Помоги проекту - поделись книгой:
Истоки и история проблемы Палестины. 1917–1988 гг. // http:// www.un.org
Очерки по истории еврейского народа / Под ред. С. Эттингера. Тель-Авив, 1972.
Современная Иордания / Под ред. Е.А. Лебедева. М., 1964.
Суэцкий канал. Факты и документы. М., 1959.
Boutros-Ghali, Boutros, Egypt’s Road to Jerusalem, A Diplomat’s Story of the Struggle for Peace in the Middle East, N.Y., 1997.
Gerges Fawaz The Superpowers and the Middle East: Regional and International Politics (1955–1967). 1994.
Population and demographic developments in the West Bank and Gaza Strip until 1990. Study prepared by Dr. Wael R. Ennab. UNCTAD/ECDC/ SEU/1, 28 June 1994.
Глава 2. Республиканская Турция. Поиск путей развития
2.1. От империи к национальному государству
На рубеже XIX–XX вв. Османская империя являлась одной из очень немногих стран Востока, которые не находились в колониальной зависимости от Запада. Большинство ее соседей, в том числе многие бывшие провинции, являлись колониями Великобритании, Франции или России, в то время как на огромных пространствах Западной Азии по-прежнему царил султан-халиф, глава всех мусульман-суннитов мира от Индонезии до Балкан. Правда, положению этой империи вряд ли можно было завидовать.
Османская империя в XIX в. столкнулась с той же проблемой, что и большинство стран Востока: с несоответствием традиционного образа жизни, который изначально считался единственно верным, и уровнем, темпами развития современного западного общества. Для Османской империи как для пограничного государства превосходство Запада оказалось наиболее очевидным. Соседние страны, сами еще вчера пребывавшие в объятьях традиции, громили европейским строем и оружием некогда грозные турецкие армии и отнимали огромные пространства. Еще вчера бывшие воплощением христианского смирения, славянские народы восприняли идеалы Французской революции и стали создавать свои национальные государства. Традиционные методы реакции уже оказывались недейственными, а новые, европейские, кардинально расходились с основной идеологической линией построения и существования государства как такового. Приходилось создавать идеологические симулякры, предназначаемые не для большинства населения, но, с одной стороны, для наиболее беспокойных его элементов (в случае Турции это немусульманские балканские народы), с другой – для использования за рубежом с целью формирования положительного имиджа.
В Османской империи в XIX в. было несколько попыток частичного реформирования государственной идеологии, тесно связанного с геополитическими, экономическими и демографическими процессами, происходящими в стране. В начале века реформа в первую очередь касалась армии и не затрагивала основы государственного строя. Реформы Танзимата середины XIX в. стали отражением союзнических отношений с Великобританией и Францией. Изменения касались прежде всего отношения государственно-бюрократического аппарата к иностранцам и местным немусульманам, которые, как правило, выступали посредниками между турками и европейцами. Для христиан и иудеев предлагалась идеологическая концепция османизма, призванная уравнять в правах всех подданных империи вне зависимости от религиозной принадлежности[14]. Это был первый серьезный шаг по европеизации государственной системы. Такие реформы способствовали дальнейшему расколу политической элиты на консерваторов и модернистов, а также проникновению в страну европейского капитала и закреплению за Османской империей статуса периферии.
После банкротства империи, разочарования в политике сотрудничества с Великобританией и Францией, утраты значительного количества немусульманского населения страны на Балканах, султаном Абдул-Хамидом II была предпринята попытка формирования новой охранительной идеологии. Новая доктрина Османской империи – панисламизм, – разработанная при участии виднейших мусульманских ученых XIX в. Джемаль ад-Дина аль-Афгани и Мухаммеда Абдо, была принята большинством населения (мусульманами), но обострила конфликты с иноверцами, составлявшими на рубеже XIX–XX вв. еще довольно значительную часть населения. Несмотря на экономический и демографический рост при Абдул-Хамиде II, сопротивляться основным тенденциям мирового развития империя была не в состоянии. Тогда исламский мир еще не мог предложить реальную модернизационную парадигму, которая составила бы конкуренцию европейским политическим доктринам.
Младотурецкая революция привнесла новую доктрину – радикально обновленный с помощью европейского национализма османизм. До событий 1908–1909 гг. немусульманские народы империи воспринимались скорее как союзники оппозиционеров, выступающие против исламизма с национальных и религиозных позиций. Однако с приходом младотурок к власти в последнее десятилетие существования империи происходит резкое изменение отношения властей к немусульманам, в чем видится усиление тюркизма и пантюркизма как идеологии, тесно связанной с развитием националистических настроений на Западе[15]. Фактически это была еще одна ступенька к тотальной вестернизации, которая наступит в Турции после национально-освободительной войны.
После распада Османской империи в состав нового государства стали входить земли, населенные преимущественно турками. Шел активный процесс формирования турецкой нации в ущерб развитию меньшинств.
С решением армянского и греческого вопросов в 1915–1924 гг. страна стала фактически моноэтнической, что позволило сделать национализм идеологией республиканской Турции. Конфликт с победившими в Первой мировой войне Великобританией и Францией создал условия для этатизма – мировоззрения, абсолютизирующего роль государства в политике и экономике и позволяющего максимально сконцентрировать силы для противодействия врагу. Первый президент Мустафа Кемаль Ататюрк считал, что для создания конкурентоспособной системы следует максимально вестернизировать Турцию, чтобы вслед за идеологией до европейского уровня дотянулись и ее экономика, и вооруженные силы. Следует заметить, что во многом это удалось осуществить. В стране медленно, но верно происходил отход от имперских традиционных ценностей, коренившихся еще в Византии и халифате, и обращение к новым, европейским, которые тогда, в 20-30-е гг. воплощались в идее национального государства, а затем, после Второй мировой войны, союза с США и Общего рынка.
Политическая система Турции в 20-30-е гг. XX в. имела много схожих черт с режимами в странах Европы, СССР. У власти находилась единственная Народно-Республиканская партия (НРП), все попытки создания многопартийной системы проваливались. «Шесть стрел» Ататюрка – программа политического и экономического развития страны, выдвинутая на съезде НРП в 1931 г., включавшая республиканство, национализм, народность, этатизм, лаицизм и революционность, – находилась вполне в рамках европейского политического процесса того времени. Однако в результате Второй мировой войны националистические этатистские режимы в Европе потерпели поражение. Бывшие противники по национально-освободительной войне – демократические режимы Великобритании и Франции – уже в середине 30-х гг. XX в. становятся союзниками. Новые условия заставляли власти идти на реформы, в том числе в сфере идеологии.
С точки зрения классиков геополитической мысли, континент Евразия разделяется на две основные части – центральные земли (Heartland) и земли прибрежные, окраинные (Rimland). Русский геополитик П.Н. Савицкий независимо от западных исследователей писал: «Евразия в старом смысле слова подразделяется уже не на Европу и Азию, а на: 1) срединный континент (Heartland. – А. С.), или собственно Евразию, и два периферических мира (Rimland. – А. С.): 2) азиатский (Китай, Индия, Иран) и 3) европейский, граничащий с Евразией примерно по линии: реки Неман – Западный Буг – Сан – устье Дуная. Эта последняя граница является и водоразделом двух колонизационных волн, идущих одна на восток, а другая – на запад и сталкивающихся на берегах Берингова моря»[16].
Сэр Хэлфорд Маккиндер, основоположник современной геополитики, также разделял гигантское пространство Евразии на Хартленд (Россия-Евразия) и «государства внутреннего полумесяца», то есть привычные нам Азию и Европу, или Римленд – в геополитической терминологии. Его последователь, один из идеологов современной американской внешней политики, Н. Спикмен считал важнейшей зоной мирового пространства именно Римленд – окраинные земли Евразии, контроль над которыми является целью Великого противостояния Суши и Моря[17].
Полуостров Малая Азия располагается как раз на стыке Европы и Азии, а сам, в свою очередь, представляет собой отдельный, замкнутый географический регион. Его геополитическое положение трудно переоценить: протяженность морских границ значительно превышает протяженность сухопутных, которые надежно защищены горами на северо-востоке и востоке и пустыней на юго-востоке. Под контролем пространства Малой Азии находятся и проливы, играющие для морских империй роль ключа к южным воротам Евразии. С другой стороны, Босфор и Дарданеллы открывают Евразии морской путь в Европу, Азию и Африку. Такое положение полуострова Малая Азия дает нам право определить его в качестве важнейшей точки окраинной Евразии, моста между всеми тремя составляющими континента. Согласно геополитической теории уникальности роли Римленда в противостоянии Моря и Суши, Малая Азия является, таким образом, главным региональным пространством геополитической модели мира, важнейшей контактной зоной Евразии.
Разумеется, законы глобальной геополитики становятся актуальными только в связи с превращением мира в единую систему, что произошло на рубеже XIX–XX вв. Османская империя постепенно теряла статус независимого регионального центра, одного из ведущих акторов международных отношений многополярного мира Колумбовой эпохи, и становилась уникальным территориальным образованием, связывающим пространства Европы, Азии и России. Уже в конце XVIII в. султан Селим III характеризовал положение империи словами: «Страна погибает, еще немного, и уже нельзя будет ее спасти». Империя не погибла и смогла продолжить свое существование до новой исторической эпохи, изменившей взгляды на политические и экономические отношения между странами. Она не могла противопоставить растущим колониальным экономикам великих держав и их современным армиям ни свою собственную модель развития, ни военную силу. Традиционная система взаимоотношений между народами, религиями и социальными прослойками едва могла поддерживать угасающий дух империи и с трудом подвергалась реформированию. Государство с центром на берегах Босфора было спасено только за счет его уникальной территории, которая с наступлением Постколумбовой эпохи обрела принципиально новое значение контактной зоны.
В конце XIX в. резко обострилась борьба между формирующимися противоборствующими европейскими блоками за влияние над пространствами империи. Великобритания, Франция, Германия стремились кредитами, поставками вооружений, технологий и специалистов обратить Османскую империю на свою сторону в грядущем противостоянии, привязать ее рынки с миллионами потребителей к собственным производствам. Каждая из великих держав предлагала свои проекты прокладки железных дорог и телеграфного сообщения, реформирования армии, флота, системы образования и финансов. Великобритания и Франция видели в сохранении лояльного османского государства в первую очередь гарантию выполнения заключенных неравноправных торговых договоров, регулярных выплат по долговым обязательствам, своевременного закрытия проливов в случае экспансионистских намерений России. Также полунезависимая Османская империя стояла на страже английских интересов в Индии и Иране, сохраняя под своей юрисдикцией сухопутные маршруты в эти колонии.
Для Германии Турция была выгодным не только экономическим, но и политическим партнером. Союз с Константинополем давал возможность наверстать упущенные возможности на Ближнем Востоке и составить конкуренцию традиционным соперникам – Великобритании и Франции. Берлин видел в Османской империи не только объект для экспансии, пространство с населением и ресурсами, которое следовало осваивать, но и актора международных отношений, способного с помощью Германии решать свои собственные задачи. Именно такое отношение впоследствии повлияло на укрепление сотрудничества между странами Тройственного союза и Турцией и привело к трагедии Первой мировой войны и распаду Османской империи.
Россия по-прежнему видела в слабеющей империи политического противника, традиционного врага, угнетающего братьев по вере, объект для политической экспансии. Тема Константинополя и проливов постоянно звучала в прессе, армейских и политических кругах. До 37 % всего экспорта России и до 80 % хлеба вывозилось через проливы[18], и политический контроль над ними казался единственным решением этих проблем. После Берлинского конгресса все внимание России было переключено на Персию, Центральную Азию и Дальний Восток, однако отношения между Петербургом и Константинополем не стали более дружественными, несмотря на сходство политических систем и задач сохранения подконтрольных пространств. Россия не принимала активного участия в политических и экономических проектах великих держав в Османской империи, без энтузиазма пользовалась капитуляционными привилегиями и прочими возможностями закрепить свое влияние в регионе. В начале XX в. ее позиция по проливам уже не отличалась от мнений большинства европейских государств: «Сохранение проливов в руках Турции предпочтительнее, она не слишком слаба и справляется с их охраной. В то же время она не настолько сильна, чтобы угрожать России, и вынуждена считаться с нею. Иное дело, если Босфор и Дарданеллы поменяют хозяина: проливы в руках сильного государства – это значит полное подчинение экономического развития всего юга России этому государству»[19].
Политическая элита Османской империи вынуждена была мириться с новым положением дел и лавировать между интересами основных акторов международных отношений, чтобы сохранить свою государственность. Такая политика приносила свои плоды: при султане Абдул Хамиде II наступила долгожданная стабильность без войн и крупных потрясений. Страна улучшила свое экономическое положение, впервые за долгое время начался рост благосостояния населения. Эпоха стабильности показала, что в новых условиях, когда Турция уже не может на равных соперничать с великими державами, только нейтралитет и сотрудничество со всеми основными субъектами международных отношений, политическая игра интересами основных центров силы может обеспечить стране устойчивое развитие.
В последние сто лет существования Османской империи от нее отпало множество территорий, причем большинство из них (Кипр, Египет, Ливия, Алжир и др.) становились не самостоятельными государствами, а колониями Великобритании и Франции. В получивших независимость Балканских странах утверждалось влияние Австро-Венгрии, Германии, России. Сирия, Ирак, Ливан и Палестина фактически оказались поделенными на сферы влияния между великими державами и стремительно утрачивали связи с имперским центром. Государство стремительно теряло свои интеграционные функции в провинциях и статус независимого актора в международных отношениях.
Тесное сотрудничество с европейскими державами в середине XIX в. привело страну не только к экономическому, но и геополитическому банкротству. Играя второстепенную роль в европейской коалиции, Османская империя вынуждена была расстаться с важной частью своего суверенитета – контролем над проливами, которые по Парижскому миру 1856 г. были демилитаризованы. Весь последующий период вплоть до конференции в Монтрё в 1936 г. Турция уже не могла в полной мере распространять свой суверенитет на проливы.
Новая политика равноудаленности от основных политических сил в эпоху султана Абдул Хамида II благоприятно повлияла на состояние империи, однако пришедшие к власти в 1908–1909 гг. младотурки вновь вернулись к практике преимущественного сотрудничества с одной из великих держав. В результате Первой мировой войны Османская империя распалась, а ее владения в Анатолии не стали подмандатными территориями колониальных держав только благодаря новым тенденциям развития, воплощенным в национальной революции и освободительной войне 1919–1923 гг.
Турция не стала ссориться с оккупантами из Антанты – Великобританией, Францией и Италией, признала свои долговые обязательства и в результате получила новые кредиты, поставки вооружений и стратегических материалов, дипломатическую поддержку во время переговоров о статусе проливов в Монтрё и во время Второй мировой войны. Благоприятные отношения с Францией дали возможность решить в пользу Турции вопрос о вилайете Хатай в 1938 г. В преддверии Второй мировой войны Турция заключила союзный договор с Великобританией и Францией, что не мешало ей тесно сотрудничать с Германией, при этом не вступая в войну ни за одну из сторон. Дружеские отношения с Советской Россией в 20-е гг. XX в. не переросли в экспорт революции и оставались под контролем турецкой политической элиты. К 1945 г. страна оказалась в стане победителей, не понеся никаких материальных потерь, улучшив свое финансовое положение в первую очередь из-за плодотворного экономического сотрудничества со всеми противоборствующими сторонами, кроме СССР. Это исключение, выбивающееся за рамки декларируемой нейтральной позиции, потом скажется отрицательно на послевоенном положении страны. Однако позитивный итог многолетней сбалансированной политики нейтралитета был налицо. В силу особого геополитического положения Турции нейтралитет и политика неприсоединения ни к одному из блоков являются наиболее плодотворными для страны и в наибольшей степени отвечают ее геополитическим и экономическим интересам.
В Османской империи XIX в. не сложилось внутренних условий для развития капиталистических отношений. Проводимые реформы носили реакционный характер и способствовали в основном укреплению армии и государственной политической системы. Развитию экономики не уделялось должного внимания, в результате чего произошло отставание от ведущих стран Запада и России. В стране практически не существовало промышленности и даже предпосылок для ее возникновения. Сельское хозяйство продолжало развиваться медленно, хотя и приспосабливалось к товарному производству.
С 1853 по 1875 гг., всего за четверть века, правительству удалось набрать такое количество кредитных обязательств у западных банков, что в 1881 г. значительная часть финансов государства, самая стабильная часть его доходов, попала под контроль «Управления Оттоманского государственного долга»[20]. «Оттоманский имперский банк» фактически имел полномочия министерства финансов, регулируя работу монетного двора, налоговые поступления и выплаты кредиторам, обладал правом «вето» в бюджетной комиссии. Фактически правительство утратило свою финансовую независимость. С 1881 г. принято начинать отсчет полуколониального периода существования империи. Это связано также с тем, что денежные поступления из иностранных источников правительство не вкладывало в производство, торговлю или развитие сельского хозяйства, что могло бы принести доход, а расходовало на военные нужды, регулирование финансовой системы, выпуск монет, уплату процентов по займам. Такое освоение средств не могло положительно сказаться на экономической системе в целом и способствовало превращению страны в полуколонию великих держав.
Немаловажную роль в установлении неравноправных экономических отношений с Западом играли капитуляции[21]. Они были предоставлены всем великим державам и способствовали превращению Османской империи в объект экономической экспансии со стороны промышленно развитых стран, в периферию мировой экономической системы. Капитуляции не только тормозили развитие промышленности и предпринимательства в стране, но и углубляли межэтнические противоречия. Торговлей в Турции занимались в основном немусульмане – греки, армяне, евреи, арабы-христиане Леванта. Посольства и консульства великих держав развернули торговлю паспортами среди этих слоев населения, в результате чего те смогли пользоваться торговыми привилегиями иностранных купцов. Формировался класс компрадорской инонациональной буржуазии, носителей двойного гражданства, на которых не действовали идеологические посулы теоретиков османизма.
Общему ослаблению экономики империи способствовала повсеместная коррупция османского управленческого аппарата и чрезвычайно высокие расходы на содержание двора. После радикального сокращения расходов по бюджету 1863–1864 финансового года «цивильный лист» султана оказался урезанным в 7 раз и составил 8.5 % от суммы всех расходов империи, что также было весьма обременительно для государства.
Страна превратилась в экономический объект, чьи ресурсы подлежали разделу между национальными корпорациями ведущих европейских держав. Османская империя стала частью развивающейся единой мировой экономической системы, в которую ей суждено было войти на правах поставщика сырья и транспортной артерии между Европой, Азией и Россией.
Однако в отличие от подавляющего большинства стран Азии и Африки Османской империи удалось отстоять свою независимость, которая была закреплена в результате национально-освободительной войны 1919–1923 гг. Причиной этого были не ресурсы, передовая система управления, идеология или мощная армия, но противоречия мировых держав, которые не могли позволить друг другу единоличное обладание столь важной территориальной и экономической единицей.
Из пожаров Первой мировой и национально-освободительной войн Турция вышла со значительно ослабленной экономикой. Создание новой национальной экономической системы шло под эгидой этатизма, предполагающего ведущую роль государственного капитала. В 20-30-е гг. XX в. разные формы этатизма утвердились в большинстве европейских стран и в СССР. Мировой экономический кризис окончательно направил турецкую экономику на путь этатизма и принудительной индустриализации. Турция под руководством президента Мустафы Кемаля Ататюрка пошла по пути построения индустриально-аграрного общества. Благодаря планированию экономики, экспортным ограничениям и целевым льготным кредитам со стороны дружественных стран (СССР, затем после 1936 г. Великобритании) Турции удалось достичь значительных успехов в построении национальной промышленности. С 1927 по 1939 г. промышленное производство выросло в 5,7 раза. Следует заметить, что турецкая экономическая система может быть смело поставлена на второе место после советской по уровню этатизации, что не может не отражать характер взаимоотношений между странами.
Не только промышленность, но и торговля, и финансовая сферы развивались под контролем государства. В стране работала сеть государственных банков, ориентированных на тот или иной сектор хозяйства. Промышленные и сельскохозяйственные предприятия тесно связывались с государственными же торговыми предприятиями, предлагавшими населению отечественные товары. Такая монопольная схема находилась в ведении ГЭО (Государственных экономических организаций), которые и являлись основными юридическими лицами и экономическими игроками на турецком поле. Управляющие кадры ГЭО были тесно связаны с бюрократией Народно-Республиканской партии, которая превратилась в основного поставщика кадров для турецкой политической и экономической элиты.
Поделиться книгой: