Помоги проекту - поделись книгой:
Один из визирей при дворе эмира прознал о сокровище, что было припрятано Сулейманом в горе Джебель-эш-Шейх[36]. Десять джиннов охраняли сокровище – ужасные демоны, которых привез Сулейман из земель чернокожих. За лалы, смарагды и яхонты бывший исмаилит смог бы купить Иблисово зелье. Знал Али, что Марьям была сведуща в колдовстве. На все был готов хашшашин ради барша[37]. Ценность ее в глазах его изменилась.
И сказал он ей: «Буде желаешь освободить своего Гасана, усмири демонов, что спят в горе Джебель-эш-Шейх. Иди и живи с ним, если устроит его нечистая, к которой уже входили другие. А если нет – я обрею его своим ножом, да так, что никогда ему более не придется бриться».
Аллах знает пределы горя и отчаяния. Знает и то, что жизнь и любовь Гасана оказались для Марьям важнее, нежели Сады Джанната. И не нужны ей были шатры из яхонта, жемчуга и других камней и юноши в одеяниях с серебряными украшениями. А нужна была ей лишь любовь Гасана.
И решила она впасть в грех куфра[38] и воспользоваться тайным знанием Неемы и Сулеймана, ибо сказано в Коране:
«Cyлеймaн нe был нeвepным, нo шaйтaны были нeвepными, oбyчaя людeй кoлдoвcтвy и тoмy, чтo былo ниcпocлaнo oбoим aнгeлaм в Baвилoнe, Xapyтy и Mapyтy. И oбyчaлиcь oни тoмy, чтo им вpeдилo и нe пpинocилo пoльзы, и oни знaли, чтo тoт, ктo пpиoбpeтaл этo, – нeт eмy дoли в бyдyщeй жизни. Плoxo тo, чтo oни пoкyпaли зa cвoи дyши, – ecли бы oни этo знaли!»[39]
И отказалась она от Рая, где текут реки из воды, молока, вина и меда, ради жизни Гасана. И отправилась она месте с Али и сорока разбойниками к горе Джебель-эш-Шейх».
Пронзительный вопль в коридоре прервал повествование.
Невзирая на инвалидность, Орест оказался в проходе первым. Тело словно само решило, что делать. Боль в ноге была адской, но в то же время – словно где-то на периферии сознания – мозг лишь фиксировал данные о повреждении, но отказывался давать им эмоциональную окраску.
Курд оказался в коридоре как раз вовремя, чтобы подхватить падающую филистимлянку. Хорошо, что он успел облокотиться о стену. Горничная была бледна, но жилка на шее билась. Никаких следов крови. Обычный обморок? Она так и не успела принести ему шербет.
Орест легонько похлопал ее по щекам. Но что же заставило ее потерять сознание? Детектив поднял голову и окаменел. В купе напротив, в луже крови, лежала мумия. Одетая в кремовый костюм и лакированные ботинки. У мумии не было сердца. Оно было вырвано прямо через расстегнутую рубашку. И покоилось рядом. На переливчатом шелке дивана. Пульсирующее, пурпурно-красное. Еще несколько судорожных сокращений (словно, игнорируя все законы природы, оно пыталось выжить вне тела) – и наконец оно остановилось.
И в то же мгновение начало усыхать. Бурые пятна покрыли багряно-алую плоть. Сердце съежилось, сморщилось, будто превращаясь в курагу или сушеную сливу. Отвратительный трупный запах заполнял помещение. Запах полуразложившегося трупа, запах смерти.
Орест закашлялся. Аккуратно положил горничную на ковер и встал на колени возле трупа. Провел над ним раскрытой ладонью. Запах… запах сильного колдовства. Зороастриец-герб сказал бы, что Орест чует друдж[40]. Православный священник говорил бы о грехе. Европейский алхимик сказал бы о черной магии. Магия была древней и сильной, как запах мускуса. Здесь свершилось колдовство. Большего, без специальных амулетов, курд, принявший гражданство Великороссии, сказать бы не смог.
Он провел ладонью над сердцем. Поразительно, но оно умерло почти на полчаса позднее своего хозяина. У простых правоверных такого не бывает. Орест выпрямился. Отпихнул ногой серебряный поднос и разбитую чашку.
В коридоре стоял бледный проводник и смотрел на него. Пассажиры выглядывали из дверей. Множество лиц – смуглых, коричневых или европейских, с самыми разными чувствами – смотрели в купе. Царила тишина. Только полный перс в феске что-то забормотал про себя, а рыжеволосый кельт пробормотал: «О, Кром!»[41]
Жозефина тоже стояла возле купе. Ее лицо напоминало посмертную маску из Мисра[42], только в глазах плясали огоньки.
Горничная пришла в себя. Ее смуглое лицо стало серым. Она смотрела в купе и икала. Детектив медленно закрыл дверь. Проводник сглотнул.
– И давно он… так?
– Я не знаю.
Видавший виды Орест справился с приступом тошноты.
– Вы, сударыня… Простите, как вас зовут? Юноша, принесите девушке воды.
– Я Меланто…
Бледный араб в форменном сюртуке отвернул миниатюрный латунный краник и наполнил водой хрустальный стакан. Подал его Оресту. Тот принял его и с невозмутимым видом вылил воду на голову филистимлянке. Та выпучила глаза, ошарашенно глядя на него.
– Так уже лучше, – удовлетворенно сказал он. – Принесите еще один стакан, на этот раз – пить. А еще лучше бренди или виски, ну или что у вас там из спиртного.
– Коран воспрещает пить… – заикнулся было мальчишка, но Орест мрачно взглянул на него.
– «Конем Аллаха» пользуются не только правоверные. А я не поверю, чтобы железнодорожная ассоциация отказалась заполучить прибыль с неверных собак-кафиров. Наверняка здесь есть нечто покрепче воды. Мы оба гарибы[43], я – из Московии, она из Народов Моря! Открой свои глаза! Если мы с ней впадаем в грех ширка[44], то ты проявляешь нифак и джахилию – лицемерие и глупость!
Сконфуженный араб ретировался.
– Кто это был? – кивнул Орест в сторону закрытой двери.
– Пассажир с места 56, – заикаясь, ответила служащая. – Блистательный господин Алхан. Он попросил у меня чаю с пряностями, и я уже несла ему его, когда… Я открыла двери, а он уже там…
Орест вытащил из внутреннего кармана часы.
– Во сколько он просил чаю?
– Как раз возле долины Кедрона, господин… незадолго до остановки.
Детектив хмыкнул:
– Однако обслуживание у вас расторопностью не отличается… А поезд идет со скоростью… примерно двадцать фарсахов[45] в час. – Орест посмотрел в окно. На горизонте виднелся Халеб. – Ну что же… смерть произошла примерно в течение получаса. Выходит, практически сразу же после того, как он попрощался с вами.
– Ну, у н-нас много заказов…
– Достаточно много, чтобы клиент умер в ожидании, – мрачно пошутил детектив и тут же об этом пожалел.
Горничная снова икнула. Ее лицо посерело.
Вернулся проводник с бутылкой коньяка и небольшой серебряной емкостью.
– Немного выпейте, но не более ратля, – посоветовал Орест. – Я возвращаюсь к себе.
– Я телефонировал начальнику поезда, – сообщил юноша, все еще бледный. – Возможно, остановят состав.
– Возможно. Но вряд ли. Кто-то убил этого нелюдя, – вздохнул курд. – Экспертизу на месте не произвести, так что, пока мы не достигнем Халеба, нет смысла и волноваться. Это мог сделать любой из тридцати людей в вагоне. Или нелюдей. Ведь столько здесь, кажется, посадочных мест. Это мог сделать ЛЮБОЙ. Даже вы. Или я.
Он оперся рукой о стену. Боль вгрызлась в ногу огненными зубами.
– Пойду-ка я… Извините.
Жозефина уже была в купе. Она сидела молча и смотрела перед собой. Орест со стоном закрыл дверь. Вытащил из кобуры пистолет. Положил рядом. Шум в коридоре нарастал. Поезд начал сбавлять ход. Неужели они все-таки остановятся посреди пустыни? А, нет, вот снова застучали колеса. Локомотив разгонялся.
– Многое я повидал, но мумии, разгуливающие без сердца… – улыбнулся он.
Девушка молча посмотрела на него. Черты ее лица застыли, словно она обратилась в диоритовую статую времен фараонов. Детектив вздохнул.
– Нет, так дело не пойдет.
Он раскрыл стоящий на полу кофр и извлек оттуда бутылку дорого бейлиза.
– Неприкосновенный запас, – пояснил он. – Как раз для такого случая. Пожалуй, нам подойдут чашки для кофе… Жаль, мы так и не успели попробовать вашу либерику… Выпейте немного. Вот так.
Девушка одним глотком проглотила обжигающий напиток. Закашлялась. Ее взгляд стал более осмысленным. Орест налил еще немного. На самое донышко.
– Пожалуй, стоит повторить. Не каждый день увидишь «Имхотепа» где-либо еще, кроме нуарных комиксов, – неловко пошутил он. – И знаете что? Вы ведь рассказывали историю про Марьям. Рассказывайте. Доведите ее до конца. Вам надо отвлечься. Кто бы это ни был, полагаю, он не станет этого повторять. Очевидно, доблестный господин Алхан успел нажить врагов… В крайнем случае, у меня есть «Азазаль», – он любовно погладил пистолет. – А стреляю я без промаха. По прибытии поезд, конечно, оцепят и нами займется полиция – ну а пока что…
– А что вы думаете сам, детектив?
Орест поморщился:
– Я думаю, что господин Алхан был, очевидно, не ангел. Для того чтобы убить человека в поезде, практически на глазах трех десятков свидетелей… нужно иметь веские причины. И очевидно, это были не деньги. Ради денег убивают несколько более… Уединенно. И менее… Зрелищно.
Он поднял чашку и улыбнулся:
– Выпьем за Марьям?
Девушка посмотрела на него, и ее золотые губы печально изогнулись. Она зябко обхватила себя руками.
– Рассказать? Ну что же… Пожалуй, я расскажу вам… о Марьям.
Поезд набирал ход. За окном тянулась бесплодная пустыня.
– Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха. И Джаханнам уготован отказавшимся от него. Но сердце Марьям радовалось, когда шла она к горе Джебель-эш-Шейх. Ибо пусть ей придется питаться лишь головами дьяволов и пить лишь жидкое пламя, но Гасан будет жить. Ее Гасан.
«Бери мое согласие, – сказала она тогда. – Перед лицом Аллаха и ангелов его даю я тебе его, с радостью. Ибо видит Аллах, лучше быть в аду, но спасти любимого, нежели быть в раю, но погубить его. И пусть Абу Мурра, Отец Горечи[46], заберет мое сердце, лишь бы Гасан жил». И отреклась она от Корана и Сунны, и сняла с себя дозволенные одежды, и осталась в одной парандже. И увидело небо, что до сих пор Марьям стройна, как буква алиф[47], и прекрасна, словно рассвет.
Оставили они коней у подножия горы Хермон, поднялись на нее, и стали видны внизу земли амореев и город Нимрод. И прозвучал азан – призыв к молитве, но не стала молиться Марьям. Не суждено ей выпить Тасним – воды, что падает в Раю с высоты. Уготованы ей ужасы Джаханнама. Отчего же сияет лицо ее?
Легкой газелью поднимается она по склону горы, зовет за собой разбойников. Сияет, как утренняя звезда. Идут они за ней. Видят – пещеру, подобную глотке Дандана[48], морского зверя. Темна она. Свисают сталактиты с верха пещеры. Словно щерится. Стоит тридцать глиняных чаш на плоском камне перед пещерой. Нет, тридцать одна. Смотрит на них, смеется Марьям.
«Вот ключ от сокровищ, достойнейшие. Вот ключ от Врат Ада. Выпейте чаши, и будут они слаще для вас, чем набиз – финиковое вино, и ароматнее, чем цибет и недд[49]. Свежее бузы[50] и шербета. И даже барш-гашиш не сравнится со сладостью ее.
Один лишь глоток – и вы станете жить вечно. Старость отступит, и будете вы молоды и веселы до самого Страшного суда. И будет вас ждать не райский сад, но геенна огненная – ан-нар, ал-джаханнам. Один лишь глоток – и калам[51] Всевышнего вычеркнет вас из Книги Жизни. И муки ваши будут длиться вечно.
Но не пробуйте войти в пещеру, не испробовав Вина Горечи. Мариды разорвут вас».
И в ужасе воззрились разбойники на Марьям. Тени сгустились вокруг нее, словно призраки мертвых, и песок кружился, сплетаясь в таинственные фигуры. «Еще не поздно уйти, Али, – смеется она. – Духи стерегут это место». Но только ощерился в ответ батинит. «Слаще шербета и гашиша, говоришь? – оскалился он. – Да будет так! Душе моей давно уже гореть в Джаханнаме!» И одним глотком выпил напиток. Демон бессмертия вошел в сердце его.
«Люди не смогут более причинить тебе греха, – прошептала Марьям. – И смерть ушла от тебя, ибо нет больше Аллаха в сердце твоем». Вздохнул он и разбил чашу о камни скалы. «А вы, трусы? – взревел он. – Остаетесь здесь или идете за мной?» И так страшен он был, что не посмели разбойники перечить ему. Выпили вслед за ним.
Последней же пила Марьям. И отвратил Аллах сердце от нее.
Вошли они в пещеру; и даже самый наивнейший из феллахов не дал бы за их жизнь даже медного фельса[52], если бы не было с ними дочери Шехины. И вот пришли они к изваянию ужасному, подобному рыбе и человеку, с хвостами и кольцами, как у змеи. До того омерзительно было это чудовище, что попятились разбойники, не испугавшиеся пламени ан-нара. И вспомнила Марьям книгу Зогар и прислушалась к голосам духов. И духи, увидев в ней кровь Лилит и кровь Неемы, поведали ей.
Некогда был здесь город Гасур. И Сауштатар, царь царей, возвел святилище здесь, дабы угодить жене своей, Суламифь, что родом была из Палестины. Возвел он храм для демона Намтара. Но пала Ниневия, и пески занесли Гасур. Из века в век сидит Намтар в пещере, и лишь изредка путники наведываются к нему. Он древнее Аллаха, древнее Исы[53] и веры в Ахура Мазду. И проклятия правоверных, и вера правоверных – ничто для него!
Так поведали ей мариды. А еще поведали они ей, что нашел Пещеру в своих странствиях Сулейман. И привез он джиннов из Мисра и Нубии, из Аднана[54] и Шама, и усмирил их колдовской печатью, и оставил лежать у подножия Намтару[55] на век, на два, на веки веков. И запечатан кувшин на сундуке с сокровищами прекрасной Сабы[56], и нельзя достать сокровищ, не разбив сосуд.
Двадцать демонов таится в нем. Но не убоялась Марьям. Видит Аллах, не было страха в сердце ее. Отворила она сундук из железного дерева. Разбила сосуд. И вошли джинны в сердце ее. И если бы не была Марьям дочерью Шехины, то демоны разорвали бы ее. Но запечатала она их печатью Сулеймана. Усмирила внутри себя. Ослепленные жадностью, погружали разбойники руки в драгоценности царя Израиля. Рассыпали по полу гранаты и лунные камни. А Марьям уже не было в пещере. Седлала она своего коня, летела к Гасану.
Приехала Марьям в Халеб, бросилась в зиндан – посмотреть, как там ее ненаглядный. Некогда его щеки сияли румянцем, а веки издевались над острорежущим. Давно не таков ее Гасан. Долгое сидение в зиндане истощило, измучило его. Несчастен он, болен, ноги отказываются держать его. Отчего же так любит его Марьям? Отчего так торопится к нему? Марьям, чьей красоты не тронуло время и сиянье которой заимствуют луна и солнце…
Спускается она в зиндан, обнимает своего Гасана. Плачет она, ласкает его. Гладит его щеки, поцелуями покрывает. Но неподвижен ее Гасан. Холоден с ней. Почему не отзывается ее Гасан? Отчего не отвечает на поцелуи? Может, он простудился, может, он заболел? Шепчет молитвы Марьям. Забыла она, что Аллах разгневался на нее, уготовил ей великие мучения. Ведь он – Снисходительный, Прощающий, Милосердный. Он простит ее. Но что это? Луч луны падает в зиндан. На шее у Гасана – след, словно узкий след от змеи. Темный, с опухшими краями. Падает на землю Марьям. Ноги не держат ее, земля качается, словно трясут ее Яджудж и Маджужд[57]. Семь слоев Ада в душе ее.
Удавил Гасана коварный Али. Удавил, прежде чем ехать к горе Хеврон.
Ветер гонит черные тучи. То скрывает звезды, то открывает их.
Выходит из зиндана красотка Марьям. Сверкают ее глаза.
Садится она на коня, едет к Джебель-эш-Шейх. Но нет там разбойников, исчезли они. Нет их и в Халебе. Нет и в Манбидже. Словно поглотили их пески пустыни. В тот день нашли эмира Халеба с перерезанным горлом. Словно когтем его разорвало.
Исчезла Марьям. Растворилась, стала тенью в ночи. А вместо нее родилась свирепая бхайраб[58], эриния – демон мщения. Всю землю исходила она в поисках своих. От гор Каф и до гор Каф. Побывала она в стране Куш[59] и стране Фарс[60], и до Моря Мрака[61] дошла она. Была она в Хинде и Сане, и в городах Мизракан и Шимун[62] побывала. И всюду искала тех, кто убил Гасана.
Настигла их кара. Одного за другим. Возможно, люди не могли убивать тех, кто испробовал Напиток Горечи, но ведь дочерь Шехины никогда не была человеком, а уж после принятия двадцати демонов – и подавно…
А земля менялась, согласно воле Аллаха. И вот сел на поезд последний убийца Гасана, Али, в палестинском городе ар-Рамле…
Орест и Жозефина долго молчали. Тянулась пустыня, бархан за барханом. Время словно медленно пересыпало золой песок, в своих огромных часах. Песчинка за песчинкой, из века в век – и так до тех пор, пока не наступит время перевернуть часы.
Наконец Жозефина вздохнула. Детективу показалось – это было первое ее движение за целую вечность. Посмотрела на него.
– Вы позволите мне покинуть поезд?
Он неловко смял ткань цилиндра.
– Ну… Если сможете. Полиция Халеба…
Она потерла глаз кончиками пальцев. Бледно улыбнулась.
– Благодарю. Я бы не хотела предстать перед вами… такой.
Она бросила невольный взгляд на стену, отделяющую их от соседнего купе. Перед глазами Ореста предстала картина: сердце, медленно усыхающее, разлагающее и обращающееся в прах. Так вот что происходит с плотью, которая так долго не хотела стареть…
Она помолчала.
– Думаю, я готова к пламени Джаханнама. Гасан ждет меня. Но ангел Джабраил[63] не пропустит меня через Врата Рая.
Орест откашлялся.
– Знаете, в последнее время ученые говорят, что, возможно, теософы ошиблись в своем толковании Рая. Слово, которое в Коране используется для детерминации гурий, «хур», имеет много значений. Одно из них – жемчуг и девственница. И оттого мусульмане думают, что их ждут черноокие полногрудые девицы. Но у этого слова есть и более древнее значение – белизна, белый цвет… или свет[64].
Он помолчал.
– Кто знает, что ждет нас на самом деле? И есть ли на самом деле ангел Джабраил, что стережет ворота Рая, и есть ли на самом деле Рай и Ад? Быть может, настоящий ад – в нас самих.
Он взял ее руку и легонько пожал ее тонкие пальцы.
– Полагаю, мы не увидимся больше. Прощайте, Марьям.
Поделиться книгой: