивления рот. Дядя Нир, наоборот, прикусывал ноготь на правом большом пальце и качал головой.

   — Опять пророчествовать начинает... — бормотал Бецер, втягивая голову в плечи. Энергичный и смелый Абенир весело подмигивал ему, а низкорослый Гист поглаживал узкую бороду в тонко, по-хитрому, улыбался.

   — Правильно, Саул бен Киш, — шептал про себя опытный лекарь и переводчик. — Всё делаешь правильно, а мы постараемся тебе помочь.

Неукротимые сторонники Саула продолжали шуметь по всем землям Бениаминовым, Юдиным, Эфраимовым и в городах Заиорданья. Кто говорил: «Саулу ли царствовать над нами?» Дайте нам них людей, и мы умертвим их! — Приходили такие неистовые правдолюбцы к главному судье.

   — Где же закон и правда? — спрашивали они у Шомуэла. — Ты первосвященник, прозорливец и человек божий. Почему ты не скажешь: царь Саул или не царь? — Они возмущались перед лицом Шомуэла, вышедшего после моления из священной Скинии. Ему пришлось согласиться с ними и объявить новое собрание представителей двенадцати колен Эшраэля в Галгале. Но определённый срок он не назначил; сказал, что будет лежать ниц перед Ковчегом Завета и слушать голос Ягбе, снизошедшего к его мольбам и стенаниям.

2

Как-то в середине месяца «шибана», близко к началу жатвы, судья Шомуэл оказался в своей угловой комнате, где хранились глиняные таблицы и папирусные свитки — таинственные писания-кегубим. Здесь он встречался со своими гонцами, приехавшими из дальних городов, и людьми в серых неприметных одеждах, прятавших лица под надвинутым куколем.

Шомуэл позвал расторопного Шуни. Тот выслушал негромкое приказание и скрылся. А Шомуэл занялся чтением каких-то таблиц и делал это очень сосредоточенно.

Снова появился Шуни. За ним вошёл странный человек в широком светлом одеянии и жёлтых башмаках с загнутыми носками, какими не пользовались жители Рамафаима. Странный человек откинул с лица лоскут ткани: показались горбатый нос, рыжая борода и высокая шапка на гладко обритой, как костяной шар, голове.

   — Вот, заклинатель воды Арада допущен к тебе, мой господин и судья, — представил Шуни вошедшего, пропуская его вперёд.

   — Мир твоему дому и бодрости твоему телу, — сказал Арада с довольно небрежным видом, словно произнося приветствие без особой охоты. — Я всё рассчитал, судья. Надеюсь, ты будешь доволен.

   — Ты свободен, Шуни. Но не уходи далеко, ты будешь мне ещё нужен, — не отвечая рыжебородому, обратился судья к своему верному соглядатаю.

Шуни быстро поклонился и отступил за сине-золотую ширму, которой заслонил вход.

   — Повторяю, я всё рассчитал. Мне осталось получить плату от тебя, и ты узнаешь подробности, которые я определил с благодатной помощью Баал-Зебуба, моего покровителя. — Арада саркастически усмехнулся.

   — Не произноси в моём доме имени твоего мерзкого демона, — сварливо заговорил Шомуэл. — Мы договаривались с тобой только о дне и часе. Тем более что ты запросил слишком много серебряных колец за своё колдовство.

   — Колдовства здесь нет. Есть особые признаки в цвете неба, направлении ветра, влажности или сухости воздуха в разное время суток. Этими признаками и ещё кое-какими дополнительными пиниями обладает просвещённый и учёный, и не обладает невежественный и суеверный. — Арада опять криво усмехнулся и протянул руку ладонью вверх. — За мои знания надо бы платить золотом, а не серебром.

Нахмуренный Шомуэл положил на грязноватую ладонь довольно большой, тяжело звякнувший кошель. Арада без всяких церемоний порылся в нём, пересчитывая серебряные кольца, после и го кошель исчез в складках его одежды.

   — Итак, я слушаю тебя. — Судья указал Араде на низкую скамейку около своего кресла.

Арада сел, достал вощёную дощечку, исцарапанную значками, клинышками и резами. Приблизив лицо к уху Шомуэла, он забормотал что-то, с убедительным видом водя пальцем по вощёной дощечке. Насупленное лицо судьи постепенно разглаживалось, ни к будто он поверил объяснениям рыжебородого и почувствовал облегчающую надежду.

   — Я думаю, надо дождаться конца семидневья и не спешить с утра. Провести жертву всесожжения, потом церемонию с вашим... кхм... царём, доблестным владельцем сохи и заступа...

   — На всё воля бога нашего, — оборвал его речь Шомуэл. — Не себе судить о достоинствах или недостатках избранного царя, презренный поклонник истуканов.

   — Молчу, мне ли спорить с жрецом, почитающим бога бестелесного и невидимого... Так вот, почтеннейший, не торопись. Произноси своё поучение народу, а сам поглядывай на запад. Как только заметишь светлое облачко, можешь приступать... к чуду.

После ухода хананея первосвященник кликнул Шуни. Тот возник во входном проёме. Шомуэл молча кивнул. Шуни снова убежал и вернулся с тем низким широким человеком, который скрывал лицо, назывался «не имеющий имени» и не раз встречался с судьёй в его угловой комнате.

   — Ты видел, как он вышел отсюда? — спросил Шомуэл скрывавшего лицо. — Знаешь, где он живёт?

   — Это нужно сделать сейчас?

   — Нет, через семь дней. После собрания народа в Галгале. Ты понял? Только через семь дней.

3

Гонцы из Рамафаима понесли весть о том, что всем коленам Эшраэля вновь следует собраться и подтвердить согласие Ягбе предоставить народу царя, то есть «обновить» избрание Саула.

У стен Галгала и поодаль, у масличных рощ и посевов пшеницы, снова раскинулся лагерь, ещё более шумный, тесный и многолюдный, чем был два месяца назад. Снова стояли рядами чёрные и белые шатры, дощатые балаганы с пестроцветной обивкой, плетёные из ветвей домики на повозках и просто растянутые на кольях навесы. Ревели верблюды, икали и вопили ослы, ржали визгливо жеребцы у коновязи, стараясь укусить друг друга. Лаяли псы, острыми ушами похожие на шакалов. И перекликались люди, говорящие на разных наречиях Эшраэля.

На главной площади города, поверх белокаменного возвышения расстелили толстые ковры и поставили два кресла, крытые багряной кожей. Об этом и многом другом позаботились богатые эфраимиты, старшины Бениамина, Юды, Шимона, Заиорданья и даже некоторых северных областей. После жертвоприношений у алтаря Ягбе люди пришли на площадь Галгала и заполнили её от края до края.

Вышли на возвышение и сели в кресла главный судья Шомуэл в ризах первосвященника и (в пяти шагах от него) могучий статный Саул. Он был величественно красив в синем одеянии, в багряном плаще с бахромой, в сандалиях из золочёной кожи с пряжкой в виде птичьей лапы. На поясе его висел длинный кинжал в узорчатых ножнах, сиявший рукоятью из белого серебра.

Музыканты протрубили в огромные рога. Вышли, ударили древками об пол и воскликнули воинским кличем копьеносцы Галгала и юноши, воевавшие с Саулом у Явиша Галаадского. Когда люди на площади стали смолкать и преисполнились внимания, поднялся Шомуэл. Он сделал три шага вперёд и, опираясь на свой посох с навершием из слоновой кости, начал говорить.

   — Вы просили, я послушался голоса вашего и поставил над вами царя,— сказал судья. — Вот он, царь ваш, а я состарился и поседел. Но ходил я перед всем народом и судил, и разбирал, и приносил жертвы всесожжения и мирные жертвы Ягбе. Вот я перед вами от юности моей до сего дня. Свидетельствуйте перед богом и перед помазанником его... У кого взял я вола, у кого осла, кого обидел и кого притеснил? У кого брал подарки во время судебного разбирательства и перед кем закрыл в деле его глаза мои. Отнял ли у кого-нибудь что-то, обманул или присвоил себе? Скажите — и я возвращу вам.

Седобородые старейшины, богато разодетые владельцы земель и многотысячных стад, купцы, имеющие прибыльную торговлю, усердные ремесленники, пастухи, пахари и услужающие другим Цедилки закачали сокрушённо головами, вздохнули, а некоторые вытерли глаза.

   — Нет, нет, ты никогда не обижал нас, — разноголосо раздалось и толпе. — Ты не притеснял нас и ничего ни у кого не взял.

   — Значит, свидетель бог и свидетель помазанник его, что не нашли за мной ничего беззаконного, корыстного и бесчестного?

   — Свидетель тому бог и помазанник его, — подтвердил один из самых седобородых, а остальные старейшины потупили глаза и землю.

   — Теперь вы предстаньте передо мной, и я буду судиться с вами перед богом о всех благодеяниях, которые он оказал вам и отцам вашим.

Некоторым знатным и состоятельным людям не очень понравилось такое вступление главного судьи.

   — Что он, этот властный и тщеславный старик, хочет от нас? — тихо переговаривались они. — Для чего он созвал нас, чтобы опять ругать и поносить наших отцов?

   — В конце концов, мы собрались, чтобы подтвердить избрание на царство Саула, могучего воина, победившего аммонита Нахаша и спасшего людей из Явиша Галаадского, — довольно внятно обсуждал с соседями эфраимит Ямин бен Хармах. — А судья Шомуэл явно собрался испортить нам праздник... Сколько можно ми терпеть?!

Но Шомуэла уже охватило привычное вдохновение. Он поднял руку, чтобы прекратить разговоры, и продолжал, повысив голос:

   — Не стало среди племён Эшраэля милосердных и праведных, которые смиренно-мудренно чтут и поклоняются Ягбе. А ведь он путеводитель праотцев ваших. Он вывел народ ваш из царства фараонова, из нечестивой Черной Земли — Мицраима, окружённой песками. Там сыны Эшраэлевы под бичами египетскими строили капища и гробницы из огромных камней, высеченных в скалах. Бог Ягбе послал вам таинственного вождя, гугнивого, не владеющего и языком человека, пророка Моше, который вывел людей ибрим из царства фараонова. И водил сорок лет по пустыне, и получил закон от Ягбе, представшего перед ним на горе в виде куста горящего и несгораемого, и громом небесным возвестившего о себе. И записал закон свой на скрижалях каменных и положил в Ковчег. Бог ваш избавил отцов ваших от пленения фараонова и притеснения других царств. А вы теперь отвергли бога всевидящего, всезнающего и всемогущего, который спасает вас от всех бедствий и скорбей, ибо вы сказали мне: «Поставь царя над нами». Царь же ваш есть Ягбе — грозный, единый и непостижимый. Слышать его может только священник, павший ниц в мольбе перед богом...

   — Опять он твердит то, что говорил прошлый раз, — шептал на ухо Бецеру низкорослый Гист. — И всё для того, чтобы подкопаться под Саула и повалить его, не дать ему царствовать. Этот старик хочет властвовать сам.

Абенир, стоявший перед ними, поблизости от Саула, услышал шёпот Гиста и подтверждающее кивнул головой. Он сложил губы трубочкой и сделал движение, будто хотел плюнуть на землю, но передумал. Некоторые приближённые Саула тоже поглядывали на судью неприятно колючими глазами.

Потрясая посохом, метая молнии укоров из-под нависших бровей, Шомуэл перечислил всех судей, изначально правивших народом и побеждавших врагов.

   — Итак, вот царь, которого вы требовали и которого вы избрали!.. — опять гремел старик, колыхая бородой и блестя двенадцатью драгоценными камнями наперсника.

   — Он же утверждал, будто царя нам выбрал бог, а он только передал его повеление, — громко сказал начальник элефа из области Юды, молодой сероглазый Ард, обращаясь к купцу Шимону из Ершалайма. — А теперь, значит, мы сами его выбрали. Не поймёшь, что и думать.